Глава пятая
Руины Монсегюра
Посланная Люсиным через МИД телеграмма уже не застала Людмилу Георгиевну. Вместе с мужем, Игорем Александровичем Берсеневым, она отбыла в поездку по легендарным городам Лангедока.
— Берсеневы уехали? — спросил экономический советник, показав телеграмму секретарю.
— Вчера вечером… Но я примерно знаю, где они намеревались остановиться. Может быть, дать знать?
— Нет, пожалуй, не стоит, — после долгого раздумья покачал головой советник. — Все равно ничего не изменишь. Только отравим людям уик-энд. Они ведь и без того собирались в Москву?
— Во вторник. Я сам в «Аэрофлоте» бронировал. Так что не позже понедельника будут здесь.
— Значит, так тому и быть. Днем раньше, днем позже… Бедная Люда, — пожалел он, — веселенький ей предстоит отпуск.
Берсеневы между тем со скоростью ста восьмидесяти километров в час приближались к Тулузе. Как радовалась Людмила Георгиевна этой поездке! Облицованное драгоценным деревом купе первого класса с отдельным входом и ванной, стремительная смена декораций, изысканная кухня, скорость, комфорт. А впереди ожидали новые радости: старинные соборы, феодальные замки, потемневшие от времени полотна и гобелены.
В Тулузе Берсеневы намеревались арендовать в агентстве Хертца малолитражку, запастись путеводителями и взять курс прямехонько на Альби, где семь столетий назад зародилось еретическое движение, потрясшее устои феодальной Европы.
— Все твои фантазии! — добродушно проворчал Игорь Александрович, получив из рук хорошенькой брюнетки желтый конверт с ключом от машины. — Почему не Лазурный берег? Не Сен-Мишель, наконец, куда все так стремятся попасть?
— Вот именно все! — Людмила первой увидала на стоянке предназначенный им небесно-голубой «пежо». — Нам туда!.. Зато Монсепора никто не видел. Притом, ты же знаешь, я обещала папе… Он так мечтал посмотреть катарский замок! Даже представить себе не можешь, какой будет ему сюрприз. Как думаешь, там можно купить проспект?
— Можешь не сомневаться. Это добро продается всюду.
Машина завелась, что называется, с пол-оборота, и Берсеневы в безоблачном настроении вырвались на скоростную автостраду. Тугой волной бил в приспущенное окно теплый ветер, настоянный на ароматах буковых рощ. Мелькали виноградники на замшевых склонах холмов, оливковые деревья и неправдоподобно игрушечные городки с воронкообразными кровлями округлых башен и четко прорезанными зубцами крепостных стен. Крутой окоем нежно расплывался в солнечной дымке, а в поднебесье упоенно купались почти невидимые жаворонки. Накрытый туманной полусферой ландшафт цепенел в зачарованном сне. Поражало пугающее безлюдье и полнейшее отсутствие каких-либо движений. Одни лишь автомобили неслись сплошным многоцветным потоком. Их стремительный шелест сливался в однообразный рокочущий гул. И вздымались лохмотья газет с захламленных обочин, и острые песчинки скреблись о стекло.
На ночь переполненные впечатлениями отпускники остановились в окруженном двойной линией крепостных стен Каркассоне, в старомодной гостинице «Голубой щит». Уютно прилепившись к каменной толще башни Сен-Лорен, она выходила окнами на самую древнюю часть города. От суровой, тронутой глянцем столетий кладки веяло сгущенной в веках магической мощью. Остроконечные шпили и стрельчатые арки казались сошедшими с рисунков Доре. Берсенева даже припомнила сизый декабрьский день, когда счастливый, пунцовый с мороза отец принес домой свернутую трубкой гравюру, которую разыскал у букиниста. На ней была изображена точно такая же прямоугольная зубчатка и колючие, устремленные в беспредельность пики. Справившись с путеводителем, где остатки укреплений галло-романского периода смыкаются с внутренней стеной времен каркассонского виконтства, Людмила удовлетворенно, с сознанием выполненного долга опустила шторы. На рассвете им предстояло взять старт на Монсегюр.
Эта часть путешествия понравилась ей еще больше. Менялись не только ландшафты, но и времена года. Приморские пляжи, с их безупречными пальмами на фоне лазурно сверкающей глади, мрели в густо перетекающих волнах зноя. Здесь безраздельно царила ленивая праздность и вязкая, дремотная тишина. Зато когда дорога свернула к Пиренеям, погода резко переменилась. Задул пронзительный холодный мистраль. Небо заволоклось угрожающей темной завесой. Прямо на глазах потускнели обремененные плодами сады, и даже белые стены крестьянских домов приобрели серовато-унылый оттенок. Лобовое стекло покрылось косыми строчками мелких капель. По мере подъема на плато дождь сменился мокрым снегом. Дворники едва справлялись с липучей завесой медленно таявших хлопьев, напрочь смазавшей горизонт.
Автомобильчик упорно взбирался по круто загибавшему вверх серпантину, отчаянно сигналя и сверля слепую мглу воспаленным светом.
— Хватит валять дурака. — Игорь решительно притормозил у придорожного ресторанчика. — Себе дороже. Да и подзаправиться не худо как следует. Путь неблизкий.
— А здесь ничего, — одобрила Людмила, озирая современной работы витражи и грубо побеленные стены, декорированные косыми балками. К таким же благородно подморенным дубовым карнизам были прикованы бронзовые пятиугольники с геральдическим рисунком пчелы.
Взъерошенный молодой человек в ковбойке нехотя отложил книгу, в которую был всецело погружен, и вышел из-за стойки навстречу гостям.
— Мадам, мсье. — Он величаво обвел рукой пустующий зал с очаровательными, накрытыми клетчатыми скатерками столиками. — Чем могу служить?
— Нам бы пообедать слегка. — Щурясь на свет, потер руки Игорь Александрович. — Чего-нибудь местного, остренького.
— Рекомендую суп из раков по-ортезски. Кроме лангустов, мы кладем мелких омаров и крабов. В меру пикантно: чеснок, красный перец, чабер, петрушка, лимон.
— Замечательно! — обрадовалась Людмила, готовая съесть, что ни предложат. — А рыбы у вас нет? На горячее?
Игорь Александрович слегка дрогнул щекой, но ничего не сказал.
— Мы только что получили превосходных тюрбо. Наш повар — метр Бриссо — бесподобно готовит морскую рыбу в томатном соусе.
— Тюрбо? — Людмила неуверенно покосилась на мужа.
— Это такая камбала, дорогая, — объяснил он. — Должно быть вкусно.
— О да, очень вкусно, мадам… С базиликом, эстрагоном?
— Пожалуйста, я обожаю приправы.
Пока Берсеневы устраивались за облюбованным столиком, выдергивая льняные салфетки из старинных мельхиоровых колец, молодой человек обнаружил чудеса трансформации. Исчезнув за неприметной дверью, он вскоре возник в надетом поверх ковбойки сиреневом фрачном пиджаке. С его шеи уныло свисала цепь с анодированной блямбой, на которой был изображен омар с бутылкой в клешнях.
— Аперитив? — поинтересовался импровизированный метр-де-вин, вручая карту напитков.
— За рулем, — скорчил подобающую гримасу Игорь Александрович.
— А мне кока-колу, — тоном проказливой школьницы попросила Людмила.
— Вино?
— Полбутылки белого, — кивнул Берсенев, памятуя о рыбном заказе.
В мгновение ока возникла пузатая бутылка «Видамессы де Монсепор», установленная на лафете на манер артиллерийского ствола. Игорь Александрович пригубил, посмаковал и кивком знатока одобрил выбор.
— Урожая сорок седьмого года. — Молодой человек, уже без медали и фрака, но зато с белой крахмальной салфеткой на сгибе руки, умело разлил вино. А затем, облаченный в передник с кокетливыми рюшами, он предстал с супницей, окутанной умопомрачительным по вкусноте паром.
Вопреки размеренным пассажам Лукко Боккерини, звучащим из скрытых в панелях динамиков, обед протекал с веселой поспешностью.
— Как тюрбо, мадам? — полюбопытствовал парень, когда с нежной рыбой было покончено. Непостижимым образом заложенная карандашом книга оказалась у него под мышкой. Сделав немыслимый вольт, он заменил ее хрустальным подносом с сырами под отуманенным колпаком.
Игорь Александрович придирчиво выбрал ананасного вида ломтик, к которому добавил пластиночку бри.
— Рыба чудесная, — благодарно улыбнулась Людмила, беря то же самое. — Далеко отсюда до Монсепора?
— Господа едут в Монсепор? — уважительно удивился официант. — Часа два или чуть больше. Непогода прошла. Желаю найти спрятанное сокровище.
— Там что? — спросил Игорь Александрович. — Музей или как?
— Никакого музея, мсье. Просто развалины на вершине горы. Остатки стен, но очень величественно.
— Как же мы сумеем достать проспекты? — огорчилась Людмила.
— Если хотите, я мог бы взглянуть, — услужливо предложил молодой человек. — У нас, кажется, остались нераспроданные экземпляры. Вам «Фуа», «Каркассон»? Может быть, «Кафедральный собор в Альби».
— Нет, только «Монсепор».
— К сожалению, есть лишь на немецком языке. — Парень принес тощий буклетик с изображением мрачной скалы, увенчанной руинами. — Очевидно, вас это не очень устроит?
— Если бы хоть по-английски. — Игорь Александрович вопросительно взглянул на супругу.
— Ничего, давайте, — решительно тряхнула кудряшками Людмила Георгиевна. — Папа же превосходно читает на немецком, — шепнула она мужу. — Какая разница?
— Может, нам повернуть назад? — Игорь Александрович небрежно перелистал брошюру. — Главная цель достигнута, а всяческих развалин мы с тобой нагляделись выше головы.
— Но папа же спросит! Ему же интересно!
— Скажем, что были. Чего-нибудь напридумаем. Мало мы видели всего в Каркассоне? Всех вопросов не предусмотришь. Даже в страшном сне не приснится, что может ни с того ни с сего взволновать нашего дорогого папа.
— Как тебе не стыдно! — обиделась Людмила, нервно засовывая салфетку в кольцо.
— Да шучу я, шучу, — досадливо махнул рукой Игорь Александрович. — Сейчас и поедем… Счет, будьте любезны!
На сей раз парень отсутствовал довольно продолжительно. Когда Берсеневы уже отчаялись дождаться, он вдруг объявился с золотой уткой в руках, которую водрузил с церемонным поклоном посреди стола и, словно в воздухе растворился, исчез.
— Это еще что за фокусы? — захлопал глазами Берсенев.
— Вроде бы мы не заказывали, Гоша?
Игорь Александрович надел очки и критически осмотрел диковину. Потом догадливо прояснел взором и тихо засмеялся.
— Сдается мне, что здесь спрятана нейлоновая шубка… Или сто пар колготок.
— Что ты городишь!
— А вот сейчас выясним. — Он раскрыл утку, приподняв плоский клюв. Внутри на бархатной красной подкладке лежал счет.
— И что я тебе говорил? — восторжествовал Берсенев, доставая бумажник. — Юмористы!
— Все-таки тут очень славно, — вздохнула, поднимаясь, Людмила. — Не находишь?
— Почему? Прелестный уголок. — Бросив купюры в утиное нутро, он поспешил за женой.
Снегопад действительно кончился. Небо просветлело студеной голубизной. Мокрое шоссе сверкало, как полированный шведский гранит.
— Ну и холодище, — с непривычки поежилась Людмила.
— То ли еще будет! Может, все же зададим лататы?
— Я своих решений не меняю.
— Тогда садись побыстрее. — Игорь Александрович включил зажигание и склонился над картой. — Пока прямо, а потом будет развилка.
Окаймленная редколесьем юра с крутой лепкой известковых проплешин и складчатых жил возникла ошеломительно внезапно. Полускрытое завесой разорванных туч солнце заливало ее расходящимися струями, тонко высветив строгий прямоугольник крепостной стены. Легендарный замок, служивший альбигойцам чем-то вроде обсерватории, открылся сразу же после дорожного знака с изогнутой стрелкой. Поворотик оказался и вправду лихой, круче некуда. Судя по изрядно помятой жестяной полосе ограждения, далеко не каждому удавалось избежать здесь острых ощущений. Игорь Александрович и сам едва успел вывернуть руль. Даже дыхание перехватило от неожиданности. Впрочем, он скоро оправился и, прибавив газу, уверенно повел машину по безупречно прямой асфальтовой ленте, только полосатые столбики зарябили, словно риски стальной рулетки. Сужаясь в иглу где-то у самого подножия, она то колюче вспыхивала, выходя из пятнистой тени, то угасала.
Что-то заранее предначертанное мнилось в этом последнем отрезке и неизбежное, как судьба. Заслонившая волнистые дали громада излучала неодолимую магнитную силу. Властно выпрямив окружающее пространство, а вместе с ним и дорогу, она само солнце удерживала на привязи струнных лучей. Оттого, наверное, и длился нескончаемый день, полыхая тяжелым сиянием, надрывно и монотонно позванивая в ушах.
— Полезешь? — Игорь Александрович остановился на обочине и, приоткрыв дверцу, критически оглядел пропыленный склон. Теряясь в бурьяне, светлой жилкой вилась над обрывом узенькая тропа.
— А ты? — Неуверенно разминаясь, Людмила вылезла из машины и тоже посмотрела наверх.
— Чего я там не видал? Изъеденных кирпичей? Отсюда вполне можно наиподробнейше все разглядеть. — Он извлек из футляра бинокль. — Хочешь? Или тебе необходимо отметиться на верхотуре?
— Просто мне интересно. — Она обиженно свела брови. — Хочется посмотреть, как жрецы в древности наблюдали за солнцем. Это же второй Стоунхендж… Грех упустить такой случай.
— Ты-то откуда знаешь? Разве можно слепо верить туристским проспектам? Они тебе чего хочешь насочиняют ради рекламы… Не советую, Люда, право слово. Да и солнце зайдет, пока ты вскарабкаешься. — Игорь Александрович лихо отпасовал банку из-под пива, которая, громыхая и крутясь, понеслась по асфальту. — Не будь дурочкой. Что тебе, больше всех надо?
Разбросанные вокруг бутылки и картонные стаканчики молчаливо подтверждали его правоту. Наезжавшие к Монсепору туристы предпочитали упиваться древностью, не утруждая ног.
— Нет ощущения присутствия, все равно что по телевизору, — произнесла Людмила Георгиевна, озирая циклопическую кладку, скупо прорезанную непроглядными амбразурами. — А я руками потрогать хочу, погладить… Понимаешь? — Она вернула бинокль и, упершись в бампер, потуже зашнуровала кроссовки. — Не скучай.
Подъем был не столь трудным, как ей сперва показалось. Тропинка была протоптана со знанием дела, в обход скальных выступов и опасных крутостей. А уж пахло на высоте так, что каждая клеточка переполнялась неизбывным блаженством. Ради одного этого стоило забраться в такую даль. Травы тут росли кучными пучками, пробиваясь из-под ноздреватых камней. Она с нежданным волнением узнавала памятные по Синеди пижму и клевер, невольно прощая отцу чудачества, так осложнявшие всем им жизнь. Впрочем, чаще все же попадались незнакомые виды: какая-то седая полынь да пропыленные насквозь колючки посреди шиферных осыпей. Встретились и похожие на паслен мандрагоры, тоже белые от пыли. Она привозила нечто подобное в прошлом году. Игорь еще ругался тогда из-за перевеса. Пытался доказать, чудак, что не всем слабостям старых людей следует потакать. А если нет выбора, как тогда? Если налицо мания, проявляющая себя в различных формах? При мысли о том, какую физиономию скорчит муж, когда она возвратится с корневищем в руках, Людмиле Георгиевне стало совсем весело. Конечно же, она не намерена снова копать вонючую мандрагору, которая вовсе не кричит при этом, как пишут вруны-травознаи, но пучок душицы нарвать стоит. Во-первых, совершенно немыслимый запах, а во-вторых, уж больно красиво. Куда там хваленым розам да лилиям! В них нет того волшебства, которое незаметно источают эти малюсенькие багряно-сиреневые цветки. Неповторимые в скромном своем совершенстве.
Ползти с зажатым в потном кулачке букетиком оказалось не очень ловко. С крутизной шутки плохи. Припав раз-другой к земле, Людмила вскоре убедилась, что свободные руки отнюдь не роскошь, и выбросила цветы. Благо их кругом вон сколько, можно нарвать на обратном пути.
Незаметно она забралась на такую высотищу, что дух захватывало. Лакированным жучком, божьей коровкой виделся отсюда автомобиль. До могучего основания, казалось, совсем близко, но нечего и мечтать было залезть по меловому отвесу. Да и заросли ежевики защищали подходы лучше любой колючей проволоки. Оставалось искать обход, осторожно переползая по узенькой кромке.
Людмила втайне уже жалела, что ввязалась в столь рискованную авантюру, но вернуться с полдороги мешало самолюбие. На счастье, тропа понемногу расширилась, и сковавший было ужас слегка разжал ледяные тиски. Она сама не знала, как одолела последние метры, и, перекатившись через преградившую путь глыбу, вползла на мощеный двор.
Как тихо тут было, как солнечно и безмятежно-покойно! Ни единый стебелек не колыхался. От сглаженного веками булыжника, заросшего жесткой травой, излучалось разнеживающее тепло. Людмила Георгиевна перевернулась на спину и, раскинув руки, устремилась в сверкающую беспредельность. Не только взглядом из-под тяжелеющих век — всем существом. Она спала считанные минуты, но пробудилась бодрая, отдохнувшая, без тени захолодившего ее страха.
Стряхнув с застиранных джинсиков въедливую, как пудра, пыль, побрела осматривать замок. Немногое могли поведать ее непробужденной душе вещие камни. Встречая окатанные валуны, Люда Берсенева и не догадывалась, о том, что видит перед собой не что иное, как ядра, которые обрушили катапульты крестоносцев на последний оплот мятежников в канун решающего штурма. Не вычленяя в опутанных лебедой и чертополохом нагромождениях прихотливого рисунка когда-то возвышавшихся здесь портиков и галерей, она прыгала с кучи на кучу, вспугивая чутких ящерок.
Еще плыл зной над квадратными башнями и стенами, замкнутыми в каре, сухо стрекотали цикады. Из главной солнечной двери, глядящей на заснеженную макушку святого Варфоломея, косой предзакатный луч, проскользнув сквозь визир глубокой бойницы, каплей стекал по грубо обтесанным плитам. Замечая лишь разрозненные фрагменты молчаливой мистерии, Людмила Георгиевна была бесконечно далека от того, чтобы прочувствовать ее навеки утраченную суть. Боясь признаться себе, что разочарована, она следила, как находит на землю вечерняя тень. Затрепетали жухлые былинки под совиным ее крылом. Гробовой прохладой потянуло от стен, сыростью подземелий дохнули засыпанные руины.
«Все-таки Гоша был почти прав, — подумалось с запоздалым раскаянием. — Скоро станет совсем темно».
Беспокоясь о том, как будет спускаться, она уже и не вспоминала о тайных знаках, которые ненароком надеялась отыскать. Метившие известковые блоки где-то под мхом, а может, и в толще земной, они померкли с последним лучом обрушенного в горный провал светила. Зябким шелестом крапивы и лопухов встрепенулся оживший ветер. Зашуршало, завыло в аркадах на басовитой тоскливой струне, ожило в невидимых глазу пустотах ворчливое барабанное эхо. И зацарапал песок по брусчатке, и затрещали кусты, осыпаясь колючими семенами.
Стараясь не смотреть на летучих мышей, стремительно чертивших холодеющий воздух, Людмила Георгиевна кинулась к пролому в стене. Больше всего на свете она боялась остаться в этом прибежище ночных призраков. Шарахнувшись от зловещего просверка сигаретной фольги, она больно подвернула ногу и вдруг заплакала, преисполнясь жалостью к себе, смутным раскаянием и обидой.
И тут же смолкла, подавившись испуганным всхлипом, когда заметила, как обозначились скуповатым лоском какие-то фигуры в кромешном мраке грота.
Только теперь Людмила по-настоящему поняла, что значит ужас. Пережитый недавно испуг, который она все же сумела преодолеть, не шел ни в какое сравнение с внезапно закрутившим ее гальваническим смерчем. Увидев на лбу ближайшего к ней великана широко распахнутый циклопий глаз, блеснувший сумрачной глубиной, она почувствовала, что у нее заживо вырывают сердце. Где-то на последней грани сознания услышала краткий обмен фразами и, ничего не поняв, догадалась: «Немцы!»
— Also, mach’s gut.
— Nur die Ruhe kann es machen!
Возможно, она и закричала, но скорее всего, просто осела со стоном на раздавшуюся под ней землю.
— Was gibt’s?! — прозвучало сквозь ватное забытье испуганно-удивленно. И время для нее замерло.
— Pas du tout, — услышала, стремительно возвращаясь из эфирного трансгалактического полета. — Ничего, — утешали ее по-французски. — Сейчас для вас плохое есть кончено. — И больно тащили, внутренне протестующую, назад, на грешную землю.
— Ох, до чего же я перепугалась! — Людмила Георгиевна с тяжким вздохом разлепила глаза, но тут же зажмурилась от режущего света, хлеставшего с нависающих над ней касок. Ее все еще колотил озноб, и сердце сжимало незабытое: «Немцы!» Но то непередаваемое, иррациональное, закрутившее в темные кольца, отлетело куда-то в сторону, хотя, как она смутно догадывалась, и недалеко.
— Кто вы? — Она с трудом приподнялась, опираясь на ушибленный локоть, и затенилась ладонью. Единственное, что удалось разглядеть в озаренной ореолом мгле, была белозубая улыбка и проблеск глазных белков.
— Мы мирные альпинисты, — ответом ей был нервный смешок. — Поэтому вам не надо бояться… Но вы, вы-то как попали сюда?
— Я? — Движением плеч она выразила желание встать, и две пары сильных рук помогли ей подняться. — Я просто пришла сюда оттуда, снизу.
— Пришла? Без всего? Без всякого снаряжения?!
— Ну да. — Людмила Георгиевна обрела способность улыбаться. — Залезла потихоньку… Ой! — Испуганно схватилась она за грудь. — Муж! Он же там с ума сойдет!
— Муж? — Альпинисты переглянулись. Теперь, когда глаза освоились со светом, она различала их рослые, ладно скроенные фигуры, рамные рюкзаки за плечами, объемистые мотки веревки.
— Мы приехали на машине. — Потеряв ориентировку, она нетерпеливо оглядывалась куда-то во тьму, где, как казалось, находился обрыв.
— Посмотри, — коротко бросил один другому, наверное, младшему. И тот бесшумно исчез в густых сумерках.
— Jawohl, — доложил он, возвратившись вскоре, — светит фарами.
— Ему нельзя подать какой-нибудь знак? — Она загорелась надеждой. — Я вас умоляю!
— Боюсь, что это будет несколько затруднительно, — рассудил тот, кого она посчитала за старшего. — Лучше мы попробуем вас спустить. Думаю, это не займет слишком много времени… Надеюсь, вы сумеете крепко держаться?
— Крепко-накрепко! — с готовностью пообещала Людмила Георгиевна. — Вы даже представить себе не можете, как я вам благодарна! — Она облегченно вздохнула. — Как же я испугалась!
— Но на всякий случай, — засмеялся второй, младший, — я все же привяжу вас к себе. Хорошо?
— Ах, делайте что хотите, лишь бы скорее вниз!
— А вы откуда, мадам? Ведь вы не француженка? Нет?
— Я… Мы с мужем из Финляндии, — сказала она на всякий случай, как говорила и прежде в сомнительных обстоятельствах.
— О, Суоми! — обрадовался он. — Я был у вас зимой! Очень красиво.
— Да, очень, — незамедлительно согласилась она.
— Вы подождите немного. — Он успокоительно коснулся ее плеча. — Мы должны все как следует приготовить.
И они ушли готовиться к спуску, оставив ее в тревожном одиночестве.
