2
Наталья разглядывала себя в ночном вагонном окне. Темное стекло скрадывает цвет глаз. Узкий, короткий нос с резкими высокими крыльями. Верхняя губа приоткрывает ровные зубы. Подбородок мягкий, с родинкой на изгибе. Покатые узкие плечи. И волосы… Волосы у нее были какого-то странного цвета - бледно-желтые, с медным отливом. Они тяжело стекали с маленькой головы и, коснувшись щеки, падали на грудь, на темную спортивную блузу. Одна нога ее была напряжена, вторая, согнутая в коленке, упиралась в вагонную переборку…
Каждый, кто продирался узким коридором, старался обойти Наталью. Если в этот момент вагон раскачивало, люди конфузливо извинялись - не подумала бы девушка, что к ней прикасаются намеренно. Она магнитом притягивала внимание всех, кто, покинув душное купе, торчал в коридоре… Наталью не тяготило назойливое внимание: она с детства принимала это как должное. И в школе, и в музыкальном училище, и в балетных классах, которые ей так и не удалось закончить: в шестнадцать лет она повредила ногу. Когда болезнь прошла, Наталье почему-то расхотелось учиться танцам.
Закончив десятилетку, она решила поступить в медицинский институт, но провалила химию, а на следующий год не прошла по конкурсу. Устроилась работать секретарем в Управление железных дорог. Вскоре ушла. Неожиданно для матери научилась вязать. Поначалу для себя, для знакомых. Потом стала подрабатывать вязанием. От заказчиков отбоя не было. Некоторых из них она отправляла к своей лучшей подруге Томке. Кроме матери, Тамара была единственным человеком, к которому тянулась ее душа. Познакомились они на вступительных экзаменах в медицинский.
Красивые женщины нередко остаются одинокими - их боятся, они кажутся неприступными, уготованными для более блестящей судьбы. Молодые люди, из тех, кто был старше Натальи, как-то робели перед ней. Ровесники вели себя иначе. Их не настораживала внешность Натальи. После решительного отказа некоторые из них обижались и мстили ей мерзкими сплетнями. Но Наталья, в противоположность матери, относилась к несправедливой молве легко. Лишь иногда что-то резкое появлялось в ее глазах, походке. Мать это замечала и еще настойчивее пыталась познакомить ее с кем-нибудь из достойных. Но все ее кандидатуры Наталья отвергала…
- Так и останешься старой девой, - ворчала мать.
- Старой буду, но девой никогда, - дерзила Наталья. - Ну что ты, мама! Вся жизнь впереди.
- А чай? - спросила проводница.
- Спасибо. Не хочется. - Наталья продолжала вглядываться в черное стекло. Стоило ей отстраниться, как глянец стекла проявлял все, что происходило за ее спиной, в купе.
Женщина, занимавшая нижнюю полку, и ее сын, десятилетний мальчик, сидели рядышком. На расстеленной газете перед ними лежали целлофановые пакеты. Соленые огурцы, котлеты, сыр, колбаса…
- Ешь! - требовала женщина.
- Я не успеваю, - стеснялся мальчик.
Женщина развернула новый пакет, понюхала, вздохнула, жалобно взглянула на соседа, сидевшего у самых дверей купе. Тот держал на коленях сверток, ждал, когда освободится столик.
- Со своим не справиться, надавали. - На туповатом лице мужчины темнели сонные глаза. - Девушке предложите. - Он кивнул на стоящую спиной к ним Наталью.
- Предлагала. Не хочет. Все стоит и стоит. - Женщина наклонилась к пассажиру и что-то зашептала.
Сонные глаза пассажира прояснились, он выпятил губы в знак искреннего сочувствия…
- Я, значит, притулилась рядом, - продолжала женщина. - Жду, когда муж корзину с продуктами донесет… Слышу, она и говорит матери: «Ненавижу, ненавижу… И никогда не вернусь обратно. Лучше газом отравлюсь…» Вот как!
Пассажир перевел взгляд на Наталью.
- Может, у меня возьмет? - произнес он шепотом.
Наталья обернулась, встала в дверях, опершись сложенными в локтях руками о косяки. Спортивная блуза задралась, обнажая смуглый впалый живот.
- Я спать сейчас лягу, - произнесла она так, словно купе занимали близкие ей люди. - Вот так… А завтра, пожалуй, что-нибудь съем, если не передумаете…
- Хох! - всплеснула руками женщина. - У меня тоже одна знакомая голодала. Говорила: «Хочу в игольное ушко пролезть». Пролезла! Да там и осталась. Даже хоронить было нечего.
Пассажир засмеялся странным, скачущим смехом. Он старался не смотреть на смуглый Натальин живот. Но справиться ему было нелегко… Женщина перехватила его взгляд и со значением сжала узкие губы. Пассажир это почувствовал и смущенно кашлянул.
Наталья легко закинула себя на полку. Повозилась какое-то время, устраиваясь поудобнее, и улеглась на грудь, упершись подбородком в подушку…
Внизу еще продолжалась тесная купейная суета, раздавались какие-то слова… Попутчики обращались к Наталье с какими-то пустяками - не дует ли, не боится ли она свалиться с полки. Мужчина предложил поменяться местами. Наталья отказалась…
Постепенно все успокоились.
Пассажир отправился в тамбур курить и закрыл за собой дверь купе.
- Не накидывай клямочку, - приказала женщина мальчику. - Еще вернется этот папиросник. - Она выключила свет.
Поезд шел торопливо, громыхая на стыках. Вначале двойным постукиванием и тут же одиночным. В строгой последовательности. Наталья всем телом слушала этот убаюкивающий перестук…
Оконное стекло приглаживало пейзаж, залитый лунным светом. Отдаленные холмы, домики, дорожные столбы словно протягивались на плотной бесконечной ленте. Временами стекло вздрагивало - разрывая воздух, проносился встречный состав. Наталья жмурилась, дожидаясь спокойного родного перестука…
Она чувствовала уже приближение сна, когда купе на мгновение озарилось тусклым коридорным светом - вернулся пассажир. Он постоял немного в темноте и принялся шуршать бельем, осторожно, словно мышь. Наталья щекой почувствовала его дыхание.
- Девушка, - едва слышно произнес пассажир, - вы спите?
- Ну, - сонно отозвалась Наталья.
- Вы б легли головой к дверям. Вам надует.
Наталья молчала.
Сон пропал. Оставалась одна ночь прежней жизни. Завтра должно что-то измениться. Ей стало страшно. Что вносит в душу успокоение? Сознание того, что впереди есть еще время. Вчера оставались целые сутки, а сейчас всего лишь несколько часов…
По оконному стеклу хлестали огни встречных поездов. Густели и вскоре блекли, пропадая, словно уплывающие медузы, станционные фонари…