24

К счастью, в переулке дул сильный ветер; к счастью, потому что Артур давненько не практиковался в полетах. По крайней мере сознательно. Хотя, как известно, сознательно не очень-то полетаешь.

Потеряв равновесие, Артур вошел было в пике, чуть не сломал челюсть о ступеньку у двери и закувыркался в воздухе, настолько изумленный собственной глупостью, что совсем позабыл о перспективе падения на землю, а потому и не упал.

«Здорово, — думал Артур. — Если только получится».

Земля угрожающе зависла у него над головой.

Он старался не думать о земле: какая она удивительно громадная, и как ему будет больно, если она перестанет висеть на месте и вдруг свалится ему на голову. Вместо этого он заставил себя подумать о чем-нибудь приятном, например о лемурах, и это было правильно, потому что в ту минуту он напрочь запамятовал, кто такие лемуры: то ли животные, которые огромными, величественными стадами несутся по прериям, или как их там зовут, а может, те, кто несется по прериям, называются тризоны, поэтому, чтобы думать о лемурах как о чем-то приятном, надо было проникнуться старомодным благожелательным отношением ко всему на свете. И все это занимало ум Артура, в то время как его тело пыталось приспособиться к отсутствию опоры.

По переулку пролетела обертка от шоколадки «Марс».

После недолгих сомнений и нерешительности она в конце концов позволила, чтобы ветер загнал ее в промежуток между Артуром и землей, где она и зависла.

— Артур…

Земля все еще угрожающе висела у Артура над головой, и он подумал, что, наверное, пришло время это исправить, скажем, попятиться от нее, что он и сделал. Медленно. Очень, очень медленно.

Медленно, очень-очень медленно пятясь от земли, Артур зажмурил глаза — осторожно, чтобы ничего себе не вывихнуть.

Ощущение, что его глаза зажмурились, пронизало все его тело. Когда это ощущение достигло пяток — так что теперь все тело Артура знало, что его глаза зажмурены, и вовсе этого не пугалось, — он медленно, очень-очень медленно развернул тело в одну сторону, а ум в другую.

Теперь земля ему больше не страшна.

Он почувствовал, как атмосфера вокруг него становится все чище, как его весело обвевает ветерок, ничуть не смущенный его присутствием на высоте, и медленно, очень-очень медленно, будто очнувшись от глубокого, крепкого сна, Артур открыл глаза.

Конечно, он летал и раньше, на Крикките он летал столько, что обалдел от птичьих разговоров, но тут — совсем другое дело.

Здесь, на родной планете, он летал спокойно, интеллигентно, без малейшего трепета, который обычно возникает при пребывании в воздухе.

Внизу на расстоянии десяти — пятнадцати футов простиралась твердая асфальтовая мостовая, а в нескольких ярдах правее светились желтые фонари Верхней улицы.

Переулок, по счастью, не был освещен, так как фонари, которые должны были гореть всю ночь, включались по какому-то хитрому расписанию сразу после полудня и гасли, как только наступал вечер. Таким образом, Артура надежно защищало плотное одеяло тьмы.

Медленно, очень-очень медленно он поднял голову и посмотрел на Фенчерч, чей силуэт вырисовывался в дверном проеме второго этажа. Она стояла затаив дыхание, в молчаливом изумлении.

Ее лицо было в нескольких дюймах от Артура.

— Я хотела тебя спросить: что ты делаешь? — проговорила Фенчерч взволнованным шепотом. — Но потом поняла, что и так видно, что ты делаешь. Ты летаешь. Так что, — после недолгого удивленного молчания продолжала она, — глупо было бы спрашивать.

Артур спросил:

— Ты так можешь?

— Нет.

— Хочешь попробовать?

Фенчерч закусила губу и покачала головой, но не для того чтобы сказать «нет», а просто от замешательства. Она дрожала как осиновый лист.

— Это очень просто, главное, не знать, как это делается, — уговаривал ее Артур. — Вот что важно. Надо не знать, как это у тебя получается.

Чтобы показать, как это легко, Артур пронесся по переулку, эффектно подпрыгнул, упал на спину и, покачиваясь, как банкнота на ветру, вернулся к Фенчерч.

— Спроси меня, как я это сделал.

— Как… ты это сделал?

— Не имею понятия. Ни малейшего.

Она недоуменно пожала плечами:

— И как я могу?..

Артур спустился еще немного и протянул ей руку.

— Я хочу, чтобы ты попробовала, — сказал он, — встань на мою ладонь. Только одной ногой.

— Что?

— Попробуй.

Фенчерч волновалась, колебалась, напоминала себе, что сейчас она поставит ногу на ладонь человека, который летает перед ней в воздухе… И поставила.

— Теперь другую.

— Что?

— Перенеси вес с другой ноги на эту.

— Я не могу.

— Попробуй.

— Вот так?

— Вот так.

Фенчерч волновалась, колебалась, напоминала себе, что… И тут она перестала напоминать себе, что именно делает, поскольку больше не хотела этого знать.

Она не сводила глаз с желобов на крыше ветхого склада напротив, которые раздражали ее уже долгое время, потому что собирались отвалиться, и ей было интересно, планирует ли кто-нибудь им помешать, или ей надо самой кому-нибудь об этом сказать, и она уже не думала о том, что стоит на ладонях человека, который ни на чем не стоит.

— Теперь, — сказал Артур, — перенеси вес с левой ноги на правую.

Фенчерч подумала, что склад принадлежит ковровой фабрике, а ее контора помещается за углом, затем перенесла вес с левой ноги на правую и снова подумала, что надо зайти в контору и сказать насчет кровельных желобов.

— Теперь, — сказал Артур, — перенеси вес с правой.

— Я не могу.

— Попробуй.

Фенчерч раньше никогда не видела желоба в таком ракурсе, и теперь ей показалось, что в нем, кроме пыли и грязи, есть еще и птичье гнездо. Если слегка наклониться вперед и сделать так, чтобы правая нога ничего не весила, наверное, гнездо можно будет разглядеть получше.

Артур с тревогой увидел, как кто-то пытается украсть велосипед Фенчерч. Артуру не хотелось затевать спор, особенно в такую минуту, и он надеялся, что вор будет действовать тихо, не поднимая глаз.

У похитителя был цепкий, бегающий взгляд человека, который имеет обыкновение воровать велосипеды в переулках у людей, которые не имеют обыкновения парить в воздухе в нескольких футах от мостовой. Привычка к неизменности такого положения дел позволяла ему трудиться без напряжения, но решительно и сосредоточенно, и, обнаружив, что велосипед неоспоримо прикреплен обручами из вольфрамовой проволоки к намертво впаянному в цемент железному столбику, вор бесстрастно согнул в «восьмерку» оба колеса и пошел своей дорогой.

Артур наконец-то решился перевести дух.

— Смотри, какую яичную скорлупку я для тебя нашла, — прошептала ему на ухо Фенчерч.