Глава 23

Вечер 23 ноября

Август опять застыл. Продолжать отвечать он не мог. Числа стали слишком большими, и вместо того, чтобы схватиться за фломастер, мальчик сжал кулаки с такой силой, что тыльные стороны ладоней побелели. Он даже бился головой о стол, и Лисбет, конечно, следовало бы попытаться его утешить или, по крайней мере, последить за тем, чтобы он не нанес себе увечий. Но Саландер до конца не осознавала происходящее. Она думала только о своем шифрованном файле, понимая, что таким путем тоже никуда не продвинется. Да и чему тут, собственно, было удивляться? Как могло Августу удасться то, с чем не справились суперкомпьютеры? Надежды были идиотскими с самого начала, а достижения Августа и так достаточно впечатляли. Но Лисбет все равно испытывала разочарование.

Оставив мальчика на кухне, она вышла в темноту и принялась рассматривать дикий, заросший ландшафт. Внизу, под крутым склоном, находились пляж и покрытое снегом поле с заброшенным гумном для танцев. Пригожими летними днями там наверняка толпились люди. Сейчас же все было пустынным. Лодки вытащены на берег, вокруг ни души, в домах по другую сторону залива никаких огней. Снова задул сильный ветер. Лисбет это место нравилось – во всяком случае, в качестве укрытия в конце ноября. Правда, ее едва ли смог бы предупредить звук мотора, если бы кто-нибудь решил их навестить. Единственная возможная парковка располагалась внизу, возле пляжа, и чтобы добраться до дома, требовалось взобраться по деревянной лестнице вдоль склона. Под защитой ночной темноты к ним наверняка можно было подкрасться. Но Лисбет думала, что этой ночью ей удастся поспать. Она в этом нуждалась. Ее по-прежнему мучила рана, и, вероятно, поэтому она так сильно отреагировала на то, во что изначально не верила. Но, вернувшись в дом, Саландер поняла, что дело было не только в этом.

– Обычно Лисбет не волнует погода или какие-нибудь события, происходящие где-то на периферии, – продолжал Хольгер Пальмгрен. – Ее взгляд отсекает несущественное. Но в тот раз она действительно упомянула о том, что на Лундагатан и над соседним парком светило солнце. Она слышала, как смеются дети. Возможно, она хотела сказать, что по другую сторону окна люди были счастливы. Хотела подчеркнуть контраст. Обычные люди ели мороженое и играли с драконами и мячами. Камилла и Лисбет сидели взаперти у себя в комнате и слушали, как отец насилует и избивает мать. Думаю, это было непосредственно перед тем, как Лисбет всерьез дала Залаченко сдачи. Но за хронологию я не ручаюсь. Случаев насилия было много, и они все имели один и тот же сценарий. Зала заявлялся во второй половине дня или вечером, сильно пьяный, и иногда трепал Камиллу по голове, приговаривая что-нибудь вроде: «Как у такой красивой девочки может быть такая отвратительная сестра?» Затем он запирал дочерей в детской и усаживался на кухне, чтобы еще выпить. Пил он одну водку и часто вначале сидел молча, только причмокивая, как голодный зверь. Потом чуть ли не ласково бормотал что-нибудь, типа: «А как сегодня себя чувствует моя потаскушка?» Но дальше Агнета совершала какую-нибудь ошибку – или, вернее, Залаченко решал, что видит какую-то ошибку, – и сразу следовал первый удар, как правило, пощечина, сопровождаемая словами: «А я-то думал, что моя потаскушка сегодня будет доброй». После этого он волок ее в спальню и вскоре уже пускал в ход кулаки. Лисбет вычисляла это по звукам. Она точно различала, какие именно удары он наносил и куда они попадали. Она знала это столь же отчетливо, как если бы избивали ее саму. За ударами следовали пинки. Зала пинал мать и колотил ее о стену, выкрикивая: «сука», «потаскуха», «шлюха», и от этого возбуждался. Он заводился, глядя на ее страдания. Только когда мать была уже вся в синяках и истекала кровью, он ее насиловал, а кончая, выкрикивал еще худшие мерзости, и потом все ненадолго смолкало. Слышались только сдавленные всхлипывания Агнеты и его собственное тяжелое дыхание. Затем он вставал, выпивал еще, недолго бормотал, ругался и плевал на пол. Иногда он отпирал дверь к Камилле и Лисбет, выпаливая нечто вроде: «Теперь мама опять добрая», – и уходил, хлопая дверью. Таков был обычный вариант. Но в тот день кое-что произошло.

– Что же?

– Комната у девочек была довольно маленькой. Как ни пытались они отдалиться друг от друга, их кровати все равно стояли почти вплотную, и во время избиения и насилия они, как правило, сидели каждая на своем матрасе, напротив друг друга. Разговаривали они редко и чаще всего старались не встречаться взглядами. В тот день Лисбет почти не отрывала глаз от окна, выходившего на Лундагатан, и, наверное, поэтому могла рассказывать о лете и детях на улице. Но в какое-то мгновение она повернулась к сестре и тут увидела…

– Что увидела?

– Правую руку сестры. Рука целеустремленно ударяла по матрасу, что, конечно, совсем необязательно заключало в себе нечто особенное. Это вполне могло быть проявлением какой-то нервозности или навязчивой черты. Поначалу Лисбет так и подумала. Но потом она заметила, что рука бьет в такт доносящимся из спальни ударам, и посмотрела на лицо Камиллы. Глаза сестры горели от возбуждения, и, что самое жуткое, Камилла в этот момент походила на самого Залу. И хотя Лисбет сперва отказывалась в это верить, не было никаких сомнений в том, что ее сестра улыбалась. По ее лицу гуляла насмешливая ухмылка. В эту секунду Лисбет осознала, что Камилла пытается встать на сторону отца и подражать его властному стилю. Она также поддерживает его удары. Болеет за него.

– Это же чистое безумие!

– Но так и было. И знаешь, что сделала Лисбет?

– Нет.

– Сохраняя полное спокойствие, она уселась рядом с Камиллой и почти нежно обхватила ее руку. Подозреваю, что Камилла вообще не поняла, что происходит. Возможно, подумала, что сестра ищет утешения или близости. Случались ведь и более странные вещи. Лисбет закатала рукав ее блузки, и в следующее мгновение…

– Да?

– Вонзила ногти в ее запястье, до самой кости, и процарапала жуткую рану. На кровать хлынула кровь, а Лисбет стащила Камиллу на пол и поклялась убить их с отцом, если побои и насилие не прекратятся. Впоследствии рана выглядела так, будто Камиллу порвал тигр.

– Господи!..

– Можешь теперь представить себе степень ненависти между сестрами. И Агнета, и социальные службы боялись, как бы не произошло чего-нибудь действительно серьезного. Камилле даже на время подыскали приемную семью в другом городе. Но этого, конечно, не хватило бы – рано или поздно они бы обязательно сцепились. Однако, как тебе известно, вышло все-таки иначе. Случилось нечто другое. Агнета получила травму головного мозга, Залаченко загорелся, как факел, а Лисбет изолировали от общества. Если я правильно понял, с тех пор сестры виделись только раз, несколькими годами позже, и тогда дело чуть не кончилось плохо, хотя детали мне неизвестны. На сегодняшний день Камиллу уже давно считают исчезнувшей. Последним следом является приемная семья, у которой она жила в Упсале, их фамилия Дальгрен. Если хочешь, я могу достать тебе их телефон. Правда, с тех пор, как Камилла в восемнадцать или девятнадцать лет упаковала сумку и покинула страну, никто о ней ничего не слышал; поэтому-то я чуть дух не испустил, когда ты сказал, что встретил ее. Даже Лисбет, с ее способностью отслеживать людей, не сумела ее отыскать.

– Значит, она пыталась?

– О да – в последний раз, насколько мне известно, когда распределялось наследство отца.

– Я этого не знал.

– Лисбет упомянула об этом только мимоходом. Она, естественно, не хотела из этого наследства ни эре. Считала эти деньги кровавыми. Однако сразу поняла, что с наследством что-то не так. Речь в общей сложности шла об имуществе на четыре миллиона крон. Туда входили хутор в Госсеберге, кое-какие ценные бумаги, обветшавшее промышленное помещение в Норртэлье и какой-то участок. Немало, очень даже немало. Но тем не менее…

– Зала должен был иметь гораздо больше.

– Да. Ведь Лисбет, как никто другой, знала, что он контролировал целую преступную империю. В этом контексте четыре миллиона представлялись сущей мелочью.

– Значит, вы полагаете, что она интересовалась, не унаследовала ли Камилла настоящую, основную часть?

– Думаю, именно это она и пыталась узнать. Сама мысль, что деньги отца продолжают причинять вред и после его смерти, мучила ее. Но она долго ничего не могла добиться.

– Должно быть, Камилла ловко поменяла имя и документы.

– Думаю, да.

– Вы полагаете, что она могла взять на себя бизнес отца по торговле людьми?

– Возможно, а может, и нет. Или же занялась чем-нибудь совершенно новым.

– Например?

Хольгер Пальмгрен закрыл глаза и сделал большой глоток коньяка.

– Этого, Микаэль, я, разумеется, не знаю. Но когда ты рассказывал о Франсе Бальдере, у меня, вообще-то, возникла одна мысль. Ты имеешь представление о том, почему Лисбет так хорошо разбирается в компьютерах? Тебе известно, с чего все началось?

– Нет.

– Тогда я тебе расскажу. Меня занимает, не там ли находится ключ к твоей истории…

Вернувшись с террасы и увидев Августа застывшим за кухонным столом в судорожной, неестественной позе, Лисбет сообразила, что мальчик напоминает ей саму себя в детстве. Именно так она чувствовала себя на Лундагатан до тех самых пор, пока однажды не поняла, что вынуждена слишком рано повзрослеть и отомстить отцу. Намного легче ей от этого не стало – ребенок не должен нести такое бремя. Однако это явилось началом настоящей и достойной жизни. Нельзя позволять никакой долбаной твари безнаказанно делать то, что совершил Залаченко или убийца Франса Бальдера. Никому из таких злодеев нельзя давать спуску. Поэтому она подошла к Августу и торжественно, словно важный приказ, произнесла:

– Сейчас ты пойдешь спать. А когда проснешься, ты должен нарисовать рисунок, который прибьет убийцу твоего папы. Уловил?

Мальчик кивнул и поплелся в спальню, а Лисбет открыла ноутбук и принялась искать информацию об артисте Лассе Вестмане и его друзьях.

– Я думаю, сам Залаченко не слишком разбирался в компьютерах, – продолжил Хольгер Пальмгрен. – Он все-таки не из того поколения. Но, возможно, его грязный бизнес настолько разросся, что он был вынужден заносить сведения в базу данных, и ему, вероятно, требовалось держать эту бухгалтерию подальше от своих дружков… Однажды он пришел на Лундагатан с компьютером IBM и поставил его на письменном столе, рядом с окном. К тому времени, думаю, вряд ли кто-нибудь из остальных членов семьи даже видел компьютер. У Агнеты ведь не было возможности совершать экстравагантные покупки, и мне известно, что Залаченко заявил, что сдерет живьем шкуру с любого, кто хотя бы прикоснется к машине. Не знаю, но чисто педагогически этот ход, возможно, оказался удачным. Он усилил соблазн.

– Запретный плод.

– Лисбет тогда было, думаю, лет одиннадцать. Дело происходило до того, как она разодрала Камилле правую руку, и раньше, чем стала бросаться на отца с ножами и детскими бомбами. Это было, можно сказать, непосредственно перед тем, как она стала той Лисбет, какую мы знаем сегодня. В то время она вынашивала мысли о том, как обезвредить Залаченко, к тому же ей остро не хватало стимулов в жизни. О каких-нибудь друзьях даже говорить не приходилось – отчасти, конечно, потому, что Камилла на нее клеветала и следила за тем, чтобы в школе с ней никто не сближался, а отчасти поскольку она действительно сильно отличалась от остальных. Не знаю, понимала ли уже это сама Лисбет. Но ее учителя и окружение точно не понимали. Однако она была невероятно одаренным ребенком и выделялась именно в силу своего таланта. В школе ей было дико скучно. Все казалось само собой разумеющимся и простым. Ей требовалось лишь мельком заглянуть в учебник, чтобы сразу все понять, и на уроках она в основном предавалась мечтаниям. Думаю, правда, что уже тогда в свое свободное время Лисбет находила интересовавшие ее вещи – например, учебники математики для старших классов и тому подобное. Но, по большому счету, ей было невероятно скучно. Она в основном сидела с комиксами, с альбомом «Марвел комикс», то есть занималась тем, что совершенно не отвечало ее уровню, но, возможно, выполняло другую, терапевтическую функцию.

– Что вы имеете в виду?

– Вообще-то, я не люблю копаться в психологии Лисбет; она возненавидела бы меня, если бы узнала об этом… Но в этих комиксах присутствует множество супергероев, которые воюют против врагов-злодеев, берут дело в свои руки, мстят и восстанавливают справедливость. В каком-то смысле комиксы ей, вероятно, подходили, откуда мне знать… Возможно, эти истории с их слишком очевидными выводами помогали ей прийти к пониманию.

– Вы считаете, что она поняла, что должна вырасти и сама стать супергероиней?

– По-видимому, да, – в собственном маленьком мирке. В то время Лисбет, разумеется, еще не знала, что Залаченко являлся бывшим советским супершпионом и что его тайны создали ему совершенно особое положение в шведском обществе. Она, несомненно, не имела представления о том, что его защищает специальный отдел Службы безопасности. Правда, она, так же как и Камилла, чувствовала, что отец защищен неким иммунитетом. К ним даже как-то раз приходил господин в сером пальто, который намеками дал им понять, что отцу нельзя попадать в неприятности – просто нельзя, и всё. Лисбет рано заподозрила, что заявлять на Залаченко в полицию или в социальные службы бессмысленно. Результатом могло стать лишь то, что к ним заявится новый мужик в сером пальто.

Нет, предыстории Лисбет не знала. Она еще ничего не знала о службах безопасности и действиях по обеспечению прикрытия. Но в глубине души она очень болезненно переживала бессилие семьи. Бессилие, Микаэль, может обернуться сокрушительной силой, и пока Лисбет еще недостаточно повзрослела для того, чтобы что-нибудь предпринять, она нуждалась в убежищах и местах, откуда могла бы черпать силу. Таким местом стал для нее мир супергероев. Многие из моего поколения, разумеется, презирают такого рода вещи. Но я лучше других знаю, что литература, будь то комиксы или изящные старые романы, может иметь большое значение. И мне известно, что Лисбет особенно прикипела к юной героине по имени Джанет ван Дайн.

– Ван Дайн?

– Именно. Девушка, отцом которой был богатый ученый. Отца, если я правильно помню, убили инопланетяне, и, чтобы суметь отомстить, Джанет ван Дайн разыскивает одного из его коллег и получает у него в лаборатории суперсилу. Обретает крылья, способность уменьшаться и увеличиваться в размере и кое-что еще. Она становится просто-напросто непобедимой, одевается в черное и желтое, как оса, и поэтому называет себя именно Осой, человеком, на которого невозможно сесть ни в прямом, ни в переносном смысле.

– Ха, этого я не знал… Значит, ее ник происходит оттуда?

– Думаю, не только ник. Я же ничего не знал о таких вещах, был замшелым стариком, который по-прежнему называл комиксы «Фантом» «Драгосом». Но, увидев в первый раз изображение Осы, я содрогнулся. В ней было так много от Лисбет… а в каком-то смысле так и осталось. Думаю, она взяла часть своего стиля от этого персонажа; правда, я не склонен придавать этому излишне большое значение. Оса была всего лишь персонажем комиксов, а Лисбет жила в высшей степени реальном мире. Впрочем, мне известно, что она частенько задумывалась над тем изменением, которое претерпела Джанет ван Дайн, став Осой. Где-то в глубине души она понимала, что вынуждена сама измениться столь же основательно: из ребенка и жертвы превратиться в кого-то, кто сможет противостоять высококлассному шпиону и совершенно беспощадному человеку.

Подобные мысли занимали ее день и ночь, и поэтому в переходный период Оса стала для нее важным образом, вымышленным источником вдохновения. Это обнаружила Камилла. Эта девчонка обладала просто жуткой способностью вынюхивать слабости людей. Она выискивала своими щупальцами чужие болевые точки и наносила удар, и поэтому начала всячески высмеивать Осу, или даже более того. Разузнав, кто является в комиксах врагами Осы, она стала называть себя их именами – Таносом и всеми прочими.

– Вы сказали, Таносом? – вдруг встрепенулся Микаэль.

– По-моему, его звали так. Персонаж-мужчина, злодей, который однажды влюбился в саму смерть, представшую перед ним в облике женщины, а потом стремился проявить себя достойным ее, или что-то в этом роде. Камилла приняла его сторону, чтобы провоцировать Лисбет. Она даже называла свою компашку «Обществом Пауков», потому что эта группа в каких-то комиксах является смертельными врагами «Братства Осы».

– Правда? – в глубокой задумчивости переспросил Микаэль.

– Да, ребячество, конечно, но отнюдь не невинное. Сестры уже тогда так сильно враждовали, что эти имена приобрели жуткое наполнение. Знаешь, как на войне, когда символы раздуваются и приобретают какой-то смертоносный оттенок.

– Это может по-прежнему иметь значение?

– Ты имеешь в виду имена?

– Думаю, да.

Микаэль толком не знал, что имел в виду. У него лишь возникло смутное ощущение, что он напал на след чего-то важного.

– Не знаю, – продолжал Хольгер Пальмгрен. – Они теперь взрослые люди, хотя нельзя забывать, что как раз в то время в их жизни все решалось и менялось. Задним числом даже мелкие детали могли приобрести роковое значение. Ведь не только Лисбет потеряла мать и попала в психиатрическую лечебницу. Жизнь Камиллы тоже разбилась вдребезги. Она лишилась дома, а отец, которым она так глубоко восхищалась, получил тяжелые ожоги. Залаченко, как ты знаешь, так до конца и не оправился после зажигательной бомбы Лисбет, а саму Камиллу поместили в приемную семью, очень далеко от того мира, где она являлась бесспорным центром. Ей это наверняка тоже причинило жуткую боль, и я ни секунды не сомневаюсь в том, что она с тех пор ненавидит Лисбет всей душой.

– Уверен, что так и есть, – сказал Микаэль.

Пальмгрен отпил еще глоток коньяку.

– Как я сказал, нельзя недооценивать тот период в их жизни. Сестры пребывали в состоянии полномасштабной войны, и, вероятно, обе сознавали, что дело идет к взрыву. Думаю даже, что они к нему готовились.

– Но по-разному.

– О, да. Лисбет очень быстро соображала, и у нее в голове непрерывно возникали новые дьявольские планы и стратегии. Но она действовала в одиночку. Камилла острым умом не отличалась – в традиционном смысле. Она не блистала способностями к учебе и не понимала абстрактных рассуждений. Но она умела манипулировать. Умела, как никто другой, привязывать к себе людей и использовать их, и поэтому, в отличие от Лисбет, никогда не оказывалась в одиночестве. У нее всегда имелись люди, выполнявшие ее поручения. Если Камилла обнаруживала, что Лисбет хорошо разбирается в чем-нибудь, что может представлять для нее опасность, она никогда не пыталась разобраться в этом сама – по той простой причине, что знала: в конкуренции с сестрой у нее не будет ни малейшего шанса.

– Что же она делала?

– Вместо этого она находила человека, а еще лучше нескольких, понимавших дело, что бы там ни было, и давала сдачи с их помощью. У нее всегда имелись подручные, приятели, готовые ради нее на что угодно… Но извини, я забежал вперед.

– Да, что случилось с компьютером Залаченко?

– Лисбет, как я сказал, не хватало стимулов. Кроме того, она плохо спала. Лежа по ночам без сна, девочка волновалась за мать. После изнасилований у Агнеты бывали тяжелые кровотечения, но к врачу она не шла – вероятно, стыдилась – и временами погружалась в глубокие депрессии. Временами она была не в силах ходить на работу или заботиться о дочерях, и Камилла презирала ее еще больше. Она говорила, что мать – слабачка. А в ее мире, как я сказал, быть слабаком считалось самым худшим. Лисбет, напротив…

– Да?

– Видела человека, которого любила, единственного, кого вообще любила, видела ужасную несправедливость и думала об этом по ночам. Конечно, она была всего лишь ребенком. Но все больше убеждалась в том, что является единственным человеком на свете, способным защитить мать от того, чтобы ее забили до смерти. Она думала об этом и о многом другом и под конец встала, разумеется осторожно, чтобы не разбудить Камиллу. Может, она собиралась взять что-нибудь почитать; может, просто не выдержала своих собственных мыслей… Неважно. Главное, что ее взгляд упал на стоявший на окне компьютер.

В то время она едва знала, как его включают. Но, конечно, вычислила, ощутив в теле дрожь. Компьютер, казалось, шептал ей: «Разгадай мои тайны». Впрочем, естественно, далеко она не продвинулась – поначалу. Требовался пароль, и она раз за разом пыталась нащупать его. Отец называл себя Зала; Лисбет попробовала и это, и Зала666, и похожие комбинации, и всякие разные варианты. Но ничего не получалось, и думаю, так прошло ночи две или три; а если она где и спала, то в школе за партой или дома после уроков.

И вот однажды ночью Лисбет вспомнила фразу, которую отец написал по-немецки на маленькой бумажке на кухне: Was mich nicht umbringt, macht mich stärker. В то время это для нее ничего не значило. Однако она поняла, что для отца фраза важна, и поэтому попробовала использовать ее. Но опять ничего не вышло – там было слишком много букв. Тогда она испробовала фамилию Ницше, автора этой цитаты, – и внезапно попала внутрь. И перед нею открылся совершенно новый, таинственный мир. Впоследствии она будет описывать это как миг, навсегда ее изменивший. Сокрушив возведенную перед ней преграду, она выросла и получила возможность изучать то, что предполагалось держать в тайне. Но тем не менее…

– Да?

– Поначалу она ничего не поняла. Все оказалось по-русски: разные русские словосочетания и кое-какие цифры. Предполагаю, что это были описания доходов Залаченко от торговли людьми. Правда, я и по сей день не знаю, как много Лисбет поняла тогда и что разузнала позднее. Но она достаточно разобралась, чтобы осознать, что Залаченко причиняет вред не только ее матери. Он разрушал жизни других женщин тоже, и это, разумеется, привело ее в ярость, в каком-то смысле сформировало ту Лисбет, которую мы знаем сегодня, – Лисбет, ненавидящую мужчин, которые…

– …ненавидят женщин.

– Именно. Однако это сделало ее сильнее, и она поняла, что пути назад больше нет. Она сознавала, что должна остановить отца, и поэтому продолжала исследования на других компьютерах, в частности, в школе. Лисбет прокрадывалась в учительскую и несколько раз даже притворялась, будто остается ночевать у кого-то из друзей, которых не имела, а сама проникала ночью в школу и до рассвета сидела за компьютерами. Она начала учиться хакерству и программированию, и я предполагаю, что получилось так, как бывает, когда другие дети-вундеркинды находят своё. Ее словно околдовали. Она чувствовала, что рождена для этого, и многие, с кем у нее завязалось общение в цифровом мире, начали принимать участие в ее судьбе, точно так же, как старшее поколение всегда бросается на молодые таланты с целью либо поддержать, либо подавить. Лисбет встречала много сопротивления и глупой болтовни; многих возмущало то, что она все делает шиворот-навыворот или попросту новым способом. Однако были и такие, кто восхищался ею, и у нее появились друзья – в частности, этот Чума. Своих первых настоящих друзей она обрела через компьютеры и, главное, впервые в жизни почувствовала себя свободной. В киберпространстве она летела вперед в точности как Оса. Ее там ничто не связывало.

– А Камилла понимала, какой умной стала ее сестра?

– По крайней мере, догадывалась; точно я не знаю, а строить предположения мне бы не хотелось. Но иногда я представляю себе Камиллу именно как черную сторону Лисбет, как ее тень.

– The bad twin.

– Нечто подобное. Я не люблю называть людей злыми, особенно молодых женщин. Тем не менее часто думаю о ней именно так. Но мне так и не хватило сил углубиться в это дело – во всяком случае, всерьез, – и если хочешь сам покопаться в нем, рекомендую тебе обратиться к Маргарете Дальгрен, приемной матери Камиллы после катастроф, произошедших на Лундагатан. Маргарета теперь живет в Стокгольме, кажется в Сольне. Она вдова, и жизнь у нее сложилась очень трагично.

– В каком смысле?

– Это, конечно, тоже интересно. Ее муж Челль, работавший компьютерным программистом в компании «Эрикссон», повесился непосредственно перед отъездом Камиллы. Годом позже их девятнадцатилетняя дочь покончила с собой, спрыгнув с финского парома – по крайней мере, к такому выводу пришло следствие. У девушки имелись личные проблемы, она чувствовала себя некрасивой и слишком толстой. Но Маргарета в это так до конца и не поверила и одно время даже пользовалась услугами частного детектива. Она полностью зациклена на Камилле, и, честно говоря, мне никогда не хватало сил ее выносить. Я этого немного стыжусь. Маргарета связалась со мной сразу после того, как ты опубликовал свой материал о Залаченко, а меня тогда только что выписали из реабилитационного центра. Я был совершенно измотан, и морально, и физически, а Маргарета заговаривала меня почти до смерти. Она была просто одержима. Стоило мне только увидеть ее номер на дисплее, как на меня наваливалась усталость, и я потратил довольно много времени, чтобы отделаться от нее. Но сейчас, думая об этом, я все больше понимаю ее. Полагаю, она будет рада поговорить с тобой, Микаэль.

– У вас есть ее данные?

– Я тебе их принесу… Погоди немного. Значит, ты уверен, что Лисбет и мальчик находятся в надежном месте?

– Да, – ответил Микаэль.

«По крайней мере, я на это надеюсь», – подумал он, встал и обнял Хольгера.

На площади Лильехольмсторгет Блумквиста снова обдало штормовым ветром, он поплотнее запахнул пальто и задумался о Камилле и Лисбет, и почему-то еще об Андрее Зандере. Микаэль решил позвонить ему и узнать, как идут дела с историей об исчезнувшем продавце произведений искусства. Но дозвониться до Андрея не смог.