Главк XIX
ВЫСТРЕЛЫ ИЗ РУЖЬЯ

Около двух часов ночи Эрик и старый Герсебом, изнемогая от усталости, забрались под брезентовый полог продовольственного склада. Они улеглись среди бочек и тотчас же заснули, прижавшись к теплой шкуре Клааса, а когда пробудились, море было спокойным. Огромный осколок ледяного поля, на котором они плыли, казался неподвижным. Вдоль обоих берегов плыли громадные айсберги, обгоняя друг друга, порою сталкиваясь и разбиваясь. Эрику еще никогда не приходилось любоваться зрелищем более прекрасным, чем эти колоссальные кристаллы, в которых, как в призме, преломлялись и отражались солнечные лучи. Даже господин Герсебом, менее всего склонный восхищаться красотами арктической природы, да еще в таких необычных условиях, и тот не мог скрыть своего изумления.

— Эх, полюбоваться бы на все это с надежной палубы!— сказал он, вздохнув.

— Напротив!— тотчас возразил Эрик.— На борту корабля пришлось бы думать о том, как избежать столкновения с айсбергами и не превратиться в лепешку, а на нашем ледяном острове можно, по крайней мере, не опасаться подобной неприятности!

Конечно, это был чересчур оптимистический взгляд на вещи. Старый моряк в ответ только грустно улыбнулся. Но такова уж особенность Эрика — воспринимать любое явление прежде всего с хорошей стороны.

— Разве нам не повезло, что сохранился продовольственный склад? — продолжал он.— Наше положение было бы действительно отчаянным, если б мы остались без провизии. Но с двадцатью бочками сухарей, копченым мясом, брендвейном, да сверх того еще с нашими ружьями и запасом патронов,— чего нам опасаться? На худой конец продрейфуем несколько недель, пока не увидим берег, к которому можно будет пристать. Не сомневайтесь, дорогой отец, мы непременно выпутаемся из этой истории так же, как потерпевшие крушение на «Ганзе».

— На «Ганзе»?— с любопытством переспросил Герсебом.

— Да, это судно отправилось в арктические моря в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году. Когда на ледяное поле выгружались продукты и уголь, часть экипажа оказалась в таком же положении, как и мы с вами. Моряки провели на плавучей льдине шесть с половиной месяцев, проплыв за это время несколько тысяч лье, пока не пристали к полярным берегам Северной Америки.

— Если бы и нам так посчастливилось!…— произнес Герсебом, снова тяжело вздохнув.— Но, пожалуй, самое лучшее, что мы сейчас можем сделать,— хорошенько закусить.

— И я так думаю,— ответил Эрик.— Несколько сухарей и кусок мяса придутся как раз кстати.

Герсебом откупорил две бочки и достал все необходимое для завтрака. Острием ножа он прорезал дырку в бочонке с брендвейном и заткнул отверстие деревянной втулкой. Затем они сытно позавтракали.

— А та самая льдина, на которой плыли матросы с «Ганзы», была такая же большая, как наша? — осведомился старый рыбак после того, как в течение десяти минут усердно подкреплял свои силы.

— Нет, скорее наоборот! Наша льдина тянется, должно быть, на десять — двенадцать километров, а у матросов с «Ганзы» льдина не достигала и двух километров в длину; да к тому же она сильно укоротилась после шестимесячного дрейфа. Беднягам пришлось покинуть ее, когда волны стали доходить до их палаток. К счастью, моряки могли воспользоваться большой шлюпкой и перекочевать на другую льдину, так как на первой уже нельзя было оставаться. Несколько раз они переселялись, как белые медведи, с льдины на льдину, пока наконец не выбрались на сушу.

— Так вот оно что! Значит, у них была лодка. А у нас-то ее нет!… Когда придется покидать эту льдину, единственно, что мы сможем,— сесть в пустую бочку. Другого способа я не вижу.

— Если понадобится, придумаем. Поживем — увидим! А пока что, я полагаю, всего разумнее будет заняться осмотром наших владений!

Путешественники начали с того, что взобрались на крутой пригорок из льда и снега, так называемый «hummock», чтобы получить общее представление об окружающей местности. Их взорам открылось длинное ледяное поле протяженностью от одного конца к другому в двенадцать — пятнадцать километров; своей причудливой формой остров напоминал диковинное китообразное животное, распластанное на поверхности Ледовитого океана. Продуктовый склад находился как раз на месте границы, словно отделявшей голову «кита» от туловища. Правда, громоздившиеся повсюду торосы мешали охватить глазом весь остров целиком, но вытянутый его конец был хорошо виден. Эрик и Герсебом решили исследовать льдину прежде всего в этом направлении. Если раньше ее край, оторвавшийся потом от всего поля, был обращен к востоку, то теперь, насколько Эрик мог определить по положению солнца, он был повернут к северу. Это давало основания предположить, что корабль, под воздействием течения или ветра, отнесло к югу.

На льдине толстым ковром лежал снег. В разных местах виднелись черные точки, в которых старый Герсебом сразу же признал «ougiouks» — бородатых моржей самого крупного вида. По-видимому, животные обитали в трещинах и, чувствуя себя защищенными от любого нападения, сейчас спокойно грелись на солнце.

Больше часа отец и сын шли вдоль западного берега, что позволяло им одновременно вести наблюдение за морем и за положением льдов. Клаас, вырываясь вперед, то и дело вспугивал какого-нибудь моржа. Почуяв опасность, ластоногие неуклюже ковыляли к кромке льда, чтобы поскорее броситься в воду. Пока они так шли, Эрик внимательно разглядывал поверхность ледяного поля. Многочисленные трещины, прорезавшиеся в разных местах, вызывали опасение, что при малейшем толчке льдина расколется на части. Правда, обломки могли быть большой величины, но сама возможность такого несчастья заставляла держаться возможно ближе к продовольственному складу, чтобы в любую минуту не оказаться от него отрезанными. Впрочем, немедленная опасность, кажется, не угрожала, так как все щели были покрыты толстым слоем выпавшего накануне снега. Подтаивая, он набивался внутрь и скреплял кое-как края разломов. Эрик решил отыскать наиболее плотный и устойчивый участок ледяного острова, чтобы обосноваться на нем и перенести туда продовольственный склад.

Именно ради этого оба путешественника после короткого отдыха возобновили осмотр западной части льдины. Они продвигались вдоль края ледяного поля, откуда еще два часа назад видели знакомые очертания того самого залива, где застряла американская яхта. Клаас бежал впереди, возбужденный бодрящей свежестью, и, казалось, чувствовал себя в родной стихии среди снежного ландшафта, должно быть, напоминающего ему равнины Гренландии.

Вдруг Эрик увидел, как собака, понюхав воздух, понеслась стрелой и с лаем остановилась возле какого-то предмета, по ту сторону ближайшего тороса. «Наверное, еще один морж или тюлень»,— подумал юноша, не ускоряя шага.

Но не морж и не тюлень вызвал волнение Клааса. На снегу неподвижно лежал человек в меховой одежде, какой не было ни у одного матроса на «Аляске». В ту же минуту Эрик подумал о зимовщиках с «Веги». Он поднял голову, казалось, уже бездыханного, человека и увидел густые рыжие волосы и нос, приплюснутый, как у негра…

Эрик решил, что стал жертвой галлюцинации. Он расстегнул на неизвестном жилет, надетый на голое тело, чтобы проверить, бьется ли сердце… в глаза бросилась татуировка — некое подобие герба со словами: «Патрик О'Доноган. Цинтия».

Сердце его билось!… Он еще не был мертв! На голове у него, зияла широкая рана, вторая виднелась на плече, а на груди Эрик заметил следы сильного удара, вызвавшего контузию и затруднявшего дыхание.

— Надо его немедленно перетащить в наше убежище, перевязать и привести в чувство,— сказал Эрик отцу и добавил шепотом, словно боясь, чтобы его кто-нибудь не услышал:— Это он, тот, кого мы так долго искали и не могли найти, это Патрик О'Доноган!… Но он почти уже не дышит!

Когда Эрик подумал, что тайна его жизни скрывалась в голове этого окровавленного человека, на которого смерть, казалось, уже наложила свою печать,— в глазах юноши зажегся мрачный огонь. Хотя старый Герсебом и догадывался, какие чувства обуревали Эрика, он не мог не пожать плечами, как бы желая сказать: «Вот уж действительно повезло! Но если бы нам даже и удалось теперь все узнать, чего стоят все тайны мира, раз мы находимся в таком безвыходном положении?»

Тем не менее он вместе с сыном поднял тело, и с этой тяжелой ношей юноша и рыбак тронулись в обратный путь.

Толчки при движении заставили раненого открыть глаза. Боль от ран вскоре стала такой мучительной, что он начал громко стонать, произнося какие-то бессвязные слова, среди них преобладало английское слово «drink» — «пить». До продовольственного склада было еще довольно далеко. Поэтому Эрик уложил раненого на мягкий снег у подножия ледяной скалы и поднес к его губам медную фляжку.

Она была почти пуста, но глоток водки, казалось, вернул О'Доногана к жизни. Он осмотрелся вокруг, глубоко вздохнул и спросил:

— Где Джонс?

— Мы нашли вас возле тороса,— сказал Эрик.— И рядом больше никого не было. Давно вы здесь находитесь?

— Не знаю,— с трудом вымолвил раненый.— Дайте еще выпить! — сказал он, пристально глядя на Эрика.

Еще раз глотнув водки, несчастный почувствовал себя в силах продолжать разговор.

— Когда начался шторм, наша яхта стала тонуть. Кое-кто из команды успел выпрыгнуть в спасательные шлюпки, остальные погибли. Мистер Джонс велел мне сесть вместе с ним в маленький каяк, привязанный на корме. Никто не решался в него садиться — такой маленькой и легкой была эта лодка. Но она-то и оказалась наиболее устойчивой. Только наш каяк и достиг льдины, а все шлюпки перевернулись, не успев даже к ней причалить. Мы совсем уже выбились из сил, когда волны выбросили нас на лед. С большим трудом нам удалось отползти подальше от воды и дождаться рассвета… а утром мистер Джонс покинул меня, чтобы убить тюленя или какую-нибудь морскую птицу. С тех пор я его больше не видел.

— Этот мистер Джонс — офицер с «Альбатроса»?— спросил Эрик.

— Владелец и капитан,— ответил О'Доноган тоном, в котором сквозило удивление, что ему задали такой вопрос.

— Разве владельца зовут не Тюдор Броун?

— Н-не знаю,— нерешительно пробормотал раненый.

— Послушайте,— обратился Эрик к ирландцу, усаживаясь рядом с ним на снег.— Однажды вы отказались перейти на мой корабль для важного разговора и ваш отказ уже причинил столько бедствий! Но сейчас, когда мы встретились снова, воспользуемся случаем, чтобы побеседовать серьезно. Ведь вы находитесь на дрейфующей льдине, раненный, голодный, беспомощный, перед лицом мучительной смерти! У меня и у моего приемного отца есть все, в чем вы нуждаетесь: пища, оружие, водка! Мы готовы позаботиться о вас, поделиться с вами всем и поставить вас на ноги. Так не окажете ли вы нам немного доверия в ответ на наши заботы?

Ирландец устремил на Эрика мутный взгляд, в котором признательность, казалось, смешивалась с беспредельным и безотчетным страхом.

— А какое доверие я должен вам оказать? — спросил он уклончиво.

— О, вы это прекрасно знаете! — ответил Эрик, заставив себя улыбнуться.— Я уже говорил вам об этом прошлый раз; вы ведь знаете, что мне необходимо выяснить и что меня привело в эти далекие края… Послушайте, Патрик О'Доноган, соберитесь с силами, раскройте тайну, расскажите мне все, что вы знаете о «ребенке на спасательном круге»! Наведите меня хоть на какой-нибудь след, чтобы я мог найти свою семью!… Чего вы боитесь? Какая опасность может вам угрожать, если вы все расскажете?

О'Доноган не ответил, словно взвешивая в неповоротливых мозгах доводы Эрика.

— А такая опасность,— проговорил он наконец с трудом,— что, если бы мы вышли живыми из этой передряги и попали бы в страну, где имеются судьи, вы могли бы мне здорово насолить!

— Нет, нет, клянусь вам!… Клянусь всем, чем угодно! — горячо воскликнул Эрик.— Какова бы ни была ваша вини передо мной или другими, я обещаю, что у вас не будет из-за нее никаких неприятностей! К тому же вы, кажется, не учитываете одного обстоятельства: любой ваш проступок уже утратил силу за давностью лет. Ведь за всякое преступление, совершенное более двадцати лет тому назад, каково бы оно ни было, человеческое правосудие не имеет права привлекать виновного к ответу!

— Это правда?— недоверчиво спросил Патрик.— Но мистер Джонс сказал мне, что «Аляска» послана полицией, да и вы сами угрожали судом.

— Это касалось совсем недавних событий, случившихся в начале нашего плавания. Поверьте мне, Патрик, Джонс вас обманывал! Без сомнения, он заинтересован в том, чтобы вы молчали!

— Ну конечно, ему это выгодно,— с уверенностью произнес ирландец.— Но как вам все же удалось выяснить, что мне известна тайна? — продолжал он, глядя в упор на Эрика.

— От мистера и миссис Боул из «Красного якоря» в Бруклине. Они часто слышали от вас о «ребенке на спасательном круге».

— Это верно,— подтвердил ирландец.

И он снова замолчал.

— Так вы и в самом деле не посланы полицией? — спросил он после некоторого раздумья.

— Да нет же! Что за глупости! Я отправился по собственной воле, потому что должен же я в конце концов узнать, где моя родина и кто мои родители!

О'Доноган снисходительно улыбнулся.

— Э-э, так вот что вам нужно знать! По правде говоря, я мог бы помочь…

— Скажите же мне, скажите, О'Доноган! — воскликнул Эрик, чувствуя, что он все еще колеблется,— Скажите, и я обещаю простить вам все ваши грехи, если они у вас есть, и отблагодарить вас, если только это будет в моих силах!

Матрос с жадностью посмотрел на медную фляжку.

— Пересохло в горле от этих разговоров. С вашего разрешения, я хлебнул бы еще немного.

— Больше здесь не осталось, но вам сейчас принесут еще из нашего запаса,— ответил Эрик, передавая фляжку господину Герсебому.

Тот сразу же удалился в сопровождении Клааса:

— Ну же, старина, не торгуйтесь,— продолжал молодой человек, снова наклонившись к раненому.— Вы только поставьте себя на мое место. Вообразите, что всю жизнь вы ничего не знали о своей родине, не знали, как зовут вашу мать, а теперь находитесь рядом о человеком, которому все это известно и который отказывается сообщить эти неоценимые для вас сведения в то время, когда вы его только что спасли от смерти и вернули к жизни. Это было бы слишком жестоко,— не правда ли?… Я ведь не прошу у вас невозможного и не требую, чтобы вы признались в своей вине, если у вас что-то есть на совести!… Дайте мне хоть какой-нибудь намек, пусть даже самый незначительный! Больше мне ничего от вас не нужно!…

— Черт возьми, я, кажется, это сделаю, чтобы доставить вам удовольствие!…— сказал Патрик О'Доноган, явно расчувствовавшись.— Вы, наверное, знаете, что я служил младшим матросом на «Цинтии»…

Вдруг он умолк.

Эрик наклонился к его лицу… Неужели он достиг своей цели? Неужели узнает тайну своего происхождения, узнает о своей семье, о своей родине? Вот сейчас, в эту минуту… Он не сводил глаз с матроса, с волнением ожидая рассказа, и ни за что на свете не решился бы теперь его прервать — ни возгласом, ни жестом.

Потому Эрик и не заметил выросшей позади него тени, которая заставила Патрика остановиться на полуслове.

— Мистер Джонс! — произнес ирландец тоном провинившегося школьника.

Эрик обернулся и у соседнего тороса увидел Тюдора Броуна, по-видимому, скрывавшегося до последней минуты. Испуганный возглас О'Доногана подтвердил возникшее у Эрика подозрение: мистер Джонс и Тюдор Броун был одним и тем же лицом!

Едва он успел подумать об этом, как прогремели один за другим два выстрела, и два трупа остались на снегу.

Тюдор Броун, сорвав с плеча ружье, выстрелил в грудь Патрика О'Доногана, и тот упал как подкошенный. Но, еще не успев опустить ружье, сам Броун рухнул на снег вниз лицом.

— Я заметил подозрительные следы и вовремя вернулся,— сказал господин Герсебом, неожиданно появившись с дымящимся ружьем в руке.