Книга: Эверест. Смертельное восхождение
Назад: Ответ
Дальше: Приложение 2 Рецензия, опубликованная «Американским альпинистским журналом»

«Обвинения»

Человек воспроизводит себя в своих поступках.
Борис Михайлов, писатель и фотограф, «Неоконченная диссертация».
В своем «Послесловии» Кракауэр вновь повторяет многочисленные обвинения и голословные утверждения, впервые обнародованные сразу после публикации «Восхождения» и уже опровергнутые мной и Анатолием. Но поскольку автор «Послесловия» периодически забывает оповестить своих читателей о реакции других в ответ на его заявления, мне придется вкратце напомнить, где и когда обсуждались затрагиваемые здесь вопросы. Я заранее извиняюсь за возможные повторы перед теми, кто внимательно следил за дискуссией Кракауэр – Букреев, но, надеюсь, что и им будет полезно восстановить в своей памяти всю хронологию событий.
«Ошибки»
В первых же строках «Послесловия» Кракауэр критически отзывается о книге «Восхождение», обвиняя ее в недостоверности. Он указывает на ряд «ошибок», о которых, как он пишет, он своевременно известил издательство «Мартин Пресс», выпустившее книгу. По словам Кракауэра, большинство «ошибок» так и не было исправлено в массовом издании 1998-го года. В действительности же ошибочным или неточным он называет те эпизоды книги, которые его по тем или иным причинам не устраивают. Вместе с издательством «Мартин Пресс» мы тщательно изучили все претензии Джона Кракауэра, и, как мне кажется, все его конструктивные замечания в массовом издании книги были учтены.
Интервью
В «Послесловии» Кракауэр указывает на то, что ни я, ни Анатолий не побеседовали с некоторыми участниками трагедии на Эвересте. В их числе был назван и Майк Грум из «Консультантов по приключениям», показания которого Кракауэр почему-то считает крайне важными. Ставя нам это в вину, автор «Послесловия» прекрасно знал, что Букреев и его соавтор вовсе не пытались сделать из «Восхождения» своего рода «энциклопедию». Букреев не претендовал на всезнание и менее всего собирался изрекать истину в последней инстанции. В «Восхождении» представлена личная точка зрения авторов.
Кракауэр также укоряет нас за несостоявшиеся интервью с двумя участниками экспедиции «Горного безумия»: Нилом Бейдлманом, вторым гидом «Горного безумия», и Лопсангом Янгбу, высотным сирдаром экспедиции. При этом подразумевается, что мы и не стремились побеседовать с этими людьми – более чем странное подозрение.
Я уже писал о том, что 16 декабря 1997-го года, за восемь месяцев до написания «Послесловия», я проинформировал Кракауэра о моем разговоре с Бейдлманом и его отказе дать интервью с записью на пленку.
О том, что при написании «Восхождения» не был опрошен Лопсанг Янгбу, Кракауэр говорит не впервые. Этот аргумент неоднократно упоминался им со времени начала противостояния Букреев – Кракауэр. Если говорить о хронологии, то все было так:

 

8 декабря 1997-го года: Кракауэр пишет письмо члену Американского альпинистского клуба Джеду Уильямсону, в котором, в частности, говорит о том, что мы не взяли интервью у Лопсанга Янгбу.
16 декабря 1997-го года: в моем письме к Джеду Уильямсону (копия послана Кракауэру) я ответил на это следующее: «Как мне ни хотелось побеседовать с Лопсангом, я не решился беспокоить его на церемонии прощания со Скоттом Фишером, смерть которого он тяжело переживал. А спустя несколько месяцев Лопсанг и сам погиб, и мне так и не удалось опросить его».
7 августа 1998-го года: в своем письме в интернет-издание «Салон» Кракауэр пишет: «Непостижимо, почему деУолт не удосужился опросить Лопсанга Янгбу, высотного сирдара экспедиции Фишера… О причинах столь явного профессионального промаха можно только догадываться».
13 августа 1998-го года: в ответе, адресованном тому же изданию, я даю объяснение этому факту: «В мои планы входило побеседовать с Лопсангом в Непале зимой 1997-го года (о чем были оповещены мои издатели). Однако, как известно, Лопсанг погиб в лавине незадолго до этого срока».
14 августа 1998-го года: Кракауэр, комментируя в «Салоне» мои слова, пишет: «Я был искренне рад узнать, что деУолт собирался взять интервью у Лопсанга, и как досадно, что кончина Янгбу воспрепятствовала этому».
Ноябрь 1998-го года: в «Послесловии» к книге «В разреженном воздухе» (иллюстрированное издание) Кракауэр сообщает, что «непостижимо, почему деУолт не удосужился взять интервью у Лопсанга Янгбу, высотного сирдара экспедиции Фишера. Известно, что Лопсанг являлся одним из главных действующих лиц той трагедии, и его поведение было более чем противоречивым. О причинах столь явного профессионального промаха можно только догадываться».

 

Зачем Кракауэр раз за разом задавал один и тот же вопрос, на который давно уже был получен ответ, думаю и догадываться не придется.
Магнитофонная запись разбора восхождения
В книге «Восхождение» мы часто цитируем отрывки из магнитофонной записи, сделанной через несколько дней после трагедии. 15-го мая 1996-года участники «Горного безумия» собрались в базовом лагере под Эверестом и провели разбор восхождения, записав все на магнитофонную пленку. Эта запись помогла лучше разобраться в хронологии событий и выявить некоторые обстоятельства, приведшие в конце концов к трагическому финалу.
В «Послесловии» Кракауэр упрекает меня в том, что я «не привел доказательств достоверности» цитируемых мной высказываний. Это обвинение поставило меня в тупик. Что имеется в виду под «доказательством достоверности»: уточнить место в записи или доказать подлинность? Отвечу вопросом на вопрос: «Что именно нужно подтвердить?»
Участники разбора событий искренне и абсолютно добровольно решили изложить известные им факты о тех событиях. Их взаимная договоренность подразумевала полную откровенность, и поэтому ни Букреев, ни я не видели смысла искать каких-то дополнительных доказательств.
Кракауэр пишет, что двое участников экспедиции «Горного безумия», Клев Шенинг и Нил Бейдлман, жаловались ему на то, что в книге «Восхождение» их слова были «вырваны из контекста» и «неправильно истолкованы». Это совсем странно, потому что перед публикацией массового издания «Восхождения» в июле 98-го года я специально связался с ними обоими, чтобы узнать их мнение – не требуется ли внести какие-то изменения. Ни Бейдлман, ни Шенинг уточнений не высказали и поправок не предложили.
Вместо того чтобы изучать соответствие всех цитат Бейдлмана и Шенинга контексту, мы решили в данном издании опубликовать соответствующие части расшифровки магнитофонной записи целиком (см. главу «Разбор восхождения»).
Проверка фактов
В «Послесловии» Кракауэр называет необоснованной критику Букреева относительно публикации непроверенных данных. Напомним, Анатолий считал, что еще до выхода статьи Кракауэра редакции журнала «Аутсайд» необходимо было связаться с ним и уточнить все сведения. Кракауэр пространно объясняет, почему, как ему кажется, сверять факты в данном случае было необязательно. Допустим, Кракауэр прав, но как же быть с ошибками, которые просто бросались в глаза? Среди прочего, в своей статье Кракауэр писал, что одежда Букреева «была не такая теплая, как у остальных». На фотографии, предоставленной редакции журнала «Аутсайд» до публикации статьи, отлично видно, что Анатолий был экипирован самым лучшим образом.
Использование кислорода
Меня ничуть не беспокоило то, что часть наших гидов и шерпов шли без кислорода. Их высотного опыта было достаточно, чтобы трезво оценить свои возможности. Они были профессионалами самого высшего класса.
Шарлотта Фокс, клиент «Горного безумия», «Время жить и время умирать», American Alpine Journal, 1997
С моей точки зрения, поступи Анатолий в тот день хоть в чем-то по-другому, то и результат был бы другим. Все его решения тогда принимались исключительно в интересах клиентов… Кислород – это, конечно, замечательно, но когда он кончается, ты оказываешься загнанным в тупик.
Сэнди Хилл Питтман, клиент «Горного безумия», цитируется по статье Двайта Гарнера «На спуске», Salon, 3 августа 1998-го года.
При умеренном расходе кислорода (порядка двух литров в минуту) одного баллона хватает на пять-шесть часов. К четырем или пяти часам вечера кислород у всех участников должен был закончиться и риск гибели стремительно возрастал.
Джон Кракауэр, клиент «Консультантов по приключениям», «В разреженном воздухе».
Кракауэр был первым, кто подверг Букреева критике за отказ от использования кислорода при восхождении. С тех пор он упорно настаивал на том, что Анатолий должен был взять с собой кислород. Особенно настойчив он в своем «Послесловии», где доказывает, что именно это обстоятельство «предопределило» решение Букреева «оставить клиентов на предвершинном гребне и быстро пойти вниз». В качестве решающего аргумента Кракауэр приводит следующее утверждение, возводя его в ранг аксиомы: «Без вспомогательного кислорода ни один человек, каким бы сильным он ни был, не может долго находиться вблизи вершины Эвереста».
Но есть и другая аксиома, которую Кракауэр упустил из виду: «Если альпинист на большой высоте использует кислород, то, каким бы сильным он ни был, он рискует попасть в еще большую беду, когда кислород закончится. Ему грозит смерть, если не удастся вовремя пополнить запасы кислорода».
Особенно неприятным Букрееву казалось то, что Кракауэр считал бескислородное восхождение Анатолия и его быстрый спуск звеньями одной цепи. Джон и слышать не желал о том, что этот спуск, осуществленный, кстати, с ведома Фишера, был обусловлен пониманием приведенной выше второй «кислородной аксиомы». Клиенты «Горного безумия» могли истратить свой кислород еще до возвращения в четвертый лагерь. И, пользуясь терминологией Кракауэра, в этом случае «риск гибели стремительно возрастал».
Букреев снова и снова втолковывал Кракауэру, что вниз он спустился не из-за отсутствия кислорода у него самого, а из-за наличия кислорода или, точнее, возможной нехватки его у клиентов.
Еще до начала экспедиции Букреев и Фишер согласились, что Анатолий, в случае, если он нормально акклиматизируется и будет хорошо себя чувствовать, пойдет на восхождение без кислорода При этом было оговорено, что в день штурма вершины Фишер предоставит каждому клиенту по три баллона кислорода. По плану клиенты должны были выйти из четвертого лагеря в полночь с 9-го на 10-е мая, подняться на вершину и к шести вечера, пока еще не совсем стемнело и не кончился кислород, вернуться в лагерь. А если возникнут затруднения? Фишер дал понять всем участникам «Горного безумия», что в случае необходимости Букреев мог провести спасательные работы и помочь (принести кислород, горячее питье, оказать физическое содействие) спускающимся клиентам. Если участники не успевали вернуться в лагерь к шести часам, Фишер разыгрывал вариант с Букреевым.
Что же на самом деле произошло 10-го мая в 14:35, когда Скотт Фишер поднялся на ступень Хиллари? Он увидел там лишь одного своего клиента, Мартина Адамса, в сопровождении Букреева. Где-то наверху находилось еще пятеро клиентов, а также второй гид Нил Бейдлман и высотный сирдар Лопсанг Янгбу. К этому времени у клиентов и Бейдлмана кислорода оставалось еще примерно на три с половиной часа (Причем только в том случае, если ранее они использовали кислород экономно.) Фишер не имел представления, где в тот момент находились эти участники и когда они начнут спуск с вершины. Что же ему оставалось делать?
Когда Фишер встретился с Адамсом и Букреевым на ступени Хиллари, Анатолий сказал ему: «Я пойду вниз с Мартином». По словам Адамса, никаких возражений со стороны Фишера не последовало. После того, как Фишер, пройдя мимо Мартина Адамса, направился к Букрееву, Мартин подошел к краю ступени и приготовился к спуску. Как не раз объяснял впоследствии Букреев, в этот момент у него состоялся второй разговор с Фишером, в ходе которого было решено, что Анатолию следовало как можно быстрее идти вниз, в четвертый лагерь, и быть там наготове. Букреев и Фишер отлично понимали, что в подобной ситуации кислорода клиентам могло не хватить. Но кого тогда можно призвать на помощь? Словом, Фишеру был необходим свой человек в четвертом лагере.
Кракауэр, верный своему желанию во что бы то ни стало дискредитировать нашу книгу, прибегнул и к такому доводу: «При написании „Восхождения“ деУолт поручил своему помощнику связаться с доктором медицинских наук Питером Хаккетом, который много занимался изучением негативного влияния высоты на работу мозга и являлся одним из крупнейших специалистов в этой области. деУолт хотел узнать мнение профессионала по поводу использования кислорода на высоте. Хаккет сказал тогда, что считает неблагоразумным и опасным для гида, даже столь сильного, как Букреев, идти на Эверест без кислорода. Характерным является то, что, выяснив после долгих расспросов мнение Хаккета, деУолт решил не упоминать о нем в книге».
На самом деле, Питер Хаккет помимо процитированных Кракауэром слов сказал и еще кое-что. Его следующая фраза звучала так: «В оправдание Букреева я могу сказать, что существует точка зрения, согласно которой работать без кислорода правильнее, поскольку в таком случае кислород не может закончиться. Я признаю, что такое мнение имеет право на существование, но лично я с ним не согласен. Хотя известны случаи, когда люди, израсходовав весь свой кислород, оказывались в крайне неприятном положении».
Я хорошо понимаю, почему Кракауэру так хотелось бы, чтобы я включил в книгу слова Хаккета в его, Кракауэра, редакции. Но думаю, что читатели «Восхождения» ничего не потеряли, ведь в нашей книге приводится мнение по кислородному вопросу самого Кракауэра, которое повторяет доводы Хаккета. Впрочем, мне теперь даже жалко, что мы не процитировали в книге ответ Питера Хаккета (безусловно, полностью). Готовность, с которой доктор Хаккет признал существование другого направления, возможно, поколебала бы уверенность Кракауэра в универсальности выбранных им «стандартов».
Заявление Броме
В «Послесловии» Кракауэр пишет о том, что я «подредактировал» слова Броме, и это позволило мне «прийти к ошибочному выводу, что якобы у Фишера имелся заранее продуманный план, согласно которому Букреев должен был сразу после восхождении идти вниз, оставив клиентов почти у самой вершины». Краткий перечень событий покажет нам, насколько обосновано это заявление.
Еще до того, как рукопись «Восхождения» поступила в издательство, я отправился в Сиэтл (штат Вашингтон), чтобы взять интервью у Джейн Броме. Будучи ответственной за связи с общественностью, она вместе со Скоттом Фишером и основным составом экспедиции принимала участие в путешествии к базовому лагерю, куда участники прибыли 8-го апреля 1996-го года. В мои первоначальные планы входило подробно расспросить ее о подготовке и освещении в прессе экспедиции «Горного безумия», а также побольше узнать о жизни базового лагеря из ее ежедневных записей. Записанное мною на пленку интервью с Джейн длилось более двух часов, притом не раз Джейн заговаривала на темы, которые я сам не решился бы затронуть. Ее откровенность и искренность поразили меня. Было видно, что ей хотелось выговориться, рассказать все.
После окончания интервью, когда я собирался уходить, она нерешительно взяла меня за руку и сказала: «Знаешь, я еще кое-что хотела бы сказать. Не знаю, правда, стоит мне это делать или нет…»
Тут Джейн замолчала, продолжая сомневаться, нужно ли ей продолжать. Но потом она все-таки решилась, а я, в свою очередь, незамедлительно выспросил все подробности. Между нами произошел следующий диалог:
Броме (продолжая): Знаешь, я хотела тебе что-то сказать. Не знаю, следует ли мне говорить на эту тему, но то, что Толя пошел тогда вниз, было в некотором смысле запланировано. Мы на это рассчитывали.
деУолт: Что значит: «рассчитывали»?
Броме: Я имею в виду, что когда мы со Скоттом обсуждали возможное… развитие событий, то при неблагоприятном раскладе один из вариантов состоял в следующем: Толя быстро спускается вниз и возвращается на гору с кислородом, горячим питьем и прочим.
деУолт: Подожди, то есть ты утверждаешь, что Скотт говорил тебе об этом еще до заключительного штурма?
Броме: Да, в базовом лагере. За несколько дней.
деУолт: Правильно ли я понял, что Скотт сам сказал тебе, что, если дела на горе пойдут плохо, он отправит Толю вниз с тем, чтобы тот потом вышел навстречу спускавшимся альпинистам?
Броме: Да, так он сказал.
деУолт: Ты говорила об этом Кракауэру, когда он брал у тебя интервью? То, что сейчас сказала мне?
Броме: Да.
Следующим утром, без всякого предупреждения, Джейн появилась в моей гостинице, где я завтракал вместе со своей сотрудницей Терри Ле Мончек. (Терри приехала в Сиэтл, чтобы встретиться с женой Фишера Дженни.) Чувствуя себя немного растерянной, Джейн извинилась за вторжение и сказала, что она принесла подарок для Анатолия. Достав из сумки несколько пар туристских ботинок, она объяснила, что их прислал спонсор. Разглядывая ботинки и подбирая подходящий для Толи размер, мы с Джейн немного побеседовали. Она сказала мне, что, наверное, вчера рассказала мне слишком многое. Джейн с тревогой думала, какой эффект произведет сообщение о том, что Кракауэр знал о плане Фишера, но ни разу о нем не упомянул. «Знаешь, Джон мой друг, и мне не хотелось бы ставить его в неловкое положение», – пояснила она.
Мы с ней говорили минут двадцать или тридцать, и я пообещал ей, что ее комментарии, не относящиеся непосредственно к трагедии на Эвересте, в книгу не войдут. Но проигнорировать столь важный факт, как разговор Джейн с Фишером, я просто не мог. Я попытался объяснить это Джейн. Если я сочту нужным, то упомяну о нем. Джейн не стала протестовать.
15-го апреля 1997-го года Броме послала мне сообщение по электронной почте, в котором еще раз повторила все сказанное в Сиэтле. «Я знаю, что моя информация крайне существенна для твоей книги, – писала мне она – Скотт действительно планировал возможный спуск Анатолия вниз отдельно от остальной группы». Более того, Джейн добавила, что в случае неприятностей у клиентов Фишер хотел, чтобы Букреев «восстановился» и «набрался сил» в четвертом лагере, после чего был готов прийти на помощь тем, кто оставался на горе.
Через два дня я побеседовал с Джейн по телефону. Она уточнила, что сама знала только то, что сказал ей Фишер, а говорил ли он об этом с Букреевым, ей неизвестно. Я заверил ее, что я именно так и понял. Потом Джейн с недоумением сказала, что не понимает, почему Кракауэр в своей книге умалчивает об этом плане Фишера. «Не знаю, почему он не написал о том, что я ему рассказала?» – сказала Джейн.
Перед публикацией «Восхождения» я несколько раз перечитывал запись нашей беседы. Особенно меня заинтересовал следующий фрагмент:
деУолт: Подожди, то есть ты утверждаешь, что Скотт говорил тебе об этом еще до заключительного штурма?
Броме: Да, в базовом лагере. За несколько дней.
Задавая Джейн свой вопрос, я хотел уточнить, когда и где Фишер сообщил ей о своем плане. Она ответила лишь на половину вопроса, теперь я знал, где – в базовом лагере, но Джейн не сказала, когда это произошло. Однако, зная место, можно было догадаться и о времени. Я уже знал (о чем упоминается в рукописи «Восхождения»), что Броме вместе с Фишером и другими участниками экспедиции «Горного безумия» появилась в базовом лагере под Эверестом 8-го апреля 1996-го года, за 4 недели до штурма вершины. Но я подумал, что в интересах своих читателей мог бы уточнить эту дату.
Я перечитал свои заметки, сделанные во время беседы с Броме, а также текст интервью и ее сообщения, посланные по электронной почте. В одной из своих записей я наткнулся на слова Броме о том, что она покинула базовый лагерь примерно за неделю до штурма вершины. В своем электронном сообщении от 22-го апреля 1997-го года она пишет, что «оставила базовый лагерь примерно за десять [sic!] дней до восхождения». Точную дату Броме назвать не могла – ей не хотелось перебирать свои записи, чтобы «не переживать все заново».
В том же сообщении Броме объясняла, что ее слова «за несколько дней» означают «за несколько дней до ее отъезда из базового лагеря», но сколько именно дней разделяло эти события, она не помнила. «Дней семь, наверное», – сказала Броме, не в силах сказать точнее.
Слово «несколько», то есть больше, чем два, и меньше, чем «много», очень удобно своей неопределенностью. Но теперь оно не давало мне точно определить, когда именно состоялся разговор Броме с Фишером. Учитывая все сказанное Броме – ее отъезд из базового лагеря за семь-десять дней до штурма и то, что Фишер с ней беседовал «дней за семь» до этого – я решил, что их беседа произошла между 23-им и 26-ым апреля.
Считая, что эти числа недалеко отстоят от самой даты восхождения, я со спокойной душой представил в «Восхождении» наш разговор Броме в следующей форме:
ДеУолт. Подожди, то есть ты утверждаешь, что Скотт говорил тебе об этом еще до заключительного штурма?
Броме: Да, в базовом лагере. За несколько дней [до заключительного штурма 10-го мая 1996-го года].
Мой комментарий был добавлен в квадратных скобках для того, чтобы помочь читателю выстроить цепь событий, и, на мой взгляд, он нес в себе ту информацию, которую можно было почерпнуть из слов Броме: ее беседа с Фишером состоялась за четырнадцать-семнадцать дней до заключительного штурма.
За несколько недель до появления нашей книги на прилавках книжных магазинов в издательство «Мартин Пресс» пришло письмо от Джейн Броме. Меня поразил сухой и формальный стиль, резко контрастирующий с ее обычной живой манерой общения. В своем письме Броме высказывала недовольство тем, как были приведены в книге ее слова. По ее мнению, в таком виде цитата «вводила читателя в заблуждение», ей «придавалось излишне большое значение» – ведь ни с кем больше Фишер этим планом не поделился. Честно говоря, почему Джейн решила отказаться от своих слов, я так и не понял. Ведь совсем недавно она сама говорила о том, что содержание ее разговора с Фишером существенно проясняло картину происходившего на Эвересте.
Спустя три недели после этого письма ко мне пришел факс от Кракауэра. Обильно цитируя письмо Броме, Кракауэр протестовал против моего использования слов Джейн в «Восхождении». У меня сложилось впечатление, что он был сбит с толку и раздосадован этой публикацией.
В своем «Послесловии» Кракауэр, взяв за основу письмо Броме, с помощью сомнительных аргументов развил целую теорию с единственной, как мне кажется, целью: убедить читателя в том, что одобрение Фишером решения Букреева о спуске – событие маловероятное, если не невозможное. Привожу доводы Кракауэра и мои возражения:
1. «…ДеУолт предпочитает не замечать тот факт, что единственным подтверждением его гипотезы о наличии заранее продуманного плана служат воспоминания Броме об одном-единственном разговоре с Фишером». (Кракауэр, «В разреженном воздухе», «Послесловие», илл. изд.)
Моя уверенность в существовании у Фишера такого «плана» (по выражению Броме) как «способа достижения цели» (по определению из словаря) основывается, во-первых, на показаниях Броме и, во-вторых, на словах самого Фишера, сказанных, по крайней мере, четырем различным людям, в правдивости которых я не сомневаюсь. Фишер говорил им, что пригласил Анатолия в экспедицию во многом из-за того, что в случае непредвиденных обстоятельств тот был способен оказать клиентам необходимую помощь.
2. «…было бы неверно истолковывать слова Фишера так, словно бы у него и в самом деле наготове было что-либо, напоминающее настоящий план действий». (Кракауэр, «В разреженном воздухе», «Послесловие», илл. изд.)
Я никогда не утверждал, что у Фишера был «наготове» окончательный план, но я ни на минуту не сомневаюсь, что он всегда держал эту мысль в голове. В этом убеждает и его беседа с Броме. Кто действительно оказался у Фишера «наготове», так это Букреев, находившийся в четвертом лагере, где, как выяснилось, он и был больше всего нужен.
3. «Прежде чем „Восхождение“ было опубликовано, Броме отправила письмо ДеУолту и издательству „Мартин Пресс“, в котором писала, что ДеУолт отредактировал ее слова, существенно изменив их смысл». (Кракауэр, «В разреженном воздухе», «Послесловие», илл. изд.)
В своем письме от 8-го октября 1997-го года Броме нигде не утверждала, что я неправильно ее процитировал. Она утверждала лишь, что слова «до заключительного штурма 10-го мая 1996-го года», приведенные мной в квадратных скобках, вводили читателя в заблуждение. По ее мнению, они означали, что беседа с Фишером состоялась непосредственно перед началом восхождения. Далее в письме Броме указала дату, которую прежде никак не могла вспомнить. Она пишет, что «покинула базовый лагерь под Эверестом за несколько недель до штурма».
Обсудив этот вопрос с «Мартин Пресс», мы решили, учитывая указанный Броме срок, заменить фразу в скобках на более подходящую. Но какую? Броме в своем письме так и не уточнила ни дату своего отъезда из базового лагеря, ни дату беседы с Фишером.
Я решил еще раз внимательно просмотреть все эпизоды в книге, связанные с Броме, собираясь вставить одно-два уточняющих предложения о дате ее отъезда из базового лагеря.
Каково же было мое удивление, когда я наткнулся на фразу, которую не заметил в своих предыдущих поисках. В десятой главе говорилось, что Броме выехала из базового лагеря рано утром 22-го апреля (по непальскому времени). Как же я сразу не догадался, что дату отъезда из базового лагеря проще всего было вычислить по времени возвращения Броме в Сиэтл. Вместо того, чтобы допытываться у нее, что происходило в те дни на Эвересте, куда разумнее было попытаться узнать, когда она вернулась в Сиэтл.
Вместе с тем, в этой оплошности я нашел свои плюсы. Кракауэр в «Послесловии» намекал на то, что я снабдил слова Броме комментарием специально, чтобы, руководствуясь какими-то скрытыми мотивами, ввести читателя в заблуждение. Теперь же становилось очевидным, что сделано это было непреднамеренно. Иначе странным было, с одной стороны, запутывать читателя туманными фразами, а с другой, – оставлять в тексте книги точное указание даты, обличающее мои «темные намерения».
Теперь этот фрагмент диалога с Броме предстал перед читателем в следующем виде:
ДеУолт: Подожди, то есть ты утверждаешь, что Скотт говорил тебе об этом еще до заключительного штурма?
Броме: Да, в базовом лагере. За несколько дней [до моего отъезда из базового лагеря].
Новое примечание («до моего отъезда из базового лагеря») находилось в полном соответствии с установленной датой отъезда Броме из базового лагеря в Сиэтл: 22 апреля. Это изменение было внесено в третье издание «Восхождения» (в твердой обложке) и было сохранено во всех последующих изданиях.

 

4. «Броме в своем письме к деУолту писала, что содержащаяся в „Восхождении“ отредактированная версия ее слов „абсолютно неверна“». (Кракауэр, В разреженном воздухе, «Послесловие», илл. изд.)
В своем письме в «Мартин Пресс» от 8-го октября Броме называла неправильной мою приписку «до заключительного штурма 10-го мая 1996-го года». Она писала буквально следующее: «В такой редакции из моих слов можно понять, что наша беседа с Фишером состоялась непосредственно перед восхождением. Но это абсолютно неверно!» Вырвав из контекста слова «абсолютно неверно» в своем «Послесловии» Кракауэр приложил их к самой цитате, чтобы убедить читателя в «искажении сути». В действительности же, «суть» разговора Фишера с Броме, равно как и нашего с ней интервью, не менялась. Речь шла только об уточнении даты, факт оставался фактом: Фишер сообщил Джейн Броме о наличии у него «плана» отправить Букреева вниз впереди клиентов.

 

14-го ноября 1997-го года, через пять недель после появления письма, мы с Броме встретились лично. Это произошло в актовом зале компании РЭЙ, когда я и Анатолий готовились к нашему выступлению. Народ уже подтягивался в зал, когда она отделилась от толпы и подошла к нам. Извиняющимся тоном она спросила, не очень ли я расстроен ее письмом. «Ты понимаешь, – сказала Броме, – почему я так поступила? Не обижаешься?» Поблагодарив ее за интерес к нашему мероприятию, я ответил: «Да нет, что ты. Джон – твой друг, я прекрасно все понимаю». Джейн ничего не ответила, только улыбнулась и молча отправилась к своему месту в первом ряду. Несмотря на все свои многочисленные дела, Броме присутствовала и на нашем выступлении, и на последующих дебатах, активно участвуя в общей дискуссии и постоянно оказывая поддержку Анатолию.
Я очень благодарен Джейн за тот смелый и даже в чем-то отчаянный шаг, который она совершила, рассказав мне о своем разговоре с Фишером. Лишь только я о нем услышал, как понял, что это «крайне важный» момент во всей истории восхождения, и поэтому впоследствии включил этот эпизод в нашу книгу.
Шерпа, оставшийся в лагере
В «Послесловии» Кракауэр приводит слова Дэвида Бришера из ИМАКС-экспедиции, который, рассуждая о спуске Букреева отдельно от клиентов, недоумевает, зачем тому надо было идти вниз «кипятить чай», когда «для этого на Южной седловине были шерпы». Видимо, Бришер тогда еще не был в курсе: в день штурма Букреев был уверен, что ни шерпов, ни других участников «Горного безумия» в четвертом лагере не было (см. главу 16). Анатолий знал, что Скотт Фишер допустил к штурму всех семерых высотных шерпов и полагал, что все они отправились к вершине. Он не подозревал того, о чем позднее написал в «Разреженном воздухе» Кракауэр: «Нарушив распоряжение Фишера, Лопсанг сам приказал своему двоюродному брату, „Большому“ Пембе, остаться внизу».
Спуск впереди клиентов
Я знал, что Анатолий уже ушел вниз, и никаких вопросов это у меня не вызвало. Конечно, было бы здорово, если бы он оказался рядом, но я вовсе не уверен, что его присутствие ускорило бы наш спуск. Я не знал тогда, что Скотт дал ему такое указание, но теперь, узнав об этом, только одобряю такое решение. Это была очень разумная мысль. Не спустись Толя вниз заранее, его спасательные рейды просто не состоялись бы.
НИЛ БЕЙДЛМАН, Гид экспедиции «Горного безумия».
(Из разбора восхождения от 15 августа 1996-го года.)
Свои первые интервью я взял у Анатолия в начале июня 1996-го года, через четыре недели после трагедии на Эвересте и примерно за восемь недель до появления статьи Джона Кракауэра в журнале «Аутсайд». За это время я по крайней мере трижды (по разным поводам) просил Анатолия еще раз подробно рассказать мне всю хронологию событий на Эвересте. Всякий раз он в деталях описывал встречу со Скотом Фишером на ступени Хиллари. Тогда Скотт еще только шел к вершине, а Анатолий уже готовился к спуску. Тогда Букреев и Фишер решили, что Анатолий должен как можно быстрее спуститься в четвертый лагерь, чтобы быть готовым выйти на помощь спускающимся клиентам, если они запоздают или им потребуется какое-то содействие.
Поскольку в своей статье Кракауэр полностью проигнорировал объяснение Букреева и Букреев ему тут же указал на это в своем письме, нас обоих очень интересовало, каким образом события на ступени Хиллари будут отражены теперь уже в книге Кракауэра «В разреженном воздухе», которая вот-вот должна была выйти в свет.
Когда книга появилась в магазинах, я купил себе экземпляр. Открыв его, я прочитал:
«После того, как мы [Кракауэр и Фишер] обменялись любезностями, он [Фишер] кратко переговорил с Мартином Адамсом и Анатолием Букреевым. Они стояли рядом со мной и Харрисом, ожидая своей очереди на спуск со ступени Хиллари. „Эй, Мартин, – обратился к нему Фишер, и здесь не изменяя своей шутливой манере, – ты не забыл, что мы идем на Эверест?“ „Привет, Скотт! – ответил Адамс, удивленный, что Фишер его не поздравил. – Я только что оттуда“. Потом Фишер перекинулся парой слов с Букреевым. По воспоминаниям Мартина, Букреев сказал Фишеру: „Я пойду с Мартином“. Потом Фишер медленно побрел к вершине, а Харрис, Букреев, Адамс и я приступили к спуску со ступени по перилам».
Это не было похоже на правду. Я еще раз перечитал тексты интервью, которые я брал у Адамса и Букреева. После этого я решил поговорить с первым по телефону. После весьма долгого обсуждения выяснилось следующее:
1. При разговоре Мартина с Фишером («Эй, Мартин, ты не забыл, что мы идем на Эверест?») Кракауэр не присутствовал. Адамс тогда перегнулся через край ступени Хиллари, по которой поднимался Фишер. Кракауэр находился в тот момент вне зоны слышимости (см. главу 16).
2. Букреев действительно сказал Фишеру, что пойдет вниз с Мартином, но Кракауэр этого не слышал.
3. Ни Адамс, ни Кракауэр не были свидетелями еще одного разговора Букреева с Фишером (после фразы Букреева «Я пойду вниз с Мартином»), поскольку Джон Кракауэр и Энди Харрис начали съезжать по перилам, а Мартин смотрел им вслед, ожидая своей очереди.
21-го апреля 1997-го года состоялась моя беседа с Кракауэром. Поначалу он не был расположен к откровенности, сказав мне: «Мне сложно говорить с тобой, поскольку ты выступаешь не в роли журналиста, а в роли Толиного адвоката». Когда я ему доступно объяснил, что я вовсе не адвокат, Кракауэр немного смягчился, и я сумел задать ему несколько вопросов. На тот момент меня более всего интересовало участие Кракауэра в событиях на ступени Хиллари.
Сначала Джон заявил, что он лично присутствовал при первом разговоре Букреева и Фишера, когда Толя сказал, что пойдет вниз с Мартином. Вот слова Кракауэра: «Нас там было пятеро. Скотт Фишер и Энди Харрис мертвы. Остались трое свидетелей: Анатолий, Мартин Адамс и я». После того как я сообщил, что, если верить Мартину, Кракауэра при этом не было, он изменил свою позицию. «Я знаю только то, что сказал мне Мартин. С его слов я все и пересказал».
Я расспросил Кракауэра и относительно второй беседы, во время которой Фишер одобрил спуск Букреева – мог ли Джон «наверняка» утверждать, что она не состоялась, и рассказанное Букреевым было неправдой? Кракауэр ответил, что ему кажется, что такого, как пишет Букреев, не было. «Но, – добавил он, – тут я могу ошибаться. Я… меня там уже не было. Я ушел со ступени раньше Анатолия. А сам Скотт… Мне показалось, что их разговор был окончен, но в этом я не вполне уверен. К тому моменту я уже ушел от них».
Заключение
Непростительно, что при издании книги «В разреженном воздухе» были проигнорированы все обвинения, высказанные в «Восхождении». Как же читателю разобраться, кто прав в развернувшейся полемике?
СТИВ ВАЙНБЕРГ,
автор статьи «Почему в книгах столько ошибок», опубликованной в июльском номере «Columbia Journalism Review»; цитаты приведены по статье «На спуске» Авайта Гарнера (см. «Салон» за 3 августа 1998-го года).
Объясняя, почему он не включил в книгу «В разреженном воздухе» доводы Букреева, Кракауэр писал в «Послесловии», что «счел многое из воспоминаний Букреева совершенно ненадежным». Он не впервые прибегал к подобному аргументу. За восемь месяцев до смерти Анатолия я разговаривал с Кракауэром по телефону. Джон сказал тогда, что у него есть записи интервью Анатолия, в которых тот «сам себе противоречил»: то говорил, что Фишер сам послал его вниз, а то – что тот лишь согласился на уход Букреева вниз.
К тому времени я провел в общей сложности уже больше двухсот часов в беседах с Анатолием и поэтому сразу понял, в чем причина. Дело было в языке. Ограниченное знание английского просто не позволяло Букрееву заметить разницу в этих выражениях. Не раз, когда мы с Анатолием обсуждали встречу на ступени Хиллари, он мне повторял: «Скотт сказал мне: хорошо, иди вниз». И тогда, и сейчас я воспринимал это не только как согласие, но и как указание. То есть: «Да, Толя. Хорошо. Иди вниз».
Я сказал Кракауэру, что причиной этой «противоречивости» может быть недостаточное знание языка. «Да, – сказал Кракауэр, – с языком проблема. Это его слабое место и причина многочисленных неудобств». Согласившись с ним, я попросил его дать мне на время эти записи, чтобы вместе с Анатолием просмотреть их и дать возможность Букрееву высказать свое мнение. Но этих текстов мы так и не получили, хотя сам Анатолий очень хотел ответить.
А как же быть с разговором Броме и Фишера, во время которого Скотт рассказал о своем плане послать Анатолия вниз в случае потенциальной опасности для клиентов? Кракауэр предлагает читателю «неопровержимое доказательство» того, что никакого плана не было. Что же это за доказательство?
Кракауэр объясняет, что никто из участников экспедиции «Горного безумия», включая самого Букреева, ничего не знал об этом плане. Видимо, Кракауэр считает, что план может считаться таковым, только если его составитель решит поделиться с кем-нибудь своим замыслом. С подобным мнением я не могу согласиться.
Учитывая рассказ Броме и цели, которые преследовал Фишер, приглашая к себе на работу Букреева, у меня нет ни малейших сомнений, что у Скотта был такой план. Именно его он и пустил в ход, встретив Букреева на ступени Хиллари. Ситуация была сложной – начинало темнеть, а запасы кислорода у клиентов близились к концу. Лингвистические придирки Кракауэра насчет того, что если плана нет «наготове», то его нет вообще, не прибавляют ему авторитета.
«Я не знаю, почему он спустился с Южной вершины один, впереди всех остальных, бросив своих клиентов. Как я уже писал в своей статье, мне остается только догадываться».
ДЖОН КРАКАУЭР, письмо Марку Брайнту и Брэду Вэтцлеру (журнал «Аутсайд») от 5-го августа 1996-го года
«Стоило ли мне в своей книге представлять Букреева в другом свете? Нет, не думаю».
ДЖОН КРАКАУЭР, «Послесловие», В разреженном воздухе (илл. изд.), ноябрь 1998.
Итак, Кракауэр решил проигнорировать сразу два важных аргумента, что, на мой взгляд, совершенно непростительно. Во-первых, это был рассказ Букреева о разговоре с Фишером, когда Скотт одобрил решение Анатолия о немедленном спуске; во-вторых, разговор Фишера с Броме, в котором тот поделился своим планом послать в случае необходимости Анатолия вниз раньше клиентов. Если Кракауэр сомневался в правдивости Букреева, он должен был привести свои доводы на страницах книги, пока Анатолий был еще жив. Однако Джон Кракауэр предпочел вообще не упоминать о крайне существенных, на мой взгляд, сведениях о трагедии на Эвересте. Кракауэр вынес приговор сам, вместо того чтобы, представив всю необходимую информацию, дать это сделать своим читателям.
Лондон – Лос-Анджелес, апрель 1999-го года
Г. Вестон деУолт
Назад: Ответ
Дальше: Приложение 2 Рецензия, опубликованная «Американским альпинистским журналом»