ГЛАВА XXI. Последние взмахи крыльев

Через двое суток Анри настолько оправился, что уже был в состоянии править аэропланом. Несмотря на остатки лихорадки, невзирая на просьбы брата и невесты, он настоял, чтобы ему позволили быть у машины, и это ему не повредило. Опухоль на руке Жерара тоже прошла, и он чувствовал боль, только когда делал рукой неосторожное движение. Анри воспрянул духом, он надеялся скоро встать совсем. Может быть, чистый кислород, которым они дышали, способствовал такому быстрому выздоровлению. На этой высоте воздух имел особую живительную силу. Жерар, видя целебные свойства воздуха, уже мечтал о замене практикуемого ныне лечения чахотки горным воздухом путешествиями на аэроплане и уже с презрением отзывался о воздухе Энгадина и Гималаев. Что значит их горный воздух в сравнении с бодрящей чистотой окружающей их атмосферы? Николь расцвела как роза. После лишений и невзгод лагерной грубой жизни, ей казалось, что она в раю. Жерар устроил для нее «дамскую каюту», отгородив часть общей каюты одеялами; но она согласилась пользоваться каютой только при условии, что ею будут пользоваться все по очереди во время отдыха. Жерар и Анри требовали, чтобы она отдыхала по крайней мере десять, двенадцать часов в сутки. Энергичная девушка с негодованием отвергла это и настояла, чтобы все дежурили по очереди и поровну. Таким образом, каждый отдыхал по четыре часа, пока два помощника правили аппаратом. Обеды и завтраки были очень скромные, но удовлетворительные. Недостатка в воде не ощущалось, потому что Жерар старательно наполнял водой все чашки и всю бывшую на аэроплане посуду каждый раз, как они пролетали вблизи облака. Николь и Жерар уверяли, что эта вода в тысячу раз вкуснее той, которую они пили на земле. Но Анри не видел никакой разницы между дождевой водой и ключевой.

За свое краткое пребывание на Цейлоне, благодаря услугам Гула-Дулы, братья успели запастись свежими припасами. Джальди и его мать дали им полную корзинку фруктов, не забыв положить и плодов хлебного дерева, которые сохраняются свежими целыми неделями и напоминают собой продаваемые булочниками «подковки». Жерару очень нравился этот сочный плод. Какое сравнение с пищей, которую они получали на острове: сухие, как камни, сухари и еще более твердое сушеное мясо. Правда, у них была рыба, но все-таки какое мясо можно сравнить с фруктами? Николь разделяла его мнение. С наслаждением ела она эти сочные душистые плоды, которых, вследствие непростительной строгости военной администрации, была лишена во все время своего пребывания в лагере, хотя последний был разбит среди земного рая. Здоровая пища возвращала ей свежесть и силы.

Анри тоже быстро оправился от лихорадки и приписывал это тому, что пил лимонный сок. Догадливый Джальди положил в каюту «Эпиорниса» целый мешок лимонов. Лишь только пассажиры чувствовали жажду, они протягивали руку и пили сок этих золотистых фруктов, прекрасно утолявших жажду. Николь по этому поводу рассказала, что один из ее родственников, захворавший в Сенегале желтой лихорадкой, вылечился исключительно лимонами, без всяких других лекарств.

Когда на четвертый день «Эпиорнис» пролетал над островом Занзибаром, никто не предложил остановиться, потому что все спешили в Трансвааль.

— Мы залетим к вам в другой раз! — шутя крикнул Жерар, наклонившись над большим морским портом. — Сегодня нам некогда, но у «Эпиорниса» здоровые легкие, и мы скоро вернемся!

С птичьего полета Занзибар со своими лесами, своими великолепными лугами, прохладными реками представлял из себя цветущий уголок. Но и тут властвовали англичане, и не было возможности остановиться.

Миновав остров, «Эпиорнис» снова очутился между небом и землей.

На шестой день, рано утром, Жерар завидел вдали материк, из-за которого теперь борются пришедшие с запада люди, вытеснившие первоначальных темнолицых его обитателей.

— Земля! Земля! Анри! Николь! Вот Африка!

— Мы достигли цели! Это Африка, — повторил Анри, вглядываясь в черную полосу земли на юго-западе.

— Африка! — прошептала Николь с затуманившимся взором. — Здесь моя мать, одна, оставшаяся в живых, если только за это время не случилось чего-нибудь и с нею!

— Не надо сомневаться, Николь, — ласково сказал Анри, — она жива.

— И как рада она будет, когда, если позволите так выразиться, вы свалитесь к ней с неба! — воскликнул Жерар.

— Увы! Может ли уже чему-нибудь радоваться бедная мать, несчастная вдова! Простите меня, друзья! Не думайте, что я неблагодарная, я помню, с каким трудом вам удалось освободить меня из плена…

— Упрека в неблагодарности вы не заслужили, Николь… Сегодня вечером мы будем в Трансваале. Скажите нам, в какой части Африки вы рассчитываете встретить вашу матушку? — возразил Анри. — Целый день мы будем держаться на высоте, чтобы не привлечь к себе внимания, а ночью спустимся как можно ближе к жилищу мадам Гудулы!

— Вы помните, что еще до начала военных действий отца моего преследовали и гнали из одной местности в другую. Когда отца и трех старших братьев убили при Моддерфонтэне, мать с остальными детьми удалилась в покинутую всеми ферму на запад от города. Там меня и схватили в плен. Там, вероятно, находятся теперь мать и младший брат!

— Итак, мы направим «Эпиорнис» в Моддерфонтэн! Вынув из кармана карту Трансвааля, которую всегда носил при себе, Анри отметил, по указанию Николь, место, где должна была находиться ферма.

Направив аэроплан как можно точнее, Анри поднялся на две тысячи пятьсот метров высоты. Паря высоко в воздухе, «Эпиорнис» пересек воздушное пространство Африки.

Быстро пронеслись путешественники над Дурбаном и Наталем. Как детские игрушки, мелькали внизу города, деревни, поезда железной дороги. Но вот картина изменилась: ужасный бич — война уже начала свое дело опустошения. Поля не вспаханы, видны следы сгоревших домов — жалкие развалины. Всюду видны отряды солдат, всюду соединенные между собой колючей проволокой блокгаузы. Когда-то эта страна была счастливой, теперь не слышно ни звука песен, ни радости; царит глубокая печаль.

Склонившись над бортом аэроплана, Николь и Жерар старались разглядеть, что происходило внизу. Анри стоял у мотора, когда Жерар вдруг спросил его:

— Это ты нарочно спускаешь аэроплан, Анри?

— Не понимаю, что ты говоришь. Разве мы спускаемся?

— Вот уже пять минут, как спускаемся. Смотри, предметы увеличиваются, растут!

Анри бросился к борту и взглянул. Сомнения нет. «Эпиорнис» падает; вероятно, его уже можно разглядеть снизу.

Анри схватился за рукоятку, над которой стояла надпись «верх». Аэроплан послушно поднялся, но тотчас стал снова опускаться…

Не оставалось ни малейшего сомнения: гигантская птица еще летела, но что-то испортилось в ее механизме, и она уже не могла удержаться на высоте, она падает и скоро, несмотря ни на какие усилия, будет на земле.

— Понимаю, — сказал Анри, — необходимо сделать такую же починку, какую мы делали на «Острове обезьян». Надо опуститься на землю где-нибудь в безопасном месте!

— Но нас, кажется, уже увидели! — возразил Жерар.

В самом деле, внизу шел полк, он остановился, и солдаты приготовились стрелять.

Анри ускорил полет аэроплана, «Эпиорнис» устремился вперед, но в то же время все более и более приближался к земле…

Полк стал преследовать его. Послышались выстрелы, но пули не достигали «Лазурного Гиганта». Вот-вот ему удастся ускользнуть. К несчастью, навстречу шел другой отряд. Сообразив, в чем дело, солдаты выстрелили. «Эпиорнис», находившийся всего в двухстах метрах от земли, получил рану в грудь.

Содрогнувшись от удара, аппарат продолжал, однако, лететь. Солдаты исчезли уже из виду. Путешественникам казалось, что они спасены, но вдруг Николь, которая нисколько не испугалась, заметила огонь.

— Горим! — сказала она.

Анри и Жерар оглянулись. В самом деле, скелет, иссохшие хрящи ископаемой птицы, воспламенившись от искры, тлели, как трут. От сильного движения пламя разгорелось, и через несколько секунд авиатор уже летел над землей, как огненный метеор, как горящий факел.

Анри оставалось только одно — нажать рукоятку и спуститься на землю. К счастью, местность была пустынная.

Первой высадили Николь. За нею вышел Анри с закоптевшими волосами, со слезящимися от едкого дыма глазами. Жерар почти упал на траву. А «Эпиорнис» с шумом и треском подпрыгнул на земле; его огненный остов некоторое время выделялся еще на фоне светлого неба и наконец рассыпался в пепел…

Остолбенев от ужаса, путешественники смотрели на гибель «Гиганта». Самая заветная надежда Анри рухнула на его глазах. Исчезла навсегда самая совершенная машина, которая когда-либо была в распоряжении человека. В первую минуту все они забыли, что избежали ужасной опасности, мысль их была занята исключительно гибелью «Эпиорниса», фантастического существа, которое они полюбили, как живого друга.

— Кончено… — сказал Жерар, подходя к тлеющему пеплу. — Бедный старый Эпиорнис прожил столько тысячелетий, а теперь!..

— Но он исполнил до конца свое назначение! — воскликнула Николь. — Он не только доставил нас в Африку, но еще спас нас последним усилием от преследования врага. Утешьтесь, Анри! Машина погибла, но секрет ее известен вам. Вы доказали, до чего может дойти наука, вы решили великую задачу!

— Вы правы, Николь. Секрет изобретения известен мне! — согласился Анри, проводя рукой по голове, как бы желая отогнать от себя мрачные мысли. — Но, признаюсь, потеря аэроплана тяжела мне. Я его полюбил. Кроме того, механика никогда не будет в состоянии заменить нам этот «Эпиорнис», наполовину созданный природой. А теперь мы без всяких средств, безоружные в наводненной врагами стране. Как спасемся мы в другой раз от врага без «Эпиорниса»?

— Чему нельзя помочь, то надо терпеть, говорит одна английская поговорка, — сказал Жерар. — «Эпиорнис» мы не воскресим. К чему же напрасные сожаления? Постарайся обойтись без него!

— Ты прав, — вздохнул Анри. — Я рассчитывал, что мы прибудем в Моддерфонтэн часов в пять вечера. Теперь четыре. Так как нам придется добираться иным способом, мы достигнем места назначения не раньше, как через два-три дня. В течение этого срока мы непременно встретим какую-нибудь из воюющих сторон. Если мы попадем к бурам — имя Николь спасет нас; если наткнемся на англичан…

— Мы выдадим себя за туристов, приехавших осмотреть поле военных действий! — подсказал Жерар.

— Хороши туристы — без багажа, без слуг, без запасной смены белья!

— Ба! Всякие случайности бывают во время войны… А, впрочем, у меня есть деньги, — весело прибавил Жерар, вынимая из кармана туго набитый бумажник. — Хотя я и не отличаюсь бережливостью, я не истратил и двадцатой доли суммы, которую мне ссудил при прощании отец!

— Прибавь, что на Ледяном острове некуда было тратить денег, а то они не залежались бы у тебя… У меня тоже есть кое-что, — сказал Анри, вытаскивая свой портфель и заглядывая в него. — Лишь бы нам нанять какой-нибудь экипаж, и мы доедем до жилища вашей матушки, Николь!

— Одна я — нищенка, — отвечала девушка. — У меня ничего нет, кроме этого роскошного платья.

И она указала на свое поношенное темное платье, которое еще больше оттеняло красоту ее золотистых волос.

— Это не мешало вам помогать другим пленным! — воскликнул Анри.

— Да, да, мы много слышали о вас, Николь, — отвечал Жерар. — Знаем, как вы во всем отказывали себе, как исполняли самые грубые работы, чтобы заработать несколько ана на покупку фруктов или лекарств для больных, а сами умирали от голода и лишений!

— Я делала то, что делали и другие, — отвечала Николь, скромно опуская глаза. — Однако мне кажется, что я узнаю эту местность. Прежде тут было много ферм. Поищем, может быть, мы и найдем лошадей и повозку!

— Итак, идем? — сказал Анри, вздыхая. — Прощай милый «Эпиорнис»!

— Прощай, верный товарищ! — прибавил Жерар.

— Подождите! — сказала Николь.

Она встала на колени, взяла горсть пепла от «Лазурного Гиганта» и, взяв у Анри листочек из его записной книжки, завернула и надписала: «Драгоценные останки».

— Это для Колетты! — сказала она.

Ни одному из ее товарищей не пришло в голову улыбнуться такому сентиментальному поступку.

Путешественники пошли на восток. Полчаса шли они по опустошенной местности и наконец пришли к полуразвалившейся ферме, стоявшей посреди необработанного поля. На зов их вышла худая и грустная женщина с ребенком на руках. Она так ослабла и физически, и нравственно, что, казалось, едва понимала, о чем ее расспрашивали французы. Наконец она сказала, что может дать им повозку, если только они за это заплатят. В проводники она предложила им свою тринадцатилетнюю дочь.

— У нас больше ничего нет… даже хлеба, — сказала она, — если вы отнимете у нас и лошадь…

— Отнимем? — возмутился Анри. — Сохрани Бог! Скажите, сколько стоит ваша лошадь, мы тотчас же заплатим!

— Я такая же бурская женщина, как и вы, — прибавила Николь. — Я тоже всего лишилась во время войны!

— Неужели правда, барышня? И мы потеряли все напрасно! — с отчаянием проговорила бедная женщина.

— Как напрасно? — воскликнул Жерар.

— Разве вы не знаете печальной вести?

— Мы ничего не знаем…

— Говорят, что мир заключен и война окончена! Мы — английские подданные. Обещают вновь выстроить сожженные фермы, заплатить за понесенные нами потери. Но кто возвратит нам наших убитых мужей, сыновей? Разве такие раны можно залечить деньгами?

— Мир! — воскликнула Николь, бледнея.

— Не жалейте, Николь! — сказал Анри. — Вы сделали все, что было в человеческих силах, чтобы отстоять независимость! Честь спасена! Сознаюсь, я рад, что могу увезти вас подальше от этого кошмара. Вы храбро боролись до конца. Геройство маленького бурского народа никогда не забудется. Ободритесь, Николь! Поедем скорее к вашей матушке, которая страдает и плачет в одиночестве!

— Вы правы, Анри: надо покориться воле Провидения и благодарить его за спасение хоть немногих братьев-буров, оставшихся в живых. Но все же жаль сознавать, что все наши страдания пропали даром! Мы одержали столько побед, а теперь теряем свою независимость! Это слишком жестоко…

— Рано или поздно вы ее вернете, Николь! — горячо вступился Жерар. — Я не считаю вас побежденными. Англия должна заключить мир на почетных условиях, должна дать Трансваалю автономию. Вы же исполнили свой долг, и симпатии всех честных людей будут на вашей стороне!

Жерар по-братски обнял девушку.