Не зная, куда пойти и как скоротать время, Сергей зашел в городской парк. Это был обычный городской парк, с летним кинотеатром, с танцевальной площадкой, возле которой сидели с медными трубами бойцы-музыканты, поджидая своего капельмейстера; с детским городком, с качелями и горками, с рестораном «на воздухе». Как гласила вывеска, с киосками для продажи воды и мороженого…

Солнце опустилось за высокие деревья, шеренгой стоявшие вдоль Подкумка. В парке лежал предвечерний холодок, но еще было безлюдно, и Сергей хотел было уйти, но увидел старый дуб и остановился. На дереве висела табличка с надписью: «Аллея Героев». Эти два слова заинтересовали Сергея. По бокам аллеи на высоких щитах стояли портреты. «Интересно, — подумал Сергей. — Аллея Героев!» Его лицо расцвело в улыбке, и он подумал: «Может, я увижу в этой аллее и свой портрет. А почему бы и не увидеть?.. Только на портретах я всегда почему-то получаюсь мрачным, с насупленными бровями, все одно как сыч…» Он был уверен, что его портрет стоит если не на третьем от начала аллеи, то пятым, а не пятым, так седьмым, а возможно, и первым с противоположного конца, — в сущности, какая разница.

С этой мыслью Сергей и подошел к портрету генерал-лейтенанта Козлова, стоявшему на высоком щите у входа в аллею. Молодой, статный, в парадной форме и при орденах, генерал посмотрел на Сергея тем особенным взглядом, которым обычно смотрит командир дивизии на своего молодцеватого и расторопного в бою офицера. Глаза у генерала были точно живые, и Сергею казалось, что вот-вот с полотна сойдет этот плечистый, с энергично поднятой головой генерал, звякнет шпорами и, подойдя к нему, скажет: «А! Сергей Тутаринов! Вот мы где встретились! Как же, как же, помню, отлично помню, воевал ты со славой! А теперь что поделываешь? Погоны уже снял… Строишь? Молодец, Тутаринов! Это я одобряю… Да, счастливы те из нас, кому довелось не только воевать, но и строить после войны. Только ты берись за это дело горячо. Помнишь, как шли на Берлин? Без передышки!..»

Сергей еще раз посмотрел на генерала и подошел ко второму щиту. Здесь были портреты подполковника Акопьянца и гвардии майора Потапенко. Оба старшие офицеры проводили Сергея строгим взглядом и ничего не сказали. «По старшинству стоят, — подумал Сергей. — Значит, себя я увижу не раньше, как на пятом щите…»

За старшими офицерами стояли: гвардии капитан Грабчук и гвардии капитан морской летчик Бунимович. Затем пошли старшие лейтенанты Карпов, Терновой, Люткевич, Нежнов. Возле каждого из них Сергей останавливался, рассматривал незнакомые лица. У одного мысленно спрашивал: «Ну, как, дружище, воевал?», другому говорил: «А я, видишь, уже снял погоны», третьему только улыбался и проходил дальше. Вскоре он подошел и к младшим лейтенантам. На шестом щите увидел знакомое круглое лицо, с толстыми щеками и смеющимися глазами. Когда же прочитал: «Гвардии младший лейтенант Шатило К. Д.» и заметил на погонах эмблему танковых войск, то чуть было не затанцевал от радости.

— Кого я вижу! — крикнул он так громко, что обратил на себя внимание старика садовника, поливавшего цветы на клумбе. — Ким! Ты ли это? Вот как тебя изобразил художник! Или ты и в самом деле стал таким кругленьким огурчиком?.. Дружище, где ж ты теперь обитаешь? В Германии? Все на гусеницах раскатываешь? А может, уже и в академию поступил? А? Да ты такой — ты все можешь… А меня потянуло домой, в станицу. А тут, если б ты только знал, сколько работы…

Так, стоя перед портретом друга, с которым служил в одной танковой роте, Сергей разговаривал с ним, как с живым, расспрашивал, рассказывал о себе, и казалось, друзья сейчас обнимутся, будут говорить, не переставая, до утра… Но Шатило слушал друга и молчал, только большие его глаза смеялись, точно говоря: «А что ж, поступлю и в академию…» Сергей в этом, конечно, не сомневался, ибо хорошо знал своего фронтового друга… Теперь же Сергея интересовал другой вопрос: кто же из Героев стоит в паре с Шатило? Щит был сделан так, что второй портрет находился по его другую сторону, и Сергей был почему-то уверен, что вторую половину щита украшает портрет не кого другого, как Сергея Тутаринова… «Вот это получается здорово! — подумал он. — Два фронтовых друга и в аллее стоят рядом… Интересно, кто это так умно расставил портреты? Сережа Тутаринов и Ким Шатило — два танкиста! Просто здорово!»

После этого Сергей уверенно заглянул на другую сторону щита и в недоумении остановился. На него смотрел худощавый юноша с тонкими бровями, лицом, похожим на девичье…

— Вот так так, — проговорил Сергей. — Это, конечно, не я…

Ему стало немного грустно, а отчего, он и сам не знал. Нет, он, конечно, знал, но совестно было себе в этом сознаться. Сергей прочитал на щите: «Гвардии младший лейтенант Величко». Постояв немного, он сказал: «Ну, а ты, Величко, где теперь и что поделываешь? — и пошел дальше. На последнем щите он прочитал: «Гвардии сержант Данильянц». Ничего не сказав гвардии сержанту, Сергей не спеша пошел к выходу.

Шагая по улице, Сергей размышлял о том, как он завтра будет говорить управляющему о цели своей поездки, как подробно изложит ему пятилетний план Усть-Невинской и как в конце концов получит наряды на строительный лес… Он так размечтался, что был совершенно уверен: стоит ему только подробно рассказать, что значит для станицы Усть-Невинской такой пятилетний план, как самый черствый человек поймет его, и все его просьбы будут удовлетворены легко и просто. От этих мыслей Сергей повеселел и, поддаваясь хорошему настроению, хотел было пойти в цветник, на Горячую Гору, но почувствовал, что здорово проголодался.

Было уже поздно. Давно наступил вечер и над городом зажглись огни. В ресторан Сергей не захотел идти. На тачанке у него лежал дорожный мешок, и в том мешке чего только не было: и огромная, как сито, паляныця хлеба, и кусок, килограмма на три, сала, и десятка два вареных яиц, и зажаренный в чугунке петух, величиной с доброго гусака, и венок зеленого лука, и свежие огурцы, и еще всякая всячина, которую Ниловна, заботясь о сыне, успела напихать в мешок под самую завязку…

Наступила ночь, все вокруг потонуло в темноте. Машук встал перед глазами уже не шатром, а полукруглой черной стеной, и Сергею казалось, что именно от этого небо в Пятигорске было значительно темнее и звезднее, чем в других южных городах…

А во дворе Дома колхозника было светло. Сергей подошел к тачанке. Лошади стояли тут же и жевали траву, но Дорофея возле них не было. Еще больше удивило и огорчило Сергея, когда он не нашел на тачанке не только Дорофея, но и мешка с харчами. «Странно, — подумал он. — Ни Дорофея, ни мешка с салом… Бросил коней и сбрую. Куда же он запропастился?» Сергей хотел было идти к дежурной, чтобы узнать, не знает ли она, куда ушел Дорофей, как из окна второго этажа послышался голос:

— Дядя Сергей, я тут!

— Да как ты туда забрался? — удивился Сергей, увидев в освещенном окне кудлатую голову Дорофея.

— И мешок с провизией со мной! Идите сюда!

Сергей вошел в комнату, залитую электрическим светом, уютную и чистенькую. Возле окон стояли две кровати, на столе цветы в кувшине.

— Когда вы ушли, а я снимал хомуты, — с достоинством пояснял Дорофей, — ко мне подсела та девушка, что в белом переднике. «Этот, говорит, которого ты привез, в самом деле Герой Советского Союза или мне только так померещилось?» — «Как же, говорю, могло вам такое померещиться? Ведь это все знают!» И давай я ей про вас рассказывать… После этого она обрадовалась и говорит: «Пойдем, Дорофей, со мной!» Сперва я немного даже испугался. Кто ж его знает, думаю, куда она меня приглашает… А она привела в эту комнату и говорит: «Вот вам, Дорофей, комната, две кровати — честь по чести, спите себе, как у себя дома». Ночевать я отказался, потому как у меня лошади, а она и говорит: сиди тут и жди, пока вы придете… Вот я и сижу. А мешок перенес сюда для сохранности, а то во дворе я заметил бродячую собаку…

— Что ж, комната хороша! — сказал Сергей, присаживаясь к столу. — Только нехорошо, Дорофей, когда так смотрят на человека. Вот приехал бы ты один, без меня, и тебе бы не дали этой комнаты.

— И правильно! Вам требуется уважение.

— Ничего ты не понимаешь. С уважением нужно относиться ко всем, кто останавливается в этом доме. Ну, развязывай мешок. Малость закусим, да и на боковую. Вот и тебе кровать. Спал когда-нибудь в гостинице? Не приходилось? Ну, теперь поспишь…

— Заманчиво, слов нет, — согласился Дорофей, — но я все ж таки пойду к лошадям… А повечерять можно.

Когда кончился ужин, Сергей спросил:

— Дорофей, ну, как город? Нравится тебе?

Дорофей убирал со стола.

— Это вы меня пытаете?

— Да.

— Сказать так, что город ничего себе, жить в нем можно, а только мне он вовсе не нравится.

— Почему?

— Неудобство… Травы негде накосить… Кругом одни камни, а чем завтра буду кормить коней — не знаю.

— Да, причина важная, — согласился Сергей. — А ты поезжай за Машук. Там травы много.

— А можно туда ездить?

Сергей кивнул головой. Дорофей убрал со стола и ушел к лошадям. Сергей разделся и лег в постель. Только теперь он почувствовал усталость во всем теле. Белье было и чистое и прохладное. Закрывая глаза, Сергей снова подумал, что люди в этом Доме колхозника в самом деле очень хорошие, особенно эта дежурная, такая славная девушка…

Часов в семь утра его разбудил Дорофей. Он пришел сказать, что собирается ехать за Машук косить траву, но не знает дороги. Выспался он хорошо, и настроение было у него превосходное. Умылся и стал одеваться. Дорофей стоял тут же и внимательно смотрел, как Сергей прикалывал к груди Золотую Звезду и орденские ленточки.

— А чего ж вы ордена не вешаете? — спросил он. — Эти полосочки, как я вижу, не дают такой красивости… А когда вы навешаете ордена и медали, то вам в них и красивее и как-то даже очень наглядно.

— Говоришь, что красивее и как-то даже очень наглядно? — спросил Сергей и тут же вспомнил суровую секретаря-машинистку, перед которой, конечно, на этот раз лучше всего появиться во всем блеске. — Пожалуй, ты, Дорофей, прав. Надену я ордена. А ну, доставай чемодан.

Дорофей вынул из-под кровати чемодан и, довольный тем, что его совет принят, пошел запрягать лошадей. А Сергей, украсив свою рубашку семью орденами и девятью медалями, висевшими и на правой и на левой стороне груди, вышел в коридор. Тут его встретила девушка в белом переднике, румяная, взволнованная. Увидев Сергея, она остановилась и трудно было понять, что выражало в эту минуту ее лицо: испуг, радость или удивление… Сергей подошел к ней, поздравил с добрым утром и поблагодарил за номер. Девушка окончательно растерялась и не знала, что сказать…

— Ой, какой же вы обманщик! — тихо проговорила она, боясь взглянуть на Сергея.

— Говорите, я обманщик? — спросил Сергей. — А мне кажется, что именно вы обманщица… Это что же за порядки в вашем Доме колхозника? Для меня у вас все есть: и приличный номер, и чистенькая постель, и занавески, и даже цветы, а для других ничего этого нет. Разве это справедливо? Вот заехал бы к вам колхозник, и вы бы заставили его спать на дворе, а если б и положили на койку, то это была бы не такая койка, как та, на которой я спал… Эх ты, обманщица!

У девушки не нашлось ответа, и она быстро переменила тему разговора, спросив у Сергея, смотрел ли он вчера спектакль местной оперетты. Сергей сказал, что собирается посмотреть сегодня, но что не знает дороги в театр и не свободна ли, случаем, от дежурства его новая знакомая. В это время подкатил на тачанке Дорофей… Сергей поехал с ним на Комсомольскую поляну. Там они накосили травы и вскоре вернулись. Сергей посмотрел на часы и поспешил в Н-скую контору.

Особняк, похожий на виллу, был залит солнцем. Сквозь заросли сада лучи не проникали в прохладные комнаты нижнего этажа, где давно уже шли обычные будничные занятия. Сергей вошел в приемную. Знакомая ему секретарь-машинистка была на этот раз не в нежно-сиреневом платье, а в костюмчике какого-то не то кофейного, не то темно-кремового цвета. Она склонилась над книгой, в которую записывались посетители, и смотрела в нее так внимательно, точно перед ней лежал увлекательный роман приключенческого жанра. Свою ловко причесанную голову она не подымала, кто перед ней стоял — не видела, но, когда к ней подходил новый посетитель, она угадывала о его приближении по звуку шагов и, не отрываясь от книги, говорила:

— Ваша очередь одиннадцатая… Фамилия, имя и отчество?

— Тутаринов Сергей Тимофеевич.

— Откуда и по какому делу?

— Из станицы Усть-Невинской… По поводу леса.

Видимо, название станицы и слова «по поводу леса» не были для нее пустым звуком. Она тотчас бросила писать и посмотрела на посетителя — посмотрела и встала, молча глядя на Сергея… Эта немая сцена длилась всего несколько секунд, но зато была настолько сильна по своей выразительности, в ней было столько проявлено душевных чувств и взволнованности, что передать эту сцену словами автору не под силу…

— Вы, кажется, и вчера были?

— Да…

Она покраснела и хотя не очень сильно, но так, что душевное ее волнение было вполне заметно. Извинилась, улыбнулась и сказала:

— Ваша очередь не одиннадцатая, а первая.

— Почему же первая? — спросил Сергей.

— А потому она и первая, что… первая…

Она принесла из соседней комнаты стул и попросила Сергея сесть. Он неохотно принял приглашение и молча опустился на стул. Спустя некоторое время через приемную, ни на кого не глядя, в кабинет прошел солидный мужчина с портфелем, и секретарь-машинистка поспешила следом за ним проводить в кабинет и нашего героя…

Сергей остановился у стола, покрытого темным лаком, и невольно обратил внимание на чернильный прибор, сделанный наподобие пней, оставшихся после порубки леса. За столом сидел управляющий — человек немолодой, с высокими висками и с чуть приметной сединой в гладко зачесанных волосах.

— Прошу, садитесь, — сказал он приятным голосом, любезно глядя на Сергея. — Я вас слушаю.

Сергей сел и начал рассказывать, и кто он, и откуда, и по какому делу приехал на Кавказские Минеральные Воды.

Управляющий, скрестив на груди сильные руки, слушал молча, лишь изредка вставляя какое-нибудь отвлеченное замечание, вроде: «Так, так… Интересно… А! Вот оно как!» Когда же Сергей перечислил все объекты строительства и сообщил, какое количество потребуется лесоматериала, управляющий встал и некоторое время слушал стоя, затем начал прохаживаться по кабинету.

— Кончили? — спросил он, когда Сергей умолк.

— Да… Но я изложил лишь в общих чертах.

— Понимаю… Да, так вот что я вам скажу. — Он не сел за стол, а продолжал ходить по кабинету. — Вот что я вам скажу, дорогой товарищ: хоть и в общих чертах, но излагали вы свою мысль правильно и очень хорошо, даже не то что очень хорошо, а просто красиво! Я бы сказал: красочно! У вас получилась, как это говорят писатели, настоящая художественная проза… Говорили вы взволнованно, и это меня очень обрадовало…

Сергей облегченно вздохнул и подумал: «Обрадовался… Значит, поддержит… Видать, человек понимает…»

— Как это вы сказали в одном месте: «Величественная панорама послевоенного строительства колхозной станицы…» Это место мне очень понравилось… И что особенно приятно было слышать и сознавать, так это то, что вот такое смелое — да, да! Я не боюсь этого слова! — он энергично взмахнул рукой, — именно смелое начинание и исходит не из каких-нибудь канцелярских дебрей, а от вчерашних фронтовиков! И вот, когда я слушал вас, в голову невольно приходила мысль: почему мы так плохо популяризируем трудовой опыт бывших фронтовиков? Почему в нашей печати нет подробных рассказов о том, как вчерашние воины стали активными строителями? Иногда читаешь передовицу нашей городской газеты на тему об участии демобилизованных товарищей в мирном строительстве, и что же видишь в этой передовице? Одни рассуждения и очень мало интересных фактов. А ведь вот он, живой факт, стоит передо мной, да еще и какой факт! Говоря образно, герой фронта стал созидателем! Вот где лежит закон диалектики! Фронтовик пришел домой, и по его почину составляется пятилетний план станицы… Казачья станица имеет свой пятилетний план! Да тут, если подойти к этому факту с политической точки зрения и сделать соответствующий вывод…

«Что-то мне эти рассуждения не нравятся, — подумал Сергей, терпеливо слушая управляющего. — Ну и говорил бы конкретно, практически… Нужно шестнадцать вагонов леса — вот об этом и надо вести речь… А он развел теорию…»

Сергею не трудно было понять, что управляющий Н-ской конторой был человек разговорчивый, любивший, не в пример другим, не минутный разговор со своими посетителями, а, так сказать, затянувшуюся беседу. По складу своего характера он был из числа тех хозяйственных руководителей, которые считают: если они разговаривают с посетителями подолгу, то тем самым показывают, что не зря же они занимают такие ответственные должности…

Таков был и наш управляющий. Начав свой разговор с похвалы фронтовикам, он перешел к международному положению, бегло коснулся и последнего выступления Черчилля, и Парижского заседания четырех министров, и даже не забыл упомянуть о промелькнувшем в печати сообщении об испытании атомной бомбы в районе атолла Бикини… Сергей слушал, слушал, а потом, набравшись смелости, спросил:

— А как же все-таки насчет моей просьбы?

— Ах да!.. Видите ли, все это делается не так просто… Но ничего, я помогу вам добрым советом. Поезжайте в Ставрополь. Это же очень просто: сел в самолет и через сорок минут в Ставрополе… Да, в крайплане вам утвердят объекты строительства, дадут наряды, и тогда уже милости просим к нам…

Управляющий говорил убедительно, и Сергей ему поверил. Но обидно было, что столько потеряно времени. «И надо же мне было послушать этого Емницкого, — думал он, выходя из кабинета. — Ну, ничего, полечу и в Ставрополь. Там я сразу все и сделаю. Там можно будет заодно и строительные объекты, и весь пятилетний план станицы утвердить и получить наряды…»

День был знойный. Сергей вошел в комнату гостиницы, облегченно вздохнул и лег на кровать. Он думал о поездке в Ставрополь и мысленно ругал Рубцова-Емницкого. «Ну, какой же я дурак! И послушался ж этого… для ясности… Сколько дней потеряно…»

Вошел Дорофей. Молча постоял возле кровати. Кашлянул.

— Дядя Сергей, — сказал он, тронув Сергея за плечо, — а та девушка, что в белом переднике, вас спрашивала.

— А! Дорофей, дружище! — сказал Сергей, вставая. — Не беда, что она меня спрашивала… Вот что, Дорофей! Завтра ты поедешь домой. Отвезешь Савве письмо.

— А вы как же? Тут остаетесь?

— Нет. Я полечу в Ставрополь.

— И чего ж вам летать? Летать, как я полагаю, страшно. Лучше поедемте на тачанке. Дорогу я хорошо знаю.

— Далеко. Долго будем ехать, а мне надо быстро. — Сергей задумался. — Завтра подвезешь меня на аэродром. Готовься, выедем на зорьке… А теперь пойди и позови дежурную. Надо с нею расплатиться.

Дорофей непонимающе посмотрел на Сергея, но ни о чем не стал спрашивать и пошел звать дежурную.