После полудня небо над Новосибирском нахмурилось, а когда Бирюков и Маковкина сели в рейсовый автобус, чтобы доехать до городского кладбища, забарабанили крупные дождевые капли. Исхлестав на асфальте пыль, дождь быстро перестал. Опять показалось солнце. Только в стороне Кузбасса, над самым горизонтом, клубились черно-сизые грозовые облака, и где-то далеко вздыхали раскаты грома, похожие на траурный артиллерийский салют.

Катафалк с гробом Холодовой подъехал к кладбищу ровно в три часа. Возле него остановилась грузовая машина с пирамидой памятника и оградкой, а чуть поодаль — автобус с людьми. Двери автобуса сразу распахнулись, и Бирюков прежде всего увидел загоревшую лысину Овчинникова, помогающего оркестрантам выгружать инструмент. За оркестрантами стали выходить незнакомые Бирюкову парни и старушки. Среди них Антон узнал лишь Ксению Макаровну и еще одну соседку Деменского, с которой довелось беседовать при выезде на происшествие. Сам Юрий Павлович, бледный как полотно, вышел из катафалка. Осторожно приняв на руки мальчика лет семи, он поставил его рядом с собою и помог спуститься на землю заплаканной пожилой женщине. За женщиной вышел ссутулившийся от горя Федор Федорович Холодов. Как догадался Бирюков, мальчик был сын Сани, Сережка, а заплаканная женщина — ее мать.

Парни обступили катафалк. Овчинников энергично принялся руководить выносом гроба. Звонко ахнули медные тарелки, и духовой оркестр заиграл рвущую душу похоронную мелодию. Деменский вытер лицо носовым платком. Завсхлипывали старушки. Совсем сгорбился Федор Федорович Холодов, обняв за плечи еле державшуюся на ногах жену. И только один Сережка, словно не понимая происходящего, любопытно уставился голубыми глазенками на оркестрантов.

Процессия медленно двинулась вдоль кладбища к могиле. Бирюков и Маковкина вместе со всеми.

Оркестранты оборвали мелодию так же внезапно, как начали. Наступила гнетущая тишина. Антон увидел, что гроб опустили на землю. Деменский, прижав к себе насторожившегося Сережку, будто окаменел. Из немигающих глаз Федора Федоровича по бледным щекам катились слезы. Ксения Макаровна, что-то нашептывая вконец обессилевшей матери Сани, беспрестанно подносила к ее носу ватку, вероятно смоченную нашатырным спиртом.

Среди цветов, заполнявших гроб, Бирюков разглядел лицо Сани — спокойное, красивое лицо с белым пятном лейкопластыря, прикрывающего рассеченный висок. Бесцветные губы застыли в виновато-растерянной улыбке.

Молчаливая пауза стала затягиваться, вроде бы никто не знал, что делать дальше. Неожиданно Деменский, словно вспомнив что-то очень важное, отстранил прижавшегося к нему Сережку и нервно стал снимать со своего пальца широкое обручальное кольцо. Оно никак не поддавалось. Юрий Павлович мучительно поморщился и силой сорвал его. Невидящим взглядом он обвел хмурые лица, потом медленно опустился перед гробом на одно колено, приподнял правую руку Холодовой и надел кольцо на безымяный палец.

Зашевелившиеся впереди старушки скрыли от Бирюкова склонившегося Юрия Павловича. Пришлось искать другое место. Пока Антон переходил, гроб уже накрыли крышкой. Овчинников, нагнувшись, стал забивать первый гвоздь, и вдруг пронзительно звонко рванулся мальчишеский голос:

— Дядя!.. Не надо, дяденька!!!

У гроба произошло замешательство. Бирюков приподнялся на цыпочки и увидел, как Сережка изо всех силенок пытается вырвать у растерявшегося Овчинникова молоток.

Окружающая могилу толпа встревоженно загудела, зашевелилась. Кто-то надсадно закашлялся. Несколько старушек враз заголосили. Выбравшись из толпы, Бирюков поискал глазами Маковкину. Та стояла у памятника, приготовленного для могилы Холодовой. Антон тоже подошел к серебристой пирамидке с овальным портретом и сияющей бронзовой пластиной. На пластине была выгравирована раскрытая книга с четверостишием на правой странице:

Бирюков перевел взгляд на фотографию и в напряженно застывших перед объективом глазах Сани будто прочитал упрек.

— Нелепость — гибнуть в таком возрасте, — проговорила Маковкина. — Мальчика жалко…

Антон промолчал.

На голубом небе как ни в чем не бывало светило яркое солнце. Притихло отдаленное грозовое ворчание. Улицы Новосибирска заполняли беспечные по случаю выходного дня горожане. В скверах на скамейках коротали время бабушки, наблюдающие за шаловливыми внучатами. Невесть куда торопились громкоголосые молодежные компании с гитарами, транзисторами и магнитофонами. Только Бирюков и Маковкина шли насупленно и молча, словно им некуда было спешить и нечем было заняться.

Внезапно Антон остановился у телефона-автомата. Войдя в кабину, набрал номер дежурного по управлению и поинтересовался новостями. Все было по-прежнему. Зарванцев дома еще не появлялся, а Пряжкина как в воду канула. Никаких сообщений не поступило и из Шелковичихи, с дачи Степнадзе, за исключением того, что там совсем недавно прекратился грозовой ливень, бушевавший с самого утра. Бирюков хотел было закончить разговор, но дежурный вдруг сказал:

— Голубев хочет что-то вам передать…

В трубке тотчас послышался голос Славы:

— Антон, я жду тебя.

— Что случилось?

— Понимаешь, разыскивая Пряжкину, я опять наведался к Зарванцеву. Обстоятельно побеседовал с соседями и узнал интересное. Говорят, Альберту Евгеньевичу чуть не каждый день приходят переводы наложенного платежа. Знаешь, такие бланки с желтой полосой по диагонали? Встретился с почтальонкой. Она подтвердила это. Любопытно, что в извещениях указывается адрес Зарванцева, а получатель — Реваз Давидович Степнадзе…

— Ты молодец, Слава, — похвалил Антон. — Надо вот что сделать… Прежде всего узнай номер машины Зарванцева и передай через дежурного постам ГАИ, чтобы немедленно начали его поиск. При обнаружении пусть пригласят Альберта Евгеньевича в уголовный розыск. Сам же, Славочка, не тратя времени, займись в почтовом отделении проверкой, как часто переводы наложенного платежа поступают на имя Степнадзе. На Главпочтамте нового ничего нет?

— Изъял там корешки полученных Степнадзе переводов. Почерковеды над ними работают. Есть предположение, что не сам Реваз Давидович деньги получал.

— Разберемся в этом. Сейчас давай действуй, не теряя ни минуты. У тебя какие были планы?

— Хотел повидаться с супругами Ярко.

— Это позже сделаешь. Хотя знаешь что… — Бирюков чуть помолчал. — Попробуй договориться с Тарасом Тарасовичем, чтобы он с женой съездил к Степнадзе на дачу в Шелковичиху. Пусть поблагодарят Реваза Давидовича якобы за протекцию сыну. Интересно, какая будет реакция?..

Пересказав Маковкиной содержание разговора с Голубевым, Антон хотел проводить ее домой, но та категорически отказалась:

— Лучше с вами до уголовного розыска дойду. — И сразу спросила: — Видели, как Деменский надел свое кольцо Сане на палец, словно жене?

— Это кольцо Юрий Павлович покупал для загса, — ответил Бирюков.

— Для загса?.. А мне показалось нарочитым…

В коридоре уголовного розыска было пусто. Только в вестибюле, у входной двери, скучал за столиком с телефонами постовой молоденький сержант. Бирюков и Маковкина прошли в дежурную часть. Здесь чувствовалась жизнь. На обширном пульте то и дело вспыхивали лампочки, звонили телефоны, хрипели радиоголоса патрульных и оперативных машин — стекалась информация со всех уголков большого города. Сообщения были незначительные, совершенно не имеющие отношения к делу, которое в данный момент больше всего интересовало Бирюкова.

Выслушав в течение получаса около десятка самых различных докладов, Антон сказал дежурному:

— Новое что появится, я в научно-техническом отделе буду, в кабинете Дымокурова.

Склонившийся над микроскопом Дымокуров, краем глаза увидев вошедших Бирюкова и Маковкину, оторвался от занятия и вроде как виновато проговорил:

— Подбрасывает Реваз Давидович нам фокусы…

Бирюков улыбнулся:

— Насчет фокусов, Аркадий Иванович, анекдот есть… Забегает в бар молодой парень и спрашивает бармена: «В двухсотграммовый стакан можете триста граммов коньяка налить?» Бармен удивленно: «С ума сошли!» — «А в два стакана по сто пятьдесят?» — «Пожалуйста». Парень берет пустой стакан и из двух налитых в него — раз! Все триста граммов и вошли, даже запасец остался. Бармен остолбенел: «Вы фокусник?» Парень погрозил пальцем: «Фокусник вы, а я сотрудник БХСС».

Все засмеялись. Антон взял один из лежащих на столе почтовых переводов и сосредоточенно стал рассматривать ровный, чуть угловатый почерк, которым были написаны в типографские графы паспортные данные Степнадзе.

— Аркадий Иванович, — вдруг обратился он к Дымокурову, — это же почерк Реваза Давидовича, и перевод получен по старому его паспорту…

— В том и фокус заключается, что почерк действительно Степнадзе, но талон перевода заполнен не его рукой.

— А подпись?

— Тоже подделана. — Дымокуров взял отложенный отдельно от других переводной талон и подал Антону. — Вот единственные пятьсот рублей, которые лично получил на Главпочтамте Степнадзе. Обратите внимание: в переводе при получении проставлены серия и номер уже нового паспорта Реваза Давидовича.

Маковкина, тоже рассматривая один из переводов, спросила:

— Неужели кто-то воспользовался утерянным паспортом Степнадзе? Но для этого надо иметь схожую внешность…

Бирюков взглянул на Дымокурова:

— Почерк Зарванцева не исследовали?

— У нас нет образца.

— Завтра постараюсь обеспечить…

Зазвонил телефон. Эксперт-криминалист ответил и сразу передал трубку Бирюкову:

— Из дежурной части, Антон Игнатьевич.

— Бирюков? — послышалось в трубке. — Получен телефонный сигнал от Фроси Звонковой: Овчинников сидит с нею в ресторане «Орбита» и держит два места за столом свободными. Фрося предполагает, что Анатолий Николаевич каких-то дружков ждет.

— Откуда она звонила? — быстро спросил Антон.

— Сказала, вроде как по необходимости вышла из зала и по автомату в вестибюле ресторана набрала ноль два.

— Через пятнадцать минут буду в «Орбите». — Бирюков положил трубку и резко повернулся к Маковкиной. — Наташенька, придется вам выступить в роли моей невесты, что ли…

Та удивленно посмотрела на него:

— В ресторане?.. Да знаете ли вы, какой мне от начальства фитиль нагорит за подобный «культпоход»?..

— Не бойтесь, водку пить не будем, и допрашивать там вам никого не придется, — невесело пошутил Антон. — Ответственность беру на себя.