Василий Шукшин и Лидия Федосеева
Василий и Лидия, или Любовь под калиной красной
В первый раз Шукшин влюбился в 15 лет. Его избранницей стала его землячка из деревни Сростки Алтайского края 14-летняя Маша Шумская. Он тогда учился в автотранспортном техникуме в Бийске, а она была еще школьницей. Однажды Маша возвращалась с молодежной вечеринки по Чуйскому тракту домой и вдруг услышала сзади чьи-то шаги. И хотя места у них считались безопасными, она не на шутку испугалась. Сошла на обочину, а незнакомец – за ней. Тут у нее сердце вообще в пятки ушло. Незнакомец же вдруг подбежал к ней, прижал к груди, а после того как она вскрикнула, умчался прочь.
В своем письме другу Шукшин так описывал чувства, охватившие его в тот вечер: «Домой на крыльях полетел. «Ну, гадство! – думал. – Теперь вы меня не возьмете!» Сильный был в ту ночь, добрый, всех любил… И себя тоже. Когда кого-то любишь, то и себя заодно любишь…
Она была приезжая – это поразило мое воображение. Всегда приезжие девушки заставляли меня волноваться, выкидывать какие-то штуки, чтобы привлечь внимание. Для меня они всякий раз будто бы выходили из книжки… А подходить я боялся. И я мучился стыдом, но, как только появлялась приезжая, я ничего не мог с собой поделать – выламывался… На этот раз я разволновался очень. Все сразу полюбилось мне в этой девочке: глаза, косы, походка. Что она тихая, школьница, комсомолка. А когда у них там, в школе, один парень пытался из-за нее отравиться, я совсем потерял голову…»
В течение двух недель после того первого, ночного, «свидания» Шукшин не решался подойти к Маше. Но при этом времени зря не терял: успел начистить физиономию одному парню, который тоже «неровно дышал» по отношению к Шумской. А потом на одной из вечеринок Василий все-таки поборол свою робость – подошел к Маше и попросил разрешения проводить ее до дома. Она согласилась.
В письме другу Шукшин потом писал: «Помню, была весна… Я даже и не выламывался, молчал. Сердце в груди ворочалось, как картофелина в кипятке. Не верилось, что я иду с Марией (ее все так называли, и мне это очень нравилось), изумлялся собственной смелости… Иду и молчу как проклятый. А ведь мог и приврать при случае…»
Вскоре после знакомства с Шумской Шукшин бросил техникум (поругался с учительницей) и уехал из дома. Родным сказал, что уезжает в Москву делать карьеру писателя (он тогда уже год как отсылал в столицу свои рассказы), а на самом деле отправился в Калугу. Там устроился на работу. В течение двух месяцев Маша не получила от него ни одной весточки. Естественно, сильно переживала по этому поводу, считая, что Василий ее забыл. Видя Машину тоску, сестра Наташа стала писать ей письма якобы от него. И когда Шукшин наконец прислал весточку, обман открылся. Потом Василий ушел в армию (во флот), и переписка между влюбленными продолжилась. В одном из тогдашних своих писем Шукшин писал: «Я часто думаю о нас с тобой, и мне ясно, что мысли наши расходятся. Нужно не только изменить этому образу мыслей, нужно найти силы выстоять в борьбе с житейскими трудностями. Мне будет труднее, Маша, чем тебе. Ты последовательно и спокойно делаешь свое дело…»
Из армии Шукшин вернулся в 1953 году. Сдал экстерном экзамены и поступил в родных Сростках на работу в школу сельской молодежи в качестве учителя 5–7-х классов (преподавал русский язык и литературу) и одновременно директора. Тогда же женился на Шумской. Какое-то время все было прекрасно: молодые друг в друге души не чаяли и частенько, сидя вечерами на крыльце, пели свою любимую песню «Вечерний звон». Но потом Василий заметался. Он ушел из школы работать в автомобильный техникум, однако вскоре понял, что и это не его стезя – поршни и цилиндры вгоняли его в тоску. Те же чувства он испытал, когда чуть позже стал инструктором райкома партии. Именно тогда Шукшин и решил отправиться в Москву поступать на сценарный факультет ВГИКа. Жена и мать не стали препятствовать ему в этом желании, более того, мать сделала все, что могла, – продала корову и вырученные деньги отдала сыну. Так летом 1954 года Шукшин оказался в Москве. Одет он был в полувоенный костюм – гимнастерку, из-под которой виднелась тельняшка, брюки-клеш и сапоги.
Василий поступил во ВГИК с первого захода, и с этого момента столичная жизнь захватила его полностью. Нет, контактов с женой он не прерывал, общаясь с ней посредством писем, но постепенно весточки от него приходили все реже и реже. А потом по Сросткам и вовсе пошли гулять слухи, что у Шукшина в Москве появилась новая любовь. Шумская была настолько поражена этой новостью, что и сама перестала ему писать. А ее отец, воспылав к зятю лютой ненавистью, отправился в Москву с твердым намерением его… зарезать. К счастью, его задумка не осуществилась. Но он вернулся на родину злой как черт, и это окончательно убедило Марию в том, что слухи о романе мужа верные. Однако она наверняка могла бы отвоевать Шукшина, если бы приложила к этому усилия. Но… гордость не позволила. А ведь в одном из своих тогдашних писем к ней Шукшин писал:
«Ты желаешь мне успехов, но при этом вид у тебя такой, будто ты совсем уходишь от меня. Скажи, на черта мне тогда «успехи»?.. Давай забудем обо всем, слышишь? Мне было приятно оттого, что где-то есть ты… А ты вон что разговариваешь, уж и на «прощай» согласна. Вот я дожил так дожил. Я не слушаю никого больше. Черт с ним, что будет, то будет. Знай только, что если мы разойдемся, то не из-за меня. Я уже высказал тебе свое чувство, любимая…»
Столичной возлюбленной Василия стала студентка ВГИКа Лидия Александрова. Они жили в общаге на Трифоновской, и, надо отметить, по-всякому: то миловались, то дрались. Шукшин тогда здорово выпивал и в порыве пьяного буйства частенько поколачивал свою возлюбленную. Вот как описывает один из таких инцидентов киновед В. Фомин: «Как-то за полночь, когда угомонилась уже и самая буйная общаговская братва, а мои соседи по комнате отошли ко сну, на нашем этаже кто-то с на редкость красочными матюгами начал ломать дверь. Матюги были столь нетривиальными, что я даже отложил томик античных трагедий и невольно заслушался. Но тут дверь, которую ломали, не выдержала буйного напора, раздался победный треск, а следом дикий женский вопль, кто-то куда-то побежал.
Я выскочил в коридор. Уже в дальнем его конце мелькала полуодетая женская фигура, а следом за ней, как на крыльях, летел товарищ в майке и длиннющих трусах. Не успел я толком восхититься ночным олимпийским забегом, как меня просто вмяла в стену разгоряченная масса крепких мужских тел, явно устремившихся в погоню за парочкой лидеров. В самом конце коридора, у поворота на лестницу, все, кажется, догнали друг друга. Вмиг образовалась галдящая, хрипящая, орущая гора копошащихся тел, из-под которой первой ловко выбралась лидировавшая на дистанции черноволосая мамзель и устремилась наутек – теперь уже в мою сторону. Следом за ней вырвался на свободу и олимпиец в длиннющих трусах.
С перекошенным от ужаса лицом мамзель пулей пролетела мимо меня, а вот ее преследователя опять догнали и повалили. Соревнование по спринту перешло в состязание по борьбе. И явно не классической. Живописное зрелище напоминало знаменитую скульптурную группу – битву Лаокоона с опутавшими его змеями. Только Лаокооном тут оказался человечек явно не богатырского сложения. Но даже и атлеты типа Коли Губенко или Вахтанга Микеладзе, слывшего в общаге силачом № 1, ничего не могли с ним поделать. В жилистом, нескладном теле было столько страсти и неистовства, что его никак не удавалось скрутить, и он вырывался снова и снова.
Наконец неистовый сопротивленец исчез под пучиной навалившихся на него тел. Каким-то образом его скрутили, и усталые усмирители, тяжело дыша, понесли мимо меня обмякшее, почти бездыханное тело. В какой-то момент он вдруг вскинул голову. Боже, какое это было лицо! Сколько боли, страдания, невыносимой горечи запечатлелось на нем!
– Кто это? – невольно спросил я кого-то из замыкавших колонну усмирителей.
– Да Васька Шукшин. Жену свою гоняет. Он уже институт давно окончил, а прописки московской нет, живет в общаге.
Признаюсь, имя это тогда мне не сказало абсолютно ничего. Лицо запомнилось на всю жизнь…»
А вот как о тех днях вспоминает Р. Нахапетов, учившийся с Александровой на одном курсе и тоже проживавший тогда в общаге на Трифоновской:
«Я слышал от моей сокурсницы Лиды Александровой, что Шукшин влюблен в нее и замучил своей ревностью.
Лида была русская красавица. Статная, с большими голубыми глазами и очень своенравная. Несколько раз она пряталась от разбушевавшегося Васи в нашей комнате.
– Опять? – смеялись мы. – С ножом?
– Нет! – задыхаясь, отвечала Лида. – Но он и кулаком пришибить может.
Отдышавшись, Лида делилась подробностями:
– Увидел меня с Джабаром, затолкал в комнату и давай гонять. Осточертело! Пьяный черт!
– Лида, – сказал я, – ты же сама его мучаешь.
– Интересно, кто кого мучает! Вы не знаете, а защищаете.
Когда Лида ушла, кто-то из ребят сказал, что Шукшин по пьянке так ее однажды отлупил, что она после этого рожать никогда не сможет.
– Вот она и мстит, играет на нервах.
– Да она сука. С неграми таскается. Я б ей тоже по морде съездил.
Не думаю, что все, что болтали ребята, правда. Но напряжение между Лидой и Шукшиным определенно было…»
В 1963 году, когда Шукшин приступил к съемкам своего первого фильма «Живет такой парень», на главную женскую роль – Насти – он взял именно Лидию Александрову. Правда, их отношения тогда были уже на грани разрыва. У Шукшина даже случился короткий роман с «эпизодницей» того же фильма – поэтессой Беллой Ахмадулиной (она играла журналистку). Но если себе Шукшин такие вольности позволял, то Александровой – ни-ни. Он по-прежнему жутко ревновал ее, иной раз совершенно беспричинно.
Вспоминает Р. Нахапетов (в фильме «Живет такой парень» он играл роль молодого инженера Гены): «На одной из репетиций Василий Макарович был мрачнее обычного. Лида, виновница его настроения, поправляла грим, демонстративно изогнув перед режиссером свой стан. Мы же с Куравлевым репетировали. Скоро мы заметили, что Шукшин смотрит не на нас, а на выпирающий зад Лиды. Вдруг ни с того ни с сего Шукшин заскрежетал зубами, глаза его сузились, желваки бешено заиграли. Мы остановились, думая, что между любовниками разгорается скандал. Но Шукшин, не отрывая взгляда от соблазнительных женских форм, накинулся не на Лиду, а на нас с Леней:
– Леня! Твою мать! Ты что остановился?
– Ты же не смотришь, Василий Макарыч, – сказал Леня.
– Не твое дело, играй!
Мы продолжили сцену…»
После съемок фильма (они проходили на родине Шукшина, на Алтае) Василий вернулся в Москву, где и встретил вскоре свою новую любовь. Это была 33-летняя дочь знаменитого писателя Анатолия Софронова Виктория. К тому времени она была уже разведена и трудилась редактором в журнале «Москва». Вот что о тех днях вспоминает она сама: «Как-то я прочитала в «Новом мире» цикл рассказов «Они с Катуни». Автор Шукшин. Мне понравилось. Позже я узнала, что в Центральном Доме литераторов состоится обсуждение его новой повести, и пошла туда вместе с друзьями.
Признаться, та повесть Шукшина была слабой. Ее критиковали. И я тоже. Когда все стали расходиться, я почувствовала, что… мои ноги не идут. Мне стало жаль Шукшина. Я подошла, стала его утешать, напомнила о других – удачных – произведениях.
Потом ушла с друзьями в кафе. Заказали столик, и вдруг туда же заходит Шукшин. С Беллой Ахмадулиной. У них тогда заканчивался роман, и это был их прощальный вечер. С ними были еще Андрей Тарковский с женой. Случайно или нет, но мы оказались с Шукшиным за столиками лицом к лицу. И весь вечер смотрели друг другу в глаза. Хотя мне в общем-то несвойственна такая смелость.
Потом он меня нашел. Я тогда только развелась с мужем, детей не имела…
Жили мы вместе, но Вася часто был в разъездах, на съемках. Когда приезжал, к нам приходили его друзья: оператор Саша Саранцев, Вася Белов. Мы все спорили. Я и мама защищали советскую власть, а Вася ругал. У него же отец был репрессирован. И он вообще очень отличался от всех. В шкафу, например, у него стояла иконка.
Я Шукшина очень любила. А он был ревнив. Однажды даже подрался с Саранцевым из-за того, что тот, прощаясь, меня поцеловал.
Однажды он позвал меня на родину, в Сростки. Мать и сестра Василия мне показались строгими, но хорошими. До тех пор, пока мы с Шукшиным были вместе, они поддерживали со мной отношения. Потом с Васей что-то произошло, он охладел. Я поняла, что мы скоро расстанемся. Сказала об этом ему. И вскоре забеременела…»
Стоит отметить, что весной 1964 года Шукшин неожиданно встретил в Москве свою первую жену Марию Шумскую. Она на несколько дней приехала в столицу по каким-то делам и… случайно столкнулась на улице с Василием. Тот снова заговорил с ней о совместной жизни и на следующее утро даже пришел к ней домой, чтобы продолжить разговор. Но Мария все равно уехала, хотя после того, что произошло, она семь лет не выходила замуж и вела замкнутый образ жизни. (Позже она все-таки вышла замуж.)
Тем временем роман Шукшина с Софроновой тоже близился к развязке. Первая серьезная трещина в их отношениях возникла летом 1964 года, когда Василий уехал в Судак сниматься в фильме «Какое оно, море?» (режиссер Э. Бочаров), где судьба свела его с 26-летней киноактрисой Лидией Федосеевой.
Л. Федосеева приехала в столицу из Ленинграда и в 1957 году поступила во ВГИК. Тогда же начала сниматься. В 1959 году на экраны страны вышел фильм «Сверстницы», в котором Федосеева сыграла одну из главных ролей – студентку Таню.
В том же году во время съемок очередного фильма в Киеве она познакомилась с актером Киностудии имени Довженко Вячеславом Ворониным (снимался в фильмах «Первый эшелон», «Иванна», «Кочубей», «Сон» и др.) и в 1960-м родила от него девочку, которую назвали Настей. Однако рождение ребенка отрицательно сказалось на учебе Лидии во ВГИКе, и вскоре за систематические пропуски занятий ее отчислили из института. Молодому супругу пришлось идти на поклон к декану актерского факультета ВГИКа, и, к счастью, поход его завершился успехом – Федосееву не только восстановили в институте, но еще и зачислили в легендарную мастерскую С. Герасимова и Т. Макаровой.
Однако возвращение Федосеевой в Москву сыграло с молодой семьей злую шутку. Так как Воронин продолжал жить в Киеве (их дочка при этом жила у бабушки в Ленинграде), виделись супруги крайне редко и в конце концов отвыкли друг от друга. Поэтому к тому времени, когда Федосеева окончила ВГИК и уехала сниматься в картине «Какое оно, море?», ее брак с Ворониным успел превратиться в чистую формальность…
Когда Федосеева узнала, что ее партнером по съемкам будет Шукшин (он должен был сыграть роль бывшего уголовника, матроса Жорку), она расстроилась. Разговоры о пьяных загулах этого актера давно ходили в кинематографической среде, поэтому ничего хорошего от встречи с ним актриса не ожидала. Она даже попросила режиссера подыскать, пока не поздно, Шукшину замену, но режиссер заверил ее, что все будет нормально.
Первая встреча Шукшина и Федосеевой произошла в поезде по дороге в Судак. Она ехала в одном купе со своей дочкой Настей и операторами картины. Шукшин зашел к ним в гости, причем не с пустыми руками – принес с собой бутылку вина.
Л. Федосеева вспоминает: «Я потихоньку наблюдала за Шукшиным: глаза у него зеленые – веселые, озорные и хулиганистые. Компания оказалась на редкость приятной, и я запела «Калину красную». Он вдруг странно посмотрел на меня и подхватил…
Когда же все заснули, чувствую, как кто-то входит в купе. Смотрю – Вася. Тихонько присаживается ко мне и говорит: «Ну, давай, рассказывай о себе». Всю ночь мы проговорили.
Когда ехали в автобусе в Судак, остановились в лесочке. Помню, я потом первая вошла в автобус, а Шукшин – за мной. И что-то под пиджаком держит. Спрашиваю: «Зверька поймал?» А он мне – маленький букетик цветов. Потом узнала, что это были первые в его жизни цветы, которые он подарил женщине. Я долго хранила их…
Мы жили в Судаке в рабочем поселке. Я жила в одном доме, Вася – в другом. Как-то мы встретились после съемок. Июль месяц. Я сидела в беседке. Он пришел неожиданно трезвый. «Я помолилась за тебя Богу. Дала слово, что спасу тебя от алкоголя, от зеленого змия». А он в ответ: «Помоги мне. Только ты способна помочь». Постоял, помолчал. «Так, ну ладно, а сейчас надо где-то винца найти». И ушел из беседки…»
Несмотря на внезапно вспыхнувшее чувство к молодой актрисе, Шукшин по-прежнему позволял себе напиваться. И при этом вел себя, мягко говоря, не очень красиво.
Вот как об этом вспоминает их коллега С. Любшин: «Когда Вася за оглоблю брался, из группы к нему просто подойти не могли. Только Лида Федосеева (тогда хрупкая, тоненькая, изящная, городская) смело входила в тот огненный круг, который он оглоблей описывал, обнимала его через плечо – он слабел, затихал на глазах – и вела домой… После этих сцен, приходя на съемку, он в людей всматривался: обидел он накануне человека или нет? Не помнил, что вечером было. Никто ему ни слова не говорил, только глаза отводили, а он, как ребенок, по взглядам пытался определить, что вчера вытворял. Если ничего страшного, он так радовался, таким легким и веселым человеком становился! А я однажды его на путь истинный попытался направить: мол, вы, известный писатель, актер, да еще и режиссер, ну как же можете себе такие вещи позволять? Он в ответ – матом. Несколько дней я с ним не здоровался. После этого в два или три ночи в окошко моего домика на побережье кто-то постучался. Открываю – мошка прибрежная полетела. Смотрю, Шукшин стоит. Кинул он мне в комнату рассказов семь. «На, – говорит, – прочти вот, я сейчас написал». И остался у окна ждать. Когда я прочитал, мне так стыдно стало, что я ему замечания посмел делать… «Ну, понял?» – бросил он мне фразу и пошел в темноту в сторону моря…»
Правда, выпивал Василий в свободное от съемок время. В кадр же всегда входил свежий. В процессе съемок он вызвал с Алтая своих маленьких племянника и племянницу, детей сестры Наташи. Сделал это для того, чтобы детишки увидели наконец море, про которое читали только в книжках.
Между тем 12 февраля 1965 года у Виктории Софроновой родилась от Шукшина девочка. Ее назвали Катей. Узнав об этом, Шукшин приехал в роддом и передал молодой матери… бутылку портвейна. И, самое удивительное, его передачу приняли.
Через несколько дней Викторию с ребенком выписали из роддома, а на улице их уже дожидался Шукшин. Но радостной встречи не получилось. Виктория к тому времени уже знала, что Василий встречается с другой женщиной, и тут же, возле роддома, потребовала сделать окончательный выбор. Ничего вразумительного Шукшин ей сказать не смог, и она его прогнала. Правда, он потом продолжал приходить к ней и ребенку, однако прежних теплых отношений между ними уже не было.
В. Софронова вспоминает: «Вася оказался меж двух огней. Он жил то с Лидой, то со мной. Ему дали квартиру в Свиблове, и когда у него с ней что-то не заладилось и она ушла, он как-то пригласил нас с Катей к себе. Мы приехали, но мне там было неуютно. К тому же Вася пил. Мы уехали к себе…»
Вспоминает режиссер С. Ростоцкий: «У меня в столе лежит копия письма, которое я однажды направил Василию Шукшину в его алтайские Сростки. Не так давно мне эту копию передала одна женщина. В свое время у Василия Макаровича было очень тяжелое положение – и творческое, и бытовое. Лечился он двумя способами: русским национальным напитком и поездками на родину в Сростки. Вот уехал он как-то в очередной раз. Я в этот период фильм снимал. И вдруг вызывает меня директор Киностудии имени Горького Григорий Иванович Бритиков и говорит: «Стас, с Васей плохо, поезжай, привези». Не мог я тогда поехать – нельзя было бросить съемочную группу, остановить картину. Сел за это письмо. В нем я рассуждал о самоубийстве – все ведь боялись именно того, что Шукшин что-нибудь с собой сделает. А я писал о своем поколении, о войне, о том, что вхожу в три процента счастливчиков 1922 года рождения, которые вернулись в мае 1945-го. Василий Макарович приехал. Надо было его знать… Он подошел ко мне в коридоре киностудии и пожал руку: «Спасибо».
А вот что вспоминает о тогдашнем состоянии мужа Л. Федосеева-Шукшина: «Вася мог две-три недели пить, был агрессивный, буйный. Я выгоняла из дома всех, кого он приводил. На себе его не раз притаскивала. Был даже случай, когда увидела мужа лежащим около дома, а я тогда была беременная. Лифт не работал. Что делать? Взвалила на себя и потащила. Думала, рожу. До этого два года у нас не было детей, для меня это было трагедией. Когда же родилась Маша (в мае 1967 года), он бросил на время пить. Дети его спасли…
Он за 10 лет нашей жизни только раза три, от силы пять объяснялся мне в любви, да и то – от обиды или ревности. И вместе с тем хорошо знал меня, понимал».
К слову, пить Шукшин бросил после одного дикого случая, который произошел с ним во время прогулки с новорожденной Машей. На улице он встретил своего давнего собутыльника, который и зазвал его в ближайшую пивнушку отметить рождение дочери. Коляску с ребенком Шукшин оставил у входа в кафе, рассчитывая управиться быстро. Но, тяпнув пару рюмок, вскоре забыл о девочке и, когда выходил из кафе, даже не посмотрел в ее сторону. Можете представить себе состояние его жены, когда он заявился домой без дочери?! Супруги вдвоем сломя голову бросились назад к пивнушке (при этом Федосеева была беременна уже второй дочкой, Олей). К счастью, все обошлось – коляска стояла на том же месте. Но больше всего был счастлив Шукшин, который с того самого дня дал зарок никогда больше не пить. И, как известно, клятву свою сдержал.
Через год после рождения Маши – в июле 1968-го – в семье Шукшиных родилась еще одна девочка – Оля. Это радостное известие застало Шукшина в окрестностях Владимира, на съемках картины «Странные люди». В основу ее легли три шукшинских рассказа: «Чудик», «Миль пардон, мадам!» и «Думы».
Шукшин безумно любил своих дочек! Однажды на этой почве даже едва не убил собственную жену. Случилось это на Масленицу. Василий уехал на съемки, а Лидия осталась присматривать за крошечными детьми. Неожиданно к ней зашли Жанна Болотова и Николай Губенко (они только-только начали жить вместе) и пригласили в Дом архитекторов на вечеринку. И Лидия пошла, оставив девочек на попечение 13-летней племянницы. А ночью домой внезапно нагрянул Шукшин…
Лидия вернулась домой под утро и обнаружила, что дверь закрыта на цепочку. Она позвонила, рассчитывая, что в дверях покажется племянница. А вместо этого увидела… летящий в нее топор. Его метнул, заметив в дверном проеме силуэт жены, Василий Шукшин. Потом он резко распахнул дверь и втащил жену в коридор. Далее послушаем ее собственный рассказ:
«Он втащил меня в кабинет, стал колошматить. Это счастье, что я была в шубе и в шапке. Он бы меня, наверное, убил, будь я раздета. Ползком, сдерживая рыдания, чтобы не разбудить детей, я отползла в комнату. Только видела тень в его комнате и запах сигарет. Он беспрестанно курил и ходил из кабинета в кухню. Ко мне он уже не подходил. Я не спала, рыдала и боялась выйти из своей комнаты. Но под утро пришла на кухню. Он сидел и плакал. Я встала перед ним на колени, и он встал. «Вася, прости, но я ни в чем не виновата», – говорю. Он взял меня за руку и привел в свой кабинет, где спал и работал. Откидывает подушку, а там – монтировочный ключ. «Я тебя хотел убить. Как ты могла оставить детей на тринадцатилетнюю племянницу?» И больше никакого укора…»
Между тем в конце 60-х Шукшину пришлось неоднократно присутствовать на судебных заседаниях, посвященных разрешению тяжбы между его женой Лидией Федосеевой и ее первым мужем В. Ворониным. Суд решал вопрос о судьбе их дочери Насти, которая в то время жила у своей бабушки, матери Воронина, в городе Жердевка, что на Украине. Несмотря на то что на сторону Федосеевой-Шукшиной встала почти вся центральная пресса (газеты «Известия», «Советская Россия» и др. поместили статьи именно в ее поддержку), суд вынес решение оставить девочку у бабушки.
…Последний год жизни складывался для Василия Шукшина на редкость удачно как в творческом плане, так и в личном. В 1972 году он вместе с семьей переехал наконец из тесной комнатки на Переяславской улице в новую квартиру на улице Бочкова (рядом с метро «Алексеевская»).
Вспоминает Л. Федосеева-Шукшина: «Долгое время мы жили в двухкомнатной кооперативной квартире Васи в районе Свиблова. Жили, как говорится, не тужили. Но когда появились дети, я стала подвигать мужа с хлопотами о новом жилье. Василий Макарович пошел к директору Киностудии имени Горького, где числился тогда как актер и режиссер. Но это не помогло. А потом вместе со своим оператором В. Гинзбургом он оказался как-то в кабинете у министра культуры Демичева (пошли к нему испрашивать разрешения на экранизацию фильма о Степане Разине). Министр спросил, как, дескать, дела. Шукшин по скромности ответил, что все в порядке. Тогда в разговор встрял оператор: «Не все, Петр Нилович, Шукшин не хочет беспокоить вас своей квартирной проблемой». Демичев дал указание в Моссовет с просьбой помочь. Нам стали предлагать варианты, но все было не то. Тогда я сама позвонила референту Демичева и сказала, что, как мне кажется, нам намекают на взятку. Но давать взятки мы не умеем. Да и не знаем, кому их совать. И вот наконец предлагают посмотреть ту самую четырехкомнатную квартиру. В ней тогда еще жила семья какого-то крупного директора закрытого авиазавода. Я пришла, помню, 8 марта 1972 года на смотрины, как раз в праздник. Посмотрела, звоню Васе (он был на съемках) и ору в трубку: «Вась, какая добрая семья, которую мы сменим, – у них на столе клубника и помидоры». Подумалось мне тогда, какие же мы бедные, если я распустила слюни на самые обычные овощи. А Вася спрашивает: «Квартира-то как? Понравилась?» А я снова: «Клубника на столе». Потом приехал, посмотрел жилплощадь, очень она ему пришлась по душе. Но некогда было, сунул мне деньги и бросил: «Купи самое нужное, подушки, одеяло, матрацы, будем въезжать». И снова умчался на съемки. Ну, а потом уже наслаждался – ходил руки в боки, довольный, что теперь у него будет отдельный кабинет. И баловался, кричал на всю квартиру: «Хэлло, Лида, ты меня слышишь?» И я почувствовала, что забродили в нем соки – вот-вот, как из клюквы, брызнет. Такое было приподнятое настроение.
Переехали мы 11 сентября 1972 года. В храме Тихвинской Божьей Матери, напротив кинотеатра «Космос», окрестили девочек. Вася ждал нас дома, но все равно боялся, что кто-то из студии имени Горького тоже будет в церкви, ведь он состоял в коммунистах…»
Увы, проживет Шукшин в новой квартире недолго – всего два года. Хотя ничто, казалось бы, не предвещало трагического исхода.
В 1974 году Василий Шукшин снял свой последний и лучший фильм – «Калину красную». Фильм был удостоен нескольких престижных кинематографических наград, обласкан критикой. За него автор получил приличный гонорар, на который справил жене роскошную норковую шубу.
Вот как вспоминает об этом сама Л. Федосеева-Шукшина: «Вася лежал в больнице, и я от одиночества позвонила Жанне Болотовой. Вот она и говорит: «Лидка, такие в ГУМе норковые шубы продаются! Тебе нужна именно такая шуба. Пусть Вася сделает тебе подарок за «Калину красную». – «Да в больнице он», – говорю Жанне. «Езжай и уговаривай». Поехала. Вася был вроде бы в хорошем настроении, и я решила признаться ему в своем желании. Надо сказать, что я весьма скромна в своих женских потребностях. Хотя бы потому, что особых денег на дорогие покупки никогда не было. Первые три года нашей совместной жизни я носила всего-то пару ситцевых платьев: одно – на мне, другое – в стирке. Ни он, ни я не гнались за роскошью. «Сколько же стоит эта шуба?» – заговорщически спрашивает муж. «Жанна говорит, что две тысячи». Вася почти в ужасе: «Сколько?» Этот эпизод вошел потом в его рассказ под названием «Ночью в бойлерной». Встает с постели возбужденный, прихорашивается. «Поехали». – «Куда?» – «К телеграфу, там, в сберкассе, у меня деньги». Звоню Жанне: «Как же сбежать из больницы?» А она: «Иди к врачу, разрешит – все-таки Шукшин». (Хочу сказать, что о такой дорогой шубе я тогда и мечтать не могла. Это сейчас на каждом втором прохожем что-то особое.) Сначала поехали в ГУМ, посмотрели, выбрали, примерили – все хорошо. Попросили на полчаса отложить товар. Поехали, сняли деньги, мы с Жанной – снова в шубную секцию. А Вася в машине остался. Приношу покупку, расцеловала мужа, а ему не терпится посмотреть на нее, развернуть. Гляжу, а он уголочек от упаковки освободил и чего-то там копошится. «Чего ты все выдергиваешь», – говорю. А Вася в ответ: «Брак тебе подсунули. Выдираю белые волоски из норки». – «Какой брак? – говорю. – Много ты понимаешь: наоборот, чем больше у норки белых ворсинок, тем она качественнее». Приехала, надела, чувствую, что Васе шуба тоже по мозгам ударила. Впечатлила. Радовался как ребенок: «Ну да ладно, может, ты еще чего-то там приметила?» Я удивилась, но не растерялась и говорю: «Накидка подходящая продается». А он: «Так чего не купила? Надо было и ее брать». Вынимает деньги: «Иди, покупай. На генеральшу будешь похожа». Я смеюсь, что и так жена генерала, только литературного… И тут Вася, совсем уже разойдясь, вдруг размышлять стал: «Ну, теперь и мне надо дубленку купить». А по тем временам если дубленка на плечах – значит, мужик не хухры-мухры. Снова звоню Жанне, а она в ответ: «Мы тут Коке (Коле, значит) дубленку купили, но он ее два раза надел и другую хочет». Я вцепилась: привози, примерим на Васю. Вася снова приезжает со съемок, примеривает. Обнова сидит на нем идеально: таким он тогда красивым смотрелся, элегантным, все перед зеркалом крутился…»
Летом 1974 года Шукшин отправился на Дон сниматься в фильме Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину». В перерывах между съемками спешил домой, где писал новые произведения. Мешать ему было некому, поскольку дочери тогда отдыхали в деревне. Потом он снова уехал на Дон. График съемок был настолько плотным, что Василий Макарович даже не смог выбраться в Москву 1 сентября, чтобы проводить дочку Машу в первый класс.
К началу октября Шукшин практически полностью завершил роль Лопахина – ему оставалось отсняться в последнем эпизоде. 4 октября он должен был вернуться в Москву. Но за два дня до этого сердце Василия Шукшина не выдержало.
Очевидцы утверждают, что накануне смерти Шукшин чувствовал себя нормально, внешне выглядел хорошо. В тот день он позвонил с почты поселка Клетская домой, поинтересовался делами дочерей. Жены дома не было, так как еще 22 сентября она улетела на кинофестиваль в Варну. После звонка домой Василий Шукшин вместе с Георгием Бурковым сходили в баню, оттуда вернулись на теплоход «Дунай», где жили все артисты, снимавшиеся в фильме. Затем до глубокой ночи смотрели по телевизору хоккейный матч «СССР – Канада». По его окончании разошлись по своим каютам. Но Буркову почему-то не спалось. Часа в 4 утра он вышел из каюты и в коридоре увидел Шукшина. Тот держался за сердце и стонал. «Валидол не помогает, – пожаловался Василий Макарович. – Нет у тебя чего-нибудь покрепче?» Фельдшерицы той ночью на теплоходе не было (она уехала к кому-то на свадьбу), но Бурков знал, у кого из артистов есть капли Зеленина. Он принес их Шукшину. Тот выпил их без меры, запил водой и ушел к себе в каюту. Часов в девять утра Бурков отправился будить Шукшина (он делал это ежедневно), зашел к нему в каюту, но застал коллегу уже мертвым. Василию Шукшину было всего 45 лет.
Вспоминает Л. Федосеева-Шукшина: «Не могу забыть, как осенью 1964 года мы пошли с Васей на Новодевичье кладбище, на могилу Есенина. Он очень любил этого поэта и решил поклониться его праху. Удивительно, но мы тогда не знали, что Есенин похоронен на Ваганьковском. Ходим между могилами, ищем Есенина. Дошли до погостов Гоголя, Чехова, Булгакова. Вася задумался: а где же Есенин? Ведь наверняка, предположил он, лежать ему положено рядом с классиками. У кого-то спросили. Нас просветили, что Есенин похоронен на Ваганьковском. Выходим с кладбища, Вася молчит. И вдруг заговорил глухо, смиренно: «Случится что со мной, не похоронят меня здесь». А я без всякой побочной мысли брякнула: «Нет, Вася, я похороню». А он: «Ну, смотри». Как у меня вырвались такие страшные пророческие слова, не знаю…»
После смерти мужа Лидия Федосеева-Шукшина чувствовала себя настолько неважно, что одно время даже подумывала уйти в монастырь. Но надо было растить дочерей. Она продолжала сниматься в кино, вышла замуж за известного кинооператора Михаила Аграновича. Позднее она вспоминала: «Сначала мне нужно было понять самой, что я не буду всю жизнь только вдовой Шукшина. Потом, когда я поняла это и вышла замуж за Мишу Аграновича, прекрасного оператора, меня общественность закидала камнями: вот, мол, после Шукшина с евреем связалась… А мы одиннадцать лет прожили и в общем дружно жили. И сейчас у нас очень хорошие отношения, и он мне очень помог в воспитании девчонок… В общем, слава богу, что мне попался такой удивительный человек…»
В конце 80-х брак Шукшиной с Аграновичем распался, и вскоре она вышла замуж за польского художника, с которым познакомилась во время съемок фильма «Баллада о Янушеке». Через несколько лет, в середине 90-х, рассталась и с ним. Потом в течение трех лет Лидия везде появлялась с известным в российской эстраде человеком – Бари Алибасовым.
Выросли и дочери Шукшиных – Маша и Оля.
М. Шукшина рассказывает: «Оля была такая боевая, а я застенчивая, робкая. Она могла спокойно расписаться в дневнике за маму. И в момент наших драк могла сказать: «Я тебя старше». А дрались мы часто и ни с того ни с сего. Учились обе плохо. Но поскольку мы девочки способные, то у нас были не двойки, а тройки и четверки. Я в начальной школе всегда плакала – дома, на уроках, потому что ничего не понимала. И только в старших классах заинтересовалась английским языком.
Друг с другом мы не дружили, и на улице у нас были разные компании. Оля человек закрытый. Больше общается с друзьями, чем с родными. Меня всегда обижало, что она не делилась со мной. А мне хотелось делиться, общаться. Я человек зависимый, от мамы до 15 лет не отходила, боялась одна в общественном месте без нее в туалет пойти. Оля совсем другая, очень самостоятельная».
После окончания школы Маша поступила в институт иностранных языков. Там познакомилась со своим сокурсником Артемом и на четвертом курсе вышла за него замуж. В 1989 году у них родилась дочь Аня. Однако их брак оказался недолгим. М. Шукшина рассказывает: «Я к разводу давно была готова. Муж не хотел – вроде живем, и ладно. А я так не могла. Не было никакой стабильности, я дергалась, нервничала. Сама пошла в суд, настояла, и уже на следующий день нас развели. Судья возмущался – независимая, свободная, мужа бросает. А мама меня поняла…»
В 1995 году М. Шукшина вновь вышла замуж – за спортивного менеджера Алексея Касаткина. В ноябре 1997 года у них родился сын, которого в честь прадеда назвали Макаром. На счету Марии несколько фильмов, самый известная из которых – «Американская дочь» (1995) К. Шахназарова.
В начале 2000-х Мария развелась с Касаткиным и вышла замуж в третий раз – за бизнесмена Бориса Вишнякова. В этом браке на свет появилось еще двое детей – близнецы Фома и Фока (2005).
Ольга Шукшина окончила ВГИК и одно время работала по специальности: после успешного исполнения роли невесты Павла Власова в фильме «Мать» (1990) ей прочили блестящее будущее. Но неожиданно для всех она бросила кинематограф и поступила в Литературный институт имени Горького. В 1996 году родила мальчика, которого в честь отца назвала Василием.
Катя Шукшина, дочь Шукшина и В. Софроновой, окончила филфак МГУ (она специалист по немецкому и шведскому языкам), работает в «Литературной газете». Замужем.
В начале 2014 года в СМИ много писали о том, что между Ольгой и Лидией Николаевной возник конфликт из-за сына первой – Василия. Он жил с бабушкой, но их отношения не заладились и привели к скандалу – бабушка потребовала внука съехать. Дело дошло до того, что Ольга через СМИ обратилась к матери с криком души: «Как мы дошли до всего этого, мама? Мы – православные люди, и мы – Шукшины, а это ко многому обязывает. Ах, если бы отец был жив! Ничего подобного с нами бы не случилось…»
Точка в этом конфликте пока не поставлена…
