Перевестись на фронт в какой-нибудь корпусной отряд Татьяна решила твердо. Но ей казалось, что для этого нужно будет проявить необычайную энергию, преодолеть бесчисленные препятствия. Она про себя лихорадочно убеждала каких-то непоколебимых генералов и главврачей, во сне получала совсем особенные разрешения и даже убегала, как в американском фильме, от преследователей, отчего металась и не давала спать Зое.

— Что ты мечешься? Что ты нервничаешь? — успокаивала ее Зоя. — Ну, хочешь к своему Андрею — поедем. Как сделать? Вот тоже дела! Раз-раз — и поехали, — дружески брюзжала она, укрывая Татьяну куцым лазаретным одеялом. — Пойду к папашке, напою ему с три короба, и отпустит. А потом мы полетим на ковре-самолете к твоему добру молодцу.

Энергичная, всегда веселая девушка одна поддерживала теперь растерявшуюся от неудач Татьяну.

— Разве и ты поедешь? — спрашивала Татьяна подругу.

— Конечно, поеду. Мне вся земля как мухе арбуз. Куда хочешь, туда и ползи — все прямо выходит. А без меня ты на вокзале потеряешься. Придется тебя через полицию искать.

Все оказалось гораздо проще, чем предполагала Татьяна. Старший врач сразу согласился отпустить обеих в распоряжение санчасти штаба Западного фронта.

— Незаконное делаю, — сказал он, подняв глаза над оправой очков. — За такую бумажку взгреть могут. Начальник захудалого госпиталишки пишет отношение начальнику санчасти фронта… не по инстанции! Р-р-революция! Но мне наплевать. Несет вас ветер туда, ну и пусть. Только зря все-таки не фигуряйте этим документом. — Он пренебрежительно пошелестел четвертушкой бумаги. — Это так, на случай. А вообще старайтесь в обход, женскими путями. Война вас всякому научит. Ну, а влипнете — тоже не беда. Под ранец вас не поставят, в крайности нелестный эпитет заработаете. Стерпите и ищите более вежливых.

— Деловой старикан, — уже в коридоре сказала Зоя. — Философ. А ручки целовать, когда никого нет, любит…

До Минска доехали благополучно. В санчасти, не заходя ни в чей кабинет, они сели на скамье в коридоре, и Зоя стала бессовестно стрелять глазами, осчастливливая своим вниманием главным образом тех военных врачей, которые, суетливо пробегая из двери в дверь, обнаруживали свою принадлежность к фронтовому управлению.

— До каких же пор мы будем здесь сидеть? — Нервничала Татьяна. — Люди уже замечают, что мы сидим без дела. Еще подумают…

— Думать никому не воспрещено. А что же, прикажешь пойти в кабинет к начальнику, чтобы тот послал обратно или загнал в Томск или Бийск? Благодарю покорно! Погоди, вот опять он. Кажется, дело верное. — Она встала и пошла навстречу невысокому молодому врачу с близорукими прищуренными глазами, который уже несколько раз проходил мимо с пачками бумаг в руке.

— Простите. Вы не знаете, к кому нам надо обратиться, чтобы получить направление в какой-нибудь фронтовой отряд?

Доктор остановился. Теперь он близко видел большие черные, откровенно лукавые и притягивающие глаза Зои. Значит, он не ошибся — девушки обе хороши, и черненькая, и блондинка. Он выставил ногу вперед, как будто раздумывая, а затем лениво двинулся с Зоей к скамье, на которой сидела Татьяна.

— А вы откуда же к нам пожаловали? — спросил он Зою.

— Мы из тыла.

— Кто же вас направил?

— Сами мы направились, — попробовала пошутить Зоя.

— Сами? — покачал головою доктор. — Напрасно. Теперь у нас строго. А куда бы вы хотели? Где-нибудь в Минске?

— Нет, поближе к фронту.

— Сложнее, — сказал доктор и сел рядом с Татьяной.

— Моя подруга, — поторопилась Зоя.

— Я очень рад. Знаете, вы лучше ни к кому пока не ходите. Все это надо обсудить. Если пойдете прямо к начальству, боюсь, все выйдет не по-вашему. В лучшем случае пошлют вас в большой госпиталь в Молодечно или Полочаны.

— Вот и хорошо! — встрепенулась Татьяна.

— Я думаю, что нехорошо. — Доктор многозначительно приподнял голосом «не»… — Это не то, что вам нужно.

— А вы уже знаете, что нам нужно? — спросила Зоя, положив на рукав доктора два пальца.

Доктор поглядел оценивающим взором на руку девушки и сказал:

— Оставайтесь пока в Минске. Устрою.

— Нет, нет, — поспешила Татьяна.

— А куда бы вы хотели, мадемуазель? — спросил доктор, обращаясь к Татьяне.

— Я бы хотела в Двадцать четвертый корпус. Там есть отряд или госпиталь?

— Вероятно. Вот что, — сказал он, беря дружески за руку Зою. — Давайте поговорим не здесь. Может быть, я вам все устрою. Против собора есть кафе. Собор знаете, на главной улице? Заходите через полчаса туда. Я покончу с делами и приду тоже. Что-нибудь придумаем, — весело сказал он, вставая. — Значит, идет?

— Дело в шляпе, — сказала Зоя. — Только надо это все проверить.

Она отправилась к вахтеру, сидевшему у выходной двери, и через несколько минут вернулась с хорошими вестями. Доктор был начальником отдела и, следовательно, «мог все устроить».

В кафе доктор учинил девушкам основательный допрос и, со своей стороны, сообщил, что, по наведенным справкам, при 24-м корпусе состоит отряд княжны К. Отряд во всех отношениях замечательный, привилегированный, но попасть туда нелегко. С княжной в штабе считаются и без ее согласия в отряд никого не посылают. Направление, то есть бумажку, устроить он может, но как быть дальше — не знает. Есть два пути: можно запросить княжну и можно поехать прямо к ней и хлопотать на месте.

— Ой, ждать, дорогой, нам никак невозможно, — сказала Зоя. — Где же мы жить будем?

— Вы что, прямо с вокзала? А где же вы переночуете сегодня?

— А мы хотели с поезда на поезд, — не мигнув глазом, отвечала Зоя. Но Татьяна смотрела встревоженно. Доктор понял.

— Хотели… С поезда на поезд никак не выйдет. Ведь сегодня уже не собрать подписи. Да и печать у начальника канцелярии. Он уже ушел.

— Но неужели здесь нет гостиницы?

— Захотели! — засвистал доктор. — Генералу не достать номер, не то что простому смертному.

Татьяну начало лихорадить.

— Н-да, — промычал себе под нос доктор. — Придется вас приютить.

— Мы как-нибудь устроимся. Пожалуйста, не беспокойтесь…

— Интересно, как это вы устроитесь, — сказал доктор. Он даже откинулся в кресле, сознавая всю силу своей позиции.

— Напрасно думаете, что мы так уж беззащитны, — на этот раз презрительно заметила Зоя, и ее уверенность несколько успокоила Татьяну. — Наверное, в городе есть общежитие сестер милосердия.

— Конечно! — вспыхнула радостно Татьяна.

— Есть, и не одно. И во всех — как сельдей в бочке, — не сдавался доктор.

— Все равно. Не выгонят же нас на улицу. А потом на вокзале есть пункт Пуришкевича.

Татьяне уже казалось, что возможностям нет конца. Доктор, прищурив глаза, покачивался на стуле.

— Бросьте вы все эти затеи. Я живу вдвоем с товарищем. Мы оба уйдем, а вы у нас переночуете.

— А где же вы сами будете ночевать? — спросила Татьяна.

— Найдем. Здесь приятелей много.

— Мы поищем общежитие и зайдем на пункт. А если уж нигде ничего, то придем к вам, — решила Зоя.

— Ну и прекрасно. Я ведь убежден, что вернетесь. Жаль ваши ножки. — Он посмотрел под стол. Обе девушки подобрали под стул пыльные туфли. — Видимо, без испытания не заснуть вам на докторских кроватях. А живем мы здесь рядом, в переулке. — Он вынул записную книжку и карандаш. — Вот вам адрес и фамилия.

Общежитий оказалось несколько в разных концах города. Все были перенаселены, и всюду принимали только «своих». На пункте функционировали две большие палатки. На койки уже установилась очередь. За столами, рядом с кроватями, на которых храпели проезжие, поили чаем, кормили сухой колбасой. Отдельной палатки для женщин не было. На койках одеяла дыбились над мертвецки усталыми телами. Стоял сырой дух от снятых сапог.

Сестры устало посматривали на койки. Офицеры отходили, отворачивались, чтобы не пришлось уступить койку или место за столом.

Докторская комната с кушеткой и кроватью становилась все привлекательнее в сравнении с гомерической теснотой этого прифронтового города.

К переулку шли быстро, пробегали по-воскресному людные улицы, на которых фланирующие офицеры нестеснительно, как в побежденной стране, заглядывали под шляпки женщин, заговаривали с гуляющими сестрами. В переулке же шли медленно, оглядываясь, и, если бы не Зоя, Татьяна так и не постучалась бы в дверь одноэтажного домика.

В окно рядом с парадной мгновенно выглянул доктор и, крикнув: «Я сейчас!» — сбежал открывать дверь.

Комната была темная от спущенных соломенных штор, пыльная и запущенная. Только что поднявшийся с кушетки человек наскоро убирал в шкаф подушку и одновременно левой рукой приводил в порядок взволнованную и непокорную шевелюру.

Татьяна застыла на пороге. Они согнали с постели отдыхающего человека. Нет, лучше было бы заночевать на бульваре или пересидеть ночь на вокзале. Боже мой, вокзал! Как она не подумала об этом!

— Пожалуйте, пожалуйте! — размахивал руками посреди комнаты доктор. — Очень вам рады. Ждали. Удивлялись, как много времени вам понадобилось, чтобы убедиться в негостеприимности нашего Минска.

— Мы могли бы на вокзале, — робко вставила Татьяна.

Высокий черноволосый запер шкаф и подошел к ней.

— Дайте ваш чемоданчик, — сказал он как-то необыкновенно просто и тихо. — Какой там вокзал. Там не повернуться. И грязь, насекомые. Я иду сегодня на ночное дежурство, а Сергея устроим у соседей. Хозяев мы предупредили. Они даже предлагают вам свое белье. У нас как-то сейчас все в стирке… Да и вообще не густо. А сейчас будем пить чай.

Он отвел Татьяну к кушетке и скрылся в коридоре. Доктор последовал за ним. В комнату вошла рыхлая женщина в капоте, сама представилась сестрам, посочувствовала и показала умывальник. От женской приветливой распорядительности стало уютно и просто.

Доктор прибежал с пачкой печенья, из чемодана достал бутылку вина. Он кружился вокруг стола, как бабочка у застекленного фонаря, и нельзя было не видеть, что он рад гостям и собственному радушию.

Татьяна рассматривала «Аргус», а Зоя, покончив с туалетом, который проделала тут же перед тусклым зеркальцем в прозаической черной рамке, стала помогать доктору.

Чай пили дружно и весело. За стеной низко рокотала и плакала бандура. За потемневшим окном кто-то проносил томительные вздохи, раздавалось ленивое шарканье праздных подошв по кирпичам тротуаров. Керосиновая лампа в комнате была охвачена раскрывающимся кверху тюльпаном розового абажура. А высокий черный сидел на кушетке рядом с Татьяной, глядел на нее внимательно, изредка вмешиваясь в разговор спокойными, округленными фразами. Татьяне казалось, что этому простому, уравновешенному человеку все кругом так ясно, как никогда не будет ясно ей самой. Вдруг захотелось проникнуть в его мысли и настроения. Пользуясь тем, что Зоя вела шутливый, чуть-чуть скользкий разговор с Сергеем Владимировичем, Татьяна незаметно для себя стала рассказывать черному о себе, о Горбатове, о литовском госпитале, об аресте Тарасия Мироновича.

— Страшная у нас страна, Татьяна Николаевна. Грубая, бесправная. Раздавить человека — это в два счета могут… Как таракана…

— А ведь это правда, — сказала девушка и подумала: «Как я этого до сих пор не замечала?»

Собеседник ее оживился и тоже стал рассказывать Татьяне о Минске, о Казани, откуда он был родом, где кончил университет, и когда ему нужно было уходить на дежурство, Татьяна уже чувствовала себя с ним просто и ей жаль было, что он уходит. Она не в силах была поддерживать веселый щебет-разговор Зои и врача и едва не вздремнула, прикинувшись щекой к ковровой подушке.

— Ну, надо вас укладывать, — с сожалением сказал Сергей Владимирович.

— Я только на полчаса прилягу. А вы разговаривайте, — сказала Татьяна.

Она легла на койку, сняв туфли. Сергей Владимирович закрыл лампу газетой, и Татьяна сейчас же заснула в тени.

Она не видела, как доктор, пройдя на цыпочках, совсем погасил лампу, как уже совсем утром, стараясь не шуметь, уходил он, оставив Зою усталую, измученную и дорогой и докторской ненасытной любовью.

Наутро Татьяна прикрыла разбросавшуюся в тяжелом сне подругу и села у окна, дожидаясь, когда проснется весь дом.

По камням улицы прогрохотала лихая солдатская телега, и Зоя подняла голову, кого-то отыскивая около себя полузакрытыми, сонными глазами.

— А где же Сергей? — сказала она, сначала не замечая Татьяну. — Ты разве уже встала?

Она приподнялась над подушкой.

— Неужели поздно? Не выспалась я…

— Ты поздно легла?

— Светло было. — Она подумала и спросила: — А тебе черноволосый понравился?

— Да, он славный.

— Он так к тебе пристроился. Я уж думала — и он останется… Я бы на твоем месте его не пустила. Пусть лучше бы Сергей шел дежурить.

Татьяна недоуменно смотрела на подругу:

— Как ты можешь так?

— А вот такая и есть. Другой не буду! — Она сердито, не сходя с кушетки, принялась расчесывать гребнем волосы.

К вечеру у девушек на руках было направление и частное письмо к Розалии Семеновне, старшему врачу отряда.

— Не сказано, что все это подействует, — размышлял вслух Сергей Владимирович, — но больше я не в силах ничего сделать. Как княжне взглянется.

Черноволосый — Татьяна так никогда и не узнала его имени — принес на вокзал цветы и смотрел долго вслед уходящему, переполненному солдатами составу. Сергей Владимирович лихо крутил ус и поглядывал на девушек с высоты своей легкой победы.

— Боюсь я этой княжны, — твердила в вагоне Зоя. — Разгадает, шельма. Ты уж в отряде веди дело одна. Я молчу.

Розалия Семеновна усадила девушек в кресла и в разговоре по пустякам ловко выспрашивала о том, откуда они, кто их родители, какое образование получили.

Татьяна едва скрыла свое удивление, услышав, что Зоя — дочь полтавского помещика из-под Лубен, что она пробыла два года на высших женских курсах в Киеве…

Розалия Семеновна куда-то удалилась. Через комнату проходили высокие, необыкновенно строгие, красивые на подбор сестры, быстрыми взорами пробегали по лицам девушек и исчезали. Вернувшись, Розалия Семеновна сказала, что вакансия в отряде имеется только одна, но, чтобы не разлучить подруг, она оставит обеих. Вскоре уедет сестра Недзельская, и тогда, если не будет препятствий, можно будет зачислить обеих.

— Вас мы зачислим сейчас, — сказала она Татьяне. — А вас, — повернулась она к Зое, — через несколько дней. Княжна уже дала свое согласие, — добавила она, когда девушки встали и принялись благодарить ее.

Еще чемоданы не были развязаны, когда Зоя уже обежала парк, побывала на берегу реки, определила температуру бурлившей воды и успела познакомиться с поваром и кастеляншей. Сестер она избегала. При слове «княжна» у нее билось сердце.

Татьяна вышла из комнаты только к вечеру. Княжна одобрительно осмотрела ее, опустила лорнет, и сестры все сразу заулыбались Татьяне.

Зоя притихла, и только блестящие глаза выдавали ее истинный темперамент.

Была суббота, и вечером все собирались в гостиной. Приезжали какие-то штабные офицеры, в одиннадцать разошлись, и в комнате Зоя заявила торжественно:

— Ну, теперь нас не выгонят!..

— Блондинка очаровательна, — сказала Розалия Семеновна княжне.

— Я знаю, вашему вкусу можно довериться всегда, — любезно улыбнулась княжна. — А эта другая мне еще неясна. В общем, я думаю, мы не сделали ошибки, приняв обеих. Я ведь так боюсь, чтоб к нам не попала какая-нибудь… — Она хотела сказать: мещанка, но раздумала. — Какая-нибудь неподходящая особа.