ЗАВЕЩАНИЕ ЕГОРА АДАБАША
— Алешенька, вас приглашает к себе генерал, — секретарь генерала Туршатова Женя иначе как Алешенькой нового сотрудника управления лейтенанта Черкаса и не звала. Вначале Алексей возмущался, но в конце концов смирился, тем более что Женя уже в первые дни работы Алексея в управлении взяла его под свое покровительство, объясняя это просто: молоденький, неопытный, только что из университета.
— Иду, Эжени, — Черкас в отместку шутливо звал ее на этакий иностранный манер.
Кабинет начальника управления располагался на третьем этаже. Алексей легко, через две-три ступеньки взбежал по широкой лестнице.
— Разрешите, товарищ генерал?
— Входите, лейтенант.
У широкого стола в одном из двух кресел сидел майор Устиян. Туршатов жестом показал Алексею на свободное:
— Садитесь.
Туршатов был в штатском костюме и выглядел, вопреки расхожему мнению о людях своей профессии и такого высокого звания, не усталым и озабоченным, а энергичным, казавшимся гораздо моложе своих лет.
— Как вам работается, лейтенант? — поинтересовался Туршатов.
— Хорошо работается, товарищ генерал, — вскочил Алексей.
— Можете сидеть, — разрешил Туршатов, — и обращаться ко мне проще: Григорий Петрович.
— Слушаю, товарищ генерал… Виноват, Григорий Петрович.
Сесть он не решался, и Туршатов вновь указал на кресло:
— Да вы садитесь, в ногах, как говорится, правды нет.
— Слушаюсь, товарищ генерал, — автоматически ответил Алексей.
Туршатов и Устиян улыбнулись, а Алексей смутился. Еще решат, мелькнула мысль, что вот, без году неделя в управлении, а уже тянусь, стараюсь произвести впечатление. Но он признался себе, что ему нравится обращаться к своим начальникам именно так, по-военному: товарищ майор… товарищ генерал…
— По какому вопросу вы просили принять вас, товарищ Черкас? — спросил генерал.
Алексей знал, что Туршатов не любит пустых разговоров, требует, чтобы ему предельно кратко излагали суть, а выводы предпочитал делать сам.
— По личному.
Ведь вопрос и в самом деле личный — так считал Алексей.
— Майор Устиян в курсе ваших проблем? — поинтересовался Туршатов. — Его присутствие вас… не смущает?
Алексей ожидал такого вопроса:
— С Никитой Владимировичем я советовался. Именно он порекомендовал написать вам рапорт.
— Понятно, — Туршатов одобрительно кивнул. Он не поощрял обращение сотрудников к руководителям управления, минуя непосредственных начальников.
— Так что же вас волнует, лейтенант?
— Сколько у меня есть времени? — храбро спросил Черкас, преодолевая смущение, чувствуя, что именно сейчас, в эти минуты, будет решаться та проблема, которая занимала его уже несколько лет, а в последние месяцы породила сомнения и колебания: имеет ли он право ею вообще заниматься без ущерба для своих служебных обязанностей. Еще вчера был студентом, а сейчас — лейтенант, сотрудник областного управления государственной безопасности… Совсем недавно он мог поступать, как считал нужным, если ошибался — особого вреда другим людям это не причиняло. Сегодня же он обязан каждый свой шаг оценивать с точки зрения того, насколько он соответствует званию офицера госбезопасности, вписывается в строгие рамки служебной дисциплины и этики.
— Ровно столько, — ответил ему Туршатов, — сколько требуется для вашего… личного вопроса.
У генерала была своя манера беседовать с сотрудниками, он никогда не повышал голос, лишь концевые слова отделял от всей фразы паузой, словно давая возможность собеседнику лучше уловить смысл услышанного.
Алексей был на приеме у Туршатова второй раз. Генерал беседовал с ним, когда он начинал свою работу здесь. Разговор тогда состоялся короткий, длился минут пятнадцать. Туршатов, очевидно, уже составил по документам и отзывам кадровиков мнение о нем, он лишь спросил:
— Все продумали? Учтите, работа у нас особая, далеко не каждому по плечу… да и по сердцу. Иной молодой человек представляет ее как сплошные приключения. А мы ведь… работаем, — генерал произнес последнее слово крайне серьезно, словно желая подчеркнуть, что приключения и работа — вещи совершенно разные, они словно бы существуют, не пересекаясь, в разных горизонтах человеческого бытия.
— Мне кажется, — ответил Алексей, — что приключения, как и интересную работу, жизнь дарит нечасто.
— Философ… — чуть-чуть улыбнулся генерал. — Это неплохо, относиться ко всему чуточку созерцательно.
И вот он снова в этом просторном кабинете. Туршатов предложил:
— Излагайте свой вопрос, лейтенант.
— Вчера я получил письмо из Федеративной Республики Германии от своего знакомого по студенческим годам Ганса Каплера. Естественно, — опередил вопрос генерала Черкас, — он не знает, где я сейчас работаю. Когда мы впервые с ним встретились, я был на пятом, выпускном курсе юридического факультета и как заместитель секретаря комитета комсомола сопровождал делегацию студентов из ФРГ, которая посетила наш университет.
Фраза получилась длинной, и Алексей перевел дыхание. Он опасался, что генерал сейчас перебьет его, остановит, скажет что-нибудь вроде: «Разбирайтесь вместе с майором Устияном». Но Туршатов не удивился, он продолжал слушать с доброжелательным вниманием.
— Так вот, это письмо — всего лишь один эпизод в той сложной, запутанной, драматической истории, которая касается меня лично.
— Не слишком ли много эмоций, лейтенант? — поинтересовался Туршатов.
— Нет, товарищ генерал. Сейчас вы поймете, почему я говорю об этом с волнением. Эта история воспринималась мною вначале, когда мне ее рассказала мама, как семейная легенда. Однако у легенды этой есть драматический пролог, но пока нет конца.
…Осенью 1941-го область была оккупирована гитлеровцами. Вначале они присматривались, расстреливали, так сказать, «избирательно», потом начали действовать зондеркоманды, уничтожать людей стали сотнями и тысячами.
Гайер появился в этих местах через несколько месяцев после оккупации. А потом словно из преисподней вынырнул и Ангел смерти.
В 1942 году отряд гитлеровских карателей, которым командовал эсэсовский майор по кличке Коршун, истребил всех моих близких и дальних родственников. Место расстрела до сих пор неизвестно, ходили слухи, что каратели пригнали их к противотанковому рву. Тогда в живых из нашего рода остались только двое: моя мама и ее старший брат Егор Адабаш. Да-да, — объяснил он, заметив, что генерал чуть удивленно приподнял бровь, — девичья фамилия моей мамы — Адабаш, эту же фамилию носили почти все наши родственники, и село, в котором они жили, тоже называлось по нашему роду: Адабаши… Дядя Егор дошел до Берлина. В последние дни войны в каком-то предместье Берлина был ранен, после выздоровления снова служил, погиб в августе сорок пятого в Маньчжурии…
— На сопках Маньчжурии… — с приметной грустью произнес Туршатов и попросил Алексея объяснить, какое отношение имеет письмо из ФРГ к тому, что случилось много лет назад, с людьми другого поколения.
Алексей, стараясь быть предельно точным, не упустить важные детали, но и не утонуть в словах, рассказал все, что ему удалось установить. Он по памяти процитировал письма Ирмы Раабе, датированные сорок пятым годом, Егору Адабашу, и письма дяди Егора маме.
— Одно из его последних писем — это своего рода завещание. Егор Иванович просил маму, чтобы она, а если не сможет, то ее сыновья, отыскали хоть на краю света палачей, которые расстреливали Адабашей. Ему было известно, об этом он тоже писал, что в карательной акции принимали участие и предатели-полицейские.
— Откуда он мог узнать? — спросил генерал.
— Я думаю, что в партизанском отряде, в котором были мама и дядя Егор, знали об этой зондеркоманде и ее преступлениях. Но война не дала возможности дяде Егору сразу, по горячим следам, отыскать убийц и передать их в руки правосудия.
Алексей рассказал о судьбе мамы, о том, что партизанский отряд «Мститель» соединился с наступающими частями Советской Армии не в родных местах, а в ровенских лесах, куда партизаны ушли в рейд. Дядю сразу направили в военное училище, а после его окончания — снова фронт. Он воевал до самого конца войны, так и не заглянув, хоть ненадолго, в бывшие Адабаши.
— Да, война не считалась с нашими желаниями, — задумчиво подтвердил генерал. Он сам прошел ее всю — от первого до последнего дня. — Теперь расскажите более подробно историю переписки капитана Адабаша и… Ирмы Раабе.
Алексей изложил все, что было ему известно.
— Последнее письмо Ирмы Раабе явно написано в панике.
А в предыдущем она сообщила, что узнала некоторые подробности гибели Адабашей. Откуда и как — совершенно непонятно. Да и кто она такая, эта Ирма, мы тоже не знаем, хотя ее письма свидетельствуют, что она очень любила моего дядю.
Лейтенант прервал рассказ, после затянувшейся паузы в тишине добавил:
— И он ее любил.
Алексей ожидал увидеть улыбки на лицах генерала и майора, но и Туршатов и Устиян слушали его серьезно.
— Эта история для нас, — заключил Алексей, — семейная легенда, в которой пока нет конца. Я пытаюсь найти его уже несколько лет, но не продвинулся ни на шаг. А сейчас даже определить не могу, вправе ли я этим заниматься дальше.
Алексей замолчал, разговор и так продолжался уже больше часа, генерал и майор — люди занятые, какое им дело до каких-то семейных легенд. Откуда ему знать, что Туршатову и Устияну вдруг вспомнилась собственная молодость, когда они были в самом начале пути…
Генерал нарушил неловкое молчание вопросом:
— Как случилось, что вам написали из ФРГ? Кажется, с этого письма вы начали свою повесть прошлых лет…
— Мне написал Ганс Каплер, я уже говорил, что он приезжал к нам со студенческой делегацией.
Ганс оказался очень общительным парнем, через несколько минут после знакомства он был с Алексеем на «ты», а после двух совместно проведенных дней они числили себя уже в давних друзьях. Однажды заговорили о войне, о ранах, которые болят и сегодня. Алексей в минуту откровенности рассказал о трагедии Адабашей, о том, что виновных в гибели его родственников так и не удалось отыскать. Ганс все очень старательно записал в толстенную книжку-блокнот, которую постоянно носил с собой, пообещал:
— Я постараюсь что-нибудь узнать у нас. Может быть, какой-нибудь недобитый твоим дядей эсэсовец проболтался об этой акции в «воспоминаниях» — их сейчас издается много. Или по архивным документам удастся установить, что за зондеркоманда свирепствовала в ваших местах.
И вот от Ганса пришло письмо, он сообщал, что пока никаких следов Гайера не обнаружил. Более того, в архивах, где хранятся списки личного состава бывших эсэсовских формирований, Гайер не числится.
— Никита Владимирович, — спросил генерал майора Устияна, — а нам что-нибудь известно о карательной акции в селе Адабаши… ее организаторах и участниках?
— Очень мало, — сразу же ответил Устиян, он был готов к этому вопросу. — Все население было уничтожено, а село сожжено дотла.
— А вы говорите — личное… — немного укоризненно обратился генерал к Алексею.
Лейтенант промолчал, он понимал, что ответа от него сейчас не ожидают. Генерал, размышляя вслух, продолжал:
— В нашем деле порою трудно, невозможно установить, где кончается личное и начинается общегосударственное. Вы в этом еще не раз убедитесь, лейтенант.
Туршатов спросил:
— В вашей анкете есть запись, что вы владеете немецким. Это так?
— Да, товарищ генерал.
Неожиданно для Алексея генерал перешел на немецкий:
— Повторите, о чем просил капитан Адабаш вашу маму?
Тоже по-немецки Алексей ответил:
— Он к тому времени был уже майором. И завещал своей сестре, моей маме, и ее сыновьям отыскать палачей хоть на краю света.
Генерал удовлетворенно кивнул, сказал уже по-русски:
— У вас не анкетное, как случается, знание языка.
Алексей и майор Устиян ждали, что он решит.
— В старину говорили: последняя воля покойного… Ее нельзя было не выполнить, таков обычай, и в нем много справедливого. Для нас воля павших за Родину, их заветы священны. Последний приказ ушедших тем, кто будет жить.
Генерал поднялся, вышел из-за стола. Алексей и Устиян тоже встали. Тоном, не предполагающим что-либо обсуждать дальше, Туршатов обратился к Алексею:
— Вы — новичок в нашем деле, лейтенант. Но майор Устиян, очевидно, говорил уже вам, что розыск военных преступников, лиц, запятнавших себя в годы войны злодеяниями, — это тоже охрана безопасности нашего государства. Мы обязаны разыскать и палачей села Адабаши. Будь они хоть на краю света. — Резко, твердо генерал завершил свою мысль: — Продолжайте выполнять последний приказ майора Адабаша, лейтенант. — Чуть мягче он добавил: — Советую для начала вновь изучить старые дела предателей и пособников оккупантов. Вам все ясно, лейтенант?
— Так точно!
Алексей понял, что разговор, которого он так ждал, окончен, и завершение его оказалось самым благоприятным. Он поднялся, чтобы уйти, и вдруг услышал:
— Кстати, в ходе того, я бы сказал, нелепого инцидента в зарубежной туристской поездке вы действовали правильно.
