X
Дормидонтович проснулся первым. В избе было темно, за стенами глухо шумел ветер. Сунув ноги в олочи, почесывая лохматую грудь, он пошел к двери, приоткрыл ее.
Прозрачная струя снега ударила по ногам.
Дормидонтович, прищурясь, посмотрел на небо, захлопнул дверь и высморкался с трубным звуком. На лавке вздохнул Савельич:
— Пуржит?
— Еще дня два будет. Наши ребята уже свезли тигру на станцию и, верно, хлопнули за наше здоровье. А могли бы и двух отправить.
Савельич, кряхтя, сел на лавке:
— Ангелов спирт с шампанским пьет. Забористо, говорит.
Потянувшись с хрустом, Дормидонтович крякнул.
— Приспичило? — спросил Савельич и добавил: — Возьми в котомке.
— Потерплю до дому. В тайге какое питье? С похмелья и полкилометра не пробежишь, дух перехватит.
— И я про то.
— Черт побери Ангелова. Его надо было заставить здесь сидеть. Как он опростоволосился? Уж лучше бы перетянул вязку на лапе, чем так.
Савельич прошелся пятерней по бороде.
— Кто же знал? Всякий думает, как лучше.
Гремя сухими поленьями у печурки, Дормидонтович ворчал:
— Лишь бы ничего с Андреем не случилось.
— Однако, не новичок. Сызмальства в тайге. Оттого и в охотоведы пошел. Отец-то его на все Забайкалье гремел — и охотился и золотишко мыл.
Чиркнув спичку, Дормидонтович поджег растопку и усмехнулся:
— Аттестовал! Не такие пропадали. Молод — горяч, стало быть.
— Не задрала же его тигра? Карабин, чай, с ним.
— И то верно. Сидит, однако, Андрей где-нибудь под выворотнем и ест тигрятину. Не помирать же ему с голоду, когда мясо рядом.
Старики помолчали.
Трещал кедрач с печи. Тоскливо скулил закипавший чайник. Возились за стеной собаки — требовали еды.
В маленькой, с низким потолком, подслеповатой избушке двое бородачей казались великанами. Это впечатление усиливали блуждающие оранжевые блики огня, освещавшие то лицо, то руки, то всю фигуру охотника сразу, и тогда черная тень захватывала пол-избы.
— Да, неудачная ловля. Одна шкура останется. Ноги об нее вытирать.
— Грех жаловаться, Савельич. Одну поймали — почитай, за месяц по тысяче заработали.
— Так ведь в руках тигра была. С Ангеловым — шабаш, не возьму в бригаду.
— Только бы Андрей не пропал. Хороший парень. Жалко.
— Да что с ним будет? Тигрятиной питается, погоду пережидает. Нешто либо ты, либо я по-другому сделали? Не подфартило. Пошел ловить — пришлось убить. И всего. На наш век тайги хватит.
Строгая в чайник веточку лимонника, Дормидонтович пожал плечами:
— А коль он сам на обед тигре попал? Мать могла вернуться.
— И ее пристрелил. Не браконьерство. Никакой законник не подкопается. Защищался человек. Зверь-то ведь без понятия: нюхом живет. Пахнет дитем — отдай. А там от дитя одно мясо осталось. — И, помолчав, добавил: — Встретит нас с тобой Андрей жареной тигрятиной. Морду бы Ангелову набить надо. Не догадался.
— Человек, брат, тоже промашки дает. А не будь Ангелова, разодрал бы тебе второй тигренок грудь. Как шаркнул бы лапой, так ребра и полетели.
Дормидонтович хмуро посмотрел на Савельича, почесал бороду и вздохнул. Потом снял с печки чайник. Савельич поднялся.
— Пусть настоится покрепче. Собак пойду покормлю. — У двери он остановился. — Да, сидит Андрей верстах в десяти и тигрятиной питается. Ты пробовал тигрятину, Дормидонтович?
— Нет.
