ДЕВЧОНКИ ГУЛЯЮТ ДОПОЗДНА
Jacqueline Wilson
GIRLS OUT LATE
Перевод с английского И. Изотовой
Иллюстрации Н. Шэррата
Глава 1
Время девчонок
Сегодня мы идем гулять с Магдой и Надин. Нет, это не большой девичник. И конечно же, мы не задержимся допоздна. Просто после школы пробежимся по магазинам. Ничего такого особенного. Встретимся в половине седьмого в торговом центре «Флауэрфилдс». Побродим по магазинам — сегодня они закрываются попозже. Перекусим в «Макдоналдсе» и к девяти будем дома, как послушные девочки.
Я даже не стала наряжаться. Само собой, я сняла школьную форму, но вместо нее попросту влезла в свои любимые черные мешковатые брюки. Эти брюки уже столько раз прокручивались в стиральной машине, что теперь они, строго говоря, не столько черные, сколько тускло-серые. Зато это практически единственные штаны в мире, которые на меня налезают, и при этом я в них не кажусь совсем уж необъятной. Даже почти создается иллюзия, будто под складками ткани скрываются аккуратненькая попка и длинные стройные ноги.
Я примерила новый розовый топик в полосочку, но тут у меня возникли сомнения. Такая яркая расцветка все-таки мне не к лицу. Рядом с ней мои щеки становятся совсем уж пунцовыми, как пион. А мне бы хотелось быть смертельно бледным, неземным созданием, как моя лучшая подруга Надин. Так нет же, мне достались вечнорозовые щеки, да еще и с ямочками.
Я обшарила весь чулан для проветривания одежды в поисках чего-нибудь попроще и потемнее и в конце концов раздобыла темно-серый школьный свитер с V-образным вырезом — собственность моего младшего братца Моголя. Свитер мне чуточку тесноват. Я долго разглядываю себя в зеркале — меня беспокоит, что грудь слишком уж выдается вперед. Как я ни горблюсь, она все равно жутко выпирает. Я не то что моя другая лучшая подруга Магда. Та нарочно подтягивает бретельки лифчика до такой степени, что грудь упирается в подбородок. А меня смущает, что лифчик слишком уж откровенный. Я подсовываю в каждую чашечку по бумажной салфетке, чтобы как-то сгладить очертания.
Потом долго дергаю волосы жесткой щеткой, пытаясь хоть немножко их усмирить. Что такое, просто весь организм выходит из-под контроля, а волосы — хуже всего. Они у меня довольно длинные, но вьются мелкими кудряшками и торчат во все стороны. Везет Надин: ее длинные, черные, как лакрица, волосы падают отвесно вниз без всяких завитушек. У Магды тоже потрясающие волосы, очень короткие и стильные, и притом пронзительно-красные (крашеные). Ей удивительно идет, а вот мне нельзя носить такую короткую стрижку — она будет подчеркивать толстые щеки. И потом, надо быть сумасшедшей, чтобы при моем ярко-розовом цвете лица выкрасить волосы в красный цвет. К тому же Анна, моя мачеха, все равно бы не позволила. Господи, она сердится, даже если я пользуюсь шампунем с хной!
И сейчас Анна смотрит, как я вваливаюсь на кухню, чтобы выпросить немножко денег. Моголь сидит за столом и играет с моим старым будильником. Он вертит стрелки и бормочет себе под нос:
— Четыре часа, время смотреть телик, ура. Пять часов, опять время смотреть телик, ура, ура. Шесть часов, время пить чай, ням-ням.
— Это мой будильник! — возмущаюсь я.
— Но ведь он давно сломан, Элли. Я думала, так Моголь быстрее научится узнавать время. Покрути большую стрелку, Моголь, — говорит Анна.
— Честное слово, просто стыдно, что мой брат такой тупица. И вообще, это он и сломал будильник, вечно крутил стрелки.
— Двенадцать часов, полночь, старшая сестра превращается в тыкву! — Моголь заходится радостным смехом.
— Ты куда-то идешь, Элли?
— Просто мы договорились с Магдой и Надин пройтись по магазинам.
— Семь часов, время купаться, буль-буль. Восемь часов, время спать, бр-р-р.
— А как же уроки?
— Я все сделала, как только пришла из школы.
— Нет, не сделала.
— Честное слово, сделала.
— Ты смотрела телевизор.
— Пока смотрела, все уроки сделала.
Обычно я не смотрю детские передачи, но сейчас запустили новую программу по искусству, там у них попадаются великолепные идеи. Я стану художницей, когда вырасту. Только ни в коем случае не буду учиться в художественном училище, где преподает мой папочка. Я никак не впишусь в толпу обожающих его студенток. Странно подумать, что и Анна была когда-то одной из них. И моя мама. Она умерла, когда я была совсем маленькой, но мне все равно очень ее не хватает. Моголь мне не полностью брат, только наполовину.
— Ворюга! — неожиданно орет Моголь и тычет в меня пальцем. — Ты взяла мой школьный свитер, сними сейчас же!
— Я просто одолжила на один вечер, только и всего.
А ведь сам терпеть не может свой школьный свитер. Анна каждое утро его с трудом уговаривает надеть эту штуку. Ему больше нравятся нелепые разноцветные одежки, которые вяжет для него Анна. Когда у него был период телепузиков, она связала ему четыре свитера: фиолетовый, зеленый, желтый и красный, так что он мог быть по настроению Тинки-Винки, Дипси, Лялей или По. Сегодня Моголь одет в ярко-розовый джемпер с динозавриком Барни. К счастью, я уже не в том возрасте, чтобы Анна вязала мне безумные свитерочки.
— Да-а, ты его испачкаешь, — завывает Моголь.
— Я испачкаю?
Моголь так неаккуратно ест, что одежда у него вечно заляпана рыжим (печеные бобы), желтым (яичный желток) и фиолетовым (черносмородиновый сок «Райбина»). Надевая свитер, я очень внимательно его осмотрела на предмет пятен.
— После тебя он будет вонять!
— Ничего подобного! Как ты смеешь! От меня не воняет.
— Нет, воняет, воняет, правда, мамочка? — спрашивает Моголь.
— Нет, не воняет, — говорю я, но уже начинаю впадать в панику.
Неужели от меня действительно пахнет? Вдруг дезодорант перестал действовать? О боже, неужели все от меня шарахаются, зажимая носы, а я и не замечаю?
— От Элли не пахнет, — говорит Анна.
— Нет, от нее воняет противными сладкими духами. Я не хочу, чтобы от моего школьного свитера несло, как от девчонки, — вопит Моголь, дергая за край свитера. Я пытаюсь отпихнуть его руки.
— Останови его, Анна, он его порвет!
— Да, отпусти, пожалуйста, Моголь. Хотя это действительно его свитер. В самом деле, ты годами носила отцовские футболки, которые доходили тебе до колен, а теперь тебе обязательно нужно натягивать крохотные свитера Моголя. Когда ты начнешь носить одежду по размеру?
Я никогда не беру поносить вещи Анны. У нас совсем разный стиль, хотя она всего лишь на четырнадцать лет старше меня. И фигуры у нас разные. Она худющая, а я наоборот. Но я решила, что больше не буду из-за этого расстраиваться. В прошлом полугодии я села на ужасно строгую диету, похудение стало у меня навязчивой идеей. Но теперь я уже пришла в норму. В доказательство я съедаю сандвич с плавленым сыром за компанию с Анной и Моголем, хотя позднее мне предстоит что-то жевать в «Макдоналдсе».
— В котором часу папе заехать за тобой? — спрашивает Анна.
— Не надо за мной заезжать. Я вернусь на автобусе.
— Ты уверена? Мне не хочется, чтобы ты возвращалась домой одна, когда уже стемнеет.
— Я буду не одна. Я буду с Надин всю дорогу на автобусе и потом до самой Парк-Хилл-роуд.
— Знаешь, как мы сделаем? Зайди домой к Надин и позвони оттуда, папа за тобой заедет, ладно?
— Ладно, ладно.
Я улыбаюсь Анне, она улыбается в ответ, и компромисс достигнут.
Раньше мы с ней не ладили, но теперь, странное дело, вроде как подружились.
— Ничего не ладно! Скажи ей, пусть отдаст мой свитер, — разоряется Моголь, со всей силы пиная меня ногой.
Вот с Моголем я никогда не подружусь! Он все еще не снял школьные ботинки на шнуровке, и моей лодыжке по-настоящему больно. Пусть на мне спецназовские штаны, они не могут защитить от наступательного оружия.
— Не зли меня, Моголь, а то я разгорячусь, и придется мне брызгаться духами, чтобы остыть, — говорю я. — Вдруг я нечаянно попаду на твой дурацкий свитер.
— Нет, нет, нет! Не смей!
— Не дразни его, Элли, — вздыхает Анна и роется в сумочке. — Сколько у тебя осталось карманных денег?
— Абсолютный ноль. На самом деле я еще должна Магде. Она заплатила за меня в бассейне в прошлое воскресенье.
— И еще ты должна мне за ту пару колготок.
— О боже, точно. Спасите, меня посадят в долговую тюрьму!
— А ты не могла бы как-нибудь немножко… экономить? — Анна расстегивает кошелек.
— Я стараюсь, но папа такой скупой. Магда получает вдвое больше карманных денег, чем я.
— Не начинай, Элли.
— Но это несправедливо!
— Жизнь вообще несправедлива.
Что верно, то верно. Ну ничего, как только мне исполнится четырнадцать, я в ту же минуту найду себе работу — любую работу — и тогда смогу держаться на уровне Магды и Надин. Ну, по крайней мере, наполовину.
— Вот, держи. — Анна протягивает мне пятерку.
Я чувствую себя довольно подлой. Анна ведь тоже не работает. Она ищет работу с тех пор, как Моголь пошел в школу, но пока ничего не нашла. Ей, как и мне, приходится выпрашивать деньги у папы. Что уж точно несправедливо, так это замужняя жизнь. Ни за что не выйду замуж. И вообще, кому нужны эти мальчишки?
Магда помешана на мальчиках. Надин не так безумствует, хотя в прошлом году она гуляла с кошмарным типом по имени Лайам, а он прямо-таки вытирал об нее ноги. У меня в то время тоже был парень. Ну, не столько парень, сколько просто приятель. Он, конечно, был не подарок, но, кажется, я ему здорово нравилась. Он без конца писал мне любовные письма и не мог дождаться встречи. Клялся в вечной любви. Но потом письма перестали приходить. Оказалось, что он познакомился с другой девочкой и теперь ей клянется в вечной любви. А мне и дела нет. Пусть забирает его, на здоровье. Он мне больше не нужен. Мне вообще не нужно никаких кавалеров. Правда.
В общем, я прибежала к Надин, а у нее как раз в разгаре спор с матерью. Мама Надин страшно сердится, потому что она хочет, чтобы Надин ходила на эти жуткие занятия по лайн-дэнсу вместе с ней и с Наташей. На эти убогие занятия ходят многие мамы с дочерьми. Мама Надин просто тащится от ковбойских танцев, она сшила себе джинсовую юбочку и жилетик и надевает к ним белые ковбойские сапожки с бахромой. Наташа в восторге от своего детского костюмчика в ковбойском стиле. Она обожает ковбойские танцы и уже стала звездой танцкласса. Мама Надин купила синей джинсовки с таким расчетом, чтобы хватило еще на один комплект — для Надин. Она готова раскошелиться еще на одну пару белых ковбойских сапожек. А Надин скорее умрет, чем станет выплясывать в синем джинсовом костюмчике с белыми ковбойскими сапожками — особенно в компании со своей мамочкой и отвратительной младшей сестренкой.
— Иногда мне кажется, что ты нам как будто чужая, — говорит мама Надин.
— А мне иногда хочется, чтобы я вправду была вам чужая, — с вызовом отвечает Надин. — Я поеду с Элли во «Флауэрфилдс».
— «Флауэрфилдс»! Что с тобой творится? Не далее как в субботу ты устроила целый скандал из-за того, что я хотела взять тебя с собой и с Наташей за покупками во «Флауэрфилдс», и что ты тогда говорила? Что ты терпеть не можешь ходить по магазинам, особенно во «Флауэрфилдс»!
Надин закатывает глаза, которым широкая угольно-черная обводка придает еще больше выразительности.
Мама Надин вздыхает:
— Элли, неужели ты так же грубишь своей маме?
— Ну, у нас все по-другому, — отвечаю я дипломатично. — Я хочу сказать, Анна моя мачеха, но она ближе мне по возрасту. Мы с ней как сестры. Я не воспринимаю ее как маму.
— Если бы я могла не воспринимать свою как маму, — ворчит Надин, когда нам наконец удается улизнуть. — Боже, она совсем не врубается. И Наташа тоже меня доводит до ручки. Подумай, мне еще четыре или пять лет мучиться, пока появится возможность освободиться от них. Как я только доживу? — Она драматическим жестом сжимает кулак и вдруг вскрикивает: — О черт, ноготь!
Следующие пять минут Надин оплакивает сломанный ноготь. В конце концов мне удается отвлечь ее разговорами о том, как мы заживем, когда нам исполнится восемнадцать и мы полностью отбудем срок жизни с родителями. Мы обе поступим в художественное училище: я — на отделение графики, Надин — на моделирование одежды. Мы снимем квартирку на двоих, будем вставать, когда захотим, возвращаться домой, когда захотим, и каждую субботу устраивать вечеринки.
Все это мы планируем, пока едем на автобусе, и бурное обсуждение интерьера воображаемой квартиры затягивается до момента встречи с Магдой у входа в торговый центр. Мы немедленно отвлекаемся от планов на будущее. Магда выглядит сногсшибательно в крошечном розовом кружевном топике, сквозь который видно буквально все поры на коже. Сердце у меня завистливо сжимается под бумажной салфеткой. Мне бы Магдину уверенность в себе!
— Ой, у тебя новый топ!
— И новые брюки, — прибавляет Надин, придирчиво рассматривая их сверху донизу. Она заходит Магде за спину и оттягивает пояс брюк. — Bay, DKNY! Откуда такая роскошь?
— Да это тетя Кейт заходила к нам в выходные. Она купила эти брюки на Бонд-стрит чуть не месяц назад, села ради них на диету, но так и не сумела похудеть, и вот мне привалило счастье!
— Почему у меня нет доброй тети? — стонет Надин. — А топ тоже она тебе дала? — Надин с завистью щупает топик своими длинными ногтями, сейчас — на одну десятую дефектными.
— Ага, купила специально для меня, в подарок. Нравится цвет? Как вам кажется, он не противоречит моим волосам?
— Твоим волосам любая расцветка противоречит. — Я разлохмачиваю ее невероятные густо-красные пряди.
— Хочу купить губную помаду такого же жемчужно-розового оттенка, — говорит Магда. — Пошли, девчонки. Время покупок!
Мы целую вечность проводим среди прилавков с косметикой в отделе фирмы «Бутс», и Магда успевает покрыть все руки розовыми полосками, разыскивая идеальный цвет помады. Надин развлекается с образцами косметики, экспериментирует с черной губной помадой и серебряными румянами, она вполне довольна жизнью, а вот мне уже основательно надоело. Я ведь вообще-то не увлекаюсь косметикой. В смысле, у меня, конечно, есть немного косметики, и я наспех намазываюсь, если нужно куда-то пойти, но потом постоянно забываю, что я накрашена, размазываю тушь с ресниц или вытираю губы, и губная помада оказывается на подбородке.
Потом мы бесконечно торчим у прилавков с лаком для ногтей. В конце концов Надин покупает наборчик для наращивания ногтей — знаете, такой, с накладными ногтями, которые можно разрисовывать всякими узорами и наклеивать на них бисеринки и блестки. Магда немедленно покупает себе такой же, но я себя знаю — обязательно забудусь и начну грызть ногти. Когда-нибудь я возьму себя в руки и отучусь от этой вредной привычки, но пока зубы у меня, как у бобра, гложут ногти независимо от моей воли.
— Пошли, девчонки, скоро магазин закроется, — зову я, и они наконец позволяют мне затащить их на верхний этаж, в отдел художественных принадлежностей.
Через несколько секунд им становится скучно, и они выходят подождать снаружи, пока я перебираю толстые белые альбомы для эскизов и с вожделением разглядываю громадные банки с фломастерами всех цветов радуги. Еще не прошло и минуты, а Магда и Надин уже заглядывают в дверь и торопят меня. Я пробую разные фломастеры: пишу на предназначенном для этого листе бумаги «Я Элли, я люблю рисовать». Рядом я рисую маленького слоника с изогнутым хоботом, используя фломастеры номер 07 и 03 — самый тонюсенький, ядовито-зеленого и пронзительно-розового цвета, девчонки стонут и ноют из-за двери, и в итоге я покупаю черный фломастер номер 05 — мой обычный выбор — и еще черненький квадратненький альбомчик для эскизов, совершенно неотразимый. Денег в результате почти не осталось. Придется клянчить чипсы у Магды и Надин или остаться голодной — но я счастлива!
Мы втроем, взявшись под руки, обходим оставшиеся магазины, примеряем у «Офис» туфельки на высоком каблуке, в которых мы шатаемся, как пьяные, а потом еще лет сто проводим в магазинчике «HMV», слушаем последний альбом Клоди Коулмен. У нас с Магдой и Надин совершенно разные музыкальные вкусы, но все мы единодушно обожаем Клоди. Магде нравятся в ее песнях мощные, позитивные тексты. Надин — классная музыка в стиле хип-хоп. А мне она нравится, потому что у нее длинные буйные кудри, почти как у меня, только гораздо красивее, и хотя она совсем не толстая, но все-таки у нее больше округлостей, чем у большинства эстрадных певиц. Она для меня — что-то вроде идеала.
В магазинчике тесно. Магда автоматически останавливается там, где толпятся несколько симпатичных парней. Парни окидывают ее одобрительными взглядами, и трое из них тут же начинают ее «клеить». Мы с Надин вздыхаем и потихонечку отходим в сторону. Знакомая ситуация, и нас это злит.
— Трое мальчиков, три девочки, но всем мальчикам нужна Магда, — говорит Надин.
Она тактично умалчивает о том, что номером вторым неизменно выбирают ее. Не трудно догадаться, под каким номером иду я: под последним!
— Эй, подождите меня! — Магда бежит за нами. Мальчишки что-то кричат ей вслед, но она не обращает внимания.
— Можешь остаться с ними, если хочешь, — говорю я.
— Да, мы пойдем в «Макдоналдс», а ты потом приходи, — говорит Надин.
— Я прямо сейчас с вами пойду, — говорит Магда. — Сегодня же у нас время девчонок, правильно? Посмотрите на часы! Уже поздно. Пошли есть.
Магда очень мило настояла на том, чтобы купить мне бургер и жареную картошку. Я рисую ее портрет на первой страничке своего альбома, изобразив Магду в розовом топике и эксклюзивных брюках, а вокруг — толпу восхищенных поклонников, ростом ей по щиколотку. Потом я рисую Надин. Сначала, чтобы ее подразнить, я нарисовала ее в ковбойском костюмчике, но после того, как она меня треснула, я умасливаю ее, изобразив в виде великолепной ведьмы с ногтями, похожими на сверкающие когти из драгоценных камней: в одной руке она держит куколку, в точности напоминающую Наташу, всю утыканную булавками.
Я уже увлеклась и теперь оглядываюсь, ища, кого бы еще нарисовать. И вдруг замечаю странную вещь. У противоположной стены я вижу мальчика. В нем-то нет ничего странного. Вполне симпатичный, темные глаза, длинные растрепанные волосы. Он в форме Холмерской школы. Вообще-то большинство тамошних мальчишек или шибко крутые, или, наоборот, убогие ботаники, но этот — совсем не такой. Угадайте, чем он занят! У него в руках фломастер и альбомчик вроде моего, и он рисует… меня?!
Не может быть! Нет, конечно, это Магда. Это на нее постоянно таращатся мальчишки. Но вот он поднимает глаза от рисунка и смотрит прямо на меня… а когда Магда отправляется за соломинкой для молочного коктейля, он даже не поворачивает головы. Значит, это Надин. Да, точно, он рисует Надин с чудесными длинными волосами и огромными темными глазами. Хотя Надин как раз откинулась на спинку стула, и, скорее всего, ему сейчас ее не видно.
Это на меня он смотрит! Взглянет на мое лицо, потом на страницу альбома, и снова, вверх-вниз, вверх-вниз, а фломастер так и бегает по бумаге. Наверное, он заметил, что я на него смотрю, но это его не смущает.
— Что это ты покраснела, Элли? — спрашивает Надин.
— О боже, разве?
— Да ты вся красная! В чем дело?
— Так, ничего.
— На кого ты смотришь? — интересуется Магда, вернувшись с соломинкой. Она осматривается и моментально разоблачает меня. — Ты что, кокетничаешь с тем парнем из Холмерской?
— Нет.
— Что за парень? — вертит головой Надин.
— Не оглядывайся! Он на нас смотрит.
— А мы на него посмотрим, — говорит Магда. — Что он там делает, пишет?
— По-моему, он рисует, — говорю я.
— Что рисует?
— Меня!
Магда и Надин смотрят на меня. Похоже, они обе несколько удивлены.
— Зачем это он тебя рисует? — спрашивает Надин.
— Не знаю. Такое… дурацкое ощущение, — говорю я, а его взгляд все так же движется вверх-вниз — то на меня, то на страницу.
— А ты возьми и тоже его нарисуй, — говорит Магда. — Давай, Элли!
— Я буду выглядеть глупо.
— Ничего подобного. Давай! Он тебя рисует, а ты его, все справедливо, — говорит Магда.
— Ну, ладно.
Я начинаю рисовать. Я стараюсь придать портрету карикатурный оттенок, глаза рисую маленькими, как бусинки, волосы еще длиннее, чем на самом деле, поза напоминает охотничью стойку. В руке у него я рисую альбом с крошечным изображением меня самой. На картинке я согнулась над своим альбомом и рисую миниатюрный портрет мальчика.
— Здорово! — одобряет Магда.
— Выходит, ты рисуешь, как он рисует, как ты рисуешь… Ой, у меня даже голова закружилась, — говорит Надин.
— Смотрите, он идет сюда! — говорит Магда.
— Что? — Я поднимаю глаза.
Магда права — он идет к нам и по-прежнему не сводит с меня глаз.
Я поскорее захлопываю альбом и кладу его к себе на колени.
— Э, так нечестно! Я хочу посмотреть, что ты нарисовала, — говорит он, остановившись возле нашего столика. Он улыбается мне. — Если ты покажешь мне свою картинку, я тебе покажу свою.
Магда и Надин дружно хохочут.
— От такого предложения ты не сможешь отказаться, Элли, — смеется Магда.
— Элли! Ты, случайно, не Элли-Слоник? — спрашивает он.
У меня глаза лезут на лоб. Элли… Слоник? Почему он назвал меня моей прежней кличкой? Или он считает меня такой уж толстой?
Все старые комплексы разом набрасываются на меня. Мне мерещится, будто я раздуваюсь, как воздушный шар. Бегите, все бегите посмотреть на толстуху в «Макдоналдс»!
— Элли-Слоник? — Из моей великанской головы вырывается мышиный писк.
— Ну да. Я только что был в отделе художественных товаров, на верхнем этаже, знаешь?
— Чтобы она да не знала! — откликается Магда. — Она там полжизни проводит.
— Нашей жизни, — уточняет Надин.
— И я, и я тоже, — подхватывает он. — В общем, я там покупал вот этот фломастер, хотел попробовать, а кто-то уже изрисовал весь лист, и там было твое имя — Элли — и такой славный слоник с задранным хоботом.
— А, понятно. Да, это я нарисовала. — Я снова уменьшаюсь до своего обычного размера.
— Так ты и сейчас рисовала слоников?
— Надеюсь, что нет, — говорит Магда. — По идее, она рисовала меня.
— И меня, — встревает Надин. — И еще тебя!
— Меня? — Он моментально загорается любопытством.
— Помолчи, Надин, — говорю я.
— Да ладно уж, покажи. Вот, смотри. — Он раскрывает свой альбом. — Это ты.
С сильно бьющимся сердцем я вглядываюсь в рисунок. Никогда еще я не видела своего портрета, нарисованного кем-то другим. Правда, Моголь изображает меня в числе прочих, когда малюет цветными карандашами на тему «Моя семья», но там я имею вид двух кружочков с четырьмя палочками и дико торчащими волосами, так что его портреты не очень-то лестные.
А этот мальчик нарисовал меня… просто удивительно. Он великолепно рисует. У него точно такой же фломастер, как у меня, но какие свободные, стильные линии! Он явно увлекается графикой Обри Бердслея. Так же уверенно размещает фигуру в центре листа, очертив ее смелыми контурами, и невероятно подробно выписывает детали — волосы, черты лица, даже фактуру свитера. Мои волосы, мое лицо, мой свитер (точнее, позаимствованный у Моголя). Он нарисовал меня такой, какой я хотела бы быть: умной, сосредоточенной. Я рисую в альбоме. Рисую его. А нарисованный он тоже рисует мой миниатюрный портрет.
— Классно! — восхищается Надин. — Смотри, он нарисовал, как ты рисуешь, как он рисует тебя, а ты нарисовала, как он рисует, как ты рисуешь его.
— По-моему, ты заговариваешься, Надин, — замечает Магда. — Давай, Элли, покажи ему.
Она выхватывает у меня альбом и показывает парню нарисованный мною портрет его самого. Тот смеется в полном восторге.
— Замечательно!
— Ни капельки, совсем не так хорошо, как у тебя.
Мне становится досадно. На самом деле я не выскочка и нисколько не переживаю из-за того, что я не первая ученица и не блистаю успехами в спорте, но в одном я всегда была уверена — что я хорошо рисую. Лучше всех в классе.
— Ты в каком классе? — спрашиваю я.
— В одиннадцатом.
На душе у меня полегчало. Может быть, через два года я тоже буду так рисовать. Может быть.
— А ты в каком, Элли?
— В девятом. Мы все в девятом.
Надин переглядывается с Магдой, и обе они раздраженно вздыхают — зачем я их выдала? Наверное, они вполне могли бы сойти за десятиклассниц. Может, даже старше. Но я со своим маленьким ростом и пухлыми щеками, да еще с ямочками, легко могу показаться малявкой лет одиннадцати-двенадцати. Если только не учитывать грудь. Я ерзаю на стуле. Нет, я не выпячиваю грудь. Просто сажусь немного прямее.
— Я пойду возьму себе еще кофе. Вам, девочки, принести что-нибудь?
— Да мы уже собирались уходить, — говорю я.
— Нет, не собирались, — говорит Магда. — Конечно, принеси кофе.
Он улыбается и отходит к прилавку, оставив свой альбом на столе.
— У меня больше нет денег, — шиплю я. — Я и так уже тебе должна, Магда.
— Он заплатит, не развалится. Наверняка у него куча бабок, раз он учится в этой пижонской Холмерской школе, — говорит Надин. — Ты ему здорово понравилась, Элли.
— Ничего подобного! — быстро отвечаю я и снова краснею. — Просто он вежливый.
— Ага, наверное, у него такая привычка: обходить весь «Макдоналдс» и всех угощать кофе.
— Просто он подошел, потому что я рисовала. И вообще, может, он совсем не мной интересуется. Например, тобой, Надин, или Магдой.
— Ты так думаешь? — Магда поправляет волосы и облизывает губы.
— Размечталась, Магз, — говорит Надин. — Он никого в упор не видит, кроме Элли.
Парень возвращается с кофе и садится за наш столик. Рядом со мной.
— Ну, так что ты еще нарисовала, Элли? Между прочим, меня зовут Рассел.
Он протягивает руку. Я хлопаю глазами: неужели он такой формалист, что собирается отметить знакомство рукопожатием? Я подаю ему свою, и тут уже он удивляется:
— Вообще-то я хотел взять твой альбом…
— Ох! — Я чувствую, что заливаюсь краской, и пытаюсь отдернуть руку.
— Давай все равно пожмем друг другу руки, — говорит Рассел и слегка сжимает мою ладонь.
Надин смотрит на Магду и торжествующе кивает. Она была права! Я не могу этому поверить. Как будто я неожиданно перенеслась на Планету Романтики. Со мной такого просто не бывает!
— А теперь посмотрим альбом, — говорит Рассел. Он рассматривает мои шуточные портреты Магды и Надин. — Просто фантастика! — улыбается он.
— Да ну, ерунда. И вообще, это просто наброски. Я могу гораздо лучше, — говорю я. — Но с тобой мне не сравниться.
— А по-моему, у тебя настоящий талант, Элли. Ты собираешься в будущем заняться графикой?
Он разговаривает со мной, как с серьезным человеком. Он и сам серьезный человек. Единственный мальчик, который ухаживал за мной до сих пор, считал, что «графика» пишется через два «ф», и был уверен, что это название клеящего карандаша.
— Да, может быть, — роняю я небрежно.
— Говорят, в Кингтаунском художественном училище очень хорошее отделение графики, — говорит Рассел.
— Нет, туда мне не хочется. Там преподает мой папа, — говорю я.
— А, понятно. Эта проблема мне знакома. Моя мама — учительница начальных классов в моей школе, и мне было так странно поднимать руку и называть ее «мисс». Я надеялся, что буду у нее любимчиком, а она, наоборот, постоянно ко мне придиралась.
У нас завязывается долгий разговор о школе. Магда рассказывает, как она стеснялась огромных свертков с завтраками, которые навязывали ей родители в младших классах. У Магды мама и папа — владельцы ресторана и всех, кого любят, первым делом стараются накормить. А Магду они очень, очень, очень любят. Магду все любят. Но Рассел ее как будто не замечает, хотя вежливо кивает. Наконец Магда отказывается от борьбы.
— Пойдем домой, Надин? — предлагает она.
— Хорошая мысль, — говорит Надин. — Пока, Элли, до завтра.
— Нет, подожди, я тоже иду!
— Можно и мне с вами? — спрашивает Рассел. — Тебе в какую сторону, Элли?
— Нам с Надин на автобус.
— Отлично, мне тоже, — говорит Рассел.
— Ты даже не знаешь, какой автобус!
— Тот же, что у тебя.
Магда и Надин закатывают глаза. Я глупо хихикаю и дотрагиваюсь до щеки тыльной стороной ладони. Щеки у меня такие горячие, что на них можно жарить яичницу. По крайней мере, на улице я немножко охлажусь. Магда машет на прощание и уходит, качая головой, все еще чуточку озадаченная. Я неуклюже семеню между Расселом и Надин, отчаянно пытаясь придумать какую-нибудь умную тему для разговора. Мне хочется расспросить Рассела о разных разностях, связанных с рисованием, но не хочется, чтобы Надин осталась за бортом. Но если я стану болтать с Надин о домашнем задании по французскому и о том, в какие цвета она собирается раскрасить свои ногти, это будет невежливо по отношению к Расселу.
Я нервно поглядываю на них обоих по очереди. Оба замечают это. Надин снова закатывает глаза. Рассел улыбается. Покашливает. Что-то напевает себе под нос. Может, он тоже не знает, о чем говорить? Удивительное дело — от этого мне сразу становится легче.
— У тебя есть их последний альбом? — спрашивает Надин.
Я в недоумении смотрю на нее, но Рассел отвечает. Оказывается, он напевал мелодию какой-то культовой хип-группы, по которой сходит с ума Надин. Я о ней даже не слышала. Рассел и Надин принимаются бурно обсуждать музыку.
— Как ты относишься к «Зверским звукам», Элли? — спрашивает Рассел.
Я только глазами хлопаю. Я бы не узнала «Зверские звуки», даже если бы они завыли свои жуткие песни у меня над самым ухом.
— Да так, ничего, — отвечаю я осторожно.
Надин опять закатывает глаза, но не выдает меня. Я даю себе слово каждую неделю читать «Новый музыкальный экспресс».
Мы стоим и ждем автобуса. Через дорогу — огромная афиша фильма ужасов: «Девчонки гуляют еще позднее».
— Здорово, — говорит Рассел. — Его начнут показывать в пятницу. Говорят, там потрясающие спецэффекты, столько кровищи! Хочешь пойти посмотреть, Элли?
Я что-то беспомощно мямлю. Он имеет в виду — пойти с ним! Да, конечно, я очень хочу пойти с ним! Но я ненавижу ужастики. В самых страшных местах я всегда зажмуриваюсь. Не могу даже слышать наводящую жуть музыку, от этого я вся покрываюсь гусиной кожей. До сих пор я видела ужастики только на видео. На большом экране все небось еще страшнее. Если я пойду с Расселом, наверняка опозорюсь и в конце концов забьюсь под сиденье. Если вообще удастся пройти в кинотеатр, ведь этот фильм «до восемнадцати». Никто никогда в жизни не поверит, что мне восемнадцать.
Рассел смотрит на меня и ждет ответа.
— М-м-м-м-м, — бормочу я, понимая, что такого ответа не стоило ждать так долго.
Надин с азартом принимается разглагольствовать о последнем ужастике этого режиссера. Я стою и смотрю в пространство. Рассел слушает, как зачарованный. Видимо, до него начинает доходить, что он выбрал не ту девочку. Они с Надин — родственные души.
— Как тебе «Девчонки гуляют допоздна», Элли? — спрашивает он.
— О'кей, — бубню я.
Рассел не отстает:
— Тебе понравилось?
— М-м-м-м-м.
Кажется, я нынче разговариваю исключительно междометиями. — Тебе понравилась эта жуткая сцена на многоэтажной автостоянке? — спрашивает Рассел.
Я взглядом призываю на помощь Надин. На этот раз она выдала меня, закатившись хохотом.
— Элли не досмотрела до этой сцены, — говорит Надин. — Мы начали смотреть у меня дома, но она отвернулась от экрана еще до того, как закончились титры. Не прошло и десяти минут, как она выскочила из моей комнаты и наотрез отказалась вернуться. Рассел широко улыбается:
— Ты так боишься ужастиков, Элли?
— Элли из тех девочек, что пугаются даже Ну-Ну, волшебного пылесоса телепузиков, — хихикает Надин.
Наверняка щеки у меня красные, как у По. Рассел точно подумает, что я слабоумная! Он смеется:
— Ну, тогда я тебя очень прошу, пойдем со мной на этот фильм, Элли: ты не успеешь оглянуться, как со страху кинешься в мои объятия!
Мне тоже удается засмеяться, хотя я все еще чувствую себя довольно глупо. Я бросаю взгляд на часы. Кстати, о девчонках, которые гуляют допоздна! Уже почти десять!
Но вот идет автобус. Скоро я буду дома. По крайней мере, такие у меня намерения.
Дальше: Глава 2 Время идти домой
