Вдруг произошло нечто такое, чего Петя даже сразу не понял, так молниеносно быстро оно произошло. Одновременно что-то надвинулось, раздался испуганный крик Валентины, отскочившей в сторону и упавшей, раздирающий визг автомобильных тормозов, какой-то прыгающий стук по твердой земле, звон вдребезги разбитого стекла, слово «чер-р-рт», яростно произнесенное сквозь зубы сдержанным голосом с юношескими басовыми нотками, и хлопанье дверцы. Вспыхнул электрический фонарик, почти в упор скользнув по Петиному лицу. Мальчик зажмурился и только тогда понял, что произошло. На них налетел автомобиль, мчавшийся без дороги в степи, с потушенными фарами. Он едва не сбил с ног отскочившую Валентину, которая все-таки не удержалась на ногах и упала. В последний миг водитель успел свернуть в сторону, налетел на какое-то препятствие и резко затормозил. Теперь водитель с винтовкой в одной руке и фонариком в другой стоял перед ними и возбужденно говорил:

— Я так и думал, что это непременно вы. Здравствуйте, Матрена Терентьевна! Здорово, Валя!

— Валентина, смотри! — воскликнула вдруг Матрена Терентьевна, всматриваясь в водителя. — Да це же Святослав Марченко с Пересыпи! Что ты здесь делаешь, Святослав?

— По приказанию товарища Черноиваненко специально заезжал в Крыжановку, чтобы подбросить вас на своей машине в порт и посадить на транспорт. Вижу ваша хата сгорела, вокруг валяются домашние вещи. Тогда я повернул обратно, а проехать на Пересыпь уже нельзя. Я так и понял, что если вы не успели проскочить в город до взрыва дамбы, то, наверное, ходите по степу и не знаете, как выбраться. Я сам в таком же положении.

— Что же теперь делать? — с надеждой глядя на Святослава, сказала Матрена Терентьевна.

— Понятия не имею. Кругом вода.

— Нужно идти на Хаджибеевский лиман и переправиться на тот берег на лодке, если будет лодка, — сказала Валентина, отряхивая платье. — А то мы здесь так и сгнием. На Хаджибеевском лимане непременно должны быть лодки.

— Я тоже так думаю, — сказал Святослав. — Так давайте садитесь в машину и быстренько поедем. А это что за хлопчик?

Он не узнал в этом обросшем, худом мальчике в чужой кепке и в большом, не по росту, чужом полушубке того аккуратного московского пионера, которого он несколько месяцев назад, в один прелестнейший воскресный день, вез вместе с отцом с аэродрома на «виллу» Колесничука. Петя тоже не узнал Святослава. Но машина с брезентовым верхом, в которую он залез вместе с Матреной Терентьевной и Валентиной, показалась ему знакомой. Впрочем, он не задержался на этом впечатлении, весь поглощенный нетерпеливым желанием поскорее вырваться из этой проклятой степи и спастись.

— Это один мальчик, Петя, — сказала Валентина, — пионер из Москвы. Мы его с мамой вытащили из моря.

В это время Святославу удалось завести заглохший мотор, и машина, окутавшись облаком вонючего дыма, рванулась вперед. Правая передняя и левая задняя покрышки порвались в клочья. Менять их не было времени.

— Доедем на ободах! — сказал Святослав решительно.

Машина поехала. Собственно, она не поехала, а заковыляла, со стуком подпрыгивая на каждой выбоине. Но она ковыляла удивительно быстро. Правда, она время от времени останавливалась как вкопанная. Но потом, как бы желая наверстать упущенное время, делала отчаянный рывок вперед и мчалась дальше. Неутомимо орудуя рычагами и резко ворочая баранку, Святослав сунул назад, в кабину машины, винтовку:

— Эй, кто там! Валентина, держи винтовку. Она на предохранителе. Если наскочим на вражескую разведку, стреляй. Стрелять можешь?

— Спрашиваешь! — не столько сказала, сколько прошипела Валентина сквозь сжатые зубы.

— А ты, мальчик, бери гранату.

Святослав протянул через плечо ручную гранату, и Петя взял ее в обе руки, не совсем ясно представляя себе, что с нею нужно делать.

— И ты тоже, парень, — сказал Святослав, — если нарвемся на этих гадов, бросай гранату. Умеешь?

— Спрашиваешь! — сказал Петя, хотя имел самое приблизительное представление о том, как надо бросать гранаты.

— Дай лучше мне, Петечка, — сказала, заволновавшись, Матрена Терентьевна. — А то, я боюсь, ты еще не так кинешь. Ты лучше держи бумаги, а я подержу гранату.

— Я кину как надо, — упрямо, даже злобно проговорил мальчик, обеими руками стиснув ручку гранаты.

И тут первый раз в жизни он испытал то чувство, которое появляется у безоружного и преследуемого человека, вдруг получившего в руки оружие. Это великолепное «чувство оружия», как молния, с головы до ног пронзило мальчика и удесятерило все его телесные и душевные силы.

Петя держал в руках смерть и со странным упоением сознавал, что он хозяин этой смерти. В любой миг он может распорядиться ею по своему усмотрению, одним размашистым движением швырнуть ее в любую сторону и в клочья разнести врага, посмевшего поднять на него руку. Он уже не чувствовал себя пленником. Он чувствовал, что он не только хозяин смерти, но и хозяин своей свободы. Теперь ему даже хотелось, чтобы они наскочили на румын или немцев. И он с нетерпением, с острым вниманием всматривался в черную степь.

Такое же чувство испытывала Валентина. Высунув винтовку за борт машины, она, так же как и Петя, всматривалась в темноту и слышала рядом дыхание мальчика, который, сжав рот, сопел носом и пыхтел, как рассерженный еж.

Если не считать утомительной тряски, до Хаджибеевского лимана доехали без всяких происшествий. Степь, казалось, вымерла. Один только раз взлетела осветительная ракета. Она взлетела так близко, что при плавно движущемся свете они увидели во всех подробностях берег лимана, обросшие тиной, торчащие из воды сваи и несколько разбитых черных лодок. Одна лодка, наполовину наполненная водой, блестевшей при лунном свете осветительной ракеты, тяжело плавала у берега. Они даже увидели черпак, который плавал в лодке и, в свою очередь, тоже был наполовину наполнен водой и походил на маленькую лодочку. По дну балки они съехали вниз и стали торопливо откачивать из лодки воду. Действуя черпаком и ведром, имевшимся в хозяйстве Святослава, они вычерпали столько воды, что лодка могла удержать их всех четверых на поверхности лимана. Тогда они влезли в эту грубо сколоченную из ветхих досок, рассохшуюся, давно просмоленную и обросшую ракушечками посудину, более похожую на длинный ящик, чем на лодку, и стали отталкиваться от берега.

Весел в лодке не было. Отталкивались винтовкой, черпаком и палкой, которую нашли на берегу. В лимане было очень мелко, и довольно долгое время удавалось двигаться отталкиваясь. Но едва они отъехали от берега метров на тридцать — сорок, как Святослав крикнул:

— Стой!

В тот же миг он выпрыгнул из лодки и, по пояс в воде, бросился к берегу.

— Гребите! — крикнул он издали. — Я сейчас вернусь!

И он исчез, шлепая в темноте по воде. Скоро на берегу вспыхнула и погасла спичка, а через несколько минут снова послышалось шлепанье и показался силуэт Святослава, расталкивающего грудью неподвижную, тяжелую воду лимана. Святослав взобрался в лодку, сел на банку и долго вытирал рукавом лоб. Он молчал, и чувствовалось, что он чем-то подавлен. Наконец он мрачно сплюнул в воду и махнул рукой.

— Э, чего там! — сказал он решительно. — Нехай пропадает! Когда так, то так. Ни нам, ни им. — И, заметив, что все сидят неподвижно, наблюдая за ним, сердито прибавил: — Чего же вы спите, товарищи? Еще рано спать. А ну-ка, разом!

Выхватив из рук Валентины винтовку, он спустил ее прикладом в воду и с силой оттолкнулся от дна. Лодка сильно, но плавно прибавила ходу.

— Больше жизни, товарищи!.. Эй, хлопчик, бери черпак и откачивай… И ты тоже, Валечка. Бери ведро, не стесняйся… А вы, Матрена Терентьевна, я вас очень прошу, помогайте мне палкой. Здесь еще довольно мелко.

Петя сунул гранату за пазуху и начал вычерпывать воду. Схватив ведро, Валентина последовала его примеру. И это было совсем не лишнее, так как из всех щелей в лодку струилась вода и дряхлая посудина каждую минуту готова была затонуть. Матрена Терентьевна и Святослав без устали работали палкой и винтовкой, короткими толчками продвигая лодку вперед. Лиман в этом месте оказался не особенно широк, и можно было рассчитывать минут за сорок достигнуть противоположного берега. Однако дно стало понижаться. Оно понижалось быстро и ощутительно. Винтовка уже не доставала до дна. Тогда Святослав удлинил винтовку, привязав к ней поясом палку. Это позволило еще некоторое время двигаться.

Надо было торопиться, так как начинало светать. Кроме того, несмотря на отчаянные усилия Валентины и Пети, которые, не останавливаясь ни на секунду, как заведенные, выливали из посудины воду, вода не только не убывала, а прибывала. Она уже доходила до банок и уже кое-где их покрывала. Лодка страшно отяжелела. Святослав с трудом двигал ее. Лодка не слушалась, поворачивалась, начинала крутиться на месте. Матрена Терентьевна помогала Святославу, как могла. Она просто гребла руками, выбиваясь из сил и обливаясь потом. Святослав время от времени оборачивался назад и всматривался в смутно удаляющийся берег, как бы чего-то напряженно ожидая.

Вдруг на берегу, на том месте, где остался брошенный автомобиль, стрельнула красная молния, и через две секунды долетел удар взрыва. По сухому бурьяну забегали языки пламени, освещая клубы черного дыма, повалившего из машины. Эхо взрыва покатилось по вздрогнувшей поверхности лимана. При багровом свете коптящего пламени люди в лодке увидели развороченный взрывом, вставший на дыбы остов автомобиля.

Они снова принялись за работу и благополучно перевалили за середину лимана. Это была самая трудная и опасная часть пути. Дальше пошло легче. Вода здесь стояла не выше пояса. Неся оружие и вещи на плечах, они выбрались на пологий берег, покрытый толстым ровным слоем целебной хаджибеевской грязи, жирной и вонючей, как вакса.

Здесь они наконец почувствовали себя в безопасности. Но они ошиблись. Опасность оказалась гораздо ближе, чем можно было предположить. Неприятельская разведка уже обошла город с запада. Не встречая сопротивления, очень осторожно и медленно она вышла на подступы к Усатовым хуторам. Тут немцы и румыны, видимо, окопались на высотках за Хаджибеевским парком и время от времени, по своему обыкновению, пускали осветительные ракеты в разные стороны. Одна ракета загорелась совсем недалеко от того места, где высадился Святослав со своими спутниками. При сильном гелиотроповом свете Петя увидел плоскую серую поверхность грязи, кое-где тронутую алмазным налетом соли. Вся серая мерцающая поверхность была как бы покрыта крупной клеткой смолисто-черных трещин. В некоторых местах из грязи торчала какая-то пузырчатая красноватая трава — «марсианская», как подумал Петя.

Развалины грязелечебницы и обгорелые столбы купален как-то особенно уныло отражались в плоской смолисто-розовой рапной воде лимана. Вдалеке Петя увидел трамвайную линию, которая тянулась во всю длину панорамы, с погнутыми крестами своих железных мачт, с трансформаторными шкафами и бетонными грибами остановок, пробитыми снарядами, с ржавой решеткой арматуры, видневшейся в пробоинах.

Еще так недавно туда и назад — в город и из города — с веселым звоном бегали здесь нарядные вагончики электрички. Теперь же все являло вид такого безжалостного разрушения, такого мрачного, безнадежного беспорядка, что Матрена Терентьевна, тяжело вздохнув, забормотала:

— Ах, боже мой, боже мой, что они наделали, эти головорезы!

Пока осветительная ракета плыла в небе, радиусами поворачивая вокруг людей едкие длинные тени, никто не двигался. Святослав осмотрелся.

— Паршиво, — сказал он наконец. — Эти гады уже тут.

Ракета погасла и как бы унесла с собой в темноту мрачное видение Хаджибеевского лимана, резко освещенного химическим, «марсианским» светом. Они еще некоторое время оставались неподвижны и безмолвны, ожидая другой ракеты. Но другой ракеты не последовало. Очевидно, их не заметили. Тогда они пошли по засохшей грязи к трамвайной линии, взобрались на полотно и двинулись по развороченным шпалам в сторону города. Все молчали, всецело полагаясь на Святослава, который с наганом в руке решительно шагал через шпалы. Скоро они поравнялись с каменным ракушечным забором, за которым виднелись громадные обнаженные деревья. Это был Хаджибеевский парк.

Уже настолько рассвело, что можно было хорошо рассмотреть породы деревьев. Здесь были могучие столетние дубы в три обхвата, еще не всюду обронившие свои тяжелые, как бы вырезанные из железа и покрытые ржавчиной листья, ореховые деревья, шелковицы, пятнистые шоколадно-фисташковые платаны с заплывшими вензелями на коре, нежной, как лайка, и с шерстяными шариками плодов на ветках и, конечно, акации, увешанные черными стручками. Они, как в бреду, предостерегающе размахивали своими голыми сучьями.

Святослав остановился и стал прислушиваться. Он слушал довольно долго, поворачивая голову в разные стороны. Особенно долго он прислушивался к почти неразличимым звукам, которые ветер изредка доносил со стороны города.

— Чуете?

Матрена Терентьевна прислушалась, повернув ухо против ветра, к городу. Она услыхала отдаленный стук пулеметов и звук мотора. Она вопросительно посмотрела на Святослава.

— Чуете? — сказал Святослав, значительно поднимая брови.

— Чую, — тихо ответила Матрена Терентьевна.

— Они уже там, — мрачно заметил Святослав.

— Значит, не пройдем?

— Теперь не пройдем. И не надейтесь. Кончено.

— Как же нам быть?

На этот вопрос невозможно было ответить. Действительно: как быть, если куда ни пойдешь, всюду наткнешься на врага? Положение казалось безвыходным. Святослав сдвинул пилотку на лоб и почесал пальцами свой аккуратно подстриженный затылок молодого солдата. Он выставил одну ногу вперед и задумался. Матрена Терентьевна и Петя смотрели на него с надеждой и плохо скрытым страхом. Даже Валентина, которую до сих пор не покидали уверенность и бодрость, казалась расстроенной. Она стояла против Святослава, покусывая губы, и не спускала с него неподвижного взгляда светлых, прозрачных глаз с твердым зернышком зрачка.

Святослав думал, думал и ничего не мог придумать. Он в точности выполнил приказание Черноиваненко — побывал в Крыжановке, но посадить Перепелицких на транспорт не смог по не зависящим от него причинам. Что же теперь делать с ними, он не знал. На этот счет у него не было никакого приказа. Сам же он должен был немедленно возвращаться в катакомбы. Время шло. Вокруг становилось все светлее и светлее. Уже низко над степью с тонким, звенящим свистом пролетело первое звено неприятельских истребителей, направляясь в город. Святослав отвернул рукав гимнастерки и посмотрел на часы. Стрелки, которые уже перестали светиться, показывали без десяти минут шесть.

— Мама моя родная! — воскликнул Святослав в ужасе.

От усатовского входа в катакомбы его отделяли лишь Хаджибеевский парк, выгон и кладбище. Святослав перебросил винтовку через забор в парк, схватился руками за верх забора, подтянулся и перенес ногу. Он уже готов был спрыгнуть на желтую траву парка, где среди лакированных плодов конского каштана лежала его винтовка, как вдруг с высоты увидел то, чего никто не мог увидеть с земли: вдоль трамвайной линии от грязелечебницы по направлению к Хаджибеевскому парку гуськом осторожно продвигалась вражеская разведка. И в тот же миг он понял, что не в силах оставить на произвол судьбы женщину и двух подростков, которые, еще не видя опасности, продолжали с молчаливым недоумением, но все же спокойно смотреть на него снизу вверх.

Спасти их можно было лишь одним способом: не теряя ни секунды, помочь им перелезть в парк, отвести на Усатовское кладбище, спрятать где-нибудь недалеко от входа в катакомбы и доложить обо всем Черноиваненко. Святослав спрыгнул на землю:

— А ну, живо за мной! На ту сторону!

И, прежде чем его спутники успели сообразить, что от них требуется, Святослав снова вскочил верхом на забор и протянул руку Матрене Терентьевне. Он думал, что именно ей, как женщине пожилой, будет трудней перелезть через забор. Но Матрена Терентьевна, как это ни странно, проявила неожиданную силу и ловкость. Она решительно перебросила через забор свои вещи, а затем, почти не притронувшись к протянутой руке Святослава, хотя и неуклюже, но довольно легко подпрыгнула, упала грудью на забор и, быстрым движением руки смахнув со лба волосы, прыгнула в парк. При этом она, даже как-то очень по-детски, неожиданно вскрикнула: «Гоп!»

Больше всего возни было с Петей. Видя нерешительность мальчика, Валентина попробовала его подсадить за локти. Он сердито вырвался и стал самостоятельно карабкаться на забор. Но так как одна рука у него была занята гранатой, а другая не доставала до верха, то из его попытки ничего не вышло. Он только еще больше ободрал себе ногти и снова ушиб колено.

— Давай же я тебя подсажу, чудак человек! Чего ты стесняешься? говорила Валентина с досадой.

Но Петя готов был испытать любую боль, лишь бы не уронить своего достоинства перед этой девчонкой, которая и без того уже чересчур привыкла командовать и обращаться с ним, как с маленьким.

— Пусти, я сам! Пусти, я сам! — упрямо повторял он, отталкивая Валентину локтем, и снова кидался на проклятую стену, обдирая полушубок о колючий ракушечник и неизбежно соскальзывая вниз.

— Положь гранату! — кричала Валентина.

— А ты не командуй! — сквозь зубы говорил Петя, снова кидаясь на стену.

Тогда свободной рукой Святослав поймал Петю за ворот полушубка и подтянул к себе. Полушубок затрещал, но не порвался. Петя повис в воздухе.

— Валентина, давай!

Валентина проворно нагнулась, и в следующее мгновение Петины ноги уперлись в ее плечи. Она с силой выпрямилась, и не успел мальчик ахнуть, как перелетел через забор и, мягко подхваченный сильными руками Матрены Терентьевны, повалился на траву рядом со свертком бумаг и лакированными орехами конского каштана. В следующий миг через забор перепрыгнула с разлетевшимися волосами, раскрасневшаяся Валентина, а за нею с гранатой в руке перемахнул Святослав.

— На! Только не плачь, — сказал Святослав, на бегу возвращая Пете гранату. — Смотри поаккуратнее.

Они пересекли парк, мелькая между стволами столетних деревьев.

Вековой дуб, расколотый снарядом, сидел, заломив черные старые руки, как слепой бандурист, и земля вокруг него была щедро усеяна медными деньгами листопада.