3
Бурые капли дождя срывались с карниза и падали на раскрытый зонтик старика Николаева. Ветхая ткань зонтика едва сдерживала воду. Но старик продолжал упрямо сидеть на привычной скамье, отвернув в сторону лицо.
Клямин поставил на асфальт драгоценные портфели и чемодан.
Таксист - парнишка лет двадцати - долго гонял стартер заглохшего двигателя, жалуясь Клямину на то, что начальство на него окрысилось - второй раз он пролетает с получением нового автомобиля. На что Клямин пообещал дать парнишке несколько практических советов - пусть найдет его на досуге. Или позвонит… Паренек черкнул на коробке от сигарет номер телефона Клямина, запустил наконец двигатель и укатил. Клямин направился к своему подъезду. Кажется, впервые за последние дни он ни о чем не думал. Рыжие от дождя стены дома, пустой двор с мокрыми веревками, на одной из которых болталась забытая майка, детская площадка с качелями навевали сонное смирение… И старик сосед продолжал сидеть на скамье, как и пять дней назад. «Может, он преставился и никто этого не замечает? - подумал Клямин. - Даже на шум такси не отреагировал…»
Он хотел окликнуть соседа, но передумал: еще испугается старый…
Клямин сделал несколько шагов и услышал бормотание:
- Вот… Ежели ты зонтик, так не протекай…
- Дед!
- А? - мигом отозвался Николаев.
- Ты с кем это? С зонтиком, что ли?
- С ним. Протекает, мыши проели. - Старик нимало не смутился. - А я тебя видел… От! - Он поднял в сторону руку.
В нише между двумя дождевыми желобами стояло расколотое напольное зеркало. Тусклая его поверхность вбирала в себя весь двор.
- Борисовские выбросили. А я приспособил… Появится жулик - подумает: спит старик. А я все вижу. Хитро?
- Хитро, - согласился Клямин и подумал, что старик совсем уже того, тронулся. - Что ты охраняешь? Машину свою я в гараж отогнал.
- Что охраняю?.. А все охраняю… Мне, Антон, видение было - старуха моя. Пришла и говорит: «Жди меня, явлюся. Рано утром, в дождик. Но в квартиру не войду, во дворе постою»… Все не идет.
Клямина нисколько не смутил смысл сказанного. На какое-то мгновение ему даже показалось, что так и случится. Старик сидел опустив плечи и сложив руки на коленях. Пуговица на хлястике его пальто болталась на последней тоненькой нитке…
Клямин смахнул со скамьи случайный ночной мусор и расположился рядом. Как он ни торопился домой, а теперь вот почему-то медлит.
- Ты б отодвинулся в сторону, дед. Скоро капли пробьют твой зонт насквозь.
- Со стороны зеркала не видать, - просто объяснил старик. - Не пробьют. Мокнет он только, и все.
- Сильный дождь был?
- Всю ночь шустрил. Часа два как присмирел… А мне в собес надо слетать, дело есть.
Они помолчали. Старик шевельнулся, сел поудобнее и притих в ожидании.
- Придет, если обещала, - подбодрил Клямин.
- Придет, - уверенно отозвался старик, - А что это тебя не было видно? Я уж думал - посадили тебя.
- Здрасьте, - оторопел Клямин. - С чего бы вдруг!
- А так.
- Видение, что ли, было?
- Нет. Долго ты не показывался. А куда мог деться такой орел, как ты? - рассуждал старик.
- Всего-то пять дней и не показывался, - обиделся Клямин. - За лекарством тебе ездил.
Старик чуть повернул лицо с давно не бритыми впалыми щеками и молча уставился на Клямина.
- Калган-корень ты просил. Помнишь? Я и привез тебе. Подарок.
Старик молчал. Потом издал губами какой-то звук: не то сплюнул, не то цыкнул.
- А на кой он мне, корень твой? Это Мария просила. Хотела подольше пожить. А мне он - наоборот… Я дни считаю, а ты хочешь притормозить… Выбрось и разотри.
- Ты что, дед?! - негромко и сильно проговорил Клямин. - Я из-за него чуть жизни не лишился, была история…
Конечно, Клямин не забыл, что встретил он корень на рынке случайно и что случайно же вспомнил о давней просьбе стариков соседей. Можно сказать, блажь на него тогда нашла. А вот сейчас…
Клямин грубо отодвинул ногой изящные портфели-«дипломаты», наклонился, ухватил ручку своего чемодана и вскинул его на колени. Щелкнул замком. Чемодан был набит как попало случайным тряпьем, бумагой. Из-под них торчали углы каких-то коробок. Все говорило о торопливом, похожем на бегство отъезде. Руки Клямина беспорядочно перебирали все это барахло, перемешивая его. Наконец он нашел то, что искал. В прозрачном пакете виднелись мышиные хвостики корешков. Он молча сунул пакет прямо под нос старику. Тот покачал головой, глаза его, мутные, с покрасневшими ободками век, смотрели с укором. Старик тронул ладонью напряженную руку Клямина:
- Ты, Антон, уже не маленький, а не понимаешь… И ступай домой. А то она не придет при тебе, застесняется.
- Кто не придет, кто? - зашелся Клямин. - О чем ты болтаешь, старый пень? Умерла она. Два года как умерла. Ты что, рехнулся совсем? Видение ему было! Это ж надо…
Старик помолчал, шевеля губами, словно бы сдерживая слова.
- Знаю, Антон. Я все знаю. Конечно, не придет она… И не кричи так, люди спят. Отвяжись. Надоел уже…
Старик Николаев встряхнул зонтик, отвернулся и уставился в тусклое зеркало. Он всем своим видом показывал, что его здесь уже нет.
Антон взглянул на старика, вернее, на то место, где под черным кругом зонтика торчали ботинки со вздутыми мысками. Он постоял немного, сунул пакетик с корешками в карман брюк, поднял чемодан и портфели и побрел к своему подъезду…
В комнате стоял тяжелый, пыльный запах. Давно пора свезти в чистку ковры - вся духота от них. Клямин раздвинул шторы, впуская в комнату сырой свет. Полированная мебель, хрустальные бокалы и вазы, бронзовые статуэтки - все это как бы погрузилось в какой-то омут. Получалась размазанная картина, рамой для которой служили темные, с желтой искоркой, стены. Клямин любил свою квартиру и с удовольствием возвращался домой. Обычно он возвращался, когда квартира еще хранила его присутствие: вышел и через несколько часов вернулся. Но если его здесь не было несколько дней, из комнаты что-то улетучивалось. Она становилась чужой ему, подчеркивала его одиночество…
«Черт бы тебя взял, старик, - хмурился Клямин. - Ты еще тут…»
Он скинул одежду и полез под душ. Вода шла поначалу холодная - застоялась в трубах, как всегда это было ранним утром. Но Клямину ждать не хотелось, и он любил холодный душ. Струйки колко били по плечам и груди, сползая к ногам. Сердито клокотала горловина слива, справляясь с потоком. Постепенно вода становилась теплее, и вот уже пришлось разбавлять ее холодной. Но главное - совсем расхотелось спать. Сколько ему пришлось спать за последние сутки с лишком? Только в самолете вздремнул часок… И все… А что произошло за это время? Везение не оставило Клямина. Капитан Худяков оказался решительным и сообразительным парнем. «Таким командиром может гордиться армия», - умильно думал Клямин, глядя, как прилежный, похожий на подростка капитан отдает распоряжения своим добрым молодцам.
Поставить на колеса перевернутый автомобиль не составило большого труда. Лениво, как буйвол из грязи, поднимался он, уступая дюжине здоровяков. Достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться - вид у автомобиля далеко не товарный. Правый бок смят, задняя стенка вырвана. И стойки пошли. О стеклах и говорить нечего. Двигатель все же работал. Правда, в нем что-то бренчало, билось, сипело. Но проехать сорок километров до Ставрополя было вполне возможно… Только как быть с камнем? Пихать его в автомобиль после аварии рискованно - большая нагрузка.
Мощный военный грузовик подхватил камень на тросы и сдвинул его к обочине. Там он и остался как загадка природы…
Антонина не протестовала - понимала, что кругом виновата.
Движение на шоссе возобновилось.
Капитан учтиво отдал честь Клямину и посмотрел на часы. Дело заняло пятнадцать минут. Еще можно было успеть в театр, если увеличить скорость. Сержант-водитель воспринял приказ о быстром броске с явным удовольствием. «Полетим, как птички», - сказал он и улыбнулся симпатичной женщине, которая наблюдала за действиями солдат, сидя в зеленом «газике» на белых колесах. И которой Клямин, несмотря на свой аховый вид, успел несколько раз со значением улыбнуться…
Вскоре на дороге стало тихо и пустынно. «Хорошо, что инспектора не вызвали», - подумал Клямин. Конечно, решись он ремонтировать автомобиль официально, акт инспектора был бы необходим. Но ремонтироваться официально Клямин не собирался. И долго, и сложно… Так он рассуждал про себя, бродя в полутьме по грязи, собирая в кучу коробки с обувью и остальные остатки крушения. Все, что удалось найти, он сложил ближе к левой, уцелевшей боковине. Рядом посадил лупоглазую Антонину. Приказ был короток: «Сидеть! Придерживать на поворотах!»
Въехали они в Ставрополь глубокой ночью, вызывая живейшее любопытство у местных собак. Остановив машину у автобусной станции, Клямин связал в два больших тюка все свое имущество и сдал в камеру хранения. Пришлось сдать и портфели-«дипломаты» - не таскаться же с ними по ремонтным делам. Испытывая тошноту где-то под ложечкой, он поставил портфели на облезлую полку. Поставил, посвистывая, стараясь не выдать волнения. На что кладовщик сделал краткое замечание: «Что свистишь? Денег не будет. Примета». Клямин сразу притих. Кладовщик выдал ему жетоны, опустил решетку и отправился спать. После решения вопроса с «дипломатами» Клямин перестал обращать внимание на Антонину. Правда, он дал ей совет: найти заправочную станцию и попытаться уговорить какого-нибудь шофера-транзитника привезти камень.
Антонина тотчас исчезла. Возможно, ее тяготило чувство вины перед Кляминым. Или она опасалась, как бы Клямин не потребовал финансовой компенсации стоимости аварийного ремонта. Но факт оставался фактом - только что женщина стояла рядом, куталась в платок. И вот ее уже нет и в помине…
А Клямин отправился на своем катафалке искать таксопарк. Или автобазу «скорой помощи». Блуждая по предрассветному городу, он выкрикивал в пустую раму от лобового стекла: «Лосей он кормил из рук! Ах я дурак, дурак… Ну, чего не хватало?!» На короткий срок он затихал, втягивая ноздрями холодный воздух. Но картина катастрофы вновь тормошила его сознание. И он продолжал что-то выкрикивать невнятное, боясь задохнуться от ярости. «Что боялся упустить, пес?! Сотню за могильный камень, - казнился Клямин. - Лоб разбил, босяк! Дерьма тебе не хватало, да? Так ешь полной ложкой!» И он решил во что бы то ни стало сегодня же вернуться домой. Не станет он ждать неделю, пока отремонтируют автомобиль.
И вернулся.
Клямин прикрутил краник душа, жестко вытерся, влез в халат и вышел из ванной комнаты. Стрелки на кухонных часах тянулись к половине восьмого.
С командировкой вроде бы все в порядке. Задание Клямин выполнил. Но вот автомобиль?! Его загнали в какой-то темный тупичок в гараже «Спецтранса». Лицо кузовщика не внушало особого доверия. И запросил он за ремонт пять сотен. Правда, столковались на четырех, с покраской…
Позвонить Серафиму Клямин так и так должен. И чем раньше, тем лучше. К тому же к звонкам домой Серафим Куприянович Одинцов относился менее щепетильно, чем на работу. Он отозвался сразу.
- Все в порядке, я дома, - проговорил Клямин.
- Осложнений не было? - спросил Серафим.
- Было. В аварию попал. Плиту на дороге кто-то бросил…
- Какую плиту?
- Могильную. В полторы тонны… Хорошо, порожняком я шел.
- А где автомобиль?
- В Ставрополе. Оставил надежным людям.
- Как же ты вернулся, Антон, без машины? Нехорошо. Надо было переждать, - с нажимом проговорил Серафим после паузы.
- Спешил тебя повидать, порадовать.
- Похвально… Вот мы и повидаемся. Сегодня в два. На пляже, в загоннике. Ясно? Там и поговорим. - Серафим положил трубку.
Не понравился Клямину этот разговор. Подумаешь - помял автомобиль.
Перепустив встречный автобус, Клямин пошел на обгон грузовика. Тот старался вовсю, выпуская густой черный дым и швыряя камешки в лобовое стекло легковушки. Дорога шла вдоль берега, и ее частенько накрывал мелкий береговой песок. Перегнав на сотне грузовик, Клямин занял правый ряд и согнал стрелку спидометра на восемьдесят. В боковом зеркале он видел, как нарастает силуэт черной машины непривычной конфигурации. Вскоре машина проскочила мимо. Клямин успел заметить лишь клечатое кепи, хозяин которого повернулся лицом к водителю. «Форд-континенталь», длинный и приземистый, точно ящерица, принадлежал Серафиму Одинцову… Клямин взглянул на часы. Было без десяти два.
Поначалу Клямин решил было: пусть подождут, не рассыплются. Но незаметно для себя прижал акселератор. Новая высокая нота влилась в ровный гул двигателя. «Жигуленок» резво обгонял колонну, пока перед ним не появились широкие задние фонари зарубежной лайбы. Клямин пристроился в кильватер. Теперь-то он уже не отступит. Вскоре владелец клетчатого кепи обернулся и махнул Клямину рукой. Мол, правильно, жми за нами. «А лихо идет, стервец», - подумал Клямин, наблюдая, как мягко проваливается на неровностях дороги тяжелый автомобиль. Близ поста ГАИ задние фонари вспыхнули обильным гранатовым светом - Серафим стал притормаживать. Конечно, его автомобиль знали в городе, и автоинспекторы избегали надоедать Серафиму своим вниманием. Но и Серафим старался не давать к этому повода. Не то что новые деловые люди, молодые нахалы, которые вгоняют в дрожь инспекцию дикой ездой.
За границей контрольного пункта дорога разветвлялась: одна, темная от масляных пятен, шла влево, продолжая свой трудный рабочий день, вторая, правая, с виду легкомысленная, с деревьями вдоль обочины, вела на пляж…
Лениво раздувая желтый боковой огонь, «Форд-континенталь» свернул вправо. Клямин не отставал. В прострелах между черными ветками голых деревьев билось море, словно огромная рыба в сетях. Серебристое под тусклым однотонным небом. Грибки без шляпок топорщили железные прутья. Перевернутые брюхом вверх лодки грели ребристые бока… Вскоре показалась заколоченная крестом пивная будка, возле которой и заканчивался асфальт. Черный лимузин последний раз вспыхнул кровавым глазом и, погасив скорость, осел на рессорах, точно расплющился. Разом распахнулись обе двери, выпуская Серафима и его юрисконсульта Виталия Гусарова, известного под кличкой Параграф.
Они не торопясь пошли в сторону «курятника» - обители пляжного сторожа Макеева. Клямин шел следом…
Серафим вытащил ключ, отпер замок и потянул на себя дверь.
Спертый стоялый воздух окутывал стол, топчан с голым травяным матрацем, подушкой и серым солдатским одеялом. На столе валялся стакан и окаменелая горбушка черного хлеба…
Серафим сел на скамью. Параграф брезгливо опустился на топчан. Клямин остался без места. Это ему не понравилось. Шагнув к столу, он швырнул стакан на матрац, туда же бросил горбушку, смахнул на пол крошки и, зависнув на руках, втянул себя на стол.
Дряблая кожа на лице Серафима казалась запыленной. Параграф выглядел бодрым в своем клетчатом кепи…
- Рассказывай, Антон. - Серафим выпрямил в коленях ноги. - С самого начала.
Клямин не в первый раз отчитывался за командировку, но сегодня у него было паршивое настроение. Он принялся рассказывать, стараясь ничего не упустить. Благо на память свою Клямин не жаловался. Постепенно он входил во вкус, разгонялся. Перед мысленным взором вновь всплывали лица людей, с которыми встречался. Все детали: кому, где, за сколько он вручал ту или иную вещь. Своих клиентов Серафим знал давно, связи были прочные. Серьезные люди, оптовики, они не мелочились. Конечно, и себя никто не хотел обидеть… Серафим не спрашивал, какой навар имел сам Клямин с оборота. Это дело Клямина, а частную инициативу Серафим Куприянович уважал - волка ноги кормят. Судя по всему, Клямин был доволен. Доволен, стервец!..
- Пакет ты, конечно, доставил? - перебил Серафим Клямина, когда он рассказал о контейнерах с порошком. - Не растерял при аварии?
Видно, не выдержал Серафим - спросил о самом главном, о пакете с какими-то бумагами. Клямин успокоил его:
- Привез. В чемодан положил.
- Отдельно надо было. Невелика тяжесть, в боковой карман пиджака бы и сунул. - Серафим обернулся к белобрысому консультанту: - Что, Параграф? Твоя была идея… А я, старый пень, сопротивлялся.
Белобрысый надулся. Его и без того узкие глаза стянулись в сплошные щелочки.
- Зачем же так, Серафим Куприянович? Не в первый раз отправляем.
- Пусть знает Антон. Ты у нас голова всему.
«Повязывает Параграфа. Словом повязывает. Теперь и посторонним известно о какой-то особой роли Гусарова в их игре, - подумал Клямин. - Чтобы не особенно задирался. Наверное, для этого он и прихватил Гусарова с собой».
- И мне урок, - продолжал как бы невзначай Серафим. - Больше тебя слушаться. Факт! Верно, Виталий?
Гусаров сидел злой, зыркая исподлобья на Клямина.
Но на этом игра Серафима не закончилась. Он встал со скамьи, сделал несколько шагов, взглянул в молочное оконце, согнутым пальцем постучал по пыльному стеклу.
- А теперь, друг Антоша, расскажи нам, как же ты, такой ас, аварию сотворил с казенным автомобилем? - Серафим не оборачивался. - Только как на духу. Я ведь сквозь землю вижу. Не родился еще человек, который Серафима Одинцова обманет.
Он резко оглянулся, взглянул на Виталия Гусарова и рассмеялся.
«Неужели все разузнал?» - без смущения изумился Клямин.
А Серафим не отступал. Он шагнул к столу и, положив ладони на колени Клямина, приблизил к нему острое лицо:
- Рассказывай, Антон, рассказывай. Как же ты так? Все камень объезжали, а ты не успел. Или он у тебя под носом свалился? Куда ж ты тогда глядел, любезный? - Его глаза смотрели прямо в зрачки Клямина.
И Клямин рассказал все, как было. Серафим хохотал, прижимая ладони к груди:
- Ох, не могу!.. И вправду жадность фраера сгубила… Ох, не могу…
Параграф зашелся мелким смешком в тон хозяину.
Внезапно Серафим затих, определенно подчеркивая, что хочет сказать нечто весьма важное и что слушать его надо внимательно.
- Я, Антон, хотел по случаю окончания твоей командировки банкетик устроить небольшой. У Яшки. Посидеть в его баре, при свечах, без посторонних. Заранее все оговорил. Диковинную еду Яшка обещал на стол выложить. Теперь отменю я тебе угощение, Антон. Не время. Пока ты свой автомобиль в родной гараж не поставишь…
- Через неделю обещали, - буркнул Клямин.
- Долго ждать, Антон. Ты, друг, сегодня же вылетишь в Ставрополь. В деньгах себя не связывай. Понял? Но автомобиль доставь в лучшем виде.
Серафим еще ближе придвинул лицо к лицу Клямина, и тот увидел, как на виске собеседника набухла голубая жилка. Вся кожа была прошита тонкими бурыми ниточками капилляров…
- Всех купи-перекупи. Сутки пусть работают. Но послезавтра автомобиль должен стоять в гараже. Это не прихоть, Антон… А если увидишь, что не складывается, найми за любые деньги грузовик. Погрузи, накрой брезентом и доставь сюда. Ты и так упустил время…
Клямин увидел в глазах Серафима страх.
- Самолет на Ставрополь вылетает в три часа ночи, - произнес юрисконсульт. - Я куплю билет и заеду за вами, Антон. Где-то в час ночи. Дайте ваши паспортные данные…
- И отдохни, Антон, в Ставрополе не отдохнешь. - Серафим выпрямил свою тощую фигурку. - Пойди с Параграфом, перекиньте чемоданчики в мой автомобиль, там и паспорт перепишете. А я побуду на берегу, воздухом подышу свежим. Давно собирался, все случая не было.
Возвращаясь домой, Клямин заехал в ресторан «Глория», прихватил кое-что на обед, взял несколько миндальных пирожных. Теперь же, приняв сто граммов водки, он неторопливо сервировал кухонный стол на одну персону…
Ему хотелось напиться. Но не сразу, а постепенно, с гулянием. Терпеть он не мог эту босяцкую манеру: взять бутылку и сделать ее сухой через пять минут. Клямин любил гулять. А это ко многому обязывало. Он мог бы остаться в ресторане, но слишком мерзко было на душе. Никого не хотелось видеть.
В глубоком, темном шкафу висело несколько отличных костюмов. Клямин выбрал серый, финский, еще ни разу не надеванный. К нему пойдет, наверное, эта рубашка, кремовая, с темной искоркой и узорной строчкой…
Он умылся, освежил лицо и шею итальянским одеколоном. После этого выпил еще пятьдесят граммов, надел рубашку, повязал галстук, влез в костюм, достал новые туфли.
Настроение приподнялось. Он даже подумал, что, может быть, ему не стоит так замыкаться. Не пригласить ли Леру? Но к окончательному решению не пришел, так как суп уже подогрелся и великолепные фирменные котлеты «Глория» все настойчивее пощелкивали на глубокой сковороде…
Клямин сел за стол, продел за воротничок угол крахмальной салфетки, придвинул к себе закуску…
Закусон у него сегодня собран рыбный. Осетровый бочок, маринованные миноги, паюсная икорочка. Долька лимона, маслины с лохматой восточной зеленью довершали рисунок… Наконец-то можно выпить официально, под закуску, не стыдя себя за нетерпение и суету.
Он взял емкую хрустальную рюмку. Сколько же в нее входит? Сто или сто пятьдесят? Эта мысль неизменно посещала Клямина перед гулянием. Надо наконец-то выяснить определенно… Он встал, но не для пробирочных манипуляций: не хватало музыки. Однако едва он успел подобрать соответствующую настроению пластинку, как сквозь толстый ковер просочились тягучие звуки скрипки - Додик Борисовский взялся за дело.
- О! - воскликнул Клямин. - То, что нужно!
Первую рюмку он решил пропустить без тоста. Хотя ему было что сказать… Осетровый бочок оказался несколько суховатым, да и икорочка слегка обветрилась, заждалась, родимая… Когда он в последний раз лакомился икрой? Не так уж давно, в командировке, на ранчо у какого-то Теймура. Все пытался понять: откуда в таком далеком ауле оказались редкие дары моря?
«Селекция, дорогой! Учил в школе? Берем барана, режем, потрошим, выделываем шкуру. Долго выделываем. Пока эта шкура не превращается в черную икру, - объяснял горский князь Теймур. - И в этот дом. И в этот автомобиль… Селекция!»
Дымился суп в широкой тарелке с голубой короной на дне. Пряный запах возбуждал аппетит. Кухня ресторана «Глория» славилась в городе… Клямин прикрыл в блаженстве глаза - хорошо ему было. Так за что же он, собственно, мог поднять рюмку? За то, что с Натальей все закончилось спокойно, разрешилось само собой - собралась и уехала. И вновь он, Антон Клямин, остался таким же вольным казаком, каким себя знал. Не надо ломать голову, решать вопросы, к которым он не был готов. Так какого черта он торопился уехать из Ставрополя? Надеялся, что объявится Наталья? Его дочь? Какая там дочь! Откуда? Что он - водил ее за ручку через улицу в детский сад? Сидел у ее постельки, когда она болела, переживал? Или хотя бы помнил ту женщину, которая ее родила? Знал ее имя? Какие-то смутные воспоминания двадцатилетней давности. Возможно даже, он имеет в виду вовсе не эту, а другую женщину. Мало ли их было за годы службы, все в памяти перемешались…
А правда была в одном… Тогда, в минуты встречи на вокзале, пять дней назад, он увидел девушку. С изумительными губами, глазами, нежной кожей рук, лица. Чем бы это все кончилось, Антон Григорьевич? Хорошо, что она уехала. Радоваться ты должен, болван…
Вот он и произнес свой тост. Мысленно, про себя. Теперь и выпить можно, пора. Но странно - пить ему расхотелось. Клямин приподнял рюмку, посмотрел сквозь толщу узора на свет. Лучи распадались на цветные блестки - фиолетовую, оранжевую, голубую… Какая из них ее, а какая его? Вероятно, его - желтый, усталый, увядший цвет… Куда она ему? Только в дочери и годится…
Он встал, прошелся по комнате. Остановился у зеркала. Стройная фигура в прекрасном сером костюме, с нелепой салфеткой - что-то похожее на зоб… Он сорвал салфетку, швырнул в сторону… Вот теперь он хорош. И молод.
На тумбе под зеркалом лежал прозрачный пакет с корнем калгана. Таким случайным, чужим среди богатой полировки, дорогих безделушек, набранных Кляминым по случаю в его безалаберной жизни. Он поднял пакет. Да что же это такое? Ни выбросить, ни потерять. И в аварии уцелел, и из самолета не выпал. Точно прирос к нему этот корень… Клямин переложил пакет на подоконник. Но там, на белой его плоскости, пакет выглядел еще более уродливо. «Швырну-ка я его в форточку - и все», - подумал Клямин, но не швырнул - было лень. Водка уже начала шуметь в голове. Он еще раз оглядел себя в зеркале, поправил галстук, сунул в карман пакет с корнем, направился в прихожую и отворил дверь.
Квартира старика Николаева была напротив, через площадку. По лестничному маршу тихо скреблись звуки скрипки - Додик Борисовский продолжал учение. Клямин тронул шершавую кнопку звонка непослушными пальцами. И кнопка тотчас же отозвалась резким учрежденческим тарахтением. Старик плохо слышал, и Клямин сам когда-то приспособил ему этот школьный колокол. Мертвого поднимет из могилы…
Старик все не открывал.
Клямин надавил еще раз. Казалось, сейчас распахнутся все двери и соседи выбегут, как школьники, на переменку. «А может, старик на посту?» - подумал Клямин и собрался было уже спуститься по лестнице во двор, как послышался грохот засовов. Дверь приоткрылась, и в проеме появилось тяжелое лицо соседа.
- Дед! - воскликнул Клямин. - Выпить хочешь?
- А я и так пью. Заходи, будешь третьим.
Клямин рассмеялся. Только сейчас он обратил внимание на то, что у старика как-то по-особому поблескивают глазки.
- А кто у тебя? Женщина? Старик шмыгнул носом.
- Я тебе, Антон, когда-нибудь шандарахну по башке бутылкой. В порядке воспитания.
- В порядке надзора, - поправил Клямин. - А может, возьмешь его, - Клямин кивнул в сторону комнаты, - и ко мне. Закусон знатный.
Старик вновь шмыгнул носом.
- Или заходи, или ступай к себе. Продует меня, простужусь.
- Ладно, я сейчас. Чтобы не с пустыми руками, - решил Клямин. Он вернулся к себе, достал расписной деревянный поднос, поставил на него тарелки с закуской и непочатую бутылку водки, положил злополучный пакет с корнем, сунул ключи от квартиры и, выйдя на площадку, толкнул коленом дверь Николаева.
Старик все ждал, придерживая рукой отворот рубашки. Меховой жилет струпьями шерсти ниспадал на его потертые штаны, из-под которых виднелись нелепые ярко-зеленые носки. «Прибарахлился старик», - подумал Клямин.
- А я звоню, звоню, - сказал он. - Весь дом всполошил. А ты все не отворяешь.
- Приятель у меня, заболтались. Представляешь, в собесе встретились. А не виделись с войны. Я его, чертяку, по фамилии вспомнил, - радостно пояснил Николаев, шествуя перед Кляминым и оберегая его поднос от неожиданных сюрпризов тесного, заставленного хламом коридора…
Войдя в знакомую комнату соседа, Клямин обомлел. В углу потертого дивана, за круглым столом, под желтым абажуром, сидел в банном халате хозяина пляжный коршун Макеев…
- Слышишь, Георгий, - радовался Николаев, - мы с тобой тут сидим, молодость вспоминаем. А он звонит не дозвонится. Знакомься, Георгий, мой опекун, лихой наездник Антон Клямин.
Макеев высунулся из-под абажура и дернулся назад, точно от ожога.
- Ты чего, Георгий? Мой сосед - Антон. Со своим угощением. - Старик Николаев не обратил внимания на странное поведение своих гостей. - Только вот что, Антошка… Дружка фронтового не совращай. Мы тут наливке вишневой радуемся. Покойной хозяйки моей припасы, а ты с водочкой…
Измученный наливкой Макеев с надеждой смотрел на поднос.
- Да поставь ты свой поднос. Держит, как официант. Старик засуетился, перенимая из рук Клямина поднос.
Но Клямин уже пришел в себя, и хмель, начинавший бродить в его голове, уступал место трезвости.
Тем временем старик Николаев рассказывал, как он пришел сегодня в собес по делам свояченицы, женщины тихой и пугливой. У нее возникло с пенсией недоразумение. Вдруг слышит - какой-то старик фамилию свою называет, имя-отчество. Правды добивается. В чем-то его ущемили, ветерана Первого Белорусского фронта, участника сражений в Восточной Пруссии, где он был ранен и потерял передние зубы… Пригляделся Николаев: батюшки, так ведь это Жорка Макеев, его заряжающий. Ну и ну! Сам-то он, Николаев, был командиром танка…
Глядя в бледное лицо пляжного сторожа, Клямин кивал головой в знак полного понимания.
- А дружок-то мой фронтовой в гору пошел, - продолжал радоваться встрече Николаев. - В главные, большие инженеры вышел. Я вот все в бухгалтерии копался. А он - орел! В персоналке ходит.
Клямин усмехнулся, пряча глаза в опрятную старенькую скатерть.
- Это кто же в главные инженеры вышел?
- Я! - воспрянул Макеев. - Я высел.
- В какие же, позвольте спросить?
- В больсие, - напирал шепеляво Макеев.
- Очень приятно. Не на бутыло-водочном ли заводике, что примыкает к городскому пляжу?
Николаев легонько тронул Клямина за плечо и наклонился, чтобы лучше видеть из-под абажура своего старого фронтового дружка.
- Ты не сердись на него, Георгий. Он немного поддамши. - И добавил строже: - Ты вот что, парень: моих друзей не обижай. Гостю - уважение.
- Пардон! - воскликнул весело Клямин. - Давайте-ка дернем, старички. По маленькой.
- О! - сказал Николаев. - Это дело. Георгий, гляди, какую нам еду принесли. Даже икорочка есть. Забыл, как она и выглядит, чернявая.
Николаев принялся разливать по стаканам наливку. Макеев покорно вздохнул. Клямин откинулся на спинку стула и почувствовал какое-то неудобство. Оглянулся. На стуле висел засаленный коричневый пиджак Макеева. Клямин поднялся, пинцетом сложил пальцы на кургузом воротничке и отбросил пиджак на сундук. Николаев пожал плечами и сказал, что его старый фронтовой друг изволил принять душ, что дома у друга какие-то нарушения с горячей водой. Он, Николаев, предложил ему свой халат.
- Нет голячей воды. Магистлаль лопнула, - мрачно подтвердил Макеев.
- Бывает, - согласился Клямин и посмотрел на Николаева.
Старик стоял, торжественный и важный, хмуря и без того рытый морщинами лоб. Одной рукой для прочности он ухватился за угол надутого щербатого буфета, в стеклах которого виднелся фаянсовый сервиз. Этот сервиз Клямин подарил покойной бабке Марии на день рождения. Сколько радости было тогда в этом доме!.. Прошло, все прошло. Антон любил заглядывать к старикам. В зимние вечера они, бывало, пили чай с брусничным вареньем.
- Тост у меня есть, други. Мы с вами не алкаши переулочные. С тостом надо, - произнес старик Николаев.
Его голос сейчас напоминал о добрых старых временах. И Клямин на какое-то мгновение забыл о присутствии Макеева.
- Хочу выпить в память о близких нам людях… Я вот один сейчас остался, свояченицу в расчет не беру. И тебя, Антон, хоть мы с тобой вроде и прижились… Самые близкие люди после родителей - жена, дети. Судьба так распорядилась, что я на старости лет остался без них, родимых. Это несправедливо, верно? Ну, дите свое я не знал - он умер годовалым. А я воевал, вообще его в глаза не видел. И то как вспомню, так сердце щемит… А вот хозяйку свою, Марию… Словом, что я хочу сказать? Я прожил большую жизнь. И знаю - человек тогда ценит, когда теряет…
Николаев посмотрел в стакан, потом резко запрокинул голову и махом опустошил его до дна. Клямин тоже выпил. Густая пахучая жидкость клейко вязала нёбо. Он поморщился. Николаев сел и положил тяжелую руку на плечо Клямина:
- Ты молодой еще, Антон, не знаешь всего. А вот, к примеру, Георгий… Думаешь, он просто главный инженер? - Старик повел головой в сторону притихшего Макеева. - Он храбрец, точно тебе говорю. Три раза в госпиталь попадал. И каждый раз свой танк догонял. Мы уже знали - Жорка вернется, он такой. Верно, Георгий?
Макеев что-то промычал. Похвала хозяина дома его приободрила. Он жмурил оба глаза, отчего его мятое лицо напоминало каучуковую маску.
- Что ты молчишь, Жора? - Николаев вновь повернулся к Клямину и пояснил: - Стесняется Георгий…
Клямин согласно кивнул головой, не глядя на Макеева. Пляжный сторож расценил движение Клямина на свой лад - как знак перемирия.
- Да, догонял. А эта сегодня в собесе, толстозадая… Танком ее не взять. Как она кличала, словно мы милостыню плосим.
Николаев досадливо махнул рукой:
- Опять за старое, Георгий. - Николаев, видимо, вспомнил разговор, который старики вели до прихода Клямина. - Заладил.
- Обидно, - настаивал Макеев.
- Мало ли дряни по земле ходит. Подумаешь! Ты ведь не за нее воевал, Жора. Ты ведь за Антона воевал, верно?
- Велно, - торопливо согласился Макеев.
- Завод свой защищал, землю эту… А инспекторша та - ну ее! Она ведь глупая баба. Это ж ее беда, а она не понимает. Она думает, что мы прав своих не знаем. А государство такие законы издало для нас, фронтовиков. Только мы всех тех законов не знаем, вот в чем беда. И она, инспектор, тоже не знает. Честно не знает, по тупости своей и лени. А думает, что мы ей вкручиваем. Наша задача - доказать ей, а ты еще… шепелявишь - ее это нервирует. Ты уж извини меня, Жорик, - смутился Николаев. - Ладно. Давайте еще по одной примем. Там и чай поспеет.
Клямин чувствовал, как его озорное настроение исчезает, вновь уступая место блаженному хмелю. Ну его к бесу, этого Макеева. Не ему судить старого пляжного сводника, не станет он выводить его на солнышко. И праздник деду Николаеву ломать не станет. На это ему еще трезвости хватит, как он ни пьян сегодня. Николаев тяжело привстал, отодвинул ногами стул и направился на кухню, к чайнику.
Антон знал, что ему делать. Надо уйти. Немедленно. Пока старик возится с чаем… И тут он встретился взглядом с Макеевым. Пляжный сторож и тихий сводник Макеев опустил голову и выглядывал из-под косичек абажура, словно из конуры…
- Ты, Антон, мне хоть молду набей. Но после. А пелед длугом флонтовым не позоль. Плосу тебя. Больно ему будет. Не за то, что я всякий-эдакий. А за то, что обманул его.
Клямин сунул в карман пиджака бутылку и вышел из комнаты, бросив на прощание:
- Сними чужой халат. И надень свой вонючий пиджак. Понял?
- Холосо! - воскликнул Макеев.
В светлом проеме Клямин увидел спину хлопотавшего у плиты деда Николаева и осторожно, чтобы не привлечь его внимания, скользнул на площадку и, смягчая пальцами щелчок замка, прикрыл дверь.
На лестнице вовсю бушевали звуки скрипичного марша. Они то взбегали вверх по ступенькам, то скатывались вниз, обгоняя друг друга… Звуки словно смеялись над Кляминым и строили ему рожи. «Додик раздухарился». Клямин шарил по карманам в поисках ключа. Как назло, ключ был прижат бутылкой. Чтобы извлечь его, надо было освободить карман. Чем Клямин и занялся…
А когда бутылка наконец оказалась у него в руках, Клямин с удивлением обратил внимание на то, что стоит этажом ниже, у дверей квартиры Борисовских. Когда он успел спуститься - непонятно. Но перед ним была коричневая дверь с правильным ромбом медных шляпок. Из-за двери неистовым роем рвались звуки марша…
Клямин позвонил. Звуки тотчас оборвались. Но дверь не открывали…
«Скрипку, что ли, прячут?» Клямин позвонил вновь.
Теперь стояла полная тишина: ни звонка, ни скрипки. Мертвый дом! Клямин поддал коленом в пухлый дерматин и крикнул:
- Свои!
Не сразу, но дверь все же приоткрылась на половину длины цепочки. В светлой полоске появилась часть лица Додикиной бабушки, мадам Борисовской.
- Вы к нам? - спросила бабушка.
- Именно! - ответил Клямин, несколько смущенный ее строгим взглядом. - Кто-нибудь есть из старших? - добавил он.
- Из старших? - переспросила восьмидесятилетняя мадам Борисовская и крикнула в глубину квартиры: - Семен! Пришел человек сверху.
- Так впусти его! - крикнули в ответ. В прихожую, застегивая на пижаме пуговицы, вышел отец Додика.
Дверь перед Кляминым захлопнулась и через секунду распахнулась.
- Чем обязан? - поинтересовался Борисовский-отец, похожий лицом на усталую лошадь.
- Выпить хотите? - прямо спросил Клямин и для убедительности тряхнул бутылкой.
Мадам Борисовская сказала: «Ой!» - и спряталась за могучую фигуру сына.
- Не понял, - проговорил Борисовский.
«Все понял. Соображает, как меня отфутболить, стервец», - подумал Клямин и повторил:
- Есть предложение выпить-закусить. Хотите? Да или нет?
- Да! - сказал человек-лошадь и показал большие квадратные зубы. - Что у вас? О-о-о!.. Мне нельзя. Только шампанское. Печень, понимаете.
«Ну и люди, - вздохнул Клямин. - Наливка, шампанское» - и проговорил искусственно-бодрым тоном:
- Выберем территорию.
- Сема! - пискнула старуха. - Он выбьет тебе глаз.
- За кого вы меня держите, мадам? - искренне обиделся Клямин. - Вы видели хотя бы одного жильца, которому я выбил глаз? Конечно, я обещал, это верно. Но кому?! Я обещал жильцу Загоруйке, которому не нравится музыка вашего внука. И это справедливо, мадам. Может, со временем у подъезда нашего дома появится мемориальная доска и будет дежурить милиционер.
- У подъезда этого дома не появится, - обиделась старушка. - Что касается милиционера, мы это проверим через полчаса…
Но сын уже отодвигал маму в боковую комнату и прикрывал дверь.
- От такой мамаши можно прикуривать, - общительно проговорил Клямин. - Огонь!.. Так где нам веселиться? Здесь или там? - Он ткнул горлышком бутылки вверх.
- Здесь! - отрубил Борисовский-отец и пригласил Клямина в квартиру.
- Знаете, вы мне чем-то нравитесь, - сообщил Клямин.
- И вы мне, - солидарно подхватил Борисовский. - Извините, я в таком виде.
Он шел следом за Кляминым, восхищаясь вслух костюмом соседа.
- Давайте по-деловому: раз-два! Если нет закуски, я принесу, - бросил через плечо Клямин.
- Все есть. Куда нам спешить? Все куда-то спешат. А куда спешить нам? - туманно ответил хозяин квартиры.
Комната размером повторяла кляминскую гостиную, но была обставлена несколько скромнее. Старомодная мебель, на стене две картины, пейзаж. Фотографии родственников… Ширма, на которую натянута большая географическая карта.
- Садитесь сюда! - предложил хозяин и придвинул кресло.
Тут из-за ширмы выплыло застенчивое лицо Додика, тоже чем-то напоминающего лошадь. Но маленькую лошадь, скорее пони… Додик смущенно поздоровался, потупив черные, с поволокой, глаза.
«Мать, кажется, тоже похожа на лошадь. Их можно запрягать», - подумал Клямин и рассмеялся.
Борисовские приняли этот смех как сердечное расположение и тоже засмеялись.
- Додик! - сказал Клямин. - Твоя музыка меня преследует день и ночь. Я не скажу, что это плохо.
Молодой человек застенчиво улыбался. Тут в комнате появилась мадам Борисовская. Ее пухлые щечки напоминали яблочки, и вся она исходила гневом.
- Мальчик делает этюды, - громко ворчала она. - Сверху слетает сосед с бутылкой водки. Так будет с мальчика толк? Или нет?
Борисовский-отец обнял старушку за плечи:
- Мама, принеси нам грибочков и сама знаешь что. Гость в доме.
Клямин встал и галантно поклонился старой женщине. Еще никто не сердился на него, видя этот смиренный поклон.
- Послушай, Додик, - озаренно проговорил Клямин. - Вот ключи. Поднимись ко мне и играй. Так я буду слушать не сверху, а снизу.
Додик испытующе поглядывал на отца и на бабушку. Но ключ принять не решался.
- Зачем?! - воскликнул Семен Борисовский. - Он возьмет антракт! Додя, оставь скрипку, сядь почитай энциклопедию.
«Господи! - подумал Клямин. - Ему бы хорошую бабу на часок. Извели парня, фараоны». Впрочем, он промолчал, лишь хрустнул костяшками пальцев. Додик исчез за своей ширмой.
Мадам Борисовская вносила в комнату всякую снедь с жутким выражением в глазах. Словно она несла отраву…
- Я заранее знаю, чем это кончится, - ворчала старушка. Но мужчины уже сидели друг подле друга.
Семен Борисовский рассказывал о том, чем он занимается… Он был геохимик, изучал химический состав почвы. Изъездил всю страну с экспедициями, был и за рубежом. Теперь работает в Институте химии, заведует отделом.
- Химик, значит, - прервал его Клямин. - И можете узнать состав любого вещества?
- Могу, - вызывающе ответил Борисовский. - Любого! И жена моя химик. К сожалению, ее нет дома. Она посещает вечерние курсы английского языка.
- Удивительное время. Все учатся. Такая тяга к знаниям, - поделился Клямин своими наблюдениями. - Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что и мадам Борисовская учится.
- Я уже выучилась! - крикнула из коридора мадам. «Слушает, старая калоша», - подумал Клямин и огорчился:
хмель слабел, надо было наверстывать. Еще полчаса - и он окончательно потеряет кайф… Что за жизнь? Со своей же водкой - и нельзя нормально напиться. Ну и люди! А может быть, дерябнуть без приглашения? Нет. Еще действительно подумают, что босяк. Клямин поднялся и подошел к карте.
- Мне тоже довелось побывать кое-где, - произнес он, с трудом скрывая досаду.
- Где же вы были? - деликатно поинтересовался Борисовский.
- В Японии. В Мексике.
- И что там хорошего? В Мексике.
«Не верит». Клямин сложил руки на спине под пиджаком и стал похож на серую птицу с оттопыренным хвостом.
- Могу рассказать…
- А может, вначале примем? Для разгона, - перебил сосед.
Клямин испытующе посмотрел на него, сглотнул слюну, перевел взгляд на суетливую старушку, которая, видимо, только набирала темп.
- Нет, пожалуй, подождем. Мы ведь не в переулке. Успеем. Старушка подняла на сына черные глаза:
- Стыдись, Семен. Что о тебе скажут соседи? У тебя горит, ты не можешь чуточку подождать, пока сварится картошка?
- Сварится картошка? - сдерживая стон, переспросил Клямин и улыбнулся слабой улыбкой.
Додик добавил из-за ширмы:
- Правда, папа. Даже стыдно.
Семен Борисовский покорно развел руками.
- Так чем вам понравилась Мексика?
- Ну как?.. Например, в Мексике растет дерево, сок которого пьют вместо вина, - вяло проговорил Клямин. - Не помню, как называется. Сам пил.
- Агава, - подсказал из-за ширмы Додик.
- Мальчик читает энциклопедию, - пояснил Борисовский, словно извиняясь за бестактность сына.
- Больше там ничего нет интересного? - съязвила старушенция.
- Есть. Коррида. Бой быков. Могу рассказать, - накачивал себя Клямин.
- Садитесь за стол, - разрешила мадам Борисовская.
Это была семейная квартира, окутанная некой тайной. Попадая в такую квартиру, холостяки испытывают необъяснимое напряжение. Сердце тревожит чувство потери. При этом одни напускают на себя равнодушие, другие - цинизм. Но в какой-то миг в их глазах прорывается тоскливая зависть. Правда, в глазах тех, кто уже испытал все радости семейной жизни, такая зависть прорывается реже. Но Клямин был кадровым холостяком. И тем не менее в семейных домах он держался молодцом. Вот и сейчас… Клямин пил, закусывал, рассказывал о корриде. Для убедительности он выскакивал из-за стола и показывал, как шествуют матадоры и пикадоры, открывая парад квадрильи. Изображал ликование толпы и важного президента корриды… Когда он принялся изображать быка, Додик высунул из-за ширмы свое длинное лицо, делавшее его похожим на маленькую лошадку. Агатовые глаза его не скрывали изумления.
- Где плащ? Дайте мне красную тряпку! - требовал Клямин так громко, словно пытался перекричать сорокатысячную толпу на знаменитом стадионе в Мехико.
Мадам Борисовская предусмотрительно вцепилась сухими пальцами в скатерть.
- Артист! - говорила она, качая головой. - Это такой артист… Сема, ты сегодня можешь похоронить свою маму - я так не смеялась много лет.
Борисовский ходил за Кляминым и поднимал опрокинутые стулья. Он не знал, как себя держать: приходит сосед, пьет водку и ревет, как бык. Может, взять его за шиворот и выбросить ко всем чертям на площадку? В свое время Семен Борисовский один внес пианино на второй этаж. Но он был человек деликатный - химик, научный работник…
Клямин выдохся. Он плюхнулся в кресло, обвел семейство хмельным взглядом. Серый костюм измялся, на лацкане уже сидело жирное пятно, похожее на значок Осоавиахима, который носили когда-то на цепочке…
- Додик! - воскликнул Клямин. - Ты можешь ругаться матом? Или так всю жизнь и будешь страдать над скрипкой?
- Могу, - тихо признался Додик. Он органически не переносил вранья.
- Семен! Дайте мальчику водки, - воспрянул Клямин. Борисовский не знал, куда деть руки.
- Люди сидели спокойно. Смотрели передачу Райкина, - проговорила старушка тоном, в каком обычно вспоминают прекрасное прошлое. - Приходит буян, требует дать ребенку водки. Семен, или ты выбросишь нахала за дверь, или я за себя не ручаюсь. А ты знаешь свою маму… Жаль, нет Риты, она посмотрела бы на эти штуки с быками.
- Дайте Додику водки, - повторил Клямин и потянулся к столу за бутылкой. - Он настоящий парень. Я его познакомлю с такой девушкой… Додик, ты хочешь познакомиться с красивой девушкой?
Додик хотел, но молчал.
Борисовский мягко отобрал бутылку из рук соседа и спросил деликатно, чтобы не показаться грубияном:
- А кто эта девушка?
- Моя дочь! - крикнул Клямин и победно оглядел семейство.
Мадам Борисовская что-то произнесла на непонятном Клямину языке и добавила:
- Всю жизнь мы искали такого папу для нашей невестки.
- А что? - всерьез обиделся Клямин, прицеливаясь, во что бы запустить бутылкой.
Семен Борисовский точно определил его намерения. Он шагнул к Клямину, взял его за талию, прихватив руки, мягкие после изнурительной корриды, легко приподнял и вынес в прихожую. Мадам Борисовская распахнула дверь. Клямин почувствовал пинок в зад и очутился на площадке.
- Так мы расстанемся без «до свидания». - Мадам Борисовская хлопнула дверью и накинула на нее цепочку.
Клямин стоял в тишине. В вялом хмельном сознании просыпался стыд. Ему хотелось извиниться, и он принялся давить на кнопку звонка. Но дверь не открывали…
Перебирая руками по холодной стене, он приблизился к лестничному маршу и налег грудью на перила.
«Напился, болван, - корил себя Клямин. - Это ж надо. Стыдно-то как… Стыдно… Скорей бы добраться до квартиры…»
Ступеньки пропадали, прогибались или вдруг поднимались дыбом. Он почувствовал, что кто-то берет его под мышки. В кругах плавающего света он опознал длинное лицо Додика. Контуры его растекались, сливаясь с бурым тоном стены. Отдельно глаза, отдельно уши, нос.
- Я помогу вам. Обопритесь на меня, пожалуйста, - говорил Додик.
Так они добрались до площадки третьего этажа. К дверям квартиры Клямина был приставлен расписной деревянный поднос. Тот самый, с которым Клямин ввалился к старику Николаеву.
Клямин стукнул по нему ногой. Поднос загремел, точно лист фанеры.
- Все на меня обижаются, - хныкал Клямин. - Почему так, Додик? - Клямин шарил по карманам, разыскивая ключ. - Почему так, Додик?
- Просто вы немного выпили, - признался Додик. - Но это пройдет. Кто на вас обижается? Вы же сейчас как ребенок… Мне бабушка сказала: «Пойди пригляди за ним. Он может упасть в мусоропровод».
Клямин согласно кивнул. Ему было жаль себя.
- Мне, Додик, нехорошо. - Он еще раз всхлипнул. - Я завтра извинюсь перед вами. Возьму бутылку, приду извинюсь.
- Приходите, - ответил Додик. Он был воспитанный молодой человек, студент консерватории. - Но лучше не завтра. Это будет слишком часто, а у папы больное сердце.
Клямин понимающе кивнул, промямлил что-то насчет своих связей в аптекоуправлении.
- Он химик, да? Я вспомнил.
- Химик, - согласился Додик. - И мама - химик.
- Все химики… Слушай, Додя, я попрошу тебя об одной штуке. А?
Додик придерживал Клямина за плечи.
- Я тебе сейчас дам порошок. Если он химик, пусть узнает, что это за порошок. Сумеет?
- Думаю, сумеет. - Додик уже устал. - А что это за порошок?
- Хрен его знает. Тайна… Договорились? Да, Додик? Наконец ключ попал в скважину и сделал свое дело.
Ему снилось море. Он лежал на палубе какой-то квадратной лодки, и волна захлестывала его сверху. Или это был плот… Ему снился друг детства, шестилетний мальчик, погибший во время бомбежки. Мальчик в генеральской форме танцевал с прачкой из соседнего дома, прозванного «бильдингом». Прачка снимала меховую накидку и превращалась в Наталью. А Клямин играл на скрипке по нотам. Ноты держал Додик Борисовский в образе скаковой лошади с лентами вместо хвоста. Звуки скрипки были какие-то дикие, торопливые, резкие…
Клямин открыл глаза. Свет настольной лампы рисовал на стене изогнутые тени. Сознание крепло, возвращалось, стремительно отгоняя зыбкие остатки сна. И вот уже сон был начисто забыт. Резкие звуки дверного звонка наполняли комнату монотонным повтором…
Пришлось встать с дивана. Зеркало отражало унылую фигуру Клямина в мятом, скрученном костюме. Светлые волосы его стояли торчком, словно под воздействием магнитного поля. К тому же он был без туфель, в одних носках. Клямин вспомнил, как Додик стаскивал с него туфли. А пиджак Антон так и не отдал, заупрямился.
Он посмотрел на часы - половина первого. И, судя по всему, была ночь. Кого же это принесло? Может быть, соседи? Что он там у них натворил? Ах как все это некрасиво получилось…
Звонок не умолкал. Клямин сунул ноги в штиблеты и пошел открывать.
В элегантном укороченном плаще и клетчатом кепи стоял на пороге Виталий Гусаров, больше известный в кругу приятелей как Параграф. Увидя его, Клямин разом все вспомнил. Они же условились, что Параграф отвезет его в аэропорт, к самолету на Ставрополь.
Параграф вошел в квартиру. Вероятно, он рассчитывал увидеть следы дикой оргии. Но узрел лишь промятый диван…
- А я обычно сплю раздетым, - проговорил Параграф.
- Я тоже иногда, - негостеприимно ответил Клямин, давая понять, что лишние расспросы не доставят ему удовольствия.
Параграф сел в кресло, закинув ногу на ногу. Кепи он снял и положил на колено. Его белобрысые волосы держали ровный, покрытый лаком пробор.
- Вы обещали заехать в двенадцать. - Клямин и не заметил, как перешел на «вы». Но Параграф это заметил.
- Я и приехал ровно в двенадцать. Но у вас крепкий сон, Антон. Я звонил в аэропорт. Наш рейс задерживается на два часа. Вам повезло, успеете привести себя в порядок.
- Мне больше бы повезло, если бы вообще никуда не надо было лететь.
Параграф промолчал, тем самым подчеркивая, что в создавшейся ситуации Клямину некого винить, кроме самого себя.
- У вас не найдется чего-нибудь ободряющего? - сказал он чуть позже. - Впрочем, судя по всему, надежд мало, все в прошлом.
- Загляните в бар. Кое-что еще осталось. - Клямин поставил чайник и прошел в ванную комнату.
Действительно, он предстал перед Параграфом не в лучшем виде. Сняв костюм, Клямин повесил его на крючок…
Он слышал, как в гостиной стукнуло стекло бара, звякнули рюмки. Остальные звуки поглотил шум падающей воды. Когда Клямин вернулся, Параграф сидел в кресле, отведя в сторону вытянутую руку. Он держал голубую рюмку из литого чешского хрусталя. В ногах его стояла бутылка коньяка.
- Отличный коньяк, Антон. - Параграф поднес к губам рюмку и сделал маленький глоток. - Я не слишком тут похозяйничал?
- Нет. В самый раз, - отозвался Клямин, думая про себя, что подлец Параграф взял лучшую бутылку, которую он, Клямин, хранил для особого случая… - Послушайте, Виталий, вы сказали: «наш рейс». Я вас правильно понял?
- Надеюсь. - Параграф причмокивал, испытывая прелесть коньячного букета. - Мы летим вдвоем. Так решил хозяин. Слишком серьезная ситуация, Антон… Хозяин не может рисковать.
- Какая-то хреновина, - усмехнулся Клямин, сдерживая досаду. - Прилететь, улететь…
- Дай бог. Я хочу надеяться, что именно тем все и закончится.
«Что они имеют в виду? - подумал Клямин. - Что их так пугает?»
- Хотите кофе? - Он повел головой в сторону кухни. Параграф вытянул себя из кресла, прихватил бутылку и направился следом за Кляминым. Кепи он сунул в карман плаща…
Кухня с ее цветным кафелем, югославской универсальной установкой и светильниками выглядела опрятной.
- Холостая жизнь вам не в тягость, - заметил Параграф. Он придвинул к столу табурет и сел, откинув подол плаща.
- А вы женаты? - уклончиво проговорил Клямин.
- Женат. Двадцать лет как женат, - охотно отозвался Параграф.
- О… Награда ищет героя.
- Точно, - поддержал Параграф. - Редкость в наше время.
Клямин поставил на стол две чашки, масло, банку с растворимым кофе, положил соленые палочки, нож. Он поднес к чашкам чайник, наклонил, придерживая пальцем крышку.
- Понимаете, Антон, - продолжал Параграф, - в нашей семье никогда никто не разводился. Ни деды, ни дядья с тетками. Мой отец прожил с матерью сорок пять лет. Всякое между ними было, но семью блюли. Отец был человек высоконравственный, прокурор. Сами понимаете - все на виду… К тому же я люблю свою жену.
- И ни разу ей не изменили, - съязвил Клямин.
- Наносите запрещенные удары. Мы недостаточно с вами близки. - Параграф улыбнулся, сужая и без того узкие, словно у сонной кошки, глаза.
- Да. Мы недостаточно знакомы, - согласился Клямин, размешивая ложечкой кофе. - Однажды я вас встретил случайно. Во дворе дома, в котором жил мой приятель… Ужасная история: он вывалился из окна, упал с девятого этажа.
Параграф спокойно смотрел на Клямина, лишь пальцы его побелели, сильнее сжимая ручку чашки.
- Никаких случайностей, - помедлив, заговорил Параграф. - Я живу в том доме. Ужасная история. Я хорошо знал Михаила. Обращался к нему за помощью - он был отличный кузовщик… Кстати, это я его и познакомил с Серафимом Куприяновичем. А Михаил сосватал вас. - Параграф хлебнул кофе, взял соленую палочку, обмакнул ее в масло и с хрустом надкусил здоровыми выпуклыми зубами. - Я живу в том доме. Ужасная история. - повторил он. - Я шел на работу, и вдруг…
Клямин кивнул, обхватил чашку обеими ладонями, уперся локтями в стол и поднес чашку ко рту.
- Так и не выяснили причину гибели? - спросил он, прежде чем сделать глоток. - Что говорят в юридических кругах?
- Самоубийство, - ответил Параграф. - Напился, шагнул в окно… Впрочем, я давно не вращаюсь в юридических кругах. Проштрафился. Но это дело прошлое.
Сделав глоток кофе, Клямин снова покивал головой. Мол, у каждой сошки свои сережки, и чужой нос совать нечего. Он никак не мог понять Параграфа. С одной стороны, вроде мужик как мужик, только белобрысый очень. С другой - загадка, не мог с ним Клямин расслабиться. Такое впечатление, что сжимает его Параграф, не отпускает…
- Те м не менее вы, Виталий, знаете обо мне больше, чем я о вас. - Клямин притворился наивно-удивленным. - Так мне кажется.
Он понимал, что надо отвлечь внимание Параграфа от той истории, которая случилась во дворе кооперативного дома…
- Может быть, и больше, - дружески улыбнулся в ответ Параграф. - Вы мне симпатичны, Антон. Не знаю чем, но вы мне симпатичны… И я хочу вам сделать, как говорят, замечание из жизни. - В голосе Параграфа прозвучал коренной южноморский говорок. - Не будем держать друг друга за дурака… Вы, Антон, работаете на серьезную организацию. Хотите вы этого или нет. Так сложилась ваша судьба. И моя, кстати.
- Организация? Ха… Я имею дело с Серафимом.
- Серафим - это только кончик организации… Вы меня понимаете?
- Скажем! - Клямин не стал упрямиться, чтобы не дать Параграфу перевести дыхание. Мало ли, вдруг тот раздумает вести этот разговор.
- И вы, Антон, допускаете, простите за грубость, некоторое легкомыслие… Например, история с аварией автомобиля… И вообще, Антон, вы ведете себя… Словом, Серафим иногда бывает вами недоволен. Мне так кажется.
Параграф отодвинул чашку и встал. Пора было ехать в аэропорт. Он вежливо поблагодарил Клямина за кофе и принялся застегивать свой модный плащ, из кармана которого утиным клювом торчал козырек клетчатого кепи.
