МАЛЕНЬКАЯ ВЕРА
Лето было жаркое. Трава выгорела, пожухла и стали бесцветной, как дорожная пыль.
Шоссе шло по степи. Николай Семенович, обливаясь потом, жал на педаль газа, обгоняя легковые автомашины, которые то и дело появлялись перед его грузовиком.
Наконец показались одноэтажные белые домики в гуще садов и пятиэтажные блочные дома. Начинался город, а за ним плескалось такое недосягаемое сейчас для Николая Семеновича море.
На проспекте Металлургов из-за троллейбуса неожиданно вышел светловолосый парень в майке и шортах в цветочек. В последнее мгновение Николай Семенович успел вильнуть рулем, и в боковом окне мелькнули остекленевшие от испуга глаза.
Не снижая скорости, Николай Семенович минуты две матерился, а потом пришел к выводу, что давить таких надо. Особенно ему не понравились оранжевые цветы у парня на шортах.
Подъехав к своему дому, Николай Семенович поставил машину во дворе под деревом и пошел к подъезду. Но вспомнив что-то, плюнул с досадой и вернулся. Открыв дверцу, он вынул из-под сиденья авоську с бумажным свертком.
Из магнитофона популярная певица орала песню на всю квартиру. Навстречу Николаю Семеновичу выскочила жена Рита.
— Полюбуйся на нее! — закричала она.
Но Николай Семенович пошел в кухню, где поставил на стол авоську и развернул бумагу. Под газетой оказалась трехлитровая банка с прозрачной жидкостью.
— Школу кончила! В голове неизвестно чего наложено! — продолжала тем временем Рита. — Выросла!.. Подожди, сейчас котлеты разогрею… Звоню тебе, звоню, у вас там все время занято! Чуть с ума не сошла! Что делать-то?!
Их дочь Вера только что помыла голову и теперь стояла на балконе, сушила на солнце волосы и ела черешню из стеклянной банки, сплевывая косточки вниз.
— Как отца родного встречаешь, нахалка! — перекрывая магнитофон, доносился до нее голос матери. — Вот видишь! Ты во всем виноват! Задницу ей в детстве целовал, а теперь!.. Неизвестно теперь, что будет!..
Через двор проходила ветка железной дороги. Тепловоз тащил платформы с железными ржавыми трубами.
В комнате Николай Семенович выключил магнитофон и сказал строго:
— Вера! Поди сюда!
Вера доела последнюю ягоду и обреченно вошла в комнату.
— Здравствуй, папа, — насмешливо сказала она. — С утра не виделись!
Отец набрал побольше воздуха, чтоб произнести что-нибудь гневное, но его перебила Рита:
— Обед на столе!
— Иду! — откликнулся он и начал: — Вера! Ты соображаешь, что делаешь?! Вместо того чтоб нам помогать, ты шляешься со своей Чистяковой! Это она! Она тебя всему научила! Так чтоб я не видел ее больше! Чтоб ни на метр к нашему двору не приближалась! Какой у нее телефон?
Засунув руки в карманы своего старенького ситцевого халата, Вера тупо смотрела на сервант, где стояла фотография, покрытая лаком по дереву и изображавшая маленькую капризную девочку с надутыми губами и огромным бантом в жидких волосенках. Рядом была фотография серьезного, обритого налысо мальчика.
— Телефон какой, спрашиваю?!
— Она говорит, у Чистяковой нет телефона! — крикнула из кухни Рита.
— Я проверю! В школу зайду и узнаю! И телефон! И адрес!.. Ну как тебе не стыдно! Мы с мамой в твои годы уже работали! — Николай Семенович сделал паузу, чтоб эта мысль глубже вошла в сознание Веры. — А ты! Мы из последних сил бьемся, чтоб вас с Виктором на ноги поставить? Виктор, слава богу, человеком стал. А ты?! Ты подумала, что из-за этих твоих дел Виктора с работы могут выгнать?
В комнату вошла мать.
— Сегодня же чтоб в милицию пошла и все честно там рассказала! — Она закашляла, щеки ее покраснели.
У Веры дрогнули губы.
— Ну что ты молчишь?! — не выдержал отец.
— А чего говорить-то?!
— Во! Еще издевается! Все! Сейчас я буду звонить в Москву Виктору! — сказала Рита. — Пусть он ей скажет! Коля, иди кушай, все остынет!..
Рита принялась настойчиво крутить диск телефона, а отец пошел в кухню, где радио бубнило о достижениях трудящихся на прокатном стане-3000. Около него на полке стояла пустая бутылка с яркой этикеткой. Из бутылки много лет назад выпили иностранный напиток — джин и теперь хранили для красоты.
Через широкую красную воронку Николай Семенович осторожно переливал жидкость из трехлитровой банки в эту бутылку. Запах сивухи разнесся по всей кухне. Самогон отец пил всю жизнь — это было дешевле, а магазинная водка доверия не вызывала, потому что делалась из химии. И еще страна начала бороться за трезвый образ жизни. Поэтому очереди у винных отделов тянулись часами из-за того, что мест, где продавали выпивку, стало меньше. Там, говорят, иногда затаптывали нерасторопных старушек, которые делали свой бизнес на перепродаже спиртных напитков, но мешкали у входа в магазин.
С четвертой попытки Рита наконец дозвонилась.
— Это кто? Соня? — закричала она в трубку. — Чего давно не звоните? А Мишенька как? Здоров?.. У нас жарко. У вас дожди? Ой как не повезло! А вы бы приехали к нам с Мишенькой! Я соскучилась ужасно! Фруктов бы поел… Ну у вас на рынке дорогие, наверное… Мишенька!!! — Рита просияла от нежности. — Мальчик мой, маленький! Лопотусечка! Ну скажи что-нибудь бабушке! Ой! Он «баба» сказал! — радостно повернулась Рта к Вере. — А как поет мой маленький? Та-та-та, поет!.. Соня, а зубок у него новых не вылезло? Ну ничего, вылезут?.. Соня, а Виктор дома? — Голос Риты начал приобретать строгость. — Позови, пожалуйста… Витя! Здравствуй! Я насчет Веры звоню… Я тут к ней в сумку полезла за ручкой, смотрю, у нее там какая-то бумажка странная валяется. Зелененькая… Я ее развернула! А эта Витя, доллары! Двадцать иностранных долларов! — Рита достала их из кармана, будто хотела показать этот ужас Виктору. — Я ее спрашиваю, где взяла? Откуда у честного человека могут быть доллары?! — Она с отвращением потрясла купюрой. — Говорит, нашла! На улице валялись! Представляешь!.. Это с каких это пор у нас на земле доллары валяются?.. Я ей говорю, иди в милицию, признайся во всем…
Вера подошла к матери, вырвала доллары и заперлась в ванной.
— Витя! Она издевается над нами! — визжала Рита. — Коля!.. Вытащи ее оттуда!
Николай Семенович оторвался от обеда и принялся колотить в дверь. Гулкие удары сотрясали стену. С потолка посыпалась штукатурка.
— Открой! Открой немедленно! Кому сказано!
Вера распахнула дверь. Выставив перед носом у отца руки, она разорвала доллары и спустила их в унитаз.
На несколько мгновений родители онемели…
Крякнув, отец вернулся к обеду.
Одновременно с раздражением он почувствовал облегчение и даже легкую благодарность к Вере. Раз нет больше этой проклятой бумажки, значит, не стоит об этом думать и что-то предпринимать.
«Ну надо же, сучка, — почти с восхищением думал он о дочери. — Раз! И — в канализацию! Даже рука не дрогнула!» Он старался не размышлять о том, где Вера могла раздобыть эти деньги. Он знал, что долларами расплачиваются с проститутками. Но Вера?.. Нет!.. Сказала «нашла», пусть будет так, достаточно ему своих проблем.
— Витя!.. Я не знаю, что с ней делать! — причитала мать с новой силой. — Она шляется неизвестно где! Курит! Нас не слушается!.. Сынок, поговори с ней! — И Вере строго: — Поди сюда!
— Привет! — равнодушно произнесла в трубку Вера. — Ага… ага… ага… Пока… — Она швырнула трубку и вышла на балкон.
За ней вышел отец, встал рядом, поковырял спичкой в зубах.
— Ну что тебе Виктор сказал?
— Не кури — это вредно. Слушайся родителей, — ответила Вера, глядя на проходящую по двору соседскую Иру.
Ира считалась красавицей. У нее были вытравленные перекисью длинные прямые волосы, махровые ресницы под тонкими бровками и кукольный пунцовый ротик. Она рано вышла замуж и жила с мужем хорошо — скандалов соседи не слышали. Только вот недавно муж Иры утром после ночной смены, находясь дома в одиночестве, спутал дверь на балкон с окном в кухне и выпал с третьего этажа в палисадник. Все были на работе, из соседей никто, кроме Веры, этого полета не увидел. Она вызвала «скорую помощь», спустилась. Муж Иры смотрел на пролетающий в небе самолет, плакал и смеялся. От предложенного Верой стакана с брагой отказался, сообщив, что дозу свою он уже принял. Теперь Ира ходила к мужу в больницу…
Тепловоз тащил платформу в обратную сторону. Он гудел. Лязгали колеса.
Николай Семенович с извечной мужской тоской во взоре глядел на Иру, которая с достоинством несла свое откормленное тело. Наконец он спохватился, испуганно покосился на Веру — не заметила ли она — и прихлопнул ладонью по балконным перилам.
— Правильно Виктор сказал. — И добавил, выделяя каждое слово: — Помни, Вера, честь надо беречь смолоду!.. Вызов из училища не приходил?
Она покачала головой.
Каждый день отец спрашивал про эту бумажку, в которой должны были сообщить о том, что Вера зачислена в профессионально-техническое училище связи. Почему-то ему казалось, что этот официальный документ как-то образумит его непутевую дочь и снимет с него часть ответственности за ее судьбу…
Город Марии Магдалины у моря. Так назвали это место греки, переехавшие более двухсот лет назад из Крыма в приазовские степи. Они же превратили город в большой торговый порт, где швартовались пришедшие со всего мира корабли…
Из окон Вериной квартиры был виден «лисий хвост» — вонючий желтый дым, выходящий из труб коксохимического комбината. Над другими трубами вилось голубое газовое пламя. На него приятно было любоваться ночью. Оно выглядело, как костер в небе…
Два металлургических завода сливали в море раскаленный шлак и производили сталь плохого качества, которая ржавела так быстро, что ее отказывались закупать братские социалистические страны, в том числе и Китай…
Люди, работавшие на заводах, пользовались привилегиями: в цехах им раздавали пакеты с продуктами, они раньше уходили на пенсию. Мужчины, например, в пятьдесят лет. После чего они довольно быстро умирали.
Прощались с ними долго и с почестями. Носили гроб по улицам, разбрасывали цветы… Впереди процессии обязательно шел человек с красным флагом. Оркестр фальшиво исполнял похоронный марш Шопена. И этот скрежет, который трудно было назвать музыкой, стал так же привычен, как клекот горлицы по утрам в каштане во дворе…
Огромное городское кладбище располагалось на склоне холма. Последние сбережения выкладывали жители города на посмертные памятники. Высокие черные мраморные плиты, гранитные надгробья с изображением ушедшего от нас человека, монументальные чугунные ограды. Возможно, покойный никогда в жизни не решился бы истратить сам на себя такие большие деньги, сколько было потрачено на ненужный ему сейчас монумент безутешными родственниками.
В Пасху кладбище кишело людьми. Они гордились собой — никому не было стыдно за «свою» могилу перед соседями…
Выпивали, горевали, иногда перебрасывались отдельными репликами с лежащими под землею…
И опять никак нельзя было избежать взглядом раскинувшийся под холмом, от края до края горизонта, завод. Всюду преследовали эти чадящие серые трубы… Унылые ржавые котлы… Пропыленные заводские постройки…
Они как бы перетекали друг в друга. Кладбище в завод, завод в город… И обратно — город в завод, завод в кладбище… Это была западня…
На дворе стояла небольшая детская карусель. Вера азартно бегала по кругу, подталкивая сиденья, а дети не давали ей отдохнуть и все кричали:
— Быстрей! Быстрей!
Вечерело. Жара начинала спадать.
Детей постепенно становилось все меньше. Одних забирали родители, другие уходили сами. Наконец осталась одна только девочка Оксана.
— Хочешь, я тебя покатаю? — спросила она Веру.
— Нет, давай так посидим, — ответила Вера. — Что ж мама твоя не идет?
— Сейчас мама меня купать будет, а я утку…
Вера смотрела, как из подъезда стали выходить к парням девушки и пары медленно разбредались в разные стороны.
В беседке у подъезда зажгли свет, и мужики, сидящие вокруг стола, снова принялись стучать, играя в домино.
Слышнее стали смех, музыка, ругань, а также призывы к атаке и свист пуль, раздававшиеся из телевизора.
Решительно прошагала ватага мальчишек — человек двенадцать с палками. За ними бежал мальчик лет девяти, держа в руках раздобытый где-то руль от детского велосипеда.
К Вере подошел ее бывший одноклассник Андрюша.
— Чего же ты с ними не пошел? — насмешливо спросила Вера, кивнув вслед мальчишкам.
— Надоело, — ответил он. — Мне вызов пришел из мореходки. Ехать скоро… — Он посмотрел на Веру. Она была бесстрастна.
За белобрысой Оксаной пришла мать.
— Спасибо, — сказала она Вере и добавила, вздохнув: — Очередь была за сосисками… А я заняла за сосисками и в кассу. Кассирша ушла, и моя очередь за сосисками прошла. Надо было идти в другую кассу и опять становиться в очередь…
Наконец мама с дочкой побрели домой, и Андрюша сел на место девочки.
— Мне ребята голубятню отдать хотят. Их в армию забирают…
— А ты возьми для матери. Змей же ты ей оставлял, когда мы в колхоз ездили… Вернешься, голуби будут толстые!
— Так ребята раньше меня вернутся… Помнишь, у тебя на шкафу белый голубь жил. Ты его боялась — он по ночам урчал. Куда ты его дела?
— Тетке отнесла. Она суп сварила… Ну что ты на меня так смотришь!!!
— Чтоб лучше помнить.
— Перестань!
— Тебя сегодня ругали?
— Нет.
— Я слышал, когда отец твой приезжал…
— Зачем тогда спрашиваешь?
Помолчали.
Весь год лицо у Андрюши было усыпано крупными прыщами. От них оставались небольшие шрамы. Сейчас прыщей стало меньше. Видно, дала ему какая-то сердобольная. Допустила до своего тела.
Но Андрюша любил Веру!
Кроме того, он был еще и самолюбив. И самолюбие его страдало. Страдало оттого, что так страстно любимая им Вера не хочет с ним трахнуться. Но, с другой стороны, он внутренне уважал себя. Вот она — не хочет, а он ее все равно любит. Сидит вечерами с ней, разговаривает, а не тащит грубо в подвал или там в кусты…
— Мне кассету принесли, — сказал Андрюша.
— Ну?
— Пойдем, видак посмотрим?
Вера встала.
— Ко мне? — с надеждой спросил Андрюша.
— В парк.
Он растерялся:
— Там же драться будут.
— Ну и что… Веселее, чем так сидеть… Подожди, я переоденусь.
Толика поймали возле Доски почета.
Он пытался отбиться, но это было бесполезно. Он — один, а их — пятеро. Получив пару пинков под зад и несколько увесистых тумаков по голове, Толик нашел в себе силы вырваться и убежать. Вдогонку ему бросили хлопушку. Она взорвалась, распугав птиц на бульваре.
Танцплощадка находилась в глубине парка. Андрюша и Вера молча шли к ней по аллее. Кусты по бокам жили таинственной жизнью. Там курили, негромко переговаривались и постоянно перемещались с места на место, треща сучьями. Над деревьями возвышался силуэт «чертова колеса», поскрипывала цепями карусель под названием «Ветерок».
У танцплощадки стояли группами мальчишки, которые не достигли возраста, дающего право на вход. Милиционеры гнали их, они отходили на несколько шагов, останавливались, возбужденно оглядываясь по сторонам.
На эстраде стояли динамики, гремевшие музыкой. Толпа танцевала безрадостно и сосредоточенно.
Андрюша и Вера купили билеты и вошли под пристальными взглядами дружинников и милиционеров с собаками. У нескольких милиционеров на боку висели рации, из которых выплескивался чей-то бурчащий невнятный голос.
Андрюша нервничал. Разгоряченный, избитый, Толик умылся у питьевого фонтанчика, подошел к Вере и пропел:
— Вера, Вера, Верочка! Тоненькая веточка… — Обнял ее, отвел от Андрюши: — Доллары где?
— Потеряла, — ответила Вера.
— Сдурела, да? — растерялся Толик.
— Отстань.
— Продала?
— Потеряла!
— С ума сошла! Кто ж доллары теряет?!
— Не надо было их ко мне в сумку пихать!
— Да! Надо было с ними в милицию ехать! Чтоб мне еще и валютное дело пришили!
— Отстань!
— Ну что ты наделала!.. Вер, это же Чикины доллары! Он счетчик включит, а у меня нет денег. Чика из рейса придет — зарежет!
Им под ноги бросили хлопушку. Она взорвалась. Плеснуло синее пламя.
— Козел! — выругался Толик и побежал туда, откуда хлопушку бросили.
Вера села на скамейку рядом с Андрюшей.
— Чего ему? — спросил Андрюша.
— Ничего, — ответила Вера.
На площадке появилась подруга Веры Чистякова. Самый близкий человек. Она учила Веру, как одеваться со вкусом и как надо жить.
У Чистяковой не было отца, и денег часто не хватало. Где-то в конце девятого класса она начала ходить в порт. Там, у шлагбаума, она обсуждала с другими девушками, где какая «коробка» стоит и когда она причалит. «Коробками» называли корабли. С кораблей сходили на берег матросы. Чистякова вступала в контакт только с иностранцами. Для этого у нее были английский и итальянский разговорники, изрядно потрепанные, и импортные презервативы по рублю штука.
Расплачивались с ней по-разному: когда сигаретами, когда вещами, когда долларами. Доллары уходили хорошо — по десять рублей.
В порт Чистякова ходила раз или два в неделю. Ей хватало. Но иногда приходилось иметь дело с довольно отвратительными типами.
«И не противно тебе?» — спрашивала Вера. Чистякова улыбалась своими перламутровыми губами: «Противно. А что поделаешь? Тебе деньги понадобятся, и ты пойдешь».
Вера знала — Лена права. Многие так делали…
Так же, как и Вера, Чистякова мечтала о чистой, светлой любви. Приходила на танцплощадку в надежде встретить того — единственного и неповторимого… Вместе с Верой отнесла свои документы в училище связи…
— Лена! — махала ей рукой Вера. Всеобщее возбуждение передалось и ей. Вере нравились ожидание и тревога, которые испытывали окружающие.
— «Пусть тебе и на здоровье, и на внешность наплевать! — Чистякова забрала у Веры сигарету и бросила в урну. — Но о том должна ты помнить, что ты — будущая мать!..» Толик! — крикнула она бегавшему по ту сторону забора Толику. — А нельзя ли сегодня обойтись без мордобоя?
— Как можно?! — ответил Толик. — Ради чего тогда жить?!
В это время милиционеры втиснулись в толпу танцующих и вывели оттуда кого-то покачивающегося и покорного.
— А Андрюша не участвует в этом ежедневном ритуале?
— Надоело, — ответил Андрюша.
— Голову надо беречь, а то фуражку носить не сможет, — объяснила за него Вера.
Чистякова хихикнула.
На площадке появился высокий светловолосый парень в рваных джинсах. Он медленно огляделся, ощущая на себе взгляды косившихся девушек. Подошел к одной, лениво спросил, который час. Она ответила, стесняясь.
— Ой, кто это?! — с восхищением спросила Чистякова.
— Первый раз вижу. — Вера инстинктивно проверила, не размазалась ли возле глаз тушь.
Парень направился в их сторону. Андрюша предусмотрительно обнял Веру. Парень обратился к Чистяковой:
— Пойдем погуляем?
— Я на танцах — танцую! — с достоинством ответила Чистякова.
— Ну давай!..
Чистякова отдала сумку Вере, проговорила:
— «Когда я диско танцую, я ничем не рискую!» — и бросилась в объятия парня.
— Лена! — позвала Вера, но та ее уже не слышала.
А на середине площадки ребята не спеша начали выстраиваться лицом друг к другу в две шеренги. Постепенно образовались две равные автономные половины с четкой границей. Топчась под музыку, шеренги начали сходиться стенка на стенку, пока не подошли вплотную друг к другу.
За забором милиционеры в фургоне пили из пакета молоко.
— Сматывать пора отсюда, — сказал Андрюша.
— Боишься? — спросила Вера. — Не бойся. Я тебя прикрою.
Раздался чей-то воинственный свист, потом кто-то закричал, и в ту же секунду музыка стихла.
Милиция забегала.
Толпа хлынула в разные стороны — кто к выходу, кто, наоборот, — в самую гущу драки. Перед узким проходом началась давка.
Андрюша тащил Веру за руку и прикрывал ее, как мог, от натиска толпы. Но тут кто-то рванулся, потом все побежали, и их развело в разные стороны.
Сверкая фарами и мигалкой, подъехали две милицейские машины. Милиционеры хватали всех, кто попадался под руку. Попался им и Андрюша. Ему завернули за спину руки и, беспомощного, кричащего от боли, запихали в фургон, где уже бесновались другие пойманные.
Веру тоже пытался поймать милиционер, но она увернулась, сумела ударить его между ног и скрылась в толпе.
Толик увидел в конце аллеи одного из своих обидчиков. Догнал, двинул изо всех сил сзади. Тот упал. И тут же вскочил, но ответить на удар не успел. Из боковой аллеи выехала милицейская машина…
Держа в руках туфли, Вера выбежала из парка на набережную и остановилась перевести дыхание. Потом присела на железный барьер у пляжа.
Кто-то брел по гальке, наклонился, зачерпнул из моря воды, умылся, высморкался и стал приближаться к Вере.
Вера курила. Человек остановился напротив. В темноте его лицо было неразличимо.
— Закурить есть?
— Последняя, — Вера кивнула на свою сигарету.
Он сел рядом, и Вера узнала того парня, который увел Чистякову.
— А, это ты! — рассмотрел ее парень. Забрал у Веры сигарету жадно ее докурил. — Тебя как звать-то?
— Вера. А тебя?
— Сергей… А эта коза, что со мной была, кто? Подружка?
— Она мне как сестра…
— Все люди братья, — усмехнулся Сергей.
Вера обулась, и они не спеша пошли в сторону парка.
— А что за парень с тобой был?
— Одноклассник.
— Одноклассник — это хорошо…
Тут Вера увидела, что в их сторону сворачивает милицейская машина. Несколько человек пробежали мимо с визгом и руганью. Вера схватила Сергея за руку, потащила к ближайшей скамейке, обняла. Он тоже прижал Веру к себе.
Машина проехала.
— Неплохо, — сказал Сергей.
— Тебе хотелось прокатиться?
— Нет. Я привык спать дома.
— Пусти, — сказала Вера.
— Кажется, что сейчас с ножом кто-то вылезет. — Сергей не отпускал ее.
— Пусти, говорю.
— Идем?.. Чего тут торчать-то…
Вера молчала.
— Пошли?.. — лениво повторил он.
— Давай вали отсюда! — закричала Вера, изо всех сил отталкивая его. — Я ночевать тут буду!
Сергей разжал руки, поднялся и не спеша пошел прочь.
Вера глядела ему вслед. Он уходил все дальше и дальше.
— Обернись! — прошептала Вера.
Он не оглянулся и вскоре исчез в темноте.
Вере стало страшно. Она встала со скамейки и медленно побрела в сторону дома.
Вдруг ее ослепил свет фонарика. Она замерла, прикрыла глаза рукой.
— A-а, Верка, — услышала она.
Человек осветил снизу свое юное лицо. Лицо было малопривлекательно, со свежей царапиной на лбу Принадлежало оно Толику.
— Андрюшу не видел? — устало спросила Вера.
— Андрюха! — позвал Толик.
— Чего? — Из-за кустов вылез пацан лет девяти.
— Да не ты, — вздохнула Вера.
— Забрали его, — ответили из темноты.
— Закурить есть? — повернувшись на звук голоса, спросила Вера.
— Откуда? — ответили ей.
— Ну пока… — Вера пошла дальше.
Скучно… Жить было очень скучно.
Куда себя девать — непонятно. Домой ехать?
Отправившись на заработки — строить в братской стране Монголии какой-то комбинат, — родители сдали свою квартиру в Донецке двум запуганным молодоженам. И когда Сергей появлялся дома, они без конца что-нибудь роняли или ломали, молодая жена при этом нервно хихикала… Да и вообще Сергей не любил свой родной шахтерский город с торчащими в степи горами отработанного шлака.
Здесь хоть было море. В общежитии никто не мешал — соседи по комнате на лето разъехались…
Учиться в институт он пошел только потому, что это избавляло его от службы в армии. На лекциях Сергей честно спал. Выручало то, что преподаватели в основном были женщины. Внешность выручала. Он и вступительные экзамены сдал только благодаря тому, что смотрел загадочно и казался умным…
И вот, дожив до двадцати одного года и проучившись четыре года в институте, Сергей понял, что ничего не хочет. И жизнь будет всегда такая, какая она есть сейчас, даже хуже. Просидит он до пенсии в душном конструкторском бюро, вычерчивая на кульмане никому не нужную ерунду. Зарплаты будет хватать только на питание… Ну и что?.. И это все?.. Зачем?..
Он ненавидел все эти блюминги, слябинги. Ничего не хотел знать о технологии обжима стали. Ненавидел людей, которые понуро, в три смены работали. Металлурги с обожженными лицами; толстые крановщицы, ворочавшие листы железа; шоферы, перевозившие бесполезные грузы, и многие другие, которых заставляли бороться за продукцию отличного качества, трезвый образ жизни, ударную производительность труда и гробить свое здоровье… У них были дети. Дети, которые росли как трава. Никто ими не занимался. А заводы приносили убыток.
Дома в халатике Вера быстро мыла оставленную в раковине посуду. Стрелки будильника, тикавшего на холодильнике, приближались к двенадцати часам ночи.
Заскребся в замке ключ, хлопнула входная дверь — это Рита вернулась с работы. Она несла тяжелые сумки с продуктами.
Вера стояла у окна и ела хлеб с маслом.
— Не спишь еще? — устало улыбнулась Рита. — Чего так?
— Телевизор смотрела.
У матери на щеках был нездоровый румянец.
— Как чувствуешь себя? — спросила Вера.
Та в ответ махнула рукой.
— В троллейбусе говорили, в парке опять драка была. Убили там кого-то…
— Ужин разогреть?
— Да не хочу я есть, — сказала Рита и принялась разбирать сумки, укладывать продукты в холодильник. — Ты один хлеб жуешь. Картошки поешь с мясом.
— Ладно, мама, пошли спать, — улыбнулась Вера. — Поздно уже.
Рита кивнула, и вдруг спокойное выражение сошло с ее лица.
— Я ж просила тебя полы помыть! А ты! Три дня назад еще просила, паразитка!
— Завтра помою, — угрюмо ответила Вера.
— Завтра, завтра! Каждый день одно и то же! Делать ничего не хочешь!
Вера вздохнула, пошла в свою комнату, разделась и легла. Долго смотрела в темное небо за окном на газовый факел.
У кого-то в квартире шумела вода, ныли водопроводные трубы. За стенкой негромко переговаривались соседки.
— Арбузы на базаре видела «астраханцы»… Вот такие.
— Почем?
— Рубль пятьдесят кило…
Вера думала про Сергея. То, что он гад, — это было понятно. Но зато красавец какой… Высокий… Глаза… Она вздохнула. Сравнить было не с кем. Только с артистом из американского фильма…
По квартире разносился храп отца.
Мать прошлепала в кухню, покашляла, выпила воды.
…Чистякова как кинулась к нему. Про все забыла… Приезжий, наверное… Никогда раньше не видела… Грустно. Где его теперь искать… Все. Проехали. Потерялся. Ну и не надо! Есть Андрюша…"
— В газете читала — нельзя арбузы брать. Нитратами отравлены…
— Нитратные — это государственные.
— Какая разница! Рыночные, государственные… Земля-то одна…
— Отраву едим.
— Отравой дышим…
— Да-а-а…
— Все равно помрем…
"…Андрюша из мореходного училища вернется, будет за границу ходить. По Дунаю, например, плавать. Золотое дно! Рейс недолгий. А товара — вагон. Успевай только продавать. Кооператив купим, мебель. Вещи импортные появятся. Сколько можно ходить в том, что Чистякова сошьет…
А еще лучше, чтоб он на полгода уходил… Куда-нибудь в Перу… Сама себе хозяйка. Делай что хочешь. Лишь бы не знал никто…"
Вера и Чистякова сидели в кафе. Они ели из вазочек мороженое и запивали его коктейлем. В кафе было прохладно, а на улице солнце шпарило невыносимо.
За соседним столиком сидели девочка лет десяти и мужчина в кожаном пиджаке.
— Раньше в Индии, — говорил мужчина, — по древнему обычаю, жена не имела права жить дольше мужа. Ее ждала ужасная смерть. Ее живую сжигали на костре одновременно с телом умершего.
— Я бы убежала, — сказала девочка.
Мужчина снисходительно улыбнулся, покосился на Чистякову и продолжал:
— Знаешь, самое интересное, что они сами этого хотели. В прошлом веке этот обычай запретили, но, несмотря на строжайшие меры предосторожности, имелись случаи самосожжения. Женщины кончали с собой не потому, что жизнь без мужа хуже смерти. — Он опять покосился на Чистякову. — Нет! Женщину толкал в костер какой-то внутренний импульс. Понимаешь?
Девочка, восхищенно глядя на мужчину, кивнула, не переставая накручивать на палец свою тонкую косичку.
Чистякова ухмыльнулась.
— Другими словами, непреодолимый призыв глубоко взволнованного духа! — победоносно закончил мужчина, перевел дух и спросил у девочки: — Как мама с папой?
— Хорошо, — ответила она и принялась за свое начавшее таять мороженое.
— Слушаешься?
Девочка кивнула, подавив вздох, потом спросила:
— Пап, мама узнать просила, ты придешь в субботу нам помогать картошку копать?
— Приду, — согласился мужчина, тоже вздохнул и добавил: — Куда ж я денусь…
Чистякова с интересом осмотрела эту пару, потом, наклонившись над своим мороженым, тихо спросила Веру:
— Интересно, кем это он ей приходится?
— Первый папа, наверное, — ответила Вера.
— Эх, — вздохнула Чистякова, — если бы моя мама за всех своих любимых замуж выходила!.. Водили бы они меня в кафе, разговаривали со мной… Была бы я умная…
— Размечталась, — сказала Вера.
И вдруг она увидела Сергея. Он подошел к стойке бара, барменша поставила перед ним бутылку "фанты" и стакан. Сергей принялся пить прямо из бутылки.
Вера отвернулась.
Чистякова с аппетитом доедала свое мороженое. Вера тоже немного поковыряла и, не выдержав, опять посмотрела на Сергея.
Он сказал что-то барменше, та засмеялась.
— Послезавтра Андрюшу провожаем, — сказала Чистякова. — Пойдешь?
Вера пожала плечами.
— А писать ему будешь?
Вера опять пожала плечами.
— Он же любит тебя.
— Он пусть и пишет…
Тут Чистякова увидела Сергея и преобразилась. Закидывая ногу на ногу и растягивая слова, произнесла:
— "Я тащусь от него, как удав по пачке дуста!"
Сергей отставил бутылку, напрягся и вспомнил, кто это.
— "Я не верю в страсть повес! Я без них в застое! Мимолетный интерес меня не устроит!.." Бросил меня! Я стою одна! Танцы кончились! Вокруг дерутся! Где мужское плечо, за которое можно спрятаться?.. Исчезло! Растворилось! Я пришла домой чуть живая!
— Здравствуй, Вера! — сказал Сергей.
Вера кивнула.
— "Слабой песенкой возник лучик однобоко… Уважаемый Сергей, я так одинока!" — Чистякова встала, подошла к Сергею и обняла его. — Это все я сама сочинила, — прошептала она ему в ухо. — Хорошо, правда?
— Замечательно! — ответил Сергей.
— А вот Вера говорит, что от моих стихов чесаться хочется, — пожаловалась Чистякова.
— Ну Вера, наверное, Пушкина любит? — спросил Сергей, освобождаясь от объятий Чистяковой.
— Люблю, — сказала Вера.
— Да! И Толстого с Достоевским, — иронически добавила Чистякова.
— А меня ты будешь любить, Вера? — Сергей сел напротив.
— Нет.
— Почему?
— Что-то я ничего не понимаю! — встряла Чистякова.
— Ты очень красивая, Вера.
— Я знаю.
— А я? — спросила Чистякова, удивленно осматривая то Сергея, то Веру.
— Вера, ты мне очень нравишься!
— Мужчина! Угомонитесь! Она несовершеннолетняя. Вас посадят! — предупредила Чистякова.
— Я искал тебя, Вера. Ходил по улицам, всем женщинам в лица заглядывал…
— Ну и как лица? — спросила Вера.
— Так себе…
— Ну, ребята, — развела руками Чистякова. — Я нижу, тут рождается большое, светлое, советское чувство!.. Не буду мешать твоему счастью, подруга! — Чистякова встала.
— Лен, ты только далеко не уходи, — попросила Вера.
Чистякова села за соседний столик к изумленно смолчавшим отцу с ребенком.
— "Счастье, как воробей, что на ветке сидит, — продекламировала она. — Эту ветку качнет, и оно улетит…" Это я сама сочинила. Правда, здорово?
— В общем… да… — согласился мужчина.
— Сигаретой угостить? — предложила Вера Сергею.
Он покачал головой, поинтересовался:
— Так и будем сидеть?
— Можем в кино сходить, — ответила Вера.
— А откуда вы так хорошо знаете обычаи индусов? — спросила Чистякова у соседа, принципиально не глядя в сторону Веры.
А Вера понимала, что все будет так, как захочет он…
И он это понимал…
Никаких сил у Веры больше не было…
Комната в общежитии была довольно грязная. Стены с облупившейся голубоватой краской. Над столом фотография иконы "Мадонна с младенцем", раскрашенная фломастером и в рамочке. Сосед по комнате купил ее на базаре у цыган. На пыльном полу, в уголке, штук двадцать пустых бутылок из-под шампанского.
Стонущие пружины железной кровати действовали на нервы.
Вера даже не успела разобраться, что она чувствует к этому человеку. Его холодные глаза действовали на нее, как и на других женщин, завораживающе. Казалось, за ними кроется большая внутренняя сила. А на самом деле за ними не было ничего, кроме скуки.
Уверенные крепкие руки налили Вере в стакан шампанского, потом ловко раздели, и она очнулась, когда по мозгам ударил скрип пружин. Но он вскоре прекратился. И глухо застучало в мозгу: надо собираться домой, трамваи ходят редко…
— Который час? — спросила Вера.
Сергей зажег настольную лампу и сказал:
— Одиннадцать!
— Мама! — воскликнула Вера и кинулась к соседней кровати, где была брошена ее одежда. В две секунды напялила ее на себя.
— Как пожарник! — восхищенно сказал Сергей. — Тебя проводить?
— Ты что? Соседи увидят. Родители меня убьют!
— Кошмар!
Вера подошла к Сергею. Он лежал, улыбался, положив руки под голову. Светлые волосы спутались.
Вера нагнулась, поцеловала его.
— Все, — вздохнула она, — побежала я…
— Под ноги смотри, не спотыкайся.
Проходя мимо стола, Вера взяла пустую бутылку из-под шампанского и поставила в угол к остальным. На пороге комнаты обернулась, посмотрела на Сергея и спросила:
— Ты любишь меня?
— Разумеется, — ответил он.
Вера бегом спустилась по лестнице. В голове почему-то крутилась песня, которую они орали с Чистяковой в школе на переменах: "Организованной толпой коровы шли на водопой! Какой позор! Какой позор!".
Недалеко от общежития была трамвайная остановка. Трамвай собирался тронуться, но, увидев несущуюся Веру водитель открыл задние двери.
Вера жила на Левом берегу города. Ехать надо было минут тридцать.
На Правый и Левый берега город разделяла маленькая речка, протекавшая недалеко от завода. Эта же речка разделила на две враждующие половины подростков, и стоило кому-нибудь с той или иной стороны оказаться во враждебном районе, если его замечали во дворах, то избивали без лишних разговоров.
Каждый вечер в поисках острых ощущений парни с Левого берега ехали на танцплощадку Правого и — наоборот. И поэтому почти каждый вечер на обеих танцплощадках дрались…
У речного берега жили цыгане. Однажды весной речка вдруг разлилась и затопила цыганский поселок.
Цыгане сидели на крышах, а вокруг плавали их пестрые ковры.
Горожане наблюдали со злорадством. Цыган не любил никто…
Вера пришла домой. Из кухни, вытирая руки об майку, вышел, покачиваясь, Николай Семенович.
— Веруся, — сладко улыбаясь, сказал он. — Вот и я!
— Папа, — с тоской проговорила Вера. — Ты ел?
— Не хочу.
— Иди поешь! Немедленно! — Она пошла на кухню, поставила разогреваться на плиту кастрюльку.
Отец сзади нее сидел на табурете и виновато сопел.
— На! — Вера положила еду в тарелку, швырнула ее отцу на стол и отправилась в свою комнату, вынимая на ходу из ушей серьги.
Отец поплелся за ней.
— Ну не могу я так… Веруся, посиди.
— Сейчас мать придет. Иди кушай и ложись!
— Я соскучился!
— Оно и видно, — сказала Вера и пошла стелить постель.
— Помнишь, ты маленькая была. Меня в кровать заталкивала. Сама — спичка… упрешься в спину… раз-два, раз-два…
Отец засмеялся и погрозил пальцем.
— Виктор… — вдруг сказал он.
— Чего?! — не поняла Вера.
— Приезжает.
— Зачем?
— Повидаться, — гордо ответил отец.
— А Соня?
— Один… — Николай Семенович покачнулся.
— Иди ешь! — заорала Вера.
— Веруся…
Хлопнула входная дверь, пришла с работы Рита.
— Мама, Витя приезжает! — выбежала ей навстречу Вера. Рита улыбнулась, но тут перед ней возник Николай Семенович, улыбка сразу же исчезла.
— Пеки… мать… — проговорил он, — пироги!
— Он кушал? — спросила Рита.
— Его не заставишь, — сказала Вера.
Отец улыбался:
— Я звонил… Еду, говорит!
— Правда?!
— Я ей говорю, а она не верит… — Николай Семенович икнул.
— Коля! — взмолилась Рита. — Умоляю…
— Я бриться сейчас буду! — заявил отец.
— Порежешься, — сказала Рита, и щеки ее начали краснеть.
— Где моя бритва?!
— На балконе, — язвительно сказала Вера. — Явился…
— Как разговариваешь! — завелся вдруг Николай Семенович. — Знаешь, когда она пришла? — повернулся он к жене. — Только что! Распустилась!
Рита растерянно поглядела на Веру:
— Ты где была?
— Вот и я… где?!
Вера молчала.
— Шляешься! — заорал Николай Семенович. — По кустам! Пороли мало!
— Коля, поди покушай…
— Вот! Как мамаша, так и дочь! — Николай Семенович покачнулся и вдруг, схватившись рукой за сердце, сел на пол.
— Начинается! — сказала Рита, перешагнула через него и прошла на кухню. — Вера, займись им!
— Ну давай вставай! — Вера нагнулась над отцом, схватила, пытаясь приподнять. — Вставай! А то "скорую" вызову.
— Не надо!
— Вставай тогда!
— Вот так помру!.. Никто добрым словом не помянет.
— Ну, пап…
— Всю жизнь горбатил! Здоровье свое гробил! Никто не любит.
— Не ори, соседей разбудишь. — Вера помогла отцу встать, дотащила до кровати.
Отец лег и заплакал.
— Никому я не нужен…
— Успокойся. — Вера накрыла отца одеялом. — Закрой глаза. Закрой, закрой… Все будет хорошо… Не надо пить столько… И мама нервничать не будет. И сердце не будет болеть…
Отец уснул, Вера тихонько вышла из комнаты. На кухне сидела мать.
— Нет у меня никаких больше сил, — сказала она, задыхаясь. — Зачем на лекарства столько денег тратим? С вами никаких лекарств не хватит.
Она налила себе воды из чайника.
— А ты опять полы не помыла.
Вера вздохнула и вышла из кухни.
За окнами проехал тепловоз.
Провожали Андрюшу все его друзья. Сидели в полумраке перед импортным видеомагнитофоном и смотрели какое-то эстрадное шоу.
— Ох и грустно мне чего-то! — вздохнула Чистякова, сидя в одном кресле в обнимку с Верой.
В комнату вошла Андрюшина мама, молодая еще женщина, поставила на столик чашки с кофе.
— Пойдем, поможешь мне, — ласково улыбнулась она Вере.
Вера с неохотой пошла за ней, получив сочувственный удар в спину от Чистяковой.
Как только они вышли, Чистякова толкнула ногой сидевшего на полу и впившегося взглядом в экран телевизора Толика.
— Толик, который час?
— Через десять минут откроют, — сказал Толик, у которого были знакомые грузчики в винном магазине.
— Ты кофе допил?
— Сумку давай.
Чистякова протянула ему сумку для бутылок с вином.
— Сумку давай, — повторил Толик.
— Эх, скупость тебя погубит, — пророчески произнесла Чистякова, отдавая ему кошелек.
Андрюшина мама стояла на кухне у окна.
Вера встала рядом.
— Тяжело нам теперь будет, — обняв Веру за плечи, сказала Андрюшина мама. — Доля наша такая — бабья: детей растить и любимого ждать… Полгода мужа дома не бывает… Теперь вместе корабли встречать будем, Вера… Имя у тебя какое хорошее… Только ты дождись его обязательно… Видишь, как он тебя любит.
Вера смотрела в окно.
— Письма будете друг другу писать, как мы с отцом в молодости.
На кухню вошел Андрюша.
— Вам ведь одним побыть хочется, — сказала Андрюшина мама. — Идите в мою комнату. Я тут посижу.
Опустив голову, Вера пошла перед Андрюшей по коридору. В комнате он решительно подошел к испуганно на него глядевшей Вере и обнял изо всех сил. Потерся носом о ее волосы, поцеловал лоб, нос, губы, повалил на кровать.
— Ладно, хватит! — оттолкнула его Вера.
Андрюша послушно отошел. Вера поправила волосы.
— Думаешь, очень приятно все это выслушивать? — спросила она.
— А что я могу ей сказать?
— Может, и замуж за тебя выйти?
— Выйдешь, куда денешься.
Вера удивленно посмотрела на него, такого взъерошенного и несчастного, но так уверенно сказавшего эти слова.
— Так ведь я другого люблю.
— Ну и что, — улыбнулся Андрюша. — В загранку ходить стану: сама прибежишь.
— Ага, и стоять буду на пристани, слезы горькие ронять!.. Ты мне надоел!..
Дверь в комнату открылась. На пороге стоял Толик.
— Пойдем, — сказал он, подпрыгнул, бутылки с вином звякнули в сумке, — погуляем…
Пошатываясь, Толик бежал по пирсу К себе он прижимал два арбуза.
— Толик! Скорей! Давай к нам! — кричала ему с баржи Чистякова.
Несколько человек — бывших Андрюшиных гостей — полуголыми дремали на носу баржи. Сам Андрюша сидел на крыше рубки и подпевал магнитофону. Вокруг валялись пустые бутылки от портвейна.
— Давай! Давай! — махала Толику Вера.
Толик подбежал к борту баржи и сделал вид, что сейчас швырнет арбузы в голову Вере и Чистяковой.
— Лови! Хо-хо!.. Спокойно! — Он перепрыгнул через борт к визжавшим девушкам.
Всем было ужасно весело.
— А где народ? Народ где? — удивленно спросил Толик.
— Загорает, — кивнул на спящих Андрюша.
— Ну и бог с ним, с народом… — Толик положил арбузы к ногам Веры и взял бутылку. Встав в позу горниста, он припал к бутылке губами.
— Та-та-та! Та-та-та! Та-та-та! — хором пропели Вера, Чистякова и Андрюша.
Выпив все, Толик вытер рот и изрек:
— Пионерская юность моя!
Все захохотали. Толик кинул бутылку в море.
— Где нож? — спросил он.
— Где нож? Так, где нож? Нож! — Вера засвистела.
— Не видела, — сказала Чистякова. — У них спроси…
Толик побежал к спящим.
Андрюша самозабвенно выводил слова песни.
— Кыс, кыс, кыс, — Чистякова наклонилась к Вере. — А как складываются отношения с юношей Сережей?
— Замечательно, — улыбаясь изо всех сил, ответила Вера.
— Ах вот как!
— Вот так! Вот! Так! — повторила Вера, чувствуя, как настроение у подруги падает.
— Желаю удачи…
По пирсу шел мужчина в кожаном пиджаке. Несмотря на жару, пиджак был застегнут на все пуговицы. В руках мужчина нес огромный букет георгинов. Подойдя к барже, где сидела веселая компания, мужчина постоял немного, никем не замеченный, потом позвал:
— Лена!
Чистякова резко обернулась.
— Ой! — вскрикнула Вера. — Мужчина! Вы не ко мне?!
Чистякова вздохнула и продекламировала:
— "Беззащитный человек утопает в море. Хоть улыбка на лице, а какое горе!"
Мужчина радостно помахал ей цветами. Часть лепестков осыпалась с букета.
— Горе! Горе! — со смехом подхватила Вера.
— Как нашел ты меня, родной?
— Лена, это вы сами сочинили? — восхищенно спросил мужчина.
— Конечно. Прямо сейчас.
— Вы знаете, Лена, вы очень талантливый человек. И стихи ваши мне… Действительно, очень… Производят неизгладимое впечатление!..
Мужчина смотрел на Чистякову. Вере это было неприятно.
— Спасибо! Спасибо! Очень!.. Спасибо большое! — Она вызывающе захохотала.
— Замолчи, — сказала Чистякова, встала и пошла к мужчине.
— Ой, кто это?! — сказал прибежавший с ножом Толик.
— Мужчина! — со знанием сказала Вера.
— "О Боже! Напротив два любящих глаза! Сгорая, иду я в облаке газа!" — Чистякова подала мужчине руку, он помог ей спрыгнуть с баржи, протянул букет.
— Ой! — спохватился Толик. — А сумочка! Сумочку возьмите!..
— Спасибо! — сказал мужчина.
Чистякова обняла его и, помахав друзьям, чинно удалилась.
Так Вера потеряла подругу.
Толик сел рядом с Верой, посопел, потом взял арбуз, принялся его резать.
— Вер… — наконец сказал он.
— А.
— Чика приехал.
— Ну и что?
— Как что?! Вер!.. Ну ты… — Толик вздохнул. — Поговори с ним… Мне долг платить нечем… Вер, ты же виновата?..
— Я?!
— Я тебе поверил как другу, а ты… Потеряла… Вер, это его же доллары… Ну поговори с ним…
— Хорошо, увижу — поговорю.
— Ты с ним завтра поговори… Тебе он ничего не сделает. А меня зарежет… Честное слово, Вер! Слышишь, Вер?
Вера смотрела на Андрюшу.
— А?! — переспросила она.
— Поговоришь?..
— Андрюша, давай, давай, спускайся ко мне! — кокетливо звала она. — Молодец! Мне скучно здесь… Придумай что-нибудь…
Вера и Андрюша в обнимку брели по пирсу и пели песню. Вечерело. Плескались волны. На пирсе стояли рыбаки, которым попадалась в основном противная пучеглазая рыба — бычок. Дойдя до конца пирса, Вера и Андрюша постояли немного, глядя на заходящее солнце. Вдруг Андрюша резко прижал Веру к себе.
— О-о-о! — застонала она. — Не могу больше… Надоел! Андрюша выпустил ее, отошел, снял ботинки и прыгнул в воду.
— Эй! Ты чего? — крикнула ему Вера.
Андрюша не отвечал, он изо всех сил колотил по воде руками и ногами.
Вера постояла, посмотрела на беснующегося Андрюшу, махнула рукой и сказала:
— Ладно, матрос, не грусти!.. Помни берег родной, — и пошла обратно.
Вера стояла у общежития металлургического института. Входная дверь была заперта изнутри стулом. Положив голову на стол, спала бабка-вахтер.
Вера постучала, подергала дверь. Бесполезно.
Окно в комнате Сергея было раскрыто.
— Сережа! — позвала Вера. — Сережа!
В окне появился заспанный Сергей.
— А я тебя люблю!
Сергей приложил палец к губам, жестом показал, чтобы Вера подошла к другой стороне здания. Там к одному из окон второго этажа была прислонена деревянная лестница.
— Все, понял!.. "Беззащитный человек, — бормотала она, карабкаясь по перекладинам, — утопает в море. Хоть улыбка на лице… А какое горе!"
Сергей встречал ее у окна.
Вера наконец дошла до него, прижалась и прошептала:
— Здравствуй! Какой же ты теплый…
Николай Семенович и Вера ехали на грузовике в аэропорт встречать Виктора. Вера смотрела в окно, а отец ругал ее, заводя сам себя:
— Мать всю ночь глаз не сомкнула. Тебя высматривала!
— Вы ж знали, где я была.
— Знали! Знали!.. А вот где потом была?! Андрей в полодиннадцатого дома был. Мокрый весь… Почему он мокрый-то был?
Вера ужасно хотела спать.
— А? — переспросил отец.
— Вот сам и спроси, чего он был мокрый…
— Я спрошу. Я все узнаю… Я до секунды узнаю… — Он притормозил, заглядывая Вере в лицо.
Вера отворачивалась.
Их обогнали зеленые "Жигули". Водитель-женщина покрутила пальцем у виска. Николай Семенович увидел, рассердился теперь на эту женщину и помчался вслед.
— Во всем решила на подругу свою походить! Да?! — Он посмотрел на Веру, потом на дорогу и сосредоточенно добавил газу. — Вызов пришел из училища?
Вера открыла слипающиеся глаза и с тоской посмотрела на отца.
— Вызов пришел, я спрашиваю?!
— Не знаю.
— Не знает она! Погоди, Виктор приедет, он все узнает! Пусть посмотрит, что из тебя выросло!
Машина взвыла, но "Жигули" они все-таки настигли и обогнали.
Тут Николаю Семеновичу пришла в голову новая мысль. Он резко свернул к обочине и остановился совсем. Раздраженно загудев, "Жигули" обогнали их во второй раз.
— А ну-ка поди сюда, — сказал отец Вере.
— Ну ты чего?
Вера не шевелилась.
— Дыхни, кому сказано.
— ГАИ, что ли? Проверять будешь? Сам дыхни!
— Я кому сказал! — Отец приблизил к Вере свое лицо. Вера дыхнула с достоинством и снисхождением.
— Еще раз!
Она дыхнула еще. Отец разочарованно отвернулся.
— Самолет уже приземлился, — сказала Вера.
Николай Семенович завел машину…
Обратно ехали втроем. В середине Виктор. Он был невысокого роста, похож на отца.
— Чет ж Соню-то не привез? — спросил Николай Семенович.
— А? Соню-то чего не привез? — повторила Вера.
— Мы с ней решили дать друг другу небольшой отдых, — ответил Виктор.
— Не понял, — сказал отец.
— Сложно объяснять.
— Пацана бы хоть захватил…
— Фу какая жара тут у вас! — Виктор покосился на Веру. — Как живешь?
— Лучше всех! — мрачно ответила Вера.
— Распустилась! — сказал отец.
Вечером всей семьей сидели за столом.
Мать, счастливая, в нарядном кримпленовом платье зеленого цвета, бегала из кухни в комнату с кастрюльками и тарелками, подкладывала сыну лучшие куски. А Виктор, разрумянившись, благодушно говорил с присущими ему занудными интонациями:
— Вы должны понять, что ребенок в семье не только объект, который надо постоянно контролировать. Что-то требовать от него. Он сам должен быть и требователем, и контролером. В семье должны быть дни, когда главный распорядитель, например, отец. Тогда все слушаются отца. А на следующий день главный распорядитель — Вера. И все слушаются Веру…
Вера хихикнула. Отец тоже снисходительно улыбнулся.
— Ничего смешного, — серьезно сказал Виктор. — В той семье, где это осуществится, и дети, и взрослые в равной степени будут подчинены и требованиям, и нормам… Перестань! — прикрикнул он на Веру.
— Что же ты от Сони уехал? — спросила Вера.
— А это тут при чем?
— Вера, — укоризненно сказал отец, — вот ты всегда так. Вместо того чтоб умного послушать, глупости мелешь!
— Это он-то умный! — Вера ткнула пальцем в Виктора и захохотала. — Да он сам не верит в то, что говорит! И вы не верите!
— Вера! Ну почему ты так с братом разговариваешь, — расстроилась мать. — Ведь он же тебя старше!
Сергей сидел в своей комнате в общежитии. Он ел прямо из консервной банки рыбу в томатном соусе и запивал "пепси". В дверь постучали.
— Вперед! — крикнул Сергей.
— Это я! — В дверях стояла Вера.
— А это я! — раскрыл объятия Сергей.
Целовались они долго.
— Какую гадость ты ешь, — наконец сказала Вера.
— А больше нечего, — сказал Сергей и потащил Веру в свою постель, расположенную у окна, за шкафом.
— Я тебя очень люблю, — сказала Вера, и они опять долго целовались.
Из коридора доносились оживленные голоса. В одной из комнат собирались веселые абитуриенты, сдавшие экзамен.
Дверь в комнату Сергея без стука отворилась, и пошедший парень завопил:
— Серега! Ножик консервный дай!
— Ножик на столе! — крикнул не видимый ему из-за шкафа Сергей.
— А на столе нигде и нету!
— "Он бабам нравился за то, за что не должен знать никто…" — старательно пел кто-то в коридоре, и вслед за парнем в комнату вошел Виктор. — А на столе нигде и нету! — повторил он, заметил висевшую на шкафу листовку Санпросвета и прочитал с пафосом: "Это надо знать о СПИДе…" Сережа, ты где?
— Занят он, — ответил за Сергея парень.
— Сережа! Избегай случайных половых связей!.. Слышишь, что тут написано! — Виктор ткнул пальцем в листовку.
— Кто это? — спросила Сергея Вера.
— Старые знакомые, — вздохнул он, встал с кровати и вышел из-за шкафа.
Он взял валявшийся на столе консервный нож, протянул парню, сказал раздраженно:
— Вот он! — Пожал руку Виктору: — Здорово! Надолго приехал?
— Здравствуй, мой дорогой! Я приехал на недельку… Как ты тут без меня живешь? Регулярно?
— В порядке.
— Вижу! Металлург! Ни дня без строчки!
На пороге возникла румяная с шальными глазами девушка.
— Витя! — закричала она. — А мы вас все ждем! С не-тер-пе-ни-ем!..
— Иду-иду, радость моя, — улыбнулся ей Виктор.
Девушка очень нравилась ему. Давно он не встречал таких веселых.
Послав Сергею воздушный поцелуй, девушка страстно обняла парня с консервным ножом и удалилась вместе с ним открывать бутылки с пивом.
— Кто такая? — заинтересовался Сергей.
— Это? — переспросил Виктор и пояснил с большим чувством: — Это — абитуриентка… А вот где у тебя что-нибудь подставить под нерв седалищный?
Тут из-за шкафа появилась Вера.
Виктор увидел ее и молча сел на скрипучую, голую, железную решетку кровати уехавшего соседа. Возбуждение сразу испарилось, и лицо его приняло выражение болезненного отчаяния.
"Вот так… И надо что-то говорить… Эх, дура, ду-ра…"
— Здравствуй, Витя! — невинно сказала Вера.
— Ты что здесь делаешь?!
— А ты?
— Вы что, знакомы, что ли? — встрял Сергей.
— Вера! Я тебя первый спросил! — начал повышать голос Виктор. — Ты что здесь делаешь?!
— Сижу, — ответила Вера и плюхнулась на колени к Сергею.
Он обнял ее.
Виктор выглянул в коридор. Там никого не было. Закрыв дверь, Виктор сообщил:
— Это, Сережа, между прочим, сестра моя младшая.
— О! — Сергей сравнил Веру с Виктором. — Похожа.
— А все люди — братья! — сказала Вера.
— Сидишь, значит… Один вот тоже сидел, пьяный, на подоконнике. Ну вывалился, естественно. С третьего этажа. Мозги из ушей. Привозят его к нам в больницу. Я дал ему один шанс из сотни, а он им не воспользовался. И умер. Да, да, да…
— Какие у вас в Москве люди хилые, — вздохнула Вера. — У нас месяц назад сосед с третьего этажа выпал — и ничего… Встал и пошел напевая…
— Все зависит от того, какой частью тела с землей встретишься, — объяснил Сергей.
— Шутите? — спросил Виктор.
— Пытаемся, — ответил Сергей.
— Ну и что у тебя с ним, Вера?
— Витя, у меня с ним роман!
— Сдурела, да?! А тебе она зачем нужна?
— Зачем я тебе нужна, Сережа?
— Да я жениться на тебе хочу!..
Возникла пауза.
— Вот! — добавил Сергей.
— Что-то я не понял…
— Трудно понять. — развела руками Вера, — не каждому дано!.. Это тебе не мозги обратно запихивать…
— Ты посмотри на него внимательно! Ему бабы будут на шею вешаться при тебе! А ты будешь стоять и ушами хлопать!.. И бросит он тебя через неделю, максимум!
— Я тебе чем-то не нравлюсь? — спросил Сергей.
— Так, я пошел звонить матери!
— Не звони, — попросила Вера. — Ты сорвешь на заводе выполнение плана! Все работу бросят, будут думать, как меня спасти!
— Ладно, хватит! Вот придешь домой, все тебе будет — и муж, и жена, и план на заводе! Марш домой!
— Ты позвонить хотел, две копейки дать? — предложил Сергей.
Виктор посмотрел на него, хотел что-то сказать, но передумал, плюнул и вышел, хлопнув дверью так, что фотография иконы "Мадонна с младенцем" сорвалась с гвоздика.
Вера встала с колен Сергея, молча прижалась лбом к окну и стала колупать пальцем оконную раму. Сергей смотрел на ее худую сутулую спину…
И чего он наплел этому идиоту! Сейчас она будет что-то ждать. На что-то надеяться, Сергей никогда не думал, что может когда-то сделаться мужем, отцом… С языка слетело… Красиво получилось… Шутка… И она понимает, что это шутка… Юмор такой…
Вера, Вера… Он уже думал, пора кончать. Пока не привыкла. Хуже нет, когда они привыкают. Начинается ревность, истерики… А так… Никто никому ничем не обязан. Спасибо, дорогая, все было очень мило… Я пошел дальше…
Полгода у Сергея была морячка. Жена боцмана. Она преподавала в институте политэкономию. Сергей полюбил ее перед зимней сессией… Как раз муж ушел в плавание.
К ней однажды ночью во дворе пристал пьяный. Она ударила его по голове сумкой и чуть не убила. В сумке лежали три тома "Капитала" Карла Маркса.
Сергей всегда помнил про это. Очень была страстная женщина. Культуру любила. Холодными зимними вечерами устраивала у себя дома что-то вроде салона. У нее собиралась интеллигенция города: журналисты, два писателя, художник, который в рабочее время малевал портреты передовиков производства и лозунги типа "Вперед — к победе коммунизма!", а для себя он был авангардистом.
Весной художник принес проектор и набор слайдов с картинами Сальвадора Дали. Экрана дома у морячки не было, а прибить простыню на новые обои она отказалась. Так и любовались живописью великого мастера через цветы на стене. Потом долго еще обсуждали, в чем сила его произведений…
Господи! Какая тоска!..
Временами у педагога случались припадки ревности. Она являлась и общежитие, будто бы для проверки чистоты помещений, а на самом деле следить за Сергеем…
Сергей расстался с ней в тот же летний вечер, как получил пятерку по политэкономии…
Вера все стояла и ковыряла краску. Непонятно, плачет или так стоит… Сейчас братик родителей дрючит. Вечером будет концерт… Представить можно ее папашу…
Вера, Вера… Ее глаза… Черные, блестящие, бездонные. В этих глазах было что-то необъяснимое. Что-то от ребенка, и какая-то вековая мудрость, переданная генетически. Она сама не знала, какие у нее глаза…
В первое же мгновение он обратил на них внимание. Когда увидел на танцплощадке. Обратил внимание и тут же забыл… А теперь вдруг почувствовал: забыть не сможет…
Сергей подошел к Вере:
— Ну что?
— Что?
— Пойдем?
— Куда? — безнадежно так спросила.
— Замуж.
— Зачем?
— Как зачем? Будем жить вместе. Всегда.
— Да?!
— Будешь просыпаться ночью и видеть меня рядом.
— Ой?!
— Всегда.
— Правда?!
— Будешь кормить меня вкусными обедами.
— Здорово!.. Вот только я терпеть не могу, когда при мне кто-то спит… И готовить не умею.
— Так ты не хочешь за меня замуж?
Вера подумала и ответила:
— Хочу.
Вера вернулась домой. На кухне сидели отец и брат, пили пиво и ели вяленого судака, которого отец привез от знакомого, работавшего в рыболовецком совхозе.
Мать еще не пришла с работы.
— Явилась! — глядя на дочь с притворной лаской, сказал отец. — Тили-тили-тесто! — И заорал: — Шлюха портовая!
Виктора развезло. Он кивал на то, что говорил отец, но сам сказать ничего не мог. Временами он впадал в полудрему, положив голову на кулак.
Схватив кусок хлеба, Вера заперлась в своей комнате.
Отец стучал кулаком по двери:
— Замуж не терпится! Родителей спросила?! Дома запру. Где он живет?!
Вера молчала, жевала хлеб.
— Где он живет, я спрашиваю?! Виктор, — он повернулся сыну, — где он живет, гад?!
— Не помню, — равнодушно ответил Виктор.
— Найду, не знаю что с ним сделаю! — Отец кипел от бессильной ярости. — Я мозги тебе живо вправлю! — Он вернулся на кухню. — Вместо того чтоб за учебниками сидеть, к мужику бегала!.. Вызов пришел из училища?! Пришел вызов, я спрашиваю?! — орал он на всю квартиру.
Вера молчала.
Отец налил себе пива, выпил и всхлипнул:
— Сраму-то сколько! Что во дворе говорить будут! Плохо тебе с родителями!..
Вера легла в постель, укрылась до подбородка и, глядя на мерцающий в ночи газовый факел, счастливо улыбалась.
Утром Рита решила проветрить на балконе зимние вещи.
В большой комнате на диване храпел Виктор. Вера вышла к матери.
— Уйди, уйди, — сказала Рита. — Не трави душу.
— Ну, мам…
— Мам… мам! Башки нет никакой! Отец все равно не допустит, чтобы вы расписались.
— Я люблю его. — сказала Вера.
— Да что ты понимаешь про любовь-то! — возмутилась Рита. — Любит она! Это я любила, когда за отца твоего замуж шла! Когда троих сирот — братьев его — вместе с ним получила!
Рита яростно принялась вытряхивать свое драповое пальто, одновременно внимательно осматривая: нет ли где моли?
— Рассказывала, — сказала Вера.
— Еще раз послушай! Ты бы хорошо подумала на моем месте! Мать мне говорила: замучают они тебя стиркой да едой! Жрут то все будь здоров! А еще огород и куры!.. Всю молодость на братьев его угробила! И Виктор еще родился! А не помогал ведь никто, сама все! Вот как любила! В общем, так: выбрось все из головы. Вот получишь образование… А сейчас без разговору…
— Мам… Мне кажется, я ребенка жду, — невинно сказала Вера.
На балкон вышел Виктор. С хмурой, мятой физиономией. Посмотрел на мать, на сестру, хрипло прокашлялся.
— Витя, пойди там в холодильнике компотику попей, — растерянно посоветовала ему Рита. — Холодненького попей, сыночек…
Прицепив бельевую прищепку сестре на халат, Виктор удалился.
— Где у тебя голова-то была, — простонала Рита.
— Мам, но он жениться же не отказывается… Наоборот, даже… Только ты отцу сама скажи, ладно, а?
— Ну ладно… — Рита вздохнула. — Распустилась совсем!.. Ты кого хочешь? Мальчика или девочку?
Вера подумала и сказала торжественно:
— Мальчика!
— Дура малахольная. — Рита постепенно успокаивалась и опять занялась вещами. — А я девочку хотела первую… помощницу…
Ждали Сергея. Он все не шел.
Семья сидела в большой комнате за празднично накрытым столом. Мать — в кримпленовом своем зеленом платье, отец в костюме. Виктор угрюмо смотрел в пустую тарелку, Вера грызла семечки.
В дверь позвонили. Отец подтянулся, поправил галстук. Мать быстро пошла на кухню. Вера помчалась открывать.
Сергей был в белой майке и в ярких шортах с оранжевыми цветами.
— Нарочно? Да?! Вырядился! — прошептала Вера.
Сергей чмокнул ее в щеку и ответил:
— Жарко сегодня.
Они вошли в комнату. Взглянув на Сергея, Николай Семенович опешил. Он представлял себе, что будущий муж его дочери должен, как и он, несмотря на такую жару, выглядеть достойно. Чтоб приятное впечатление произвести. То, что Сергей никакого впечатления производить не собирался, насторожило, но в глубине души вызывало симпатию. Ладно, пусть пока будет так, а дальше — посмотрим. Только бы соседи не узнали, что сегодня жених знакомиться приходил… Свататься, так сказать…
Голосом ведущей детского утренника Вера представила их друг другу. Обменялись крепкими мужскими рукопожатиями.
В комнату, держа перед собой большое блюдо с дымящейся уткой, обложенной печеными яблоками, торопливо вошла Рита, с жадным любопытством осмотрела Сергея и тоже несколько растерялась от вида его волосатых ног и растопыренных пальцев, торчащих из шлепанцев.
Он протянул ей ладонь:
— Сергей.
— Ой, у меня рук нет, — кивнула она на блюдо с уткой, которое сжала судорожно.
— Не заметил… Знаете, я волнуюсь…
Родители понимающе, но вместе с тем растерянно улыбнулись.
— Сергей. — Он подал руку Виктору.
Виктор пристально и зло на него посмотрел и объяснил:
— Это он так шутит!
— Да, я пошутить люблю, — скромно сказал Сергей.
— Мы тоже любим, — засмеялся отец.
— После работы особенно, — добавила Вера.
— Садитесь, пожалуйста, кушать. — Рита принялась раскладывать еду по тарелкам.
Отец разлил вино женщинам, мужчинам — водку за которой специально ходил в магазин.
— Ну, чтоб все здоровы были… Как говорится: вперед и с песней! — Он поднял рюмку.
Чокнулись, выпили до дна. Только Сергей отпил и поставил.
— Где ж это видано, чтоб так за здоровье пили?! возмутился Николай Семенович. — До дна!
— Так жарко же сегодня, — сказал Сергей, но допил.
— Кушайте, дети, — вступила Рита. — Вот заливное, икорка баклажанная… Сережа, вы любите баклажаны?
— Я все люблю, — весело ответил Сергей.
— Ну и чем же мы занимаемся в жизни? — поинтересовался отец.
— Я? — Сергей быстро дожевал и четко ответил: — Кончаю институт. Получу профессию инженера-технолога прокатно-штамповочного производства. После окончания института всего себя собираюсь посвятить избранной специальности и, естественно, любимой семье, — он кивнул на Веру.
— А родители? — осторожно спросила Рита.
— Родители в данный момент находятся в братской Монголии, в долгосрочной командировке. Приедут через год. А вы чем занимаетесь, позвольте узнать? — Сергей повернулся в сторону Николая Семеновича.
Отец засмеялся:
— Молодец! В обиду себя не даст!.. Шофер я. А мама наша диспетчером на заводе работает.
— Очень интересно, — вежливо сказал Сергей. — Теперь давайте выпьем за родителей. Только, если можно, мне — вина.
— Ну конечно же! — Рита сама налила ему.
Николая Семеновича это несколько разочаровало, но он бодро скомандовал:
— Поехали! Вперед и с песней!
Выпил до дна, и Виктор вслед за ним. Сергей отпил и поставил.
— Что ж так плохо пьешь?
— Нельзя выпивать вино залпом, — вежливо объяснил Сергей. — Сперва надо распробовать букет.
— Ах букет… — повторил Николай Семенович.
— Вот видишь, отец, — с уважением кивнула на Сергея Рита. — Берите хлеб, покушайте… В хлебе все витамины… Вера, ты больше хлеба ешь, а то вон худая какая…
— Что-то я на вас гляжу и не пойму. Вы что, с ума посходили все? — вдруг высказался Виктор.
За столом возникла пауза.
— Посмотрите же вы на него!
— На себя лучше посмотри, чучело, — со злостью сказала Вера.
— Акселератка сопливая! — огрызнулся Виктор.
— Перестаньте, дети! — взмолилась Рита. — При чужом!
— А он теперь не чужой! — Вера обняла Сергея за шею. — Он теперь нашенский! А этот брат пускай в свою Москву вонючую катится! Без него разберемся!
— Это шутят они так, — виновато улыбнулся Николай Семенович.
— Я понимаю, — сказал Сергей.
— Все! Выпьем за все хорошее! — подняла рюмку Рита.
Выпили и молча принялись за еду.
— Милиционер родился, — мрачно пошутил Виктор.
— Почему? — не поняла Рита.
— Примета такая, когда молчат за столом…
— А раньше говорили, тихий ангел пролетел, — вздохнула Рита.
В комнате было душно.
В первый раз за два месяца Сергей наелся досыта.
Он посмотрел на родителей Веры. Очень они были похожи на его родителей, с которыми он расстался без сожаления…
Отец рвал руками жирную утиную ножку. Мать, поджав накрашенные губы, ковыряла вилкой в салате.
Напротив жевал огурец Виктор, с которым Сергей познакомился года два назад у одной милой девушки, программистки ЭВМ. По вечерам эта девушка была дискжокеем на дискотеке института. Такое у нее было комсомольское поручение: диск-жокей, составитель идеологически выдержанной танцевальной программы. Виктор сперва заедаться стал, считая Сергея соперником. Но девушка поступила мудро. Она составила график: один вечер оставался с ней спать Виктор, другой — Сергей. Потом у Виктора кончился отпуск, и он уехал в Москву. А Сергей охладел к танцам.
За окном с лязгом и грохотом проехал товарный состав.
Сергей посмотрел на Веру. Вера пила квас, такой холодный, что стакан запотел.
Вдруг он почувствовал, что не может здесь больше находиться. Он даже сам не понимал почему… Какая-то сила гнала сто прочь от этого стола. Он с трудом проглотил пищу, которую жевал…
— Сыночка, скушай уточку, — сказала Виктору Рита.
Никаких сил больше не было. Все! Сергей быстро вытер рот салфеткой.
— Спасибо, — сказал он. — Мне пора.
— Ну! А выпить за тебя, за Веру? — удивился отец.
— А как же покушать? — спросила Рита.
— В другой раз… Пошел я. Огромное спасибо. До свиданья! — Он быстро вышел из-за стола.
Вера бросилась за ним.
Хлопнула входная дверь.
— Да-а-а, — пробормотал Николай Семенович. — Познакомились…
Виктор засмеялся.
Сергей шел впереди, Вера едва поспевала за ним.
Соседи во дворе оглядывались на них. Большое впечатление производили оранжевые цветы на шортах Сергея.
"Откуда они у него? Какая тварь их сшила?" — думала Вера.
Они сели в трамвай, поехали на Правый берег города.
— …Вот я им говорю, сами бы пожили у меня… Жара сорок градусов, крыша раскаляется, — рассказывал, ни к кому не обращаясь, качаясь на не твердых ногах, пьяный старик в клетчатой рубахе, расстегнутой до пояса. — В мокрых простынях спим… Если дождь — тазов не хватает. Крыша дырявая… И комары жрут… Непонятно, говорю. Пятый этаж — комары…
Рядом с ним две женщины:
— Девку привел — старше его. Теперь целый день дома… Мне спокойно. По дворам бегать перестал, не пьет по подъездам. Пускай они дома делают чего захотят!..
— …Когда я болею, мне почему-то всегда хочется манной каши…
— …Лежу, рука отнялась, ног не чую… А он не смотрит на меня. С работы пришел, ест…
Минут двадцать тащились вдоль завода, дыша отвратительным химическим запахом.
Как все опротивело!.. Эти рожи… Потные жирные тетки с огромными сумками в руках, пузатые мужики с испитыми лицами… Тупо набивались они в вагон, давя и ненавидя друг друга только за то, что стояли рядом в этой пыли и жаре…
Во время Великой Отечественной войны город захватили немцы. Увели рабочих в концентрационные лагеря, посадили в газовые камеры, пустили газ…
Рабочие сидят и в домино играют. Добавили фашисты газу и смотрят в глазок. А в камере, не отрываясь от игры, один рабочий говорит другому: "Чуешь, что-то родным коксохимом запахло".
Это городской фольклор…
Сергею пришлось уступить место краснорожей мамаше с ребенком-стебельком на руках и девочкой лет десяти с пышным бантом на затылке.
— Ты как на меня смотришь?! Не вертись! — шпыняла ее мать, потом вытащила из сумки тонкую книжку: — На! Читай сказку про французских пионеров!..
На бледном личике ее маленького ребенка выделялись огромные, с синюшными веками глаза. Глаза беззащитные и бездонные, и беспредельное терпение в них. Как у Веры…
Эта хрупкая жизнь в распухших, потных руках матери, в отравленном воздухе приводила в отчаяние.
Господи! Да что же будет с этим ребенком?
Неужели он вырастет и станет таким же, как все эти туши вокруг? Из глаз уйдет все, что в них есть сейчас. И останутся тупость и озлобление. Озлобление и тупость.
— …Приношу им копию финансово-лицевого счета, выписку из домовой книги, говорят, нужно еще копии свидетельства о рождении Павлика, маминого свидетельства о браке и справку из бухгалтерии. В бухгалтерии справку не дают — за электричество задолженность. Свекровь целыми днями сидит, телевизор смотрит. Я ей говорю: "Мама, вы бы глаза для бытовых нужд поберегли". Она не видит ни черта…
Да что же с нами со всеми будет?..
Сергей поискал глазами Веру. Она была придавлена к окну траурным венком, который везла сидевшая рядом старуха. Как на всех городских венках, на этом из прозрачной вишневого цвета пластмассы были сделаны цветы. Бледно-зеленая бумага вырезана в форме еловых веток…
В общежитии Сергей первым делом пошел к умывальнику в противоположном конце коридора. Долго лил воду из-под крана себе на голову…
Ледяная вода медленно успокаивала…
Вера ждала его в комнате. Ждала нетерпеливо. Билась между рамами на окне муха, невидимая за наклеенными поверх стекла пожелтевшими газетами.
Выпитое за обедом вино еще не перестало кружить Вере голову. Хотелось яркого праздника и светлого веселья. Тем более что с родителями так хорошо все получилось.
Самое трудное, как казалось Вере, позади. Только Виктор торчал за столом, как заноза.
Вера прошлась по комнате. Сорвала раздражавшую ее листовку. Нетерпение ее увеличилось. Сергей все не шел.
Она расстегнула пуговицы впереди на платье, чтобы видна была часть груди. Так, чтобы сосок мелькнул, как бы случайно…
Этому Веру научила опытная Чистякова. Действует безотказно, утверждала она.
Приятная тяжесть между ногами томила Веру. Она стянула с себя трусики и бросила их на стул.
Появился наконец!
Лицо осунувшееся, усталое. С волос капает вода.
Вера почувствовала легкое разочарование. Будто бы и не пил!
— Сереж! — позвала она, потягиваясь.
Потом выгнулась грациозно, как кошка, сцепив замком руки на затылке, разводя локти как можно шире. Платье распахнулось.
Он увидел ее небольшие упругие груди, и тело его, руки вспомнили, какие они всегда прохладные.
Сергей инстинктивно, помимо воли, привлек Веру к себе. Автоматически, не осознавая еще, что делает, погладил ее бедра. И тут до него дошло, что под платьем нет белья.
А Вера прижималась к нему, легко подталкивая к скрипучей кровати. Подталкивала до тех пор, пока Сергей, шутливо охнув, не повалился навзничь.
Жарким поцелуем Вера впилась Сергею в губы. Руки проворно стаскивали ненавистные шорты.
Вере хотелось крепче обвить тело Сергея руками и ногами. Крепко-крепко. Не отпускать и тихо смеяться от счастья, что вот он рядом, слился с ней и ничто не может отлепить их друг от друга.
Его теплые, мягкие губы покрывали поцелуями ее шею.
Руки страстно сжимали поясницу, гладили ее бедра.
Заметив, что пластмассовые браслеты впиваются Сергею в бок, Вера резким движением сорвала их с запястья и швырнула на пол. Браслеты раскатились по комнате.
Крик какой-то животной, первобытной радости готов был вырваться из ее горла, но тут Сергей вдруг спросил охрипшим голосом:
— А что они мне так обрадовались?
Вера чувствовала, что сходит с ума. Она двоилась. Одна пылала и горела, опьяненная любовью. Другая, какая-то далекая, витающая, парящая, пыталась что-то произнести связно:
— Я сказала… что ребенок будет… у нас…
— Что?! — Сергей оторопел.
— Ну ты прям… как моя мама…
— Это правда?!
— Нет… — Она засмеялась. — Что?.. Хочется очень?..
Сергей прижал к себе ее голову. Вера застонала. Ночевать домой она не пришла.
Вдоль усыпанной гравием дорожки выстроились, как солдаты в почетном карауле, древние каменные бабы — скифские идолы. Их привезли во двор краеведческого музея из окрестных степей. Превратности судьбы и капризы погоды оставили следы на их серых гранитных фигурах. У некоторых ветрами стесало полголовы, у других недоставало нижней половины тела или был отколот кусок. На это сборище было направлено дуло не очень древнего орудия, с помощью которого в городе установили советскую власть.
— Какие они страшные, — сказала Вера. — Кажется, знают про нас что-то…
— Может, и знают… Вот эта, — Сергей подошел к самой высокой, метра полтора, фигуре и нежно положил руку на ее яйцевидную голову, — моя подружка. Мы с ней иногда шепчемся… Верней, я шепчу, а она слушает…
Баба бестолково и невозмутимо таращилась, держа в своих дистрофических, прижатых к телу ручках гранат.
— Вот так и стоит тыщу лет. А дураки с ней шепчутся, — усмехнулась Вера.
— Зато она все помнит! А помнишь ли ты, что я тебе творю, — неизвестно.
— Всякие глупости я на всю жизнь запоминаю…
Сергей обнял Веру, поцеловал. Потом они подошли к следующей фигуре.
— Бабушка моя была похожа на этих, — заметила Вера. — Во дворе на лавке с таким лицом сидела… Со временем… и мама такой станет… Сейчас суетится много…
Огромная клумба с яркими цветами благоухала в середине двора, с дерева свисали созревшие дикие абрикосы.
— Пошли дальше? — спросил Сергей.
Они стали спускаться вниз по улице. Вора с гордым видом взяла Сергея под руку.
— Вот здесь, один знакомый старик мне рассказывал, — Сергей указал на блочное здание, на крыше которого были огромные буквы ДОСААФ, — вместо этого стояли две церкви. Большая и маленькая. Маленькой не хватало денег, она занимала их у большой… В праздники большой колокол большой церкви звонил: "Отдай долг! Отдай долг!" А у маленькой колокола отвечали: "Живы будем — не забудем!"
Вера слушала невнимательно. Она смотрела на встречных девушек. Видят ли, что она идет с таким красивым парнем. И одинаково радовало Веру, когда они смотрели с завистью и когда делали вид, что не замечают.
Сейчас среди плоских городских крыш нельзя было встретить маковку с блестящим на солнце крестом. В городе не сохранилось ни одного здания церкви. Все они, а их было больше десяти, в годы индустриализации были разрушены.
Но церковь была. Одна-единственная. В побеленном известкой домике, в ряду других таких же, стоящих на окраине и утопающих в фруктовых садах. Внутри смастерили алтарь, повесили иконы, прибили на крышу крест. Каждый вечер туда стекались на молитву старухи. Там тайно крестили детей члены Коммунистической партии и прочие жители города.
Сергей остановился у входа в трехэтажное здание грязно-желтого цвета.
— Зайдем?
Вера прочла висевшую на стене табличку: "Отдел записи актов гражданского состояния".
— Зачем? — спросила она.
— Посмотрим, чем там люди занимаются.
В большом торжественном зале с хрустальной люстрой с висюльками стояли столы. За один из них уселся Сергей, взял бланк и начал заполнять заявление о желании зарегистрировать брак. Вера тем временем изучала фотографии счастливых молодоженов.
— Смотри, как эта глаза скосила. На жениха не смотрит совсем… А эта… фату еще надела!..
Сергей посмотрел. Рядом была фотография, где лохматый прыщавый жених обнимал невесту с красивым нервным лицом в белом платье, которое ей шло необычайно.
— Смотри, красивая какая, за такого…
— Ты будешь заполнять! — рассердился вдруг Сергей и прикрыл фотографию заявлением. — Или будешь таращиться?
Вера удивленно на него посмотрела, потом вдруг поняла:
— Знакомая твоя? — Подумала и добавила: — Шорты эти сшила, да?!
— Ты откуда знаешь? — удивился Сергей.
— Она рядом с нами в ателье приемщицей работала… Проститутка, в порт ходит, чуть за югослава не вышла… Хотя нет… Это, наверное, и есть югослав.
— Откуда ты знаешь? — опять спросил Сергей.
— Слышала…
— Ох, уж эти уши! Теперь понятно, чего они такие большие…
— Не ври, — обиделась Вера, трогая уши. — Он тут при чем?
Сергей вздохнул:
— Пиши давай, двоечница… Есть ли у тебя дети?
Потом они зашли в другую комнату, поменьше. Там за столом сидела строгая женщина, напротив нее двое с усталыми лицами.
— Поздравляю вас с рождением дочери, — дежурным голосом сказала женщина, записывая что-то в большую книгу.
Муж с виноватой улыбкой посмотрел на жену. Та вздохнула. Когда они ушли, на их место сели Вера и Сергей.
— День вашей регистрации 27 октября, в двенадцать часов. Прийти надо за десять минут до начала… — Женщина искала что-то в ящике стола.
— Запиши число, — сказал Сергей Вере, — а то забудем.
Вера послушно полезла за ручкой.
— Не надо записывать, — терпеливо сказала женщина. — Я дам вам приглашение. В нем и дата, и время.
— На собственную свадьбу приглашение? — удивился Сергей.
— Да. С ним можно ходить в магазин для новобрачных на проспект Металлургов, заказать машину, посетить парикмахерскую, ателье…
Виктор отнес коробку московских конфет и бутылку коньяка своей однокласснице, которая работала в аэропорту в справочном бюро, и получил билет в Москву на следующий день. Улететь другим способом было невозможно — все билеты на самолет, да и на поезд были проданы на две недели вперед. Море манило к себе людей из северных районов страны. Не обращая внимания на заводы, они весь день проводили на пляже, а каждое утро выстаивали у авиационных и железнодорожных касс в очереди за билетами обратно.
От пребывания в родном городе Виктор устал. Он осатанел от причитаний родителей. То им казалось, что еще можно как-то помешать Вере выйти замуж, то горячо обсуждали, что необходимо для свадьбы, чтоб люди не подумали, что они бедней родителей соседки Иры…
Вера…
До четвертого класса воспитывал ее он. Мать звонила с работы, проверяла: накормил? Помыл? Уложил?..
Виктор ничем не отличался от своих друзей-ровестников. Так же бегал драться, зажав в руке цепь, пил портвейн, приходил домой за полночь… Но если было тогда что-то у него святое, то это была маленькая девочка, по сравнению с которой все другие казались отвратительными…
Она всегда улыбалась. Пела. И верила только ему…
Он записал ее в хор. Потом ей захотелось танцевать. Два раза в неделю Виктор возил ее через весь город в бальную секцию… А потом он уехал. Возить стало некому И все кончилось…
Когда через год Виктор приехал домой летом на каникулы, он увидел, что Вера начала сутулиться и перестала улыбаться.
На взлетно-посадочной полосе притормаживал приземлившийся самолет.
Подставив лицо солнцу, Виктор сидел в скверике у здания аэропорта и жалел, что так мало купался в море.
Рядом копалась в многочисленных сумках мать. В сумках лежали подарки московским родственникам: яблоки, абрикосы, сливы, помидоры и зелень.
— Мерзавка, — ворчала Рита, — могла бы прийти, проводить брата…
— Ладно, мама, — махнул рукой Виктор. — Перебьемся…
— Ждем тебя будущим летом, — сказал Николай Семенович, вытирая платком мокрое от пота лицо. Под мышкой он держал арбуз. — С семьей обязательно… Кстати, как у тебя с материальным положением? — спросил он вполголоса.
— Нормально, — ответил Виктор.
На своей жене он женился потому, что она его страстно любила. А он хотел работать в Москве…
Родители Сони — евреи-гинекологи — смотрели на него оценивающе и малодружелюбно. Для них Виктор был олицетворением той грубой силы, что держала их всю жизнь в страхе, — русский из провинции… Но Сонечка была влюблена. И они, как интеллигентные люди, терпели Виктора, но в своем доме не прописывали. А ему нужна была прописка, чтоб устроиться на работу. Тогда Соня забеременела.
Ребенок никакого интереса у Виктора не вызывал, но он изображал заботливого отца, любящего мужа, почтительного зятя… По ночам, качая орущего сына, он мечтал о том, что когда-нибудь защитит диссертацию, сам будет оперировать, станет профессором и забудет эту семью, да и вообще первую половину своей жизни, как кошмарный сон…
— Зимой в порядке будем, — сказал отец. — Я решил, кроликов разведем, шапки будем шить. Мясо — на базар… Вот… В Москве там приветы передавай всем… Тестю с тещей…
Виктор кивнул.
— Фотографии Мишеньки пришли, — добавила Рита. — Ну Вера! Могла бы хоть с этим своим прийти попрощаться…
Объявили посадку на рейс до Москвы. Рита заплакала.
— Звони почаще, сынок, — попросила она.
Виктор начал нагружаться сумками. На арбуз рук не хватало. Виктор бросился к барьеру, откуда пассажиров вели на посадку.
— Арбуз! Арбуз возьми! — закричал Николай Семенович.
— Куда мне его? — убегая, говорил Виктор.
