СОСЕДКА БУДИТ МЕНЯ
Приятели еще не вернулись: их цехи кончали работу позже литейного. Хотя, не в пример вчерашнему дню, стояла жара, в полутемной кухоньке Агнии Трофимовны было на редкость прохладно, да и в нашей комнатушке, несмотря на близость крыши, дышалось легче, чем на открытом воздухе.
Берег моря был заполнен людьми. Одни купались: поблескивали на солнце их мокрые тела. Другие лежали без движения на песке.
Поглядел я на эту картину из окна, и захотелось двинуть туда, на солнышко, погреться до прихода Маремухи и Бобыря, да и помыться заодно после работы.
Долго не раздумывая, я снял рабочие ботинки, завернул в полотенце чистую одежду, надел кепку, предупредив хозяйку, где меня искать в случае чего, выбежал босиком во двор.
Всего несколько минут побыл я в тени дома, а сейчас солнышко снова ударило мне в глаза, и я шел до калитки жмурясь. Высокие мальвы расплывались перед глазами в дрожащем от зноя воздухе.
Солнце накалило бетонный парапет набережной. Пробежав по нему несколько шагов, я должен был спрыгнуть на мягкий песок. Однако ступать по нему оказалось еще труднее: верхний слой песка раскалился до того, что казалось, его нарочно поджарили на огромной сковородке.
Хотелось поскорее добраться до воды.
Вокруг лежали, грелись на солнце купальщики. Я нисколько им не завидовал.
После первого дня работы на заводе, усталый, измученный, но гордый, я считал их бездельниками. «Пока они тут переворачивались бесцельно с боку на бок, закрывая носы клочками папиросной бумаги и листьями сирени, мы там, в цехе, таскали тяжелые ковши с расплавленным чугуном», – думал я и чувствовал, что больше, чем кто-либо, имею сейчас право отдохнуть здесь.
У самой воды оказалась свободной низенькая скамейка. На одном конце ее лежала чья-то одежда, покрытая сложенным вдвое пикейным одеялом. По-видимому, хозяин вещей плавал среди тех купальщиков, которые плескались далеко в море, за красными поплавками. Я не спеша разделся и, бросив рабочую одежду под скамейку, шагнул к воде.
Море еще ночью выгладило полоску песка вблизи берега. Уходящий в воду песчаный скат был ровный и твердый, точно нарочно накатанный для удобства купальщиков. По нему скользили маленькие, чуть заметные чистые волны – последние вздохи измученного штормами Азовского моря.
Я поплавал немного у берега, а потом, выйдя на песок, упал на него мокрый. И вот лишь здесь, лежа с закрытыми глазами на мягком песке и слушая тихое шуршанье прибоя, я понял, как устал за целый день. И хотя я лежал без движения, давая полный отдых уставшему телу, мне все казалось, что мои пальцы крепко сжимают набойку и она то и дело подскакивает передо мной, врезаясь в черный формовочный и еще дымящийся с прошлой ночи песок. «Скорее, скорее! Нажимай! Нельзя отставать от Науменко!» – мысленно шептал я себе. Лопата взлетала у меня в руках. Потом где-то вдали зазвонила рында. «Наш черед, – послышался словно с неба строгий голос Науменко. – Бросай все. Пошли за чугуном!»
…Мы идем по сухому песку главного прохода. Впереди, протянув назад сильные руки, шагает Науменко. Морщинистая шея его покраснела от натуги. Кисти рук соединены на кольце держака. Его рубашка пропиталась потом и кое-где прилипла к спине. А я, ведомый учителем, плетусь позади, поддерживая рукоятки рогача, и чувствую, что вот-вот упаду. Силы покидают меня. Едва передвигаю ногами и гляжу в одну точку: на пятно вязкого коричневого шлака, что, как пенка в топленом молоке, тихонько покачиваясь, плавает в ковше, окруженное венчиком ослепительно яркого, режущего глаза жидкого чугуна.
Идти все труднее и труднее. Далеко еще до машинок. Поскорее бы добраться до них. Поскорее бы поставить тяжелый ковш на сухой песок, передохнуть, вытереть рукавом соленый пот, затекающий с разгоряченного лба в уголки глаз, хоть на минуту почувствовать облегчение в ладонях!
«Поскорее! Поскорее!» – думаю я, но чувствую, что ноги проваливаются куда-то… Яма! Яма, вырытая посреди плаца, куда литейщики сливают остатки чугуна…
Силюсь задержаться, но дядя Вася быстро шагает вперед, и я, увлекая его, падаю на спину. Ковш выскакивает из кольца держака. Чугун хлынул мне на грудь, затем на ноги. Горячо-горячо стало…
Теряя сознание, уже на пороге смерти, я тяжело застонал и в ту же самую минуту услышал над собой смех и почувствовал какое-то холодное прикосновение…
…На грудь мне капают тяжелые капли холодной воды. Они мигом разгоняют остатки короткого и страшного сна.
Еще не открывая глаз, пытаюсь припомнить, где нахожусь. Я совсем позабыл, что заснул на берегу. Спросонья мне показалось, что я заснул в ожидании друзей в нашем мезонине и, застав меня спящим, Бобырь, следуя глупой всегдашней привычке, льет мне на грудь из дорожного чайника холодную воду.
– Брось, ну что за мальчишеские штучки! – бурчу я недовольно и, продирая глаза, вижу над собой совсем не Бобыря.
Заслоняя солнце, вся блестящая от воды, держа в руках мое полотенце, стоит наша соседка.
– Под солнцем спать не рекомендуется, особенно белокожим. Обгорите! – говорит она.
Мгновенно вскакиваю на ноги и спросонья шатаюсь. Люди, лежащие вокруг, кажутся мне какими-то призраками, будто я смотрю на них сквозь закопченное стекло.
– Хотела прикрыть вас полотенцем, да нечаянно капнула. Простите.
– Ничего, спасибо! – бормочу я и, пристыженный, что меня застала спящим улыбающаяся девушка, увязая в песке, бросаюсь к морю.
Рассекая тугую воду, зарываюсь в нее и плыву в открытое море. Скоро, однако, пальцы мои касаются дна. Вдали от берега песок волнистый и плотный, без единого камешка. Вода кажется очень холодной, и я, точно обожженный, поворачиваю к берегу.
Соседка сидит на скамейке. Теперь я могу свободно заговорить с девушкой, раз она первая затронула меня, но что сказать ей – никак не могу придумать. Спросить разве, где она научилась так хорошо плавать? Нет, глупо!.. Все подходящие слова вылетели из головы, и даже кашлянуть трудно. Но, облегчая мое положение, девушка первая обратилась ко мне:
– И так сразу бросаться в море не стоит. Вода еще холодная, а вы перегрелись. Легкие простудите.
– Ну, чепуха! – протянул я.
– Совсем не чепуха. Я давно возле моря живу, а вы новичок и многого еще не знаете. Извольте слушать старших!
– Почему вы думаете, что я новичок?
– Не думаю, а знаю!
– Странно, откуда вы знаете? – И, пользуясь случаем затянуть разговор, отвечаю: – А вот и ничего подобного. Я здешний и живу на Матросской слободке.
– Нечего меня обманывать. Я решительно все знаю…
– Что вы знаете, что?
– Знаю, что вы приезжий.
– Кто это выдумал?
– Сорока на хвосте принесла. Птичка такая.
– Здесь сорок нет. Сороки в лесу водятся, а здесь море и степь.
– Ну, не сорока, так баклан… Ну ладно, не стоит больше интриговать. Я ваша соседка, и даже вчера вечером видела, как вы у колодца зубы чистили. Ну, а кроме того, Агния Трофимовна рассказала нам, что у нее новые квартиранты, очень симпатичные молодые люди.
– Вы и с Агнией Трофимовной знакомы? – выпалил я первое, что пришло на ум.
– Еще бы! Мы третий год берем у нее козье молоко. У папы легкие пошаливают, и врачи рекомендовали ему козье молоко пить.
– Козье молоко здорово помогает, – согласился я. – С нами живет сейчас один товарищ, некто Бобырь, так у него самая настоящая чахотка была. Мамаша заставляла его насильно пить, по рецепту врача, козье молоко и растопленное собачье сало…
– Вылечился?
– Здоров как конь. Только во сне скрипит еще иногда зубами.
Девушка засмеялась и, немного помолчав, спросила:
– Вы сюда… зачем приехали?
– На работу.
– Куда именно?
– На Первомайский завод имени лейтенанта Шмидта поступили.
– А что вы там делаете, если не секрет?
– В цехах работаем. Я, например, в литейном, а товарищи мои в других: Маремуха – в столярном, а Бобырь…
– Техниками, да? – перебила меня девушка.
– Зачем техниками? Рабочими!
– Рабочими?.. Простыми рабочими?
– Ну да!.. Рабочими. А что ж здесь удивительного?
– Да нет, я просто так спросила… А потом, должно быть, в институт пойдете? Вам, наверное, стажа рабочего для поступления не хватает?
Сейчас для меня было уже совершенно ясно, что девушка считала нас какими-нибудь спекулянтскими сынками. «Наверное, – думала она, – приехали в чужой город рабочий стаж нагонять». Следовало обидеться уже на одно такое предположение, но я, не подавая виду, сказал солидно:
– Поработаем – увидим. Рано еще загадывать, что будет завтра!
– В литейном небось вам труднее всех приходится?
– Почему? Обычная работа!
– Самый вредный цех на заводе. Там всегда такой дым едкий. Серой пахнет. А потолки низкие-низкие.
– Крышу скоро подымут. Уже столбы наружу выведены.
– Ах, когда это будет! Мне вас очень жаль.
– Откуда вы все знаете про литейную?
– Меня папа водил туда однажды. Показывал, как чугун льют. Я волосы шампунем едва отмыла от той пыли.
– Как вас пустили, странно. На завод посторонних не пускают.
– Пустили, – сказала девушка беспечно. – К тому же я не посторонняя: мой папа на заводе главным инженером служит. Вы должны были его видеть.
– Еще не видел, – сознался я. – Мы же только первый день отработали.
– Да, я забыла… А вас как зовут?
– Василь.
– Ну, тогда давайте познакомимся. Меня зовут Анжелика. А сокращенно, для знакомых, – Лика.
– Хорошо, – буркнул я.
– Какой вы все-таки странный! – Девушка засмеялась. – Настоящий бука! Что «хорошо»? Знакомясь, люди должны друг другу руку подать. Ну?
– Почему я бука? Раз мы с вами говорим, то мы уже знакомы, по-моему. Но если вы хотите, то отчего ж! – И я неловко протянул Лике мокрую еще руку.
Она пожала ее своими тонкими пальцами, и как раз в эту минуту у меня за спиной послышался негодующий голос Бобыря:
– Ну тебя, Василь! Мы гукали тебя, гукали, Маремуха аж на крышу вылез, а ты…
Словно ошпаренный, я выдернул руку из ладошки Анжелики.
Запыхавшись от бега, перед нами стояли Бобырь и Петрусь. Саша в изумлении переводил взгляд то на меня, то на Лику.
А соседка, нисколько не смутясь, разглядывала моих приятелей.
– Пошли обедать! – бросил Маремуха.
– Это и есть ваши друзья, да, Василь? – спросила Анжелика. – Почему же вы нас не знакомите?
– Познакомьтесь, хлопцы, – смутившись уже вконец, промямлил я. – Это… это…
Как бы желая выручить меня, соседка поднялась со скамейки и, шагнув навстречу друзьям, сказала:
– Анжелика!
Хлопцы тоже опешили. Петро с ходу пожал девушке правую руку, Бобырь – левую, и оба они назвались.
– Так вот, оказывается, кто из вас Бобырь! – сказала с любопытством Анжелика, в упор рассматривая присмиревшего Сашку. – Это, значит, вы по ночам зубами скрипите?
Сильнее и обиднее Сашку уколоть было нельзя. Он посмотрел на меня с негодованием: многое сказал его взгляд, полный презрения и обиды! Получилось так, что я насплетничал соседке о Бобыре, желая его осрамить, а себя возвысить. А у меня и в мыслях не было унижать товарища: просто вырвалось как-то случайно…
Разговор вчетвером явно не клеился, и мы оставили Анжелику на пляже, а сами ушли домой.
– Посмотри на этого… индуалиста! – споткнувшись опять на этом трудном слове, сказал Сашка. – Мы с тобой все горло оборвали, а он, оказывается, красавице лапки жмет под шум приазовской волны! А еще вчера возмущался, зачем я вызвался ее халат караулить… Ухажер тоже… Сердцестрадатель.
Сказать им разве, как случилось все? Не поверят! Сколько ни клянись и ни старайся – не поверят! И я решил помолчать.
