«СЛАВ, У ТЕБЯ СВЯЗЬ НОРМ РАБОТАЕТ?»

Стоявший посреди широкой парадной лестницы мальчик лет десяти озадаченно смотрел на экран дорогого IPad, на котором высветилось это странное сообщение. Уважительно обтекавшая его слева и справа шикарно одетая толпа, казалось, его совершенно не трогает. Впрочем, так оно и было – он привык к такому и сейчас просто стоял, уверенный, что взрослые его обойдут: длинные русые волосы чуть растрепаны, галстук на белой рубашке под темным костюмчиком слегка распущен, в правой руке – аппаратик, в левой – футляр со скрипкой. Славик Аристов играл с пяти лет, и подобная атмосфера была ему привычней привычного.

Даже начавшаяся не столь давно война особо ничего не изменила в его жизни, да и была она какая-то вялая и неинтересная, больше пугала слухами, а всерьез взрослые говорили тишком, что, наверное, скоро РФ замирится с врагами «на достойных условиях». Славка только по телевизору иногда видел ролики откуда-то с Кубани, с Псковщины, из Карелии, с Дальнего Востока – там все больше показывали немолодых офицеров (Славка не разбирался в погонах), которые уверенно говорили о том, что враг «сдерживается», «оттеснен» и так далее. Ничуть не было похоже на фильмы про старую войну – там все выглядело как-то серьезней и значимей, гремели большие сражения, работали большущие заводы, люди уходили на фронт колоннами… Ничего такого вокруг сейчас не было. А в интернет-играх война была еще и куда интересней… Правда, пару раз Славка натыкался в Сети на самодельные ролики, но и там все было не очень понятно и неприятно – беготня, мат (Славка его не терпел), какие-то очень некиношные и в то же время жуткие раны, глухая, трескучая, неинтересная стрельба и пыльные взрывы, как будто ковер выбивают… В том, что все это по-настоящему и происходит сейчас в его стране и не так уж далеко, Славка не мог себя убедить и не мог заинтересоваться этой некрасивой войной. А в музыкальном лицее про нее никто и не говорил вообще. Даже и на фронте ни у кого из лицеистов вроде бы не было ни родственников, ни знакомых… Армия, которая воевала, люди, которые воевали, были далеко от мира Славки Аристова. Даже не так – находились в каком-то параллельном мире. И плакаты на стенах некоторых домов, призывавшие защищать Родину, казались скорей забавными, чем зовущими, а очередь около здания районного военкомата, которую Славка увидел однажды, его удивила – он даже не знал, что тут военкомат, он-то думал, магазин какой-то новый открыли…

Мальчик вздохнул. Всего полчаса назад он получил эсэмэску от Вовки Серова: «СКРЫПОЧКА, Я ЕДУ ИЗ ЛАГЕРЯ ГОТОВСЯ». Вовка был его проклятьем, сколько Славка себя помнил, – на три года старше, задиристый, из тех, по кому «плачет колония». Славка долго не мог понять, какая колония плачет по Вовке и откуда вообще сейчас колонии, они же давно исчезли, пока не нашел объяснение, что колонии, то есть места, где на чужой земле живут люди, и колонии, куда сажают детей-преступников, – это разные вещи.

Хорошо еще, что учился Серов, конечно, в другой школе, не в Славкином музыкальном лицее. Но во дворе и при случайных встречах «Скрыпочке» Вовка буквально не давал жизни. Правда, почему-то не бил и даже ничего не отбирал – хотя запросто мог бы просто потому, что был старше и сильнее, – но отвешивал щелбаны, громко насмехался такими словами, что у Славки начинали пылать уши, и вообще изводил Аристова по полной. Да и так… Если правду сказать – взрослые люди Славкой восхищались, в лицее тоже все было нормально, а у мальчишек со двора… Ну какой авторитет может быть у скрипача?! Конечно, мама и Марк Захарович говорили много раз, что это все глупости, что к мнению шпаны не надо даже краем уха прислушиваться… но Славке, как ни любил он свою скрипку и концерты, временами очень, просто ужасно хотелось стать сильным и надавать Вовке в честном бою по шее.

Да только это были всего лишь мечты. В жизни… Да что там говорить! Правда, про колонию Славка думал, что все-таки не хотел бы, чтобы Вовку туда забрали. Когда он узнал значение этого слова, то посмотрел два документальных фильма. И похолодел от ужаса и омерзения. Фильмы были страшней любых ужастиков хотя бы потому, что они были правдой, и Славка это понимал. И никакой колонии Славка Вовке не желал, даже сжимался внутри, вспоминая те фильмы, когда кто-то из взрослых грозил колонией Серову… пусть при этом и заступался за него, Славку. Хотелось даже крикнуть: «Замолчите, не надо ему такого желать!» Нет! Лучше было бы рассчитаться с обидчиком по-мужски. Но… опять мечты, мечты, мечты…

Не столь давно Вовка уехал в какой-то весенний то ли спортивный, то ли трудовой лагерь-школу, и Славка вздохнул свободней, по крайней мере, можно было спокойно гулять по двору. Но подлый Серов где-то узнал его номер и, как ни блокировался Славка, слал и слал ему эсэмэски с угрозами и обещаниями.

И вдруг – вот такая эсэмэска. Странная.

Славка проверил номер. Точно – Серов. Он пожал плечами и отвечать не стал, убрал IPad во внутренний кармашек. Вздохнул. Наверняка Вовка придумал какой-то особо гадкий развод, вот и все. Ну его! Лучше наслаждаться мыслями о том, что его пока нет и еще какое-то время не будет. А еще тем, что мама специально осталась дома, чтобы приготовить торт с ананасом. Ананасы, да и вообще почти все свежие фрукты последнее время куда-то исчезли из магазинов, но иногда все-таки появлялись, и Славка по этому поводу не слишком беспокоился…

– Ну что, все получилось очень неплохо, все, я бы даже сказал, получилось великолепно!

Славка улыбнулся. Марк Захарович Ройтманович ему всегда нравился, хотя был немножко смешным – растрепанным каким-то, восторженным и очкастым. Но учил он просто великолепно, а главное – всегда помогал Славе и в доме у Аристовых был давно своим. Отца Славка не помнил и не знал и на Марка Захаровича эту роль не примерял, но рядом с учителем ощущал успокаивающую уверенность: у Марка Захаровича было множество знакомых, он устраивал концерты, за которые отдельно платили «в конвертике», развернул широкую рекламу своего юного ученика за границей, и Славка, побывавший уже в обеих столицах, готовился и к зарубежному турне… может, даже уже поехал бы, если бы не события этого марта, которые он не очень-то понимал. Ну, видел, конечно, что мама стала больше беспокоиться, а еще он два раза давал небольшие концерты в воинской части и в госпитале для раненых. Ну и, кстати, вот сегодня на концерте были кадеты из местного корпуса – по приглашению губернатора. Славке эти мальчишки нравились – они вели себя дисциплинированно, не бузили даже втихую (хотя было видно, что музыка им до лампочки в основном), и вообще его к ним как-то тянуло. Хотя Марк Захарович всегда презрительно морщился при виде этих ребят и веско, хотя и немногословно, внушал Славке, что «военная служба – занятие для глупцов, неудачников и бандитов». Славка не был согласен, но не возражал: во-первых, он не привык возражать взрослым, а во-вторых, сам еще не сформировал тут никакого мнения.

И да, еще, кстати, в антракте все кадеты куда-то исчезли…

– Марк Захарович, давайте по пути заедем в магазин, я хлеба куплю, мама просила. – Осторожно положив футляр на заднее сиденье серебристо-серого «Форда» учителя, Славка устроился впереди. Аккуратно пристегнулся. Было солнечно, очень тепло, совсем по-летнему; по небу цепочкой бежали смешные облачка, и Славка, предвкушая, как сейчас дома переоденется в майку, бриджи и сандалеты и побежит гулять, подумал, что облачка похожи на веселых котят на прогулке. Ярко светило солнце, и котята шустро трусили к нему – то ли поиграть, то ли прыгнуть в светящуюся заманчиво теплую норку…

– Конечно. В «Магнит»? – Ройтманович тронул машину с места, уважительно кивнул нескольким людям, разговаривавшим о чем-то возле парковки, – ответом были такие же, только чуть более рассеянные кивки и благосклонно одобрительные улыбки (явно адресованные Славке).

– Лучше в «Печку», – помотал головой Славка. – Там свежий есть, и он там вкусней.

Хлеб в магазинах последнее время был не всегда, и это казалось странным. Более того, говорили, что во многих местах ввели карточки на продукты, на бензин и что «у нас» тоже скоро введут. Из-за войны, что ли, иногда думал Славка, но быстро оставлял эти мысли. В то, что война может как-то повлиять на его жизнь, он не верил совершенно…

«Печка» была магазином-булочной, где хлеб пекли прямо в полуподвальном помещении за основным корпусом. Рядом всегда весело и вкусно пахло разнообразной свежайшей выпечкой, и около магазина у Славки всегда исправлялось настроение, даже если было оно очень плохим. А сегодня плохим ему быть не с чего.

– Я быстро! – Славка хлопнул дверью.

Марк Захарович вылез с другой стороны, сказал, прикрывая свою дверцу:

– Я тоже зайду, пожалуй.

Славка кивнул. И вдруг… ему вдруг стало… Нет, это было какое-то странное ощущение. Не страх, не боль, не… а что-то… словно бы он выпал из сна в реальность или, наоборот, мгновенно заснул наяву… Все сплюснулось и замедлилось – время, пространство. Облачные котята добежали до солнца, и на их фоне медленно и плавно с каким-то низким гулом упал за дальние дома странный черно-серый жук.

Что это такое? Славка с интересом проводил жука глазами. Потом вздохнул, избавляясь от тяжкого, странного ощущения, улыбнулся тому, как ловко увиливает от рук смеющейся матери совсем мелкий, лет трех-четырех, клоп в яркой одежке. «Хорошо быть таким, – с высоты своих десяти лет подумал Славка. – Ни забот, ни…» Он, пытаясь вздохнуть, лежал на передней части автомобиля, непонимающим взглядом фиксируя, как потрясающе красивая лавина пламени, поднявшаяся над домами, с низким гулом слизывает их, словно какие-то вкусности, алым языком великана. Потом плотная струя пламени выметнулась с перекрестка метрах в двухстах, и затормозившие там машины и шедшие там люди перестали существовать, а те, кто был подальше, начали стремительно вспыхивать и метаться, словно в файер-шоу. Послышался дружный слитный звон, и окна домов как будто отхаркались стеклянным крошевом, а впереди него падали на асфальт горящие комочки.

«Птицы горят», – удивленно подумал Славка, и Марк Захарович сдернул его с машины за миг до того, как ее подбросило боком. У предметов появились двойные живые тени – четкие, черные и багровые, они побежали, вытянулись, истончились, оторвались от того, что их породило, – и метнулись прочь… А над домами… нет, над огненным морем, поглотившим дома, вставал лилового цвета живой гриб. Он клубился и скручивался сам в себя. Открыв рот, Славка беспомощно смотрел на это чудище. Дернулся – мимо пробежал тот малыш, он несся со всех ног с вытаращенными глазами.

– Петенька! – ужасно закричала женщина, все это время стоявшая неподвижно и смотревшая туда, в сторону гриба. Но малыш, не слушая ее и дико вереща, юркнул в какую-то щель. Женщина побежала следом.

Упала стена. На нее.

Совсем рядом.

Из-под камней с негромким чавканьем брызнуло красное…

Следующее, что Славка воспринял, – лестница. Неярко освещенная лестница вниз, какие-то звонкие удары и крики наверху и толчки – толчки со всех сторон. Ройтманович тащил его вниз – в складской подвал магазина, что-то бормоча и похрипывая между фразами. Славка только сейчас понял, где он находится, уже открыл рот, чтобы спросить, что же все-таки произошло. Но Марк Захарович втолкнул его в большое, загроможденное ровными рядами стеллажей помещение, освещенное одной лампочкой над входом, с неожиданной силой захлопнул дверь и закрыл ее рывками двух ручек по краям. Потом обернулся к мальчишке, который от толчка наткнулся плечом на стеллаж и сейчас, все еще ничего не понимая, потирал ушиб.

Сверху ударило. Мягко и мощно, словно на потолок склада – пол магазина – опустилась массивная плита. Стало совершенно тихо. Звуки – все звуки – как будто отрезало этой самой невидимой плитой. Мужчина и мальчик подняли головы. Славка хотел вытереть лицо и только теперь обнаружил, что правая рука у него занята…

Славка не помнил, как и зачем он взял скрипку, видел только, что и Марк Захарович схватил свой инструмент и сейчас держит, точнее, судорожно сжимает его в руке. Не знал он и того, что видел взрыв одной из тысячи пятисот семнадцати боеголовок, которые упали на Европейскую Россию в эти минуты. Это были американские боеголовки; долетели и взорвались также семь английских и пять французских. Еще сто две, четыре и пять соответственно ударили по азиатской части РФ.

Славка не знал и того, что это был ответный удар, – до него восемьсот семнадцать боеголовок РВСН РФ полчаса назад поразили территорию США, четырнадцать – Канады, двести три рассеялись по Европейским странам – членам НАТО. Сделано это было группой военных в тот момент, когда стало окончательно ясно, что значительная часть политической элиты РФ готова капитулировать в вялой – и кровопролитной! – войне на границах в обмен на сохранение лично для себя определенных преференций.

Не знал Славка и того, что почти сразу после этого судорожно-поспешный обмен ядерными ударами начали еще одиннадцать государств Земли, вспомнивших о взаимных давних претензиях. У трех из них ядерное оружие имелось официально. У остальных – просто имелось.

Не знал, что десятки ракет самых разных стран, сбившиеся с курса или сбитые бестолково, но все же действовавшей ПВО, падали хаотичным смертоносным дождем по всему земному шару. Некоторые просто раскалывались при падении. Другие взрывались. А вот стратегические бомбардировщики ни США, ни РФ так и не взлетели, хотя им был отдан такой приказ, – какие-то экипажи его не дождались, другие не стали выполнять.

Да все это были, собственно, не первые ядерные взрывы – с марта на территории РФ и некоторых сопредельных стран, в том числе и европейских, и войсками РФ, и «силами ООН» уже было применено почти сто ядерных зарядов – правда, тактических.

Славка не знал ничего этого, а многого из этого не узнал вообще никогда. Он только подумал, что мама умерла и что Вовка Серов тоже умер. Именно в такой вот последовательности и именно о них почему-то. Это были механические мысли, похожие на возникающие на экране компика надписи:

«МАМА УМЕРЛА. ВОВКА СЕРОВ УМЕР».

Потом компик дал сбой, и надписи погасли. И Славка тут же забыл про них, потому что они были невероятными. Его мозг – мозг умного, но не привыкшего к стрессам и испытаниям мальчишки – поспешно пытался выстроить приемлемую для психики комфортную версию произошедшего. Славка не задумывался о том, что сходит с ума, он просто начал с интересом оглядываться и почти весело подумал, сколько тут всякой разности лежит прямо на полках, подходи и бери… хотя это нельзя, воровать некрасиво, да и все равно потом охрана найдет украденное прямо на выходе…

«О чем это я? – подумал он, словно вынырнув на поверхность из глубокой воды. – Наверное, нет охраны, и вообще… Стоп! Надо позвонить. Надо позвонить…»

Он зашарил по карманам в поисках IPad, но обратил внимание на Ройтмановича.

– Спокойно, спокойно… – бормотал Марк Захарович, и Славка удивился: чего это он? Славка не сильно беспокоился, потому что все еще толком не мог понять, а точнее, принять, осознать, что происходит. Он уже хотел сказать, что не беспокоится, и спросить, что случилось, когда понял вдруг, что педагог говорит это не ему, а самому себе, а его, Славку, пожалуй, даже и не видит. Понял, встретившись взглядом с глазами Ройтмановича, – они смотрели куда-то внутрь, жутковато-стеклянно. И Славке стало не по себе от этого бормотания рядом: – Спокойно… это ничего… даже если это полномасштабная ядерная война, то ничего… это быстро кончится, и все… эти идиоты сдадутся, конечно, сдадутся, а ядерные заряды не так уж и опасны… это все выдумки… уже ведь не первый раз, уже сколько применили на юге и вообще – и ничего… они сдадутся, и можно будет… – самоуглубленно бормотал музыкант, покачивая футляром.

– Кто сдастся?! – Славка сам изумился тому, что его так возмутили эти слова. О политике он особо и не думал никогда, а тут неожиданно возмущение выскочило само, он даже забыл, что собирался звонить домой. – Марк Захарыч, что вы такое говорите?! Не сдадутся наши!

Ройтманович быстро моргнул, глаза его ожили. Несколько секунд он смотрел на мальчика с изумленным страхом, словно не узнавал его. Потом быстро, широко заулыбался и торопливо заговорил:

– Да нет, что ты, что ты! Я не об этом совсем. Я…

Потом Славка часто вспоминал эту улыбку и это выкашлянутое слово. Потому что в следующий момент произошло что-то странное. И эта улыбка, и это «я» у него всегда будут ассоциироваться с концом – полным концом привычного мира, каким бы он ни был.

ЗЕМЛЯ СОДРОГНУЛАСЬ.

Нет, это была не судорожная рваная дрожь после взрывов. Толчок снова был мягким, как тот, сверху. Был почти не страшным в сравнении с бешеной смертельной тряской, сопровождавшей разрывы боеголовок. Но…

Но шел этот толчок откуда-то изнутри. Так подумал Славка, не в силах лучше себе объяснить. Как будто разом вся планета вздрогнула и… и начала… начала ворочаться, что ли? Это было неостановимое, жуткое нарастающее движение, перед которым жалкими детскими хлопушками казались все потуги людей поколебать мир своими ядерными зарядами.

Оно шло и шло – волной откуда-то из неизвестных глубин.

«Проснулось», – отчетливо и с бессвязным ужасом подумал Славка – непонятно для самого себя. Перевел глаза на педагога.

На лбу и носу Ройтмановича блестели крупные капли пота.

Ройтманович не отвечал. Перекосив рот, он с какой-то восторженной мольбой смотрел на лампочку, мерно раскачивающуюся под потолком над входом.

Потом она погасла.

Стало темно.