Глава XXIV
Рано утром начался сплав леса. Еще не рассвело и ни одна вершина не успела окраситься пламенем зари, а Прохор уже подымал табор. Люди ежились от непривычной свежести. Иван Атаманов, Грицько, Митька Кушнарев, желая показать, что на фронте им доводилось видать и не такие холодные зори, сняли рубашки и побежали к реке умываться. Ирина развела костер, поставила треногу и подвесила закопченное снизу ведро. Всю ночь она провела с Сергеем у реки, от счастья у нее и сейчас еще кружилась голова. Спать ей не хотелось.
К костру подсела молодая вдовушка Глаша. Вынув из-за пазухи маленькое квадратное зеркальце и баночку с помадой, она стала прихорашивать заспанное, немного опухшее лицо. А Прохор бегал по ущелью, и все понимали, что сплав леса — дело ему давно знакомое, что, не будь здесь Прохора, никто бы не знал, как подступиться к этим высоким, уже освещенным зарей штабелям. Он давно облюбовал место на берегу для подготовки к спуску на воду бревен. Варе и Глаше велел закладывать в ярма быков, советовался с бригадирами, как лучше расставить людей.
В ущелье стало светло. «И чего он все бегает. Пора бы начинать», — подумал Сергей. Сбросив шинель, он взял из-под воза ломик, позвал Атаманова, Грицька, Степу и Андрея. Они взобрались на штабель, подсунули под бревно ломики и сделали почин. Бревно со стоном упало на землю и немного откатилось. Варя и Глаша подвели быков — вместо дышла от ярма протянулась длинная, в руку толщиной, цепь. На толстом конце сосны Митька Кушнарев выстругал зазубрину, обхватил ствол цепью, и быки, натужась, волоком потащили бревно к берегу.
К реке подтягивали все новые и новые стволы — одна сосна была стройней другой, один бук толще другого. Быки надрывались, падали на колени, звенела струной натянутая цепь, и слышалось то: «Цоб! Цоб! Лысого, лысого чертяку стегани!», то дружное: «Ну-ну, рр-а-азом!» И снова ползли к берегу бревна, и снова по ущелью плыл стон падающих деревьев. По указанию Прохора, бревна складывали вдоль берега в несколько рядов… А где-то в горах подымалось солнце, вершина далекого леса вспыхнула не красным, а розовым пламенем, и ущелье наполнилось падающим с неба светом.
— Эй, Варенька, серденько мое, — смеясь, кричал. Митька, — не танцуй у быков перед очами… Ты ж своим танцем не даешь им ходу!
— Она подручного боится, вот и выскакивает наперед.
— Подручный бык смирный, чего ж его бояться… Ты с ними смелее, Варя…
— Вот тетя Глаша, она и быков не боится и Митьку кнутом обещала попотчевать!
— Грицько! Слезай со штабеля да научи Варю, как подле быков ходить! Ты же мастер!
— Он сможет!
— Ха-ха-ха!
— Го-го-го!
— Чего зубы скалите? Тоже нашли над чем смеяться.
— Варя, сюда, сюда заворачивай!
— Ну, взяли! Подняли!
— Ра-а-а-зо-ом!
— У-у-ух!
Поддевая ломом очередное бревно, Сергей радовался. «Дружно начали, — думал он, — работа тяжелая, а у всех смех и шутки». Его особенно радовал стоявший с ним в паре Грицько. Плечистый, с хорошо развитой грудью, крепкий на ногах, он подымал конец бревна, а когда выпрямлялся, то заливался смехом, то и дело посматривая на Варю. Ему было и смешно и жалко ее, когда она со слезами на глазах тянула за налыгач непослушных быков. «Такая красивая, — думал Грицько, — а быки ее не слушают».
— Варя, а ты их батогом, батогом, — советовал он, — да покричи на них…
Грицько давно снял рубашку. На руках, на спине, на плечах играл каждый мускул. Поглядывая на Грицька, Сергей невольно думал: «Здоровило! Да если бы рядом с ним никого не было, он бы и один, немного поднатужившись, сбросил бы бревно на землю…»
Разноголосый говор и смех, царившие с утра на переброске леса, не смолкали весь день. А особенно было шумно за едой. Обедали все вместе, усевшись на траве. Ели много и торопливо, точно наперегонки. Говорили все разом, и тут доставалось и кухаркам, и Прохору, а больше всех не в меру веселым девушкам.
— Пусть посмеются, а нам подавай жареную картошку.
— Они на работе веселее!
— А Грицько даже не улыбнется!
По радостно возбужденным лицам Сергей видел, что у всех сплавщиков настроение превосходное. «Хорошая подобралась артель, — думал он. — С такой дружной артелью мы за месяц столько сбросим леса в реку, что Савва только поспевай ловить бревна и вытаскивать их из воды».
Вечером Сергей совещался с Прохором. Ему не терпелось: хотел как можно быстрее начать сплав леса.
— Если еще денек так поработаем, — авторитетно заявил Прохор, поглаживая усы, — то можно будет первую партию сбросить в воду… Пустить лес на воду не трудно, — добавил он, — а вот провожать его по реке — дело другое. Тут потребуются настоящие молевщики. Вот я и думаю: кого бы нам послать молевщиками?
— Для начала, — сказал Сергей, — придется вам идти… Возьмите с собой Атаманова, Кушнарева — они сумеют, да подберите по своему усмотрению еще трех-четырех человек.
— Ладно, — сказал Прохор, — будем готовиться.
— А вы поезжайте на лодке.
Прохор усмехнулся.
— Погоди. Лодка нам еще пригодится.
Сергей во всем доверял Прохору и охотно с ним согласился.
На третий день утром первая бригада молевщиков во главе с Прохором взяла багры, веревки, запаслась продуктами и тронулась в путь. А следом за ними поплыли по реке бревна. Четыре парня — среди них был и Грицько — выравнивали бревна по бровке берега и сталкивали в воду. Река охала, брызги взлетали выше берега, по ущелью плыло эхо, похожее на мощный вздох. Вначале дерево тонуло, но вскоре над водой показывалась черная полоса, точно спина огромной рыбы, — это всплывало бревно и, легко покачиваясь, неслось вниз по течению.
В сторонке, подойдя к берегу, стоял Фома Антонович. Много лет старик охранял штабели строевого леса. Он знал, что придет время и вода унесет одно бревно за другим, вот так, как они плывут сейчас. Приятно было старику смотреть на воду. Заложив руки за спину, он улыбался в бороду и взглядом провожал удаляющиеся бревна… Вот они, покачиваясь, растянулись по быстрине узкой темной лентой и постепенно одно за другим исчезли вдали. На их место подплывали все новые и новые. Старик украдкой перекрестился и сказал сам себе:
— Айда! Пошли… Быстрая дорога!
Сталкивая бревно в реку, Грицько крикнул:
— Эх, и здорово! Пошло!
— Грицько, а как ты думаешь, — спросил Степа, вытирая рукавом потное и раскрасневшееся лицо, — сколько дней оно будет плыть до станицы?
Грицько рассмеялся.
— А ты садись на деревяку верхом, — гайда! Приплывешь в Усть-Невинскую — здрасте, я на бревне прискакал!
— Степа, а ты в самом деле! Плыви в станицу, а потом и нам расскажешь… Гляди, к вечеру и дома будешь.
— Вот было бы чудо!
— А ну вас, — сказал Степа. — Я серьезно, а вы смеетесь.
Бодрое настроение лесосплавщиков, которое так радовало Сергея, продержалось недолго. На шестой день в ущелье стояла тишина — не было ни шуток, ни смеха, ни веселых выкриков, слышались только звуки падающих бревен. Лица у людей стали унылыми. Чаще возникали разговоры о доме. До обеда работа подвигалась сравнительно быстро, а к вечеру усталость валила с ног, многие, отказавшись от ужина, ложились спать. Утром подымались с трудом, неохотно и молча уходили на берег. На тяжелый труд жаловались не только девушки, но и парни. Даже Грицько как-то подошел к Сергею и сказал:
— Да, тяжеловато… Это не на покосе.
— А ведь мы еще и половины не сделали. Что будет дальше?
— Я думаю, что втянемся, — сказал Грицько. — Всякое дело поначалу кажется трудным.
А тут еще случилось несчастье — подручный бык наступил своей клешней Варе на ногу. Девушка полдня плакала и вот уже вторые сутки лежала под возом, с грустью глядя на горы. После этого случая никто из девушек не хотел становиться к быкам, и на эту легкую работу пришлось послать парня — того самого Степу, которому товарищи советовали плыть на бревне в станицу.
По вечерам у изголовья больной сидел Грицько. Просиживал он подолгу и уходил, когда Варя засыпала.
На подводе, которая привезла в лагерь продукты, вернулись Прохор, Атаманов и Кушнарев.
— Ну, вот и мы! — сказал Прохор, подходя к Сергею. — Прошли аж до Семенова лагеря.
— А где остальные?
— Они пошли дальше, до самой станицы, — Прохор заметил под бричкой Варю. — Больная? Варя, что с тобой? А-а… Бык поранил… Ах ты чертяка клешоногий!
— Придется ее с этой подводой отправить в станицу, — сказал Сергей.
— А у вас как дела? — обратился Прохор к Сергею. — Что-то лес редко идет.
— Меня это тоже беспокоит, — хмуро проговорил Сергей. — Придется что-то предпринять, а вот что — не придумаю. Эх, если бы механизировать!
Митька Кушнарев не стал интересоваться делами лагеря и подошел к Варе. Присел возле нее, поздоровался. Варя печально смотрела на него.
— Вот видишь, Варюша, осталась ты без меня, и уже с тобой горе случилось, — говорил Митька, заглядывая девушке в глаза. — Ой, чего ты такая злая?
— Невесело, — тихо сказала Варя, кусая нижнюю губу.
— А ты не печалься! Такая была веселая… Ну, засмейся.
— Да ну тебя! Отстань, и без тебя тошно…
Сергей стал замечать, что с каждым днем все меньше и меньше уплывало леса к берегам Усть-Невинской, и мысль о том, как бы ускорить сплав, не давала ему покоя. «Что там думает о нас Савва? — говорил он сам себе. — Небось стоит на берегу и удивляется, почему так редко подплывают бревна». Он дождался вечера и, когда поужинали и лагерь уснул, позвал Прохора. Они уселись на бревне, вблизи берега. Река шумела и пенилась. Пахло сыростью и сосной.
— Расскажите, дядя Прохор, как там по реке?
— Там-то хорошо, — сказал Прохор. — Лес идет безостановочно. Заторов не встречали. Десятка два застряли подле берега. — Прохор помолчал, закурил, угостил Сергея. — Лес идет дружно, а все ж таки назавтра надо собирать новых молевщиков. Главарем можно назначить Атаманова. Со мной он уже напрактиковался.
— А как поживает Семен?
— Эге, хлопцы здорово поживают. У них все налажено. Дежурят по очереди на камне посреди реки. Голые, позасмолились на солнце. Курорт!.. Семен просил тебя приехать.
— Не смогу. Плохие у нас дела. Об этом я и хотел с вами посоветоваться.
— Труд тяжелый, вот хлопцы и сдают, а тем паче бабы.
— А что если ночью сбрасывать? Не жарко…
— Река потянет, но кто ж будет бревна турлять? За день люди так наработаются, что к вечеру у них сил не будет… Как-нибудь потихоньку сплавим.
Такой ответ Сергею не понравился, но возразить Прохору не мог. Поговорили еще немного, и Прохор, шумно зевая, ушел спать. Сергей остался сидеть на бревне и так задумался, что не услышал, как к нему подошел Грицько.
— Сережа, насыпь табачку, — сказал Грицько, присаживаясь на бревно. — Хоть на маленькую. Курить страсть хочется.
Грицько курил молча и не уходил.
— Сережа, — сказал он, — не отправляй Варю в станицу. Она скоро поправится.
— Пусть дома поправляется.
— Я по-дружески тебя прошу, — продолжал Грицько. — Понимаешь, не отправляй… Мы с ней…
— А-а-а… Понимаю. Ну, хорошо. Пусть она здесь выздоравливает. — Сергей помолчал, а потом спросил: — Ты в каких родах войск служил?
— Сперва был в пехоте, а потом танкодесантником… А что?
— Вот оно как! — обрадованно воскликнул Сергей. — Мы с тобой, оказывается, родичи!
— Родня дюже близкая. — Грицько тихонько засмеялся. — Вы сидели в броне, а мы — рядом, на броне… Соседи! Помню, мы на Кировоград шли. Танки мчались на таких скоростях, что, как вспомню, так и сейчас в ушах свистит.
— На Прагу, случаем, не прорывался?
— Не-е… Тогда я уже в госпитале лежал.
Помолчали. Сергей бросил окурок и долго смотрел на реку. В темноте бурный ее поток напоминал туго натянутый ремень, — покачиваясь, он быстро проносился между скал. «Ничем не остановить бег этого ремня, — думал Сергей. — А что, если в воду бросать каждую минуту бревно, — потянет, понесет?»
— Сережа, хотел я с тобой посоветоваться, — как-то глухо заговорил Грицько.
— О чем же? Говори, если смогу — посоветую.
— Не знаю, что мне делать с Митькой Артистом…
— А что случилось?
— Да, понимаешь, пристает он к Варе, озорует… А мне через это обидно. Всю дорогу я пролежал на возу. Ты думаешь — спал? Притворялся, будто сплю, потому что не мог видеть, как он ее обнимает… Все слышал. И как она убежала от него и как села возле меня. Думаешь, чего она пересела на нашу бричку, отчего так запела? Со мной ей хорошо, но я тогда не мог подняться — злой был… Знаю, Артист меня давно дразнит, а я все терплю, все молчу, но кипит во мне такая злость, что я уже и не знаю, что мне делать… Вот и зараз он примостился возле Вари, слышишь, смеется?.. И я снова сдержал себя и не подошел. — Грицько выругался. — Что мне с ним делать — не знаю. Или подраться? Как ты скажешь?
— Вот уж этого я не советую, — сказал Сергей. — Тут силой, Гриша, ничего не сделаешь…
— Я понимаю, — взволнованно заговорил Грицько. — Но он же обижает меня и злит.
— А ты любишь Варю? — в упор спросил Сергей.
— Угу…
— Так женись, если любишь! Вот и спору вашему конец.
Грицько тяжело вздохнул и замолчал, низко склонив голову. Сергей снова видел стремительный и шумный бег реки, вспомнил Ирину, теплый запах ее распущенной косы, ночь, проведенную с Ириной в глубоком ущелье, мягкую траву, на которой они сидели.
— Я бы женился, — не поднимая головы, заговорил Грицько, — такое намерение у меня есть, да только я не знаю, захочет ли Варя…
— А любит ли она тебя?
— Должна бы любить… Почему ж меня не полюбить?
— Разве ты об этом с ней не говорил?
— Не пришлось… Веришь, Сережа, как-то боязно. Уж очень она мне мила… Думал поговорить еще в станице, да не смог. А тут, на сплаве, можно, часто я с ней вижусь, да Митька Артист, черт его знает, чего лезет к ней…
— Эх ты, танкодесантник. Вот что я тебе скажу. В любовных делах лучше всего обходиться без посторонних советчиков. Если ты любишь Варю, так пойди и скажи ей, да пусть и она скажет все, что думает о тебе… А Митька, как я понимаю, тут ни при чем.
— Пойду! Все скажу.
Грицько встал, широко расправил плечи и не пошел, а побежал к лагерю. А Сергей задумчиво смотрел на бурлящий поток, и мысли о сплаве снова не давали ему покоя. «Что-то надо придумать… Но что? Нужны две смены. А где взять людей?» Он погрузился в размышления и не слышал, как к нему осторожно, точно крадучись, снова подошел Грицько. Молча сел на бревно, попросил закурить.
— Ну, что?
— Спит… Все уже спят.
— Слушай, Гриша, — заговорил Сергей, обнимая Грицька за плечи. — Пусть себе Варя спит… Давай поговорим о сплаве леса. Медленно у нас подвигается дело. Смотрю я на эту реку и думаю: как бы нам загрузить ее сполна? Ведь посмотри, ночью она идет на холостом ходу. А сколько бы она унесла бревен за ночь!
— Насытить ее трудно, — ответил Грицько. — Разве подобраться к ней под покровом темноты?
— Ты предлагаешь вести сплав и ночью?
— А почему ж? Ночью даже удобнее. Прохладно.
— Я тоже думал об этом. Но у нас мало людей.
— Не очень и мало, — сказал Грицько. — Давай посмотрим. На сбросе у нас зараз стоит десять человек, а, можно на то же место поставить пятерых, и управка будет та же самая. Зато пять человек отдыхают… А на штабелях управятся остальные. Там две пары быков… Так что поделить нас на две смены — дело верное.
Грицько изложил свой план просто и понятно.
— Ты станешь во главе ночной смены? — спросил Сергей.
— Могу. Только с уговором, — хлопцев давай мне на выбор.
— Согласен.
— А в дневной кто будет за главного?
— Поставим Митьку Кушнарева.
— С Кушнаревым я справлюсь, — уверенно заявил Грицько. — Я его знаю, на работе он не очень резвый.
— Тогда — начнем! — решительно сказал Сергей и встал. — Иди, отбирай людей. Бери, кого пожелаешь.
— Так сразу? — удивился Грицько. — Они же поуснули.
В лагере было тихо. Давно потухли залитые водой костры. Грицько остановился возле крайней от реки подводы. Люди спали. Слышалось глубокое дыхание, кто-то говорил во сне, сладко причмокивал губами. «Кого ж будить?» — подумал Грицько. Подсел к Андрюшке. Легонько толкнул в бок.
— Андрюша, — зашептал Грицько, — вставай. Хочешь со мной работать?
Андрюша поднял голову и, не открывая глаз, сказал:
— Чего пристал? Дай поспать… Еще не утро…
— Вставай, вставай. Потом я тебе все расскажу.
Грицько поднял четырех парней. Угрюмые, молчаливые, они подошли к реке. Сергей сказал, зачем их сюда позвали. Парни слушали молча, и по суровым их лицам было видно, что они не одобряют план Грицька.
— Значит, Грицьку захотелось работать по холодку, — рассудительно сказал Петро. — Ночью-то, верно, не упаришься, да уж очень спать хочется.
— Эй, орлы! — подходя с ломиком на плече, крикнул Грицько. — Выспитесь днем, а зараз быстрей за дело.
— Ну, начнем! — сказал Петро. — Куда мне становиться?
Упало в воду бревно. Нарушая ночной покой гор, по ущелью прокатился глухой звук, похожий на далекий пушечный выстрел, за ним последовал второй, третий… Митька Кушнарев проснулся, поднял голову, прислушался. Снова раздался знакомый всплеск воды и в ущелье отозвалось эхо. «Кто-то дрючья ворочает, — подумал Митька. — Да кому ж это не спится?» Он не утерпел, встал и, спотыкаясь о камни, пошел к берегу. Его встретил Сергей.
— Сережа! Кто тут в полночь чертуется?
— Ночная смена.
— Какая такая смена?
— А вот такая!..
И Сергей подробно рассказал Кушнареву о том, как, по предложению Грицька, была создана ночная смена.
— А! Теперь понимаю. Грицьку захотелось со мной потягаться. — Он подошел к Грицьку. — Принимаю… А ну, каких ты себе друзей подобрал? Андрюшку? Бери, этого мне и задаром не надо. Степа? Тоже… А, и Петро тут? И Артем? Значит, уговорил?.. Ну шут с вами! У меня тоже найдутся хлопчики, можете не сомневаться. Заранее могу сказать — засыпетесь.
— А ты раньше времени не грозись.
— Иди да спи себе спокойно.
— А я нарочно не уйду. — Митька постоял, потом отвел в сторону Сергея. — Кто будет учитывать? А то я Грицька знаю. Он днем не умеет толком считать, а ночью и подавно насчитает в свою пользу.
— Вот уж об этом ты не беспокойся, — успокоил Сергей. — За учетом бревен, брошенных в реку, я сам слежу.
— Ну, если так, то это дело другое, — сказал Митька и пошел спать.
Всю ночь по реке неслись бревна. Они шли непрерывно, между ними лежали ровные интервалы. И с этого часу их стройное движение не приостанавливалось ни днем, ни ночью. На рассвете заступила дневная смена. Видимо, Митька Кушнарев спал плохо, был злой, ни с кем не разговаривал. Прошел мимо Грицька, взял из его рук ломик и, не глядя в лицо, спросил:
— Сколько?
— А ты спроси у Сергея, — с достоинством ответил Грицько.
Обе смены работали напряженно, старались обогнать одна другую. Не прошло и недели, а штабели заметно поредели. Люди больше не жаловались на усталость. Видимо, сказывалась привычка. Постепенно все втянулись, вошли, как говорят, в норму, и Сергей видел на лицах у сплавщиков ту же решительность, которую наблюдал в начале работ, то же настроение, приподнятость, желание выказать свое преимущество, умение и думал: «Подобраться к реке под покровом ночи, — оказывается, Грицько был прав… Чутье опытного танкодесантника!»
