Глава седьмая
ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ, КОГДА У ПОДРУГ ЕСТЬ ОТ НИХ СЕКРЕТЫ

Уроков я не сделала — ничего не попишешь! Беру альбом для рисования и делаю маленькие наброски Мертл. Интересно придумывать для нее наряды. По-моему, больше всего ей идет голубой комбинезончик с вышитыми маргаритками. К нему полагается одна сережка-маргаритка, которая будет красоваться на большом ухе. Экспериментирую с обувью. Рисую балетные туфельки, сапоги и босоножки с многочисленными ремешками. Снабжаю рюкзачком на случай ухода из дома.

Потом сочиняю всевозможные приключения. Бедной мышке предстоит множество испытаний. Похоже, она превратилась в героиню мышиной мелодрамы. Коты ее преследуют, собаки идут по пятам, и банда хулиганов-крысят не дает прохода. Она устраивает роскошное пиршество в кухне и чуть не попадает в мышеловку. У мышки болит лапка, и за ней ухаживает добрая хомячиха (Помадка вновь воскресла). Мертл отправляется в долгое ночное путешествие с готической крыской, у которой на хвосте прицеплено двадцать колец, — они едут на рок-фестиваль грызунов.

С головой погружаюсь в волшебный мир Мертл и отвлекаюсь от осложнившихся отношений папы и Анны. Слышу, как встает и плещется в ванной Анна. До меня доносится надоедливый голосок Моголя — его одевают и умывают, но не могу определить по интонации Анны, в каком она настроении.

Может быть, все нормально? Вдруг у папы есть уважительная причина, из-за которой он полночи не приходил домой? Возможно, они с Анной помирились. Может, за завтраком они, как прежде, будут поглощены друг другом? Всегда терпеть не могла, когда папа обнимал Анну за талию и та к нему прижималась, а сейчас бы все на свете отдала, лишь бы снова увидеть, что им хорошо вместе.

Но когда я спускаюсь в кухню, никто не держится за руки, никто ни к кому не ласкается. Анна тихо разговаривает с Моголем, убеждая его поесть хлопьев, и позволяет сидеть у себя на коленях, пока он ест. Папа стоит у раковины, пьет кофе из кружки, ни на кого не смотрит и молчит, словно мы не его семья. Вижу красные глаза, бледное лицо Анны и злюсь на папу. Почему он позволяет себе распоряжаться ее и нашими жизнями?

— Папа, можно мне с тобой поговорить? — поднимаясь, спрашиваю я.

— Что? Послушай, Элли, я тороплюсь. Это не может подождать? — отвечает папа, ставя кружку на стол и направляясь к двери.

— Нет, не может, папа! — восклицаю я. — Ответь, пожалуйста, что происходит? Где ты был прошлой ночью?

— Не надо, Элли, не сейчас, — останавливает меня Анна.

— А почему нет? Почему нельзя спросить? Почему ты так поступаешь?

Я стою перед ним, подняв подбородок и сжав кулаки.

Папа сердится, глаза у него сверкают.

— Это не твое дело, Элли, — отвечает он и проходит мимо. — Тебя это не касается.

— Ошибаешься! Очень даже касается! — кричу я.

— Не надо, подумай о Моголе, — просит Анна, когда папа выходит.

— Но это и его касается! — кричу я и бегу за папой в коридор. — Ты не имеешь права не считаться с нами, папа. Разве ты не видишь, какую боль ты причиняешь Анне? Только потому, что ей завидуешь!

— Ты думаешь, я ей завидую? — спрашивает папа, открывая входную дверь.

— Да, потому что Анна преуспевает и ты не можешь с этим примириться. Типично мужское отношение — вы не любите быть в тени. Ты не разрешал маме работать, хотя она была очень талантливым художником.

— Ты ничего об этом не знаешь. Твоя мама сама не желала работать. Она хотела сидеть с тобой дома.

— Да, но, держу пари, она бы не стала сидеть дома, когда я пошла в школу. Мама была блестящим графиком, а Анна — великолепный дизайнер. А у тебя здорово получается делать нас несчастными!

— Спасибо, что сказала, — говорит папа, хлопнув дверью.

Стою и думаю, а не выбежать ли мне за ним с криком на крыльцо? Может быть, я уже достаточно высказалась? Вся дрожу. Выходит Анна, обнимает меня и уводит в кухню. Она наливает мне чашку чая. Моголь смотрит на нас во все глаза. Хлопья падают с ложки на рукав свитера.

— Ты кричала на папу, Элли, — говорит Моголь. — Тебе попадет.

— Мне все равно, — говорю я, потягивая чай.

Зубы стучат о фарфор чашки. Смотрю на Анну:

— Прости, я не смогла сдержаться.

— Понимаю, — утешает Анна и гладит меня по плечу. — Не волнуйся, Элли. Может быть, все еще образуется.

— А вдруг нет? — обняв ее, спрашиваю я.

По пути на остановку гадаю, чем все может закончиться. Играю в детскую игру — пытаюсь не ступать на выбоины в асфальте. Если мне это удастся, Анна с папой не расстанутся. Когда-то я об этом мечтала. Хотела, чтобы Анна с Моголем убрались, а я осталась с папой. А сейчас мне этого совсем не хочется. Не хочу оставаться только с папой или с папой и его новой подружкой. Мне, как и Расселу, будет с ними плохо.

Вспоминаю о нем с нежностью и без конца поворачиваю кольцо. Может быть, мы всегда будем вместе и когда-нибудь заживем своим домом. Нам больше никогда не будет одиноко — ведь мы есть друг у друга.

Закрываю глаза и шепчу про себя его имя и снова чуть не сталкиваюсь с высоким блондином, парнем моей мечты. Чуть было в него не врезалась!

— Ох! Чудом удалось избежать аварии! — смеется он.

— Не волнуйся! Я слежу за своим рюкзаком — боксерской грушей.

— Сегодня не очень спешим? О ком ты мечтала? О друге?

— Может быть, — покраснев, отвечаю я.

— Как мило! Настоящее чувство, да?

— Надеюсь.

Не надеюсь, а знаю. Думаю о Расселе всю дорогу в школу. Вспоминаю, как он только вчера меня целовал. При мысли о его ласках руки-ноги подкашиваются. Но внутренним зрением вижу, что Элли-слоник опускает голову и печально волочит хобот, когда ее заставляют выполнять новые трюки для Рассела, потому что знает, она моя, и хочет слушаться только меня.

Скорей бы увидеться с Магдой и Надин! Ужасно хочется рассказать им про папу с Анной и узнать, что они думают по поводу их размолвки. Еще не терпится расспросить о Расселе и получить совет, что можно себе позволить наедине с ним. Мы часто это обсуждаем. У нас даже есть номера для каждого этапа. Надин оказалась в конце списка с Лайамом, а Магда, наоборот, вела себя крайне сдержанно и настаивала на том, что ничего, кроме поцелуев, не было, потому что приберегает самое главное для серьезных отношений. Но у нас с Расселом все серьезно, поэтому мне и нужен их совет. Когда я вхожу, они обе уже в классе — сидят, прижавшись друг к дружке на парте, и болтают ногами. Надин что-то шепчет Магде, и они прыскают со смеху.

— Привет, над чем смеемся? — спрашиваю я.

Они смотрят друг на друга, и Надин еле заметно качает головой.

— Ничего особенного, — отвечает она.

— Дурака валяем, — говорит Магда.

Смотрю на них и слышу, как глухо бьется сердце. Ничего себе! Смеются над чем-то личным, а со мной не хотят поделиться. Мы же всегда все друг другу рассказываем! Мы же лучшие подруги! Вдруг чувствую себя малышкой, которую в детском саду не пускают в домик Венди, когда сами там играют.

— Да что на вас нашло? Это же я, Элли!

Вдруг меня осеняет:

— Вы надо мной смеетесь?

— Вовсе нет, — говорит Магда, но не смотрит мне в глаза.

— Магз, Надди, вы же умирали со смеху, а как только увидели меня, сразу примолкли. Значит, вы точно надо мной смеялись.

— Хватит, Элли, не будь параноиком! — восклицает Надин, соскальзывает с парты и начинает искать щетку для волос в школьной сумке. — Если хочешь знать, мы смеемся из-за мальчика.

— Из-за какого мальчика? Уж не из-за моего ли Рассела? — сердясь, спрашиваю я.

— Ух, твой Рассел! Изображаете из себя влюбленную парочку. А не ты ли меня пилила и говорила, что нехорошо бросать подруг, когда я гуляла с Лайамом?

— Помнишь, как ты на меня сердилась, когда я уходила с Миком? А сейчас даже не приходишь ко мне, чтобы помочь похоронить бедную Помадку. Просто уносишься с Расселом.

Смотрю на них и не верю своим глазам. Что это на них нашло? Мы же не ссоримся? Терпеть этого не могу! Они мои лучшие подруги, Надин и Магда, и всегда так много для меня значили. Я и не представляла, что они расстроятся из-за того, что я не пошла с ними к Магде на похороны Помадки, и я не уверена, действительно ли Магда сильно переживает из-за своей хомячихи. Когда Помадка была жива, нельзя сказать, что она слишком о ней заботилась. И все-таки мне неудобно, что я не пошла на похороны зверька.

— У вас все хорошо прошло? — робко спрашиваю я.

— Конечно! А ты как думала? — отвечает Надин.

— Да, Надин сделала чудный гробик. Она выкрасила коробку из-под туфель в черный цвет и проложила ее фиолетовым шелковым шарфом. Я завернула бедную Помадку в черную кружевную перчатку. Бедняжка выглядела очень мило, хотя уже начала разлагаться и пахнуть. Бедолага! — печально вздыхает Магда.

Мне стыдно, и я начинаю себя ругать за то, что не пошла.

— Мы устроили потрясающие готические похороны. Скорее всего, как у викингов, потому что отправили бедную Помадку на паруснике прямо в Валгаллу для хомячков.

— Мы хотели выкопать могилу, но у Магды оказалась только старая пластмассовая лопатка для песка, и я сломала два ногтя, пытаясь выкопать ямку, поэтому мы и отправили Помадку вниз по реке.

— Во время процессии на нас были черные вуали. Мимо на велосипедах проезжали мальчишки и начали что-то вопить нам вслед, а я сказала, что у нас похороны. Тогда они почувствовали себя неловко и стали нас расспрашивать, но Надин послала их куда подальше.

— Они вели себя как маленькие!

— Десятиклассники!

— Вот я и говорю, дети! — восклицает Надин.

— И все потому, что ты встречаешься с девятнадцатилетним парнем?

Надин смотрит на Магду. Магда отвечает ей взглядом, и они ухмыляются.

— Да в чем, наконец, дело? Магда, Надин, расскажите мне!

Но в класс входит миссис Хендерсон в своих кроссовках и просит нас вести себя тихо. Придется выяснить позже.