ГЛАВА 4
«ВЕРЕВОЧКА» НАЧИНАЕТ ВИТЬСЯ
Михаил Козин выскочил из троллейбуса и по привычке посмотрел на большие электрические часы у входа на бульвар. Было без десяти десять. «Порядок, — подумал он, — явлюсь, как всегда, минута в минуту».
Утро выдалось ясное, морозное, на бледно-голубом небе ни облачка, под лучами солнца нестерпимо ярко, до боли в глазах, искрился снег. Кругом шумели трамваи, автобусы, троллейбусы; они тоже, словно умытые, сверкали на солнце красными, синими, желтыми, зелеными боками.
Михаил весело оглядел полную движения и суеты площадь.
Оттуда, где он стоял, хорошо был виден новый многоэтажный корпус управления. К нему свернул кремовый лимузин. «Начальство прибыло, — отметил Козин, — полковник Зотов». За первой машиной завернула вторая, и Михаил наметанным глазом определил: «Еще начальство, майор Гаранин. Точно сговорились».
Он быстро пересек площадь, вошел в подъезд и в конце короткого коридора первого этажа предъявил постовому удостоверение. Тот с улыбкой козырнул в ответ. «Узнавать стал», — удовлетворенно подумал Михаил, хотя ничего удивительного в этом не было: вот уже полгода, как он работал в МУРе.
У лифта Козин встретил старших оперуполномоченных из своего отдела — Сашу Лобанова и Виктора Воронцова. Они о чем-то оживленно спорили. Увидев подходившего Козина, Лобанов добродушно усмехнулся:
— Ага, слева по борту наш новый кадр, сам товарищ Козин. Гутен морген.
— Положим, не такой уж новый, — солидно возразил Михаил.
— А главное, подающий большие надежды, — насмешливо прибавил Воронцов. — Растущий, так сказать, товарищ.
Все трое поднялись на четвертый этаж и прошли в кабинет начальника отдела майора Гаранина, где, как обычно, должна была состояться оперативная летучка. Там уже собирались сотрудники.
У окна стоял Гаранин высокий, кряжистый, чуть мешковатый с виду, лицо широкое, открытое, добродушное, короткие светлые волосы аккуратно расчесаны на пробор. Гаранин брал одну за другой бумаги, лежавшие на столе, и быстро их просматривал, одновременно разговаривая с капитаном Коршуновым, начальником отделения, в котором служил Михаил.
Когда летучка кончилась, Гаранин приказал Михаилу задержаться.
Остался, конечно, и Коршунов.
Козин уже хорошо изучил обоих: друзья закадычные, хотя и очень разные люди. Гаранин, тот основательный, все решает неторопливо, любит советоваться, «собирать мнения», как говорит Коршунов, но уж когда решит, то все: скала, не сдвинешь! А Коршунов — человек горячий, решительный, очень находчивый, с большой фантазией. У него ладная, подтянутая фигура, даже простой штатский пиджак выглядит на нем, как военный мундир. И лицо у Коршунова живое, подвижное, тонкое и, в общем, красивое: черные волосы, смуглая кожа, а глаза синие.
Жена у Коршунова — артистка, говорят, красавица. Собственно, говорил это один Саша Лобанов, но в таких вопросах ему можно верить. А у Гаранина жена — инженер, работает на авиационном заводе. Об этом Михаилу тоже рассказал Лобанов, по его словам, они познакомились при необычных обстоятельствах года три назад, во время расследования одного сложного дела, которое проходило под шифром «Пестрые». Гаранин тогда был, между прочим, тяжело ранен. Козин еще в оперативной школе читал служебный обзор по этому делу, написанный Сандлером.
О старейшем работнике уголовного розыска полковнике Сандлере Козин слыхал много, но, к сожалению, не застал его: Сандлер вот уже год, как ушел в отставку. Теперь на его месте полковник Зотов.
Козин раньше работал на заводе. Там он принимал активное участие в бригадах содействия милиции, имел за это три благодарности и даже денежную премию.
На работу в милицию Козин пошел охотно еще и потому, что ему очень уж нравилась роль «представителя власти», приятно было ощущать на поясе пистолет, распоряжаться, допрашивать и в какой-то мере даже влиять на судьбы людей. Был он инициативен и общителен, при случае любил выпить, пошиковать красивыми вещами, чуть прихвастнуть и порисоваться.
Уже на первых порах Козин показал себя старательным, энергичным работником и неглупым человеком. Конечно, как, вероятно, и всякий новичок, он мечтал поскорее отличиться на каком-нибудь сложном и трудном деле, но прошло вот уже полгода, а подходящего случая еще не представилось.
Будничная, напряженная работа уголовного розыска, кропотливое, тщательное изучение десятков людей и их связей, ряд сравнительно простых дел, в разбирательстве которых он принимал участие, — все это не приносило Михаилу особого удовлетворения и только разжигало его честолюбие, как и бесконечные, захватывающие рассказы Саши Лобанова.
Хотя Козин и знал, что одна из важнейших задач уголовного розыска — не столько раскрывать преступления, сколько предупреждать их, не столько разыскивать и арестовывать преступников, сколько стараться вовремя удержать людей от совершения преступления, все-таки Михаил с нетерпением и тайной надеждой ждал какого-нибудь необычного и загадочного происшествия.
И вот сейчас наконец вырисовывалось одно сложное дело, связанное с меховой фабрикой. Им, по-видимому, будет заниматься отделение Коршунова, и Михаил решил, что уж тут-то он не упустит случая показать себя. Пусть Коршунов поймет, что он слишком долго приглядывается к своему новому сотруднику и напрасно не допускает его к самостоятельной работе. Козин был почти уверен, что полученное им задание распорядился дать, конечно же, Гаранин, а не Коршунов. Что ж, ладно, он еще докажет!
Гаранин между тем прочитал уже последнюю бумагу, подумав, размашисто ее подписал и по привычке перевернул чистой стороной вверх: на всякий случай, от постороннего глаза. Коршунов все это время молча стоял у окна, дымя сигаретой и нетерпеливо постукивая пальцами по стеклу.
— Значит, так, — неторопливо начал Гаранин. — Теперь давайте решать.
— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Коршунов. — Я думал, ты уж из этих бумаг никогда не вылезешь. Безобразие, вообще-то говоря. Самое оперативное учреждение Москвы, а бумагами заваливают, как какой-нибудь главк.
— Ладно, ладно, Сергей, — добродушно ответил Гаранин, — давай, брат, не философствовать. Что надо, то надо. Так вот. Докладывал я вчера вечером комиссару и Зотову это дело по меховой фабрике. Они полностью утвердили наш оперативный план.
— Ага, это подходяще, — обрадовался Коршунов. — Дело-то вроде перспективное.
— Значит, начнем. Во-первых, объявим розыск на этого Климашина. Во-вторых, соберем о нем подробные сведения. Потом уж будем решать. Я так полагаю. А ты?
— Согласен. Добавлю, что надо познакомиться с людьми на фабрике: побеседовать с каждым, кто представит интерес, так, знаешь, вообще, «за жизнь», как говорят, и, между прочим, о Климашине.
— Это правильно, — кивнул головой Гаранин. — А вы, — он обернулся к молчавшему до сих пор Козину, — уже договорились с главным инженером о встрече?
— С Плышевским? Так точно. На шестнадцать ноль-ноль.
— Только помните, — строго предупредил Коршунов, — никаких наводящих вопросов, никаких там версий, догадок и рассуждений. Ваша задача — выслушать, что вам расскажут, и запомнить все до последнего слова, до интонации. Вопросы могут быть только уточняющие рассказ и вообще самые безобидные.
— Но должны же они понять, что не дурак к ним приехал, — обиженно возразил Козин. — И если начнут явно врать…
— То вы им ни в коем случае не будете мешать, — холодно закончил Коршунов.
— Между прочим, верно, — согласился Гаранин и, скупо улыбнувшись, прибавил: — В этом случае даже неплохо, если за дурака примут. Ясно?
— Конечно, товарищ майор!
— Значит, договорились. А ты, Сергей, что сегодня делаешь?
— Вызвал жену этого Климашина. Интересно, что она расскажет.
— Добре, — согласился Гаранин и добавил, обращаясь к Михаилу: — А вы, Козин, как только вернетесь с фабрики, садитесь и, пока свежо в памяти, все запишите. Поговорим потом.
— Слушаюсь!
— И помните, — все так же строго предупредил Коршунов, — начинаем сложное дело, для вас — первое. Здесь нужны выдержка и дисциплина. Ни в коем случае не нарушать данных инструкций.
— Можешь сослаться хотя бы на свой собственный опыт, — усмехнулся Гаранин. — К примеру, в деле «Пестрых». Помнишь?
— Еще бы, — невольно улыбнулся Сергей.
— Улыбается, — кивнул на него Гаранин. — А тогда так волком выл.
— У меня, товарищи начальники, будет полный порядок, — бодро заверил Козин. — Разрешите выполнять?
— Ну, давайте. Ни пуха ни пера, — напутствовал его Гаранин.
Ехать на фабрику Козин решил на машине: быстрее и, между прочим, внушительнее.
Михаил сидел рядом с водителем против обыкновения молчаливый и сосредоточенный. Он понимал: задание не простое. С чего же начать? Надо осмотреть склад и вообще территорию фабрики, а потом уже — беседа с главным инженером. Ведь во всем случившемся есть и доля его вины, хотя бы за подбор кадров, за состояние охраны. Охрана! С ней надо ознакомиться в первую очередь.
Приняв такое решение, Козин успокоился и повеселел. Но вот и фабрика. В глухой изгороди высокие железные ворота, рядом две голубенькие проходные. Над всем этим длинная, сплетенная из проволоки вывеска с желтыми накладными буквами: «Меховая фабрика» — и мельче название министерства.
— Прибыли, — объявил водитель.
Козин взглянул на часы: без пяти четыре. Вот это точность!
— Давай в ворота въедем. Посигналь, — приказал он и про себя подумал: «Перво-наперво — охрана. Посмотрим, кто тут у них заправляет».
Ворота между тем распахнулись, и машина въехала на заводской двор. Подошел Перепелкин и деловито осведомился:
— Чья машина?
— Из Московского уголовного розыска, — солидно ответил Козин, протягивая удостоверение.
— О, товарищ Козин? — оживился Перепелкин. — Как же, как же, ждем. Пропуск давно заказан. И главный инженер ждет. Вот, прошу вас, прямо к тому корпусу.
— А вы кто будете?
— Я? Начальник караула. Фамилия — Перепелкин. Член комитета комсомола.
— Ага. Прекрасно, — сказал Козин. — Так я бы хотел сначала с вами потолковать. Не возражаете?
— Что за вопрос? Пожалуйста.
Но в тоне Перепелкина Михаил уловил растерянность. Это ему понравилось.
Когда вслед за Перепелкиным он вошел в проходную, его внимание привлек высокий темноволосый парень с бинтом на правой руке. Размахивая здоровой рукой и сильно шатаясь, он лез напролом, отталкивая вахтера, и грязно ругался. Расстегнутое пальто его было в снегу.
Перепелкин подошел к парню и строго сказал:
— Товарищ Горюнов, опять пьяный? Не имеем права пропускать вас на фабрику в таком виде.
— А-а, не имеешь! — злобно воскликнул тот. — Я те дам, шкура!.. Я те морду сейчас разрисую!..
— Но, но! — угрожающе ответил Перепелкин, невольно, однако, отступая. — Без эксцессов. Пока милицию не вызвал.
При этих словах Горюнов внезапно побагровел, глаза его в панике забегали по сторонам.
— Ну, чего, чего… Я… я того, потопаю домой… Не виноват. Ей-богу, только выпил, и все тут, — забормотал он и, пошатываясь, устремился к выходу.
Дежурный вахтер поправил сбитую набок фуражку и облегченно вздохнул.
— Хорошо, вы подоспели, — сказал он Перепелкину. — А то без драки не обошлось бы. Он последние дни словно с цепи сорвался. Ладно бы еще только выпивал…
— Точно. Начисто свихнулся наш экс-чемпион, — беззаботно подтвердил Перепелкин и, обращаясь к Козину, добавил: — То, знаете, гоголем ходил, эдакая «звезда экрана», а на поверку — отсталый, несознательный тип, так сказать, статист для массовки.
— А почему экс-чемпион? — поинтересовался Козин.
— Так он первый разряд имел по классической борьбе. Неслыханный, знаете, фурор, популярность, я вам доложу. Блеск! А потом, значит, руку поломал. Говорят, — Перепелкин многозначительно взглянул на Козина, — что на тренировке. Но сомнительно. И вот опустился, запил горькую. Кстати, — он понизил голос, — и с Климашиным, между прочим, встречался. Кто их знает, какие у них там делишки водились.
— А что это у него рука-то завязана?
— Обжег, говорит, где-то. Из него, знаете, слесарь, как из меня, к примеру, народный артист СССР. Ей-богу!
Они прошли в пустую комнату охраны. Перепелкин облегченно вздохнул: Дробышева там не было. Перепелкина все еще не покидал неприятный осадок от разговора с ним по поводу задержания Голубковой.
— Для начала прошу ознакомить меня с системой охраны фабрики, — решительно сказал Козин, усаживаясь к столу и кивком предлагая Перепелкину сесть.
Тот скромно опустился на стул и, вынув папиросу, осведомился:
— Разрешите?
— Пожалуйста, — снисходительно улыбнулся Михаил. — В конце концов вы же здесь хозяин.
— Да, так вот, — приободрился Перепелкин. — Значит, система охраны у нас такая…
Он принялся подробно рассказывать, чертя на бумаге схему.
— А где здесь склад, в котором работал Климашин? — спросил Козин.
Перепелкин показал.
— Как же мог, по-вашему, преступник вынести с фабрики такое количество шкурок?
— Ума не приложу, — развел руками Перепелкин и самодовольно усмехнулся. — Во всяком случае это удалось ему не сразу и, конечно, не в мои дежурства.
— Так, так. — И Козин с легкой иронией переспросил: — Не сразу и не в ваши дежурства? И вообще ума не приложите? Ну, ничего. Ум приложим мы.
— Это уж конечно, — горячо подхватил Перепелкин. — Хватка у вас — дай боже, — и с готовностью прибавил: — А я вам помогу, чем только способен. В любой роли меня можете испробовать.
«Кажется, парень действительно подходящий, — подумал Козин. — Все-таки начальник караула, член комитета».
— Ну что ж, в таком случае скажите, что за народ у вас на фабрике?
Козин спросил таким тоном, будто он сам наперед все уже знает и только хочет проверить Перепелкина.
— О, типажей много… — охотно начал было тот, но тут же осекся. «Как бы чего лишнего не трепануть!» — с беспокойством подумал он и озабоченно спросил: — Может, разрешите подумать? Завтра я вам точнейшие сведения передам.
— Правильно, — одобрил Козин. — В таких делах спешить нельзя.
Он встал, за ним поспешно поднялся и Перепелкин.
— Должен вас предупредить, — внушительно сказал Козин, — разговор наш оглашению не подлежит. Вы человек, так сказать, почти военный. Понимаете, надеюсь, что к чему?
— Вопрос! Даже и не сомневайтесь. Могила!
— Ну, то-то же. А теперь проводите меня к товарищу Плышевскому. Да по дороге покажите этот самый склад.
— Слушаюсь!
Перепелкин забежал вперед и предупредительно распахнул дверь.
Через двадцать минут Козин уже входил в кабинет главного инженера. Плышевский встретил его в дверях.
— Признаться, с нетерпением вас жду, — обрадованно произнес он. — Я бы даже сказал с волнением и с понятной, я думаю, тревогой.
— Да, понятной, — усмехнулся Козин, направляясь к столу. — И тревога и волнение — все понятно. Извините, пришлось задержаться. Служба!
Тем временем Плышевский незаметно, но зорко оглядел вошедшего. Так, как будто ничего особенного. Одет скромно, хотя в петлице какой-то замысловатый иностранный значок. Пряжка на ремне под пиджаком уж слишком необычная, претенциозная. Потом вот на левой руке ноготь мизинца почему-то особенно длинный и какой-то холеный. Дурной вкус. А больше пока ничего и не скажешь.
— Итак, товарищ Плышевский, — приступил к разговору Козин, — прошу теперь рассказать подробнее о печальном эпизоде с вашим кладовщиком. Значит, не уследили? — с тонкой усмешкой закончил он.
— Кто бы мог подумать! — в полной, казалось бы, растерянности ответил Плышевский, нервно барабаня пальцами по столу. — Ведь на самом хорошем счету был! А рассказывать, к сожалению, тут подробно и нечего. В прошлый четверг он не вышел на работу, на следующий день пришла жена, плачет, говорит, не ночевал дома. Ну, мы сразу же ревизию на складе… И в субботу уже подали вам заявление. Сегодня вторник. Так что, видите, довольно оперативно, — слабо улыбнулся он. — Ради бога, товарищ Козин, разыщите его. Ведь это на всю фабрику тень бросает, на весь наш дружный, честный коллектив!
Вид у Плышевского был такой расстроенный и беспомощный, что Козин с удовольствием ощутил в этот момент свое явное превосходство над этим солидным человеком, даже стало немного жаль его.
— Разберемся, товарищ Плышевский, не беспокойтесь, — покровительственным тоном заверил он. — Ну, разумеется, и ваша помощь кое в чем пригодится.
— Да бога ради! — воскликнул Плышевский. — Верный ваш помощник. Только приказывайте. Все здесь в вашем распоряжении.
Плышевскому показалось, что он начинает нащупывать одну важную струнку в этом человеке, и он решил проверить свою догадку.
— Я надеюсь только, — продолжал он, — что вы будете вести это дело до конца. Вот говорю с вами, и такая, знаете, уверенность появляется, что разыщете вы этого подлеца. А до вашего прихода, ей-богу, прямо отчаяние брало. Ведь позор-то какой на мою седую голову!
Слушая его, Козин не смог сдержать самодовольной усмешки. Но, спохватившись, он тут же погасил ее и с напускной резкостью сказал:
— Преувеличиваете, Олег Георгиевич.
Но Плышевского, этого старого, травленого волка, нельзя было обмануть таким наивным способом. Он подметил усмешку, мелькнувшую на губах у Козина, совершенно точно ее истолковал и окончательно убедился, что чутье не изменило ему: к этому человеку, по-видимому, можно будет подобрать «ключик».
Между тем Козин был убежден, что уже одержал моральную победу над Плышевским, подчинил его себе и теперь может использовать по своему усмотрению.
— Для начала, — строго сказал он, — расскажите мне о связях этого Климашина на фабрике, дайте характеристики ему и его знакомым.
— С удовольствием, — поспешно откликнулся Плышевский. — Сейчас мы их припомним. Даже списочек составим.
Он вынул новенькую, очень красивую авторучку и, придвинув листок бумаги, задумался.
— У вас любопытная ручка, — сказал Козин, сгорая от желания рассмотреть ее повнимательней.
— Случайная покупка. Грешен, люблю красивые вещи. Вот, полюбуйтесь.
Он протянул ручку Козину. Тот внимательно и любовно осмотрел ее, попробовал перо.
— Да, вещица что надо, — с восхищением вздохнул он.
Плышевский, казалось, ничего не заметил.
Затем они вернулись к делам и проговорили около часа. Плышевский подробно информировал о положении дел на фабрике, с подкупающей искренностью признался в неполадках, откровенно указал на недостатки в организации охраны и контроля над работой склада. При этом он не делал никаких выводов. Козин как бы самостоятельно пришел к ним: Климашин, оказывается, был человеком очень подозрительным, а кражу со склада при некоторой ловкости вполне можно было осуществить.
В своем рассказе Плышевский упомянул, между прочим, о задержании Климашина при попытке вынести с фабрики шкурку и о его недавней ссоре с Горюновым. (Климашин заступился за одну из работниц, к которой приставал подвыпивший Горюнов. Но о причине ссоры Плышевский предпочел умолчать.)
— Может быть, придете сегодня вечером к нам на заседание фабкома? — осведомился он. — С народом познакомитесь.
— Не могу, Олег Георгиевич. Именно сегодня и не могу, — признался Козин.
— Неужели служба? — участливо осведомился Плышевский.
— На этот раз — нет. Просто билеты у меня в театр.
— Да ну? А на какой спектакль? — продолжал допытываться Плышевский.
— «Человек с портфелем». Слыхали?
— Я ли не слышал! — усмехнулся Плышевский. — Еще лет так двадцать пять назад смотрел. Это вам, молодежи, он неизвестен. — Он минуту подумал и добавил: — Вот и дочь умоляет свести ее на этот спектакль. И ведь не откажешь, — любовно продолжал он. — Единственная она у меня. Командует отцом как хочет!
В управление Козин в тот день уже не вернулся: помчался домой, чтобы переодеться и не опоздать в театр. Он только успел позвонить Коршунову по телефону и бодро доложил:
— Все в порядке, Сергей Павлович. С обстановкой ознакомился, выяснил интересные обстоятельства и приобрел в помощь двух ценных людей.
— Что ж, — сдержанно ответил Коршунов. — Завтра утром доложите.
«Все еще не доверяет», — с досадой подумал Козин.
Как только за Козиным закрылась дверь, Плышевский позвонил домой.
— Галочка? Очень кстати ты дома. Мы идем сегодня в театр. Ничего, отложи. На что? На «Человека с портфелем». Знаю, что видела. Но я тебя познакомлю с одним человеком, которого ты еще не видела. Очень интересный человек. Заинтриговал? Ну, вот и хорошо, моя радость. Я через полчаса заеду. Одевайся.
После этого Плышевский позвонил администратору театра и договорился о билетах.
Закончив разговор, он довольно усмехнулся своим мыслям и энергично потер руки: это означало, что Плышевский, как всегда, полон энергии и дела идут превосходно.
В театр Козин собирался идти с Сашей Лобановым, но в последний момент тот позвонил по телефону и сказал, что пойти не сможет.
— Так что, браток, попутного тебе ветра. А я уж, так и быть, сегодня выпью за тех, кто… в театре.
— Это где же ты выпьешь?
— А у Гаранина. Девчонке его, оказывается, сегодня год, Иринке, — охотно сообщил Саша. — Целый день подарок искал. Извелся аж. Наконец купил, понимаешь, пароход. Классическая посудина. Пусть девка к морю привыкает! Авось и замуж за моряка выйдет…
Спустя полчаса запыхавшийся и раздосадованный Козин уже продавал билет у входа в театр. Выстояв затем короткую очередь у вешалки, он с третьим звонком вбежал в зрительный зал и еле разыскал в полутьме свое место.
«Чертов моряк, — подумал он о Саше. — Ну, хоть бы предупредил заранее. Теперь вот торчи тут один».
В антракте он, скучая, вышел в фойе. В большом, от пола до потолка зеркале отразилась его ладная, спортивная фигура в красивом коричневом костюме с красным в белую полоску галстуком, сосредоточенное лицо с правильными, чуть, может быть, мелкими чертами, высокий лоб. Настроение немного поднялось: втайне Михаил гордился своей внешностью.
Кружась в потоке людей по небольшому фойе, он с независимым видом заложил руки за спину и старался как можно безразличнее рассматривать окружающих.
Михаил уже дважды обогнул фойе и направился к буфету. И вот тут-то совершенно неожиданно он увидел у стойки высокую худощавую фигуру в черном, отлично сшитом костюме, блеснули золотые ободки очков на длинном костистом лице, и Михаил сразу узнал Плышевского.
Рядом с ним, спиной к Михаилу, стояла стройная невысокая девушка; ее рыжеватые с бронзовым отливом волосы крупными локонами лежали на плечах, удивительно красиво гармонируя с темно-зеленым платьем. Михаил в замешательстве остановился.
Но Плышевский уже заметил его, приветственно поднял руку и что-то весело сказал девушке. Та оглянулась, и Михаил увидел милое, оживленное лицо с легким румянцем на щеках и большие, выразительные глаза, смотревшие на него чуть смущенно, но с явным интересом. Козин почувствовал невольное волнение: девушка была очень красива.
Михаил подошел.
— Знакомьтесь, — непринужденно сказал Плышевский. — Это моя дочь, Галя. А это, Галочка, тот самый Михаил Ильич Козин, о котором я тебе сегодня говорил. Человек необычной, трудной и опасной профессии, тот, кого в старину называли сыщиком. Дело это требует огромного мужества, находчивости, ума, знания людей и жизни, короче — особого призвания, редкого таланта. Михаил Ильич, как мне кажется, — замечательный сыщик. А я ведь кое-что понимаю в людях!..
— Вы меня что-то уж очень пышно представляете, — скромно улыбнулся Михаил, в глубине души довольный такой неожиданной рекламой.
— Нисколько, — поспешил возразить Плышевский.
— Ой, как интересно! — всплеснула руками Галя, с нескрываемым восхищением глядя на Михаила. — И вам не страшно? Правда, ужасно глупый вопрос? — Она рассмеялась. — Но я, знаете, такая трусиха! Папа меня прямо ошеломил вашей профессией. Значит, вы работаете в милиции, да?
— В уголовном розыске, — уточнил Михаил. «Милиция» показалась ему сейчас чем-то слишком прозаичным и грубоватым.
В этот момент Плышевского кто-то окликнул, и он с улыбкой сказал:
— Простите, друзья. Вы тут погуляйте пока.
Когда он отошел, Михаил нерешительно предложил:
— Давайте, действительно, пройдемся.
— Конечно, давайте, — весело согласилась Галя.
Он осторожно взял ее под руку и при этом ощутил такой трепет, что невольно сказал самому себе: «Ну, вот, кажется, разбился о риф, тону», — и радостно улыбнулся.
— А чего вы улыбаетесь? — лукаво спросила Галя.
— Просто рад, что вас встретил, — признался Михаил. — Товарищ меня подвел, и вот скучал тут один.
— Да? А я знала, что вы будете, и ужасно хотела посмотреть на живого сыщика. — Она засмеялась и, чуть покраснев, добавила: — Ужасно глупо, да?
Это «да» получилось у нее так мило, так искренне и по-детски наивно, что Михаил вдруг почувствовал необычайный прилив нежности к этой девушке. Рука его дрогнула, и Галя почти машинально прижала ее к себе.
— Вы мне расскажете что-нибудь о вашей удивительной профессии? — с запинкой спросила она.
— Когда-нибудь потом обязательно расскажу, — ответил Михаил, как бы протягивая невидимую нить в их общее будущее.
— Конечно, потом, — тряхнула золотистой головкой Галя и, взглянув снизу на Михаила, весело спросила: — Ну, а как вам нравится пьеса? Смешная эта Аделаида Васильевна, да?
— А Редуткин? — улыбнулся Михаил, с наслаждением поддаваясь ее новому настроению. — Здорово выписан, лихо.
Только после третьего звонка Михаил отвел наконец Галю на ее место, где их поджидал Плышевский. Мужчины обменялись дружескими кивками. Плышевский незаметно, но внимательно взглянул на оживленные лица молодых людей и удовлетворенно подумал: «Клюнул, дуралей! Только бы Галочка не увлеклась им всерьез».
Михаил уже в темноте пробрался на свое место.
В следующем антракте они опять встретились, и снова Плышевский оставил их одних. «Хороший старик», — благодарно подумал о нем Михаил.
— Как это здорово, что в пьесе целых четыре акта! — сказал он Гале.
— Потому что антрактов три, да? — сразу догадавшись, улыбнулась она.
Михаил кивнул головой. Они снова заговорили о пьесе.
— Я ее с удовольствием смотрю второй раз, — заметила Галя. — Как хорошо, что папа уговорил меня пойти!
Только на секунду какое-то смутное подозрение кольнуло Михаила, но он тут же с радостью обнаружил скрытый смысл в словах девушки, означавших, конечно, что Галя рада вовсе не возможности еще раз посмотреть пьесу, а случаю, который свел их здесь. И сам Плышевский в этот момент показался Михаилу симпатичным и простосердечным человеком, готовым ему во всем помочь, человеком, который познакомил его с Галей, который, конечно же, будет его другом.
И, как бы подтверждая это, Плышевский, когда они прощались после спектакля, добродушно сказал:
— Что же ты, Галочка, не приглашаешь Михаила Ильича к нам?
— Правда, — оживилась девушка. — Приходите. Придете, да?
Михаил, глядя в эти милые глаза, ответил:
— Спасибо. Обязательно приду.
Они не заметили усмешки, мелькнувшей на тонких губах Плышевского, они только услышали его голос, все такой же добродушный и приветливый:
— Заходите завтра, Михаил Ильич! Ты, Галочка, будешь свободна?
— Наверно, буду.
— Ну, вот. Кстати, и о делах потолкуем. Ознакомлю вас кое с чем.
По пути домой Михаил снова и снова перебирал все подробности этого чудесного вечера. Внезапно мысли опять натолкнулись на странную деталь: «Почему Плышевский уговорил Галю пойти на этот спектакль второй раз?»
И вот тут-то Козин вспомнил о Коршунове, о том, что завтра надо будет дать отчет о сегодняшнем дне. Ну, положим, не обо всем дне, а только о поездке на фабрику. Михаил почувствовал беспокойство. Он ясно ощутил, что Коршунов не одобрил бы его знакомства с Галей. «Ну и пусть, — враждебно подумал он. — Говорить об этом не обязан. Дело личное. И насчет Олега Георгиевича — тоже. Он, кстати, мне очень пригодится. Потом, когда раскроем преступление, я, конечно, все расскажу. А пока в отчет личные элементы вносить не буду, и вообще не полагается».
Это был первый секрет от начальства, маленький, незначительный, сугубо, казалось бы, «личный».
Так незаметно и начала виться пресловутая «веревочка».
Первым, кого встретил в то утро Козин, придя на работу, был Саша Лобанов. Он окинул Козина внимательным взглядом и хитро улыбнулся.
— Ты, кажется, вчера неплохо провел время без меня?
— Откуда ты взял? — опешил Козин.
Круглое веснушчатое лицо Лобанова светилось скрытым лукавством, голубые глаза, прищурившись, смотрели на смущенного Михаила.
— Он еще спрашивает! А сам сияет так, что вечером может заменить в комнате целую люстру. А может, ты просто влюбился, а? — И, заметив досаду на лице Козина, Саша миролюбиво добавил: — Ну, ладно, ладно, браток, это я так. Пошли. Начальство требует.
В кабинете Гаранина они застали Коршунова, Воронцова и еще нескольких сотрудников.
— Были на меховой фабрике? — обратился Гаранин к Козину.
— Так точно, — бодро ответил Михаил. — Ознакомился с обстановкой. Климашина этого характеризуют плохо: замкнутый, в общественной жизни никакого участия не принимал, вспыльчивый, завистливый. За полгода работы друзей не приобрел, а врагов нажил. Например, поссорился со слесарем Горюновым, избил его. А недели две назад был задержан с поличным при попытке вынести с фабрики очередную шкурку каракуля. Оказал физическое сопротивление охране. Выяснил я еще вот что. Условия работы на складе и система охраны позволяли ловкому человеку, вроде Климашина, совершать систематические кражи. Ревизии на складе проводились редко, от случая к случаю, учет и документация были запутаны. Должен отметить, что сейчас администрация фабрики приняла решительные меры к устранению этих недочетов.
Козин говорил гладко, уверенно и по лицам слушателей чувствовал, что доклад его убедителен. Только Гаранин оставался невозмутимым. Коршунов же проявлял легкие признаки нетерпения. Он первый и стал задавать вопросы, когда Михаил кончил говорить.
— А кто такой этот Горюнов, которого избил Климашин?
— Горюнов? Я же сказал: слесарь! Одно время был у них чемпионом по классической борьбе. Климашин ему все завидовал, сплетни распускал. Ну, а потом Горюнов опустился, стал пьянствовать.
— Вы с ним не толковали?
— Не пришлось. Как раз при мне его не пустили на фабрику: пьян был.
— С кем же вы беседовали там?
— С кем? Ну, прежде всего я решил узнать, как работает охрана фабрики. Беседовал с начальником караула Перепелкиным. Он у них, кроме того, член комитета комсомола.
При этих словах Гаранин и Коршунов незаметно переглянулись. Козин продолжал:
— Потом толковал с главным инженером Плышевским. Он дал очень подробную и вполне объективную информацию. Здорово человек переживает. Вот на этих двух людей, полагаю, и надо опираться в дальнейшем.
— Так, так, — медленно сказал Гаранин. — Действительно, Климашин рисуется неважно. Как думаешь, а? — обратился он к Коршунову. — Что супруга-то его рассказывает?
— Не пришла она вчера, — с досадой ответил Сергей. — Но вот то письмо…
— М-да, письмо, — повторил Гаранин. — Дело в том, — обратился он к окружающим, — что вчера было получено письмо. Факты странные. И представьте, касаются именно тех людей, с которыми вы вчера беседовали, — обратился он к Козину.
— Так что не очень спешите на них опираться, — заметил Коршунов.
— А где же письмо? — недоверчиво спросил Козин. — Надо еще проверить эти факты. Мало ли чего напишут.
— Конечно, — согласился Гаранин, — проверить надо. А письмо здесь. — Он достал из папки распечатанный конверт. — Вот послушайте: «Лично начальнику московской милиции на Петровке. Сообщение. Уважаемый товарищ! Пишут вам механик с меховой фабрики Клим Привалов и ученик граверной мастерской № 14 Долинин Семен. Вернее, пишет с общего согласия последний, т. е. я, Долинин. Сообщаем железные выводы наших умозаключений на основании фактов. Учтите, оба мы комсомольцы не первый день. К тому же Клим работает в бригадмиле, ему, значит, и карты в руки. Ну, а я пока сочувствующий. Лично мы ничего не боимся. Но сообщение это просим держать в секрете. Иначе мы не согласны…»
В этом месте письма все невольно заулыбались, но Гаранин с невозмутимым видом продолжал, и чем дальше он читал, тем серьезней становились лица слушателей.
— Да-а, — протянул Воронцов, когда Гаранин кончил. — Есть, кажется, о чем подумать.
— Точно, — согласился Лобанов.
— Положим, факты здесь довольно шаткие, — возразил Козин. — Недомолвки, намеки, сплетни. Например, мало ли что пьяный Перепелкин мог наплести этому Привалову? А насчет того, что Плышевский выдает себя за главного конструктора авиазавода, так это просто брехня. Это же серьезный пожилой человек.
— А насчет избытка денег как думаешь? — поинтересовался Лобанов.
— И это надо проверить еще, — упорствовал Козин. — И уж, во всяком случае, это письмо не имеет отношения к делу Климашина.
— Ну, в общем, так, — решительно вмешался Сергей. — Нам, Козин, надо немедленно потолковать с этим Приваловым. Лучше всего вызовите его сейчас сюда, в МУР.
— Нет, постой, — покачал головой Гаранин. — Сначала пусть он напишет подробный отчет о вчерашней поездке.
— С бумагами успеется, Костя. А тут надо быстро…
— Нет, не успеется. Это не бумаги, это важные, может быть, детали и подробности, которые он потом забудет.
— Ну, как знаешь, — согласился Сергей, поняв, что спорить бесполезно. — А ты, Лобанов, бери адрес жены этого Климашина и выясни, почему она не явилась. И чтоб сегодня, в крайнем случае завтра, была у меня.
— Правильно, — одобрил Гаранин и, обращаясь к остальным сотрудникам, сказал: — Расходитесь, товарищи. Пусть Козин тут один сочиняет. И не спешите, — строго приказал он Михаилу. — Привалов этот тоже, в крайнем случае, до завтра подождет.
Все поднялись со своих мест и направились к двери.
Сергей прошел вслед за Гараниным в его кабинет.
— Я тебя и поздравить забыл, — улыбнулся Костя, усаживаясь за стол.
— Это с чем же? — удивился Сергей.
— Так Лена-то главную роль получила в новой пьесе.
— Ах, ты об этом! Да, супруга моя идет в гору, — рассеянно согласился Сергей. — Но, по правде, меня сейчас больше занимает чужая супруга, Климашина.
— Да. Дело серьезное. И сдвигов никаких. Розыск по Москве ничего не дает, включая больницы и морги.
— По Москве и не даст. Надо область подключать. Вернее, даже все области и республики тоже. Если жив, то он из Москвы, конечно, давно тягу дал.
— Область, говоришь?.. Если жив?.. — задумчиво переспросил Гаранин. — А ну, попробуем.
Он решительно потянулся к одному из телефонов и набрал номер.
— Семен Васильевич, ты? Гаранин из МУРа беспокоит. Скажи на милость, в твоем хозяйстве за последние дни неопознанных раненых не появлялось? Нет. А трупов? Вообще давно не было? Очень жаль. То есть очень хорошо, говорю, — поправился он. — Ну, а если появится вдруг, не сочти за труд, позвони. Я своего человека подошлю.
Сергей разочарованно махнул рукой.
— Ну, что, пошли докладывать Зотову? — спросил он.
— Пошли, — спокойно согласился Гаранин, поднимаясь из-за стола.
Часов в семь вечера, когда комнаты МУРа почти опустели, в кабинете Гаранина зазвонил телефон. Костя был уже в пальто и шапке и поджидал Сергея: они собирались в театр на спектакль, в котором играла Лена. Костя решил, что звонит Катя, жена, за которой они должны были заехать по дороге. Он рывком снял трубку.
— Гаранин слушает. Что? Семен Васильевич? Ну, ну… Так… Ты сейчас едешь? Одну минуту. — Он снял трубку второго телефона и назвал короткий номер. — Сергей? Звонит Павлов. Час назад в лесу у станции Сходня обнаружен труп неизвестного мужчины. Приметы подходят. Оперативная группа из области сейчас выезжает. Поедешь с ними? Добре. — Гаранин повесил трубку и снова заговорил с Павловым: — Семен Васильевич, слушаешь? Через двадцать минут у вас будет Коршунов. Подождите его. Ну, привет.
В этот момент в комнату вбежал Сергей. Он тоже был уже в пальто.
Сергей схватил трубку телефона и торопливо набрал номер.
— Надо Лену предупредить. Театр? Попросите Коршунову. Что? Скажите, муж просит.
Было слышно, как кто-то на другом конце провода насмешливо крикнул:
— Леночка! Вас из милиции вызывают!
— Какая-то сволочь еще острит, — зло процедил сквозь зубы Сергей.
И тут же раздался голос Лены:
— Я слушаю.
— Лена, это я, Сергей. На спектакле быть не смогу. И не знаю, когда вернусь. Так что ты не волнуйся.
— Хорошо, Сережа, — весело отозвалась Лена. — Я тоже задержусь. После спектакля мы чествуем, оказывается, Никанора Ивановича. Сорок лет на сцене. Будет небольшой банкет. А ты почему задерживаешься?
— Тоже небольшой банкет, — с еле сдерживаемым раздражением ответил Сергей. — Только на свежем воздухе.
— Я забыла, что тебе нельзя задавать вопросов, — обиделась Лена. — Но напомнить можно и повежливее.
— Ну, в таком случае, прости, — тем же тоном извинился Сергей. — Пока. Очень спешу.
Он повесил трубку.
— Банкеты все! — гневно произнес он. — Интересно, кто ее потом каждый раз провожает. И после спектаклей тоже.
— Брось, — попытался успокоить друга Костя. — Хочешь, мы ее увезем с этого банкета?
— А, ладно, — махнул рукой Сергей. — Пусть живет, как хочет.
— Ну, коль так, — вздохнул Костя, — то машина у подъезда.
— Вот это — самое главное! — снова загорелся Сергей. — Привет, Костя! А завтра…
И, не договорив, он выбежал из комнаты.
Ужин подходил к концу, чудесный, скромный, почти семейный. За столом их было всего трое. Галя, такая милая в своем простеньком платьице и фартучке, сама накрыла на стол, хлопотала на кухне. Олег Георгиевич, приветливый и веселый, был тоже одет по-домашнему — в теплой куртке из коричневого вельвета.
За столом шутили, смеялись, рассказывали забавные истории. Незаметно выпили бутылку коньяку. И конечно же, не от коньяка так легко и приятно было на душе у Михаила: ему нравилась эта маленькая, дружная семья, эта уютная, красивая квартира.
Собираясь к Плышевскому, Михаил даже самому себе не решался признаться, что делает это из-за Гали. Он старался убедить себя, что близкое знакомство с Плышевским принесет пользу делу, позволит узнать его не только в служебной, но и в домашней обстановке, а ведь это очень важно, если в дальнейшем Михаил собирается опереться на этого человека. Кроме того, следовало проверить сведения, сообщавшиеся в том злополучном письме, хотя Михаил и не склонен был им верить. В общем, поводов для визита набралось более чем достаточно.
Плышевский держался просто и непринужденно. С искренней, казалось, гордостью рассказывал он об успехах фабрики, о ее людях, добродушно подсмеивался над Свекловишниковым, который сейчас временно исполнял обязанности директора, с уважением отзывался о новом секретаре партийной организации. «Ну разве может такой человек выдавать себя где-то за авиаконструктора и так глупо сорить деньгами? — невольно подумал Михаил и усмехнулся. — Чушь какая-то, а может быть, и злой умысел». Все чаще взгляд его останавливался на Гале. Какая она красивая, милая и умница!
Улучив момент, когда Галя убежала за чем-то на кухню, Михаил вызвался ей помочь. И вот они оказались одни в маленькой, сверкающей чистотой и белым кафелем кухоньке. Галя лукаво и чуть смущенно спросила:
— Вам нравится у нас?
Он не сразу нашел нужные слова, только почувствовал, как забилось вдруг сердце, и нерешительно взял руку девушки. Взгляды их встретились, и уж не так важно было то, что произнес он потом.
— Очень, Галочка.
Галя опустила глаза и, освободив руку, тихо сказала:
— Да?.. Ну, пойдемте, папа там один, — и, улыбнувшись, прибавила: — Возьмите хоть эту тарелку. Вы же помогать мне пришли…
Они возвратились в столовую. Плышевский встретил их добродушной улыбкой.
Потом Михаил рассказал два или три случая из работы МУРа. Это были очень опасные, запутанные и сложные дела, и Галя слушала с замиранием сердца. Восхищение и тревогу читал Михаил в ее больших темных глазах.
Когда ужин подошел к концу, Плышевский весело сказал, обращаясь к дочери:
— Ну, а теперь я ненадолго украду гостя, дочка. Надо о делах поговорить. Можно?
— Идите, идите, — согласилась Галя. — Я пока со стола приберу. Только быстрее возвращайтесь.
«Вот случай кое-что проверить», — подумал Михаил.
И вот они уже вдвоем сидят на диване в просторном, со вкусом обставленном кабинете, у низенького круглого столика. В стороне, у окна, задернутого толстыми шторами, на большом письменном столе горит лампа под зеленым абажуром. Вдоль стен блестят стекла книжных шкафов, над ними — позолоченные рамы картин.
— Меня очень волнует это нелепое происшествие, — доверительно и огорченно произнес Плышевский. — Как-то даже в голове не умещается.
— Это понятно, Олег Георгиевич, — улыбнулся Михаил. — Честный человек иначе и не может реагировать. Но люди, к сожалению, бывают разные. Между прочим, я познакомился у вас на фабрике с неким Перепелкиным. Что вы о нем скажете?
— Перепелкин?.. В общем, неплохой парень. Энергичный, добросовестный. Член комитета комсомола.
— Ну, а недостатки? Есть же у него и недостатки!
«Куда он клонит? — насторожился Плышевский. — Странно…»
— Да, вероятно, есть. — Он равнодушно пожал плечами. — Все мы с недостатками. Но я как-то об этом не задумывался.
— А вы задумайтесь. Не любит ли он, к примеру, выпить лишнее?
«Эге. Кое-что проясняется, — мелькнуло в голове у Плышевского. — Этот мальчик, однако, ведет дело довольно неуклюже. Но откуда они могут знать? Ведь Привалов мне сказал… Неужели обманул?..»
— Об этом я действительно кое-что слышал, — небрежно заметил он. — Только верить не хотелось.
— А между тем это факт, — внушительно проговорил Михаил. — И при этом болтает Перепелкин много лишнего.
— Лишнего? — удивленно переспросил Плышевский. — Впрочем, — он заставил себя беспечно улыбнуться, — так всегда и получается: кто лишнее пьет, тот лишнее и болтает.
— С некоторыми это бывает и в трезвом виде, — усмехнулся Козин и с угрозой добавил: — Но тут уже мы сами принимаем меры. — «Я покажу этому Привалову, как писать клеветнические письма, — решил он. — Надолго запомнит».
— Да, конечно, — согласился Плышевский. — Это вам, вероятно, очень мешает работать.
— Не в том дело! — возразил Козин. — Главное, это бросает тень на честных, хороших людей.
— Что вы имеете в виду?
— Это неважно. Когда-нибудь узнаете, и мы вместе посмеемся.
— Значит, это касается меня? — с тревогой спросил Плышевский. — Чья-то болтовня в трезвом виде?
— Повторяю, у вас нет оснований для беспокойства. Мы не дадим вас в обиду.
— Вы настоящий друг. — Плышевский с чувством пожал Михаилу руку. — И в свою очередь полностью располагайте мною.
«Славный старик, — подумал Козин. — Конечно, его нельзя давать в обиду. И вообще он нам пригодится».
— Может быть, нам уже следует что-то сделать, Михаил Ильич? — с готовностью спросил Плышевский. — Как вы скажете, так мы и поступим. Например, не уволить ли нам того самого Горюнова? Помните, бывший спортсмен? Теперь спился. Его несколько раз видели с Климашиным.
— Пока никаких мер не принимайте, Олег Георгиевич, — внушительно произнес Козин. — У Климашина могут быть на фабрике сообщники, и мы их только насторожим. И вообще дадим пищу для всяких толков и сплетен.
Спустя некоторое время они снова перешли в столовую. А вскоре Плышевский, сославшись на усталость, ушел к себе.
Остаток вечера Михаил провел вдвоем с Галей. Они долго прощались потом в передней, уславливаясь о новой встрече.
В тот вечер Михаил так и не осмелился поцеловать эту необыкновенную девушку.
Поздно ночью в квартире Гаранина зазвонил телефон. Костя в одних трусах подбежал к столу и снял трубку.
— Костя! — раздался возбужденный голос Сергея. — Это он, Климашин! Убит выстрелом из пистолета!
