ЖЕНЯ: В моей комнате находился Вадим — мы сговорились провести вечер вместе. Он сидел прямо на полу, на ковре, прислонившись спиной к моей кровати и вытянув ноги с загнутыми носами ботинок, — излюбленная его поза.

— Давно ждешь? — спросила я, входя.

— С полчаса.

— Сиди, сиди. Я должна привести себя в порядок. Я быстро.

В ванной комнате мама подошла сзади и тихонько погладила мне шею, плечи.

— Куда мы так поспешно собираемся?

Я не могла сдержать усмешки:

— Спроси, пожалуйста, у Вадима.

В зеркало я увидела, как у мамы подозрительно сузились глаза.

— Отчего нам так весело?

— Просто весело — и все. — Я умолчала о том, что внизу, в сквере, ждет Алеша. — Когда прикажешь прийти домой?

— Да уж конечно, не в четыре утра!..

Я накинула халат и зашла в комнату чтобы выбрать платье. Вадим по-прежнему сидел на ковре, на коленях — раскрытый журнал.

— Что ты читаешь?

— «Время больших ожиданий» Паустовского. — Вадим захлопнул журнал, переложив страницы указательным пальцем. — Неслыханное время! — воскликнул он в каком-то восхищенном изнеможении. — Одесса двадцатого года. Бестолковые обыватели, чудаковатые романтики, писатели, репортеры. Ловкие жулики. Безалаберщина. Интересно до чрезвычайности! Человек мог делать все, что ему взбредет в голову. Большое счастье жить в такое время! А тут?.. Человека как личность уничтожает дисциплина, грубый окрик. Прежде чем сделать шаг, я прислушиваюсь, не последует ли окрик: «Не сметь! Нельзя! Не туда!»

— А ты шагай именно туда, куда положено, — сказала я. — Иди с открытой душой. Тогда и окрика не будет.

Вадим застонал:

— Не хочу я, понимаешь, не хочу туда, куда положено!.. До возмущения не хочу!

— А куда ты хочешь, Вадим? — Я надеялась, что он выскажет мне свои заветные мысли. В этот момент мне вспомнились слова Алеши про Город Солнца.

Вопрос мой поставил Вадима в тупик. Он, как всегда в такую минуту, недоуменно замигал, пробормотав что-то о «бесконтрольности».

— Вот и не знаешь, что сказать. Некуда тебе идти. Именно таким, как ты, поводырь нужен, а если хочешь, то и окрик, даже подзатыльник. Иначе натворишь глупостей. Пропадешь... Наслушался у Аркашки Растворова всякого вздора и болтаешь о свободе личности!.. Болтун ты! Живешь без руля и без ветрил. Большое твое несчастье, что ты не знаешь настоящих ребят. Да. да. И может быть, ты был бы хорошим и толковым парнем, если бы не попал в подчинение к Аркадию.

Вадим медленно поднялся.

— Ты ли это, Женя?.. — прошептал он, недоуменно мигая. — Я тебя совершенно не узнаю, хоть убей! Это же чертовски нелепо и смешно, что  ты тут наговорила! Каким ветром занесло тебе в голову такую чепуху?

Неожиданные и резкие рассуждения мои поразили меня не меньше, чем Вадима.

— Я сказала то, что есть, а ты подумай...

Вадим помрачнел.

— О чем мне думать? — спросил он. — И о ком? И кого ты считаешь настоящим? Уж не Бориса ли Берзера?

— И его. конечно.

Вадим вскочил и церемонно, по-театральному поклонился мне коснувшись рукой пола.

— Благодарю покорно. Для тебя он может быть, образец, для меня нет. Круглый отличник, шахматист в замшевой курточке на молниях, тихий и рассудительный парень, секретарь комсомольской организации - какое стечение благодетельных качеств! Все налицо, а лица нет. Правильный, как геометрический треугольник. И пресный. Время для пресного прошло. Сейчас любят, что поострее, с перчиком. Ты это, Женечка, знаешь не меньше моего. Ха! Нашла тоже — Берзер... — Вадим раздраженно заходил по комнате.

— Ты так накинулся на Берзера потому, что завидуешь ему, — заметила я. Мне нравилось дразнить его.

Вадим резко обернулся: '

— Никогда никому не завидовал, поняла? Мне многие завидуют. Да, да! Идеалов нет. Властителей дум тоже нет! Так кому же завидовать? Каждый живет сам по себе.

— Почему ты так разнервничался. Вадим? — спросила я с ласковой наивностью, которая прозвучала уничтожающе. — Очевидно, потому, что ты не прав?.. — Вадим рассерженно фыркнул и повернулся к окну, спиной ко мне. — Знаешь, Вадим, у тебя, кажется, начал проявляться характер.

Он рванулся ко мне, крикнул несдержанно;

— Да, стал проявляться! Да, да! И жалею, что поздно. Тогда я, может быть, не ходил бы в дураках.

— В дураках ходить легче, — сказала я как можно спокойней, не обращая внимания на его тон. — Умному жить хлопотно; осмысливать каждый прожитый день — нагрузка изнурительная.

От этого, говорят, седеют. Тебе седина не пойдет. Так не лучше ли жить на земле не раздумывая? Тогда и не надо будет мечтать о подвигах во имя счастья человечества, которые, по твоим словам, заглушаются в тебе окриками...

Вадим пристально взглянул на меня своими выпуклыми глазами и неожиданно усмехнулся.

— Гляжу на тебя, Женя, и поражаюсь: откуда в таком хрупком создании столько зла и иронии? Ладно, твоя взяла. — Он опять заглянул в окно.

— А тот чудак все еще стоит, ждет...

— Кто?

— Парень один. Девица-то его, видать, надула...

Я выбрала платье, захлопнула дверцы шкафа.

— Куда мы пойдем? — спросила я, не в силах сдержать улыбки.

— Не знаю. Встретим Кадю Растворова — решим...