Глава шестая
СЮРПРИЗ

Наконец настал великий день — день окончания опыта. Уже две недели огонь не поддерживали, и аппарат постепенно охладился. Решив, что за это время кристаллизация углерода должна была уже закончиться, если только она могла совершиться при этих условиях, Сиприен приказал Матакиту снять слой земли, которым была покрыта печь. Оказалось, что земля затвердела, как кирпич, и ее пришлось отбивать лопатой. Наконец, уступив энергичным усилиям Матакита, земля отпала от печи и обнаружила верхнюю часть ее, называемую колпаком, а потом и саму печь. Сердце молодого инженера билось сто двадцать раз в минуту в тот момент, когда кафр с помощью Ли снимал с печи колпак. Сиприен не надеялся на то, что опыт его удастся: он принадлежал к числу людей, которые никогда не бывают уверены в себе; но, во всяком случае, удача все же была возможна. А если опыт действительно удался, какая это будет радость! Все надежды Сиприена на счастье, славу и богатство были в эту минуту сосредоточены в большом, стоявшем перед ним цилиндре. И что же? О горе! Пушку разорвало! Сталь не выдержала сильного давления водяных паров и болотного газа, доведенных до самой высокой температуры, и трубка лопнула, как стеклянная пробирка. На одной стороне печи виднелось зияющее отверстие, похожее на громадный рот, злобно искривленный и точно насмехающийся над растерявшимся ученым.

Да, это был день несчастий! Сколько труда было положено на то, чтобы получить такой жалкий результат! Сиприен почувствовал бы себя менее уничтоженным, если бы только опыт его оказался неудачным: он ожидал этого, но лелеять целые месяцы, нагревать и охлаждать кусок стали, годный только для того, чтобы быть брошенным, — это было уж слишком! Сиприен в первую минуту досады с удовольствием опрокинул бы ногой эту теперь ненавистную ему печь; но она была для этого слишком тяжела, а потому Сиприен повернулся уже, чтобы уйти, но любопытство химика вдруг одержало в нем верх над раздражением, и он захотел взглянуть, что делается внутри его импровизированного аппарата.

Сиприен поднес спичку к отверстию печи и заглянул в ее внутренность.

«Без сомнения, — подумал он при этом, — земля, которой я обмазал жерло пушки, обратилась в кирпич, как внешняя оболочка печи». Но Сиприен, к своему удивлению, увидел, что внутри аппарата лежит какой-то шарик темно-красного цвета, величиной с апельсин. Шарик свободно проходил через трещину; вынув из печи, Сиприен стал небрежно рассматривать его. Удостоверившись, что предмет этот был просто куском раствора, отвалившегося от стенки аппарата и отдельно подвергшегося действию огня, Сиприен уже хотел бросить его, как вдруг заметил, что в шарике что-то болтается, точно в него вложена тяжелая погремушка. Шарик с этой погремушкой очень напоминал копилку; но если бы Сиприена даже под страхом смертной казни заставили объяснить происхождение этого куска глины, то он и тогда не сумел бы ответить. Взяв нож, Сиприен вскрыл шарик. Да, это была копилка. Копилка эта хранила бесценное сокровище. Кто мог хотя бы на одну минуту усомниться относительно свойств того огромного камня, который теперь представился изумленным глазам нашего химика: камень этот был алмаз, но алмаз колоссальной, невероятной величины. Судите сами: алмаз этот был больше куриного яйца, по внешности он походил на картофель и весил он по меньшей мере триста граммов.

— Алмаз! Искусственный алмаз! — бормотал Сиприен, совершенно ошеломленный этой находкой. — Так я, стало быть, нашел решение задачи, как делать искусственные алмазы, несмотря на то, что аппарат мой лопнул. Так, значит, я теперь богат!.. Алиса, дорогая моя Алиса, ты моя теперь!.. Нет! Нет, это невозможно! Это иллюзия! Глаза обманывают меня! Я должен узнать правду!..

И не дав себе времени взять шляпу, Сиприен опрометью кинулся к домику Якоба Вандергарта. Старик гранильщик сидел в эту минуту за своим станком и внимательно разглядывал камень, только что принесенный ему одним из грикаландских маклеров по имени Натан, португальским евреем. Натан считался большим знатоком алмазов.

— Ах, и вы здесь, господин Натан! — воскликнул Сиприен. — Смотрите… взгляните и вы, господин Вандергарт, вот что я принес с собой. Скажите мне, что это такое?

С этими словами Сиприен положил на стол принесенный им камень.

Натан первым взял в руки камень и, побледнев от удивления, широко раскрытыми глазами взглянул на Якоба Вандергарта. Тот, взяв камень, в свою очередь стал рассматривать его сквозь очки; потом, положив камень на стол, повернулся к Сиприену и сказал спокойно:

— Это самый большой алмаз из всех существующих на свете. Он стоит не меньше пятидесяти миллионов франков.

— Да, самый большой! — подтвердил Натан. — Он впятеро больше «Кои-Нура» («Горы света») — гордости английской королевской короны, камня, весящего семьдесят девять каратов.

— Он в семь или восемь раз больше «Регента» и втрое больше «Великого могола», — добавил Якоб Вандергарт.

Но Сиприен уже не слушал.

— Господа, извините меня, — сказал он поспешно, — но мне необходимо покинуть вас сейчас же.

И взяв свой драгоценный алмаз, Сиприен все так же бегом бросился по направлению фермы Уоткинса. Не вспомнив даже о том, что следует постучаться, прежде чем войти в чужой дом, он быстро распахнул дверь фермы и очутился лицом к лицу с Алисой. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Сиприен порывисто обнял молодую девушку и расцеловал ее в обе щеки.

— Это что? Что это значит? — воскликнул мистер Уоткинс, возмущенный этой неожиданной демонстрацией.

Уоткинс сидел в это время за столом против Аннибала Панталаччи и намеревался с этим неприятным господином сыграть партию в пикет.

— Простите меня, мисс Уоткинс, — пробормотал Сиприен, — сам удивленный до крайности своей смелостью, но тем не менее сияющий от радостного возбуждения. — Посмотрите!.. Вот что я принес вам! — И, говоря это, Сиприен скорее бросил, чем положил на стол перед играющими свой огромный алмаз.

Фермер и его партнер тотчас же поняли, в чем тут дело. Уоткинс не успел еще в этот день выпить слишком большое количество джина, а потому голова его была свежа.

— Вы это нашли… вы сами? На вашем участке? — воскликнул он с несвойственной ему живостью.

— Нет, не нашел. Я сам сделал этот камень, — ответил Сиприен, торжествуя. — Ах, мистер Уоткинс, в химии есть кое-что хорошее! — И, говоря это, молодой инженер хохотал и сжимал в своих руках пальчики Алисы, которая хотя и была очень удивлена странным по отношению к ней поведением своего друга, тем не менее радовалась вместе с ним и улыбалась светлой улыбкой.

— Да ведь это я вам обязан, Алиса, моим открытием! — воскликнул Сиприен. — Вы посоветовали мне взяться снова за химию. Кто потребовал от меня, чтобы я сделал попытку добыть искусственный алмаз химическим путем? Да ваша очаровательная дочь, мистер Уоткинс, пожелала этого! О, я могу, как древние рыцари, воздать ей честь как моей даме и провозгласить, что вся заслуга этого изобретения принадлежит ей! Стал ли бы я думать о чем-либо подобном, если бы не она!

Мистер Уоткинс и Аннибал Панталаччи попеременно то смотрели друг на друга, то переводили свой взгляд на алмаз и молча покачивали головами.

— Так вы говорите, что сделали это сами? — переспросил наконец мистер Уоткинс Сиприена. — Стало быть, камень этот поддельный!

— Поддельный! — воскликнул Сиприен. — Конечно, он искусственный, но это не подделка, и Якоб Вандергарт, и Натан ценят его в пятьдесят миллионов, кажется, даже больше. Если считать, что алмаз этот искусственно добыт мной, изобретенным мною химическим процессом, то он тем не менее — настоящий. Вы видите, даже оболочка у него точно такая же, как у натуральных алмазов.

— И вы беретесь сделать еще несколько таких камней? — спросил Джон Уоткинс.

— Да, я берусь сделать их, мистер Уоткинс. Я столько алмазов сделаю, что вы будете загребать их лопатой и будете в состоянии вымостить этими камнями всю вашу террасу. Труден только первый шаг: надо суметь сделать первый камень, а остальное является уже простым решением чисто технических приемов.

— Но если это так, — возразил фермер, побледнев как полотно, — то это будет разорением для всех владельцев алмазных россыпей, для меня лично и для всего Грикаланда!

— Это очевидно! — воскликнул Сиприен. — Кто же станет рыть землю и искать крошечные алмазы, почти не имеющие цены, когда можно будет сделать искусственным путем сколько угодно этих камней и каких угодно размеров.

— Но это чудовищно! Это преступление! — воскликнул Джон Уоткинс вне себя. — Если то, что вы говорите, действительно имеет основание и вы нашли секрет, как делать искусственные алмазы…

— Вы видите, — холодно перебил Уоткинса молодой инженер, — я говорю не на ветер. Я принес вам результат первого опыта. Алмаз этот, мне кажется, достаточно велик, чтобы убедить вас.

— В таком случае, — продолжал Джон Уоткинс, едва переводя дух от охватившего его волнения, — если только это правда… вас следует расстрелять сию же минуту на главной улице нашего стана. Вот каково мое мнение, господин Мере.

— И я держусь того же мнения! — поддержал фермера Аннибал Панталаччи, сделав угрожающий жест.

Услышав это, мисс Уоткинс встала со своего места совершенно бледная.

— Расстрелять меня за то, что мне удалось решить в области химии задачу, не решенную в течение пятидесяти лет! — возразил Сиприен, пожав плечами и рассмеявшись. — Это было бы уж слишком строго!

— Смешного здесь нет ничего, сударь! — воскликнул в бешенстве фермер. — Подумали ли вы о том, что будет следствием вашего… как вы его называете, открытия… Подумали ли вы, как оно отзовется на всех лицах, заинтересованных в работах на россыпях? Ведь все работы будут остановлены… Грикаланд потеряет самую блестящую свою промышленность, а я, ваш покорный слуга, — сделаюсь нищим!

— Честное слово, я и не подумал обо всем этом! — ответил Сиприен чистосердечно. — Все, о чем вы только что говорили, не более как неизбежное следствие каждого промышленного прогресса, и какое может быть дело до этого чистой науке? А что касается вас, сэр, то будьте покойны… Все, что принадлежит мне, будет также принадлежать и вам. Вам ведь известны причины, заставившие меня направить мои изыскания именно на этот путь!

Джон Уоткинс немедленно сообразил, какую он может извлечь выгоду из открытия, сделанного молодым химиком, и, не заботясь о том, что подумает о нем неаполитанец, он, не колеблясь, переменил фронт.

— Впрочем, — начал он, — может быть, вы и правы и говорите как честный человек, господин Мере. Да… поразмыслив, я пришел к тому выводу, что мы можем понять друг друга. Зачем вам делать бесчисленное множество алмазов? Это привело бы лишь к тому, что секрет ваш вскоре же был бы открыт; не лучше ли сохранить его в тайне и воспользоваться им разумно: сделать два-три алмаза или даже не делать больше ни одного, так как уже один этот алмаз сделает вас самым богатым человеком в этом краю. Все, таким образом, будут довольны, все здесь пойдет по-старому, и вы не принесете никому вреда.

Мысль о таком обороте дела еще ни разу не приходила в голову Сиприену. Теперь ему предстояло немедленно решить вопрос: воспользоваться ли ему открытием для своего обогащения, ни слова не говоря о нем кому бы то ни было, или, обнародовав это открытие, разорить всех грикаландских, бразильских и индийских искателей алмазов.

Поставив вопрос ребром, Сиприен только одну минуту колебался ответить на него. Он вполне понимал, что остаться верным науке и продолжать быть честным человеком значит для него отказаться от Алисы, и это сознание причиняло ему нестерпимую душевную муку, тем более сильную, что она явилась для него совершенно неожиданно и застала неподготовленным.

— Мистер Уоткинс, — сказал он серьезно, — если я умолчу о своем открытии, я буду обманщиком! Плоды трудов ученого не принадлежат ему одному: они общее достояние. Сохранить мое открытие в тайне из эгоистических соображений было бы в высшей степени подлым поступком. Я этого не сделаю!.. Нет!.. Я ни одного дня и ни одного часа не буду ждать, чтобы сделать общественным достоянием формулу, которую случай и некоторые соображения отдали в мои руки. Единственным моим ограничением будет то, что я, как этого требует справедливость, сначала предложу эту формулу моей родине — Франции; она дала мне возможность служить ей. Завтра я извещу Академию наук о моем открытии. Прощайте. Благодарю вас за то, что вы открыли мне глаза на долг, который я обязан выполнить и о котором я до сих пор не думал. Мисс Уоткинс! Я видел чудный сон… Увы, надо от него отказаться!

И прежде чем молодая девушка смогла сделать хотя бы одно движение в его сторону, Сиприен взял свой алмаз, поклонился мисс Уоткинс и ее отцу и вышел из комнаты.