Глава IX
Мама, папа и Боб
1
Ни у кого из бывших одноклассников не оказалось нужных Анатолию учебников: давно отдали или затерялись. Радуясь возможности поговорить с Ликой Троицкой и одновременно испытывая неловкость, он позвонил ей. Отозвался мальчишеский голос.
— Это ты, Лунатик? — спросил Анатолий.
— Я, а кто говорит?
— Позови, пожалуйста, Лику.
— А вы кто? — спросил мальчик.
— Марсианин. Звоню с Марса. Зови скорее.
В трубку донеслось: «Лика, тебе с Марса звонят!»
— Я знала, что вы позвоните, — сказала Лика.
У Анатолия перехватило дыхание. Он молчал.
— Я слушаю, слушаю! Позвонили наконец — так говорите. Как вас встретили дома?
— Хорошо встретили… И школьные друзья…
Лика сказала, что книги, нужные Анатолию, у нее найдутся — пусть хоть сейчас приходит за ними.
— Вот хорошо! Ведь через неделю у меня переэкзаменовка по литературе.
— Приходите, жду!
…Дверь Анатолию открыл рослый, упитанный мальчик в очках, лет тринадцати, в коротких вельветовых штанах и курточке с «молниями».
— Лика побежала в магазин. Сказала, чтобы вы подождали. Это вы марсианин?
— Э, да ты почти Шерлок Холмс! Тебя как звать?
— Боб. А вас?
— Анатолий Владимирович Русаков, — отрекомендовался юноша и протянул руку.
Мальчик вяло подал свою — лопаточкой. Анатолий по-дружески крепко сжал ему ладонь. Неожиданно мальчик, как капризная девчонка, завизжал и запрыгал, выдергивая пальцы. Анатолий, удивленный такой изнеженностью, выпустил руку. Боб подул на нее, зло посмотрел на Анатолия и вдруг грубо выругался. Это уж никак не вязалось с обликом благопристойного мальчика.
— А ну зареви или закричи, как Тарзан, — рассердился Анатолий. — Не парень ты, а так… кукла тряпичная.
С губ Боба сорвалась уличная ругань.
Анатолий не оставался в долгу, если его задирали. В колонии он не давал спуску ругателям-хулиганам. Но ведь не поведешь Боба на совет воспитанников? Анатолий усмехнулся, левой рукой схватил Боба за темя, пригнул к полу, а правой звонко шлепнул по заду.
Нарочитый истошный визг напомнил Анатолию, где он и зачем пришел. Почувствовав свободу, мальчишка отбежал к внутренней двери, приоткрыл ее, готовый в любой момент запереться в комнате, и, чувствуя себя в безопасности, сердито прокричал:
— Чего дерешься? Воспитатель нашелся! Вот придет мамочка, я ей шепну, и тебя в два счета заберут в милицию. А шагнешь ко мне, то завизжу так, что милиция сразу прибежит.
— Да ну? Так-таки сразу? Эх ты, доморощенный Тарзан! Да я сам доставил в милицию вора, срезавшего сумочку у твоей матери.
— Ну! Так это вы? Вот здорово! — Мальчик выпустил ручку двери и подошел. — Как же вы поймали вора? Он вам хотел глаз выколоть? — В голосе Боба слышалось уважение, даже подобострастие.
— Был бы стоящим парнем, рассказал бы. А так… Тебе бы спортом заняться, жирок порастрясти. Хочешь, помогу тебе, слабосильному.
— Во-первых, я не слабосильный, во-вторых, вы знаете, что я сыграл с Ботвинником вничью?
— Один на один?
— Не совсем… В сеансе одновременной.
— Сколько же вас было против Ботвинника?
— Десять.
— Врешь!
— Ну, сорок… А ничьих добились только десять.
Боб ожидал привычных в таких случаях похвал его необыкновенным способностям. Бобу так хотелось показать себя. Он схватил гостя за рукав и повел в свою комнату. Стены ее были увешаны звездными картами, в углу громоздились какие-то инструменты и приборы. Шкаф был набит книгами.
— Вы знакомы с гномоном? — важно спросил Боб.
— А кто это?
Боб, сдерживая смех, показал пальцем на небольшой гвоздь, вбитый в дощечку на подоконнике.
— В царствование императора Августа в Риме, — начал Боб тоном привычного оратора, — был воздвигнут вывезенный из Египта огромный гномон высотой около ста метров. Чем выше шест, стоящий перпендикулярно, тем длиннее тень и, значит, заметнее изменения. А у меня гномон комнатный.
— Ясно… — смущенно пробормотал Анатолий.
— А если вам ясно, тогда скажите, для чего гномон употребляется?
— На то ты и ученый астромальчик, чтобы объяснить мне, неграмотному.
— Нет, вы действительно не знаете? — оживился Боб и с удовольствием пустился в объяснения. — При солнце я по гномону определяю полуденную линию тени, она же, как известно, совпадает с географическим меридианом. — Боб подтолкнул Анатолия к дивану, повернул лицом к левому углу и, показав на линию, прочерченную на подоконнике, добавил: — Мы стоим точно на географическом меридиане!
— Чувствую, — смеясь, отозвался Анатолий.
Потом Боб продемонстрировал самодельный секстант и рассказал, как им определяют угловую высоту звезд и как с помощью секстанта определяли положение корабля герои Жюля Верна. Потом он вытащил из шкафа фотоаппарат, хронометр, бинокль, микроскоп. Тараторя, он сыпал такими словами, как «аберрация», «дифракция», «поляризация», чем, по его мнению, окончательно утвердил свое превосходство.
— Ты сам все это сделал? — держа в руках секстант, спросил Анатолий. «Если парень умеет мастерить такие штуки, — думал он, — то парень чего-нибудь да стоит!»
— У нас в кружке юных астрономов при Планетарии ребята и не то делают, — сказал Боб. — У моего товарища Женьки Хлебникова есть даже зонд для изучения созвездий неба.
— А ты что-нибудь открыл в небе?
— Вы не смейтесь. Кто открыл планету Уран? Любитель, англичанин Гершель. Кто первым в мире открыл новую звезду в созвездии Персея? Астроном-любитель гимназист Борисяк, в 1901 году. Кто обнаружил в 1939 году появление яркой новой кометы? Астрономы-любители Ахматов и Юрлов. Комета названа их именами. Я тоже веду дневник астрономических наблюдений. У каждого из нас есть звездная карта и школьный астрономический календарь на этот год.
Затем Боб показал толстую общую тетрадь. На темном фоне обложки виднелись звезды, летящий реактивный снаряд. Белыми буквами был выведен заголовок: «На крыльях фантазии».
— Это мое собственное сочинение, — объявил Боб. — Хотите посмотреть? Это о полете на Марс.
— Давай, давай, — согласился Анатолий.
Все равно нужно было дождаться Лику. Да и любопытный, непонятный паренек этот Боб. Как в нем уживаются грязная ругань и плаксивость со всей этой премудростью?
— В начале эпиграфы, — важно сказал Боб. — Первый из Маркса: «В науке нет столбовой дороги, и только тот может достичь ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Второй — писатель Эмиль Золя: «Нет вещей непознаваемых, а есть только непознанные». Хорошо?
— Здорово! — согласился Анатолий и, взяв на столе листик бумаги, записал изречения для себя. Потом перелистал странички, прочитал несколько строк, выведенных полудетским круглым почерком.
«Нас было трое, двое юношей и девушка. Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно! Но ведь это удобно только сейчас, когда ракета стоит вертикально. А в полете она, наверное, примет горизонтальное положение. В этом случае мы выпадаем из кресел, как горох из перевернутого стакана…»
«Ничего… Наверное, интересно…» — подумал Анатолий и отложил тетрадь.
— Потом дашь почитать, когда закончишь повесть, — сказал он с оттенком уважения к подростку.
Анатолий подошел к книжной полке и наугад вытянул книгу. Он открыл ее на одной из заложенных страниц и с удивлением прочел подчеркнутые строки:
«…Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно!» И дальше, слово в слово, как в «повести»
Боба.
Боб подбежал и рванул книгу к себе. У него было злое и красное лицо. Опешивший Анатолий выпустил книгу из рук. Боб быстро швырнул ее на нижнюю полку шкафа и закрыл дверцу.
— Ты что же это? Списываешь повесть из разных книг, а выдаешь за свою? — удивился Анатолий.
— Я цитировал! Не ваше дело!
— Ну и ну! Действительно «способный астромальчик»! А кто же все-таки смастерил секстант и другие приборы?
— Я сам.
— Теперь не верю.
— А мне плевать, верите вы или нет!
Дверь открылась, и вошла Лика.
— Что здесь происходит? — спросила она.
Раскрасневшийся, пыхтящий Боб исподлобья поглядывал то на сестру, то на гостя. Анатолий подмигнул Бобу и сказал:
— Уточняем некоторые вопросы литературы и астрономии… А ваш брат мастер, сам соорудил столько приборов. Молодец!
— Са-ам? — насмешливо протянула Лика. — Хвастает! Это ему все Женька Хлебников мастерит, а Боб засунет руки в карманы и командует.
— Врешь! — взвизгнул Боб и покраснел.
— Следи за выражениями. Не злись. Вот о межзвездном полете ты хорошо написал. Что хорошо, то хорошо…
Анатолий хмыкнул, но ничего не сказал. Лика повела его в свою комнату.
2
В комнате Лики, возле узкой постели, застланной белоснежным покрывалом, на письменном столике лежала стопка учебников для девятого и десятого классов.
Анатолий быстро перелистал их.
— Отлично! То, что надо. Большое спасибо…
— Ну, рассказывайте, как вы устроились? — спросила Лика.
Анатолий начал рассказывать о своих школьных делах. Дверь распахнулась, и Агния Львовна с деланной любезностью улыбнулась гостю.
— Что вы здесь уединились? — сказала она. — Пойдемте в столовую.
Переступив порог столовой, Анатолий растерялся и сразу почувствовал себя скованным и неуклюжим. Он был подавлен обилием вещей, сверкавших полировкой, позолотой, хрустальными гранями, лаком. Он впервые видел такую комнату, и она казалась ему сказочной.
Столовая Троицких была обставлена громоздкими, вычурными, разномастными вещами. У стены красовалось массивное сооружение — сервант черного дерева в витых колонках, резьбе и башенках, с зеркальцами, полочками, створочками. В углу стоял белый рояль, а на нем — модель крейсера под стеклянным колпаком.
Посреди комнаты на большом ковре блестел полировкой стол красного дерева, в центре которого бронзовая обнаженная девица держала в пальчиках ножички для фруктов. Черный, инкрустированный фарфоровыми медальончиками столик на капризно изогнутых ножках служил пьедесталом для дорогого радиоприемника. С потолка свисала роскошная люстра с хрустальными висюльками. За стеклом «горки» поблескивали рюмки, бокалы, графинчики, безделушки из фарфора и кости. Дорогие вазы и картины в тяжелых рамах заканчивали убранство столовой. Казалось, здесь каждая вещь кричала: «Смотрите, какая я особенная, какая я дорогая!»
Показав Анатолию картины, Агния Львовна «между прочим» назвала цену каждой и пояснила, что куплены они по случаю, из фондов бывших царских дворцов.
Потом Агния Львовна начала умиляться успехами сына.
— Мой Боб почти обыграл самого Ботвинника, — с гордостью сказала она и погладила сына по голове.
— Ну, мама! — осуждающе воскликнул Боб, уклоняясь от материнской руки.
— Он поразительно много знает. Но все еще ребенок. От него еще молочком пахнет! — Она бурно обняла сына и поцеловала в губы.
Мальчик вспыхнул, вырвался из объятий матери и отошел, демонстративно вытирая ладонью губы.
— Он у меня необыкновенный и так. увлекается астрономией! Я, конечно, считаю вредным захваливать детей, но свои возможности он должен знать… Даже я теперь узнала от него, что сто миллионов островных вселенных составляют одну метагалактику и таких метагалактик множество. Боб обязательно будет академиком и лауреатом. Я абсолютно в этом уверена.
Агния Львовна говорила преувеличенно громким и резким голосом.
— Да вы садитесь! — И она уселась на хрупкий диванчик у окна.
Анатолий опустился на край стула, мучаясь сознанием своей неловкости.
Во время разговора сухонькая и седенькая старушка, которую Лика называла няней, накрыла стол белой скатертью. Ворча, что у нее «не сто рук», она расставила тарелки. Агния Львовна прикрикнула:
— Замолчите же наконец, няня! Гостю неинтересно! — и, повернувшись к Анатолию, пояснила: — У нас была домработница Таня, с виду тихая, смирная, но недаром говорится, что в тихом омуте черти водятся. Сначала я стала недосчитывать по мелочам: бутылка водки, папиросы, пятерка, десятка, а потом сразу сто рублей и так далее.
— Таня не курила! — бросила няня.
— Мама! — просительно воскликнула Лика.
— А разве я ее обвиняю? — сердито спросила Агния Львовна. — Боб признался, что папиросы брал Пашка. А остальное? Ведь вы сами, няня, говорили, что Таня влюбилась в проводника вагона. Возможно, тот ее подучил. Я терпела, о, я терпела! Когда же пропал серебряный кубок мужа, я не смогла больше терпеть.
Анатолий взглянул на Боба. Тот стоял спиной к ним и настраивал радио, извлекая из него обрывки музыки, песен, визг.
— Таня не виновата, — сказала няня и вышла.
— Так что же, я нарочно придираюсь? Вот новости! Я все вижу! Боб, сейчас же перестань мучить радио!
Дверь возле серванта распахнулась. Из соседней комнаты вышел дородный невысокий мужчина с обрюзглым мясистым лицом и подвижными карими глазами.
— Обедать! Опаздываю! — бросил он отрывисто и, проведя ладонью по щеке, спросил: — Надо бриться?
Агния Львовна подошла, щуря глаза.
— Можешь не бриться и, пожалуйста, не устраивай спешки. Это вредно… Твоя лекция должна начаться только через час.
— Но мне еще надо заехать в Общество по распространению знаний и уточнить дни следующих лекций.
— Если ты и на этот раз проявишь мягкотелость и не поговоришь об оплате, как мы условились, я сама напишу им. Нищенская оплата! Вот еще — заниматься благотворительностью! У тебя достаточно дел на кафедре в институте.
— Это не разговор при детях и, кроме того… — Тут отец Лики заметил незнакомого молодого человека, сидящего на кончике стула, и вопросительно взглянул на жену.
— Это наш храбрый попутчик… Помнишь, я рассказывала о юноше из воспитательной колонии… Он нам помог… Теперь он решил окончить десятилетку и пришел к Лике за учебниками. Познакомьтесь, Анатолий, — мой муж.
Троицкий радушно улыбнулся, направился к Анатолию с протянутыми руками. Юноша вскочил и неловко пожал его полусогнутую ладонь, но Троицкий зажал его руку в своих и сказал:
— Вы молодчага, жена и дочка мне много о вас рассказывали. Это хорошо, что вы не из трусливых. Человек, который боится, живет наполовину, а ведь только сильные ощущения дают нам познание самих себя. И нет хуже жизни, которую можно назвать жизнью на холостом ходу. Ваша матушка должна гордиться таким сыном. И мы были рысаками, но возраст, батенька, возраст… Как же вы решились? Меня очень интересуют движущие стимулы вашего поступка. — Троицкий выпустил его руку и, кивнув на стол, сказал: — Прошу!
3
Троицкий сел и, окинув взором стоявшее на столе, попросил «ради гостя» маринованных грибков и чего-нибудь «горячительного». Как ни отказывался Анатолий, ссылаясь на то, что он уже обедал, его усадили за стол.
— Так как же вы? — спросил хозяин и налил гостю и себе по стопке водки.
Анатолию совсем не хотелось пить, но хозяин рассказал небольшой веселый анекдот о пьяном дьяконе, а потом провозгласил тост «за смелых и храбрых». Пришлось Анатолию выпить.
Агния Львовна выпила рюмку портвейна. Бобу ничего не налили, хотя он и подставлял бокал. Боб надулся.
Зазвонил телефон. Мальчик вскочил.
— Если меня, то я уже уехал, — предупредил отец.
Из кабинета послышался голос мальчика.
— Папа уехал… Нет, серьезно, честное пионерское!
Хорошо, передам!
Боб вернулся и выпалил:
— Из Общества… Я сказал, что ты выехал.
— Отлично, — одобрил отец и налил сыну портвейна.
Тот проглотил залпом, за что и получил замечание о г матери.
— Портвейн так не пьют, Бобик. Его надо пить глоточками…
Анатолий, по просьбе хозяина дома, начал было рассказывать о колонии, об Иване Игнатьевиче, но Троицкий не дал ему сказать и пяти слов.
— Помню, когда я был в вашем возрасте, на Москве-реке происходили кулачные бои — стенка на стенку… — начал он.
Анатолий прослушал и эту и другую историю с большим интересом. Видно, отец Лики умел и любил рассказывать.
— Поль, умоляю, не говори, а ешь, иначе ты опоздаешь, — напомнила Агния Львовна.
Анатолий спросил, как отчество хозяина дома.
— Авксентьевич, — ответил Троицкий.
— Поль Авксентьевич?
— Павел Авксентьевич, — поправил глава семьи и, обратившись к жене, раздраженно сказал: — Мы ведь условились, что ты не будешь называть меня Полем. Это звучит как преклонение перед иностранным. Был, правда, у меня друг Поль, француз…
И Павел Авксентьевич рассказал интересный эпизод из времен оккупации Одессы французами.
Позвонил какой-то, видимо важный, знакомый, так как едва только Боб, зажав трубку рукой, тихо сказал: «Федор Константинович», как Павел Авксентьевич поспешил к телефону с неожиданной для его полной, мешковатой фигуры быстротой.
— Здравствуй, родной… Конечно, милый… Заехал бы ты на рюмку чаю… Просто соскучился… Как там с путевкой? Превосходно. Спасибо. Что? Отчего же, пришлю машину. Конечно, я понимаю. Ты затеял святое дело. Целую.
Павел Авксентьевич возвратился оживленный и набросился на еду.
— Путевка будет. Ну и ловкач Федя! Хват! А вообще— растет человек, наживает, наживает научный капиталец. Придется уступить машину на вечер.
— Ах, папа! — с огорчением сказала до сих пор отчужденно молчавшая Лика. — Федор Константинович замечательный человек, его все студенты любят. Ты же сам сказал ему по телефону: «Затеял святое дело», а называешь ловкачом и хватом!
— Лика! — строго прикрикнула мать.
— Дипломатия! — понимающе буркнул Боб.
— Устами младенца глаголет истина! — провозгласил Павел Авксентьевич. — Я люблю Федора Константиновича, но я вижу не только поступки людей, но и движущую силу поступков… А она, дочка, не всегда совпадает с убеждением, так сказать… Иногда личным убеждением надо поступиться во имя, так сказать, общей обстановки, конъюнктуры… — Павел Авксентьевич пошевелил пальцами в воздухе. — Нельзя быть индивидуалистом! — решительно закончил он.
— Папочка! Но это ведь демагогия! — воскликнула Лика. — Так недолго и циником стать!
— Я ведь сказал «иногда», дочка, «иногда»! Ты ведь знаешь, что я в своих лекциях всегда строго принципиален, утверждая, что наша эпоха — эпоха исторических свершений и великих подвигов, что честность, мужество и даже героизм надо воспитывать с детства, как воспитывают музыкальные таланты. Ну, иди, я тебя поцелую! — воскликнул Павел Авксентьевич.
Лика опустила голову, но не подошла. Отец обнял и расцеловал ее.
— Ты у нас рыцарь без страха и упрека. Да будет вам известно, Анатолий, что Лика — это наша семейная совесть.
— Мы и Боба воспитываем в этих святых принципах, — вздохнув, сказала Агния Львовна. — .У него светлая голова и чистая душа. Бобик, подойди ко мне, я тебя поцелую.
— Не люблю лизаться… — Боб замотал головой.
А Павел Авксентьевич сел, видимо, на своего любимого конька. Он рассказал о том, как обстоятельно учили в старых гимназиях и как важно перенести этот опыт в советские школы. Каждый окончивший школу стремится получить высшее образование — и это правильно. Надо покончить— с рецидивом так называемых трудовых школ, мешавших гуманитарному воспитанию. Попутно он рассказал о случае с Салтыковым-Щедриным, о взяточничестве, о недостатках в преподавании политической экономии, о новом способе лечения рака, о телевидении, о родимых пятнах капитализма и о многом другом. Он умело сочетал быстрый разговор с очень быстрой едой.
— Мы, — говорил Павел Авксентьевич, жадно поглощая котлету за котлетой, поэтому речь его была прерывистой, — несем в себе много исторического прошлого, много пережитков… Человеческая организация идет от первобытной орды. Чтобы обеспечить формирование мозга, надо десять — пятнадцать лет… У нас учатся массы, а не каста привилегированных лиц. Вы считайте: если на тысячу человек с задатками будет пятнадцать гениальных и им дадут развиться, то какая армия гениев получится? Вот почему так важно, чтобы родители умели с детства правильно воспитывать детей, уделяв им необходимое внимание. А дети — они очень разбираются в отношениях взрослых к ним…
— Ну, завел пластинку, — буркнул Боб.
— Поль, машина ждет в переулке!
— Иду…
Все встали из-за стола. Отец нежно перецеловал всех: жену два раза, дочь — пять раз, сына — три раза и ушел, не переставая говорить даже в передней.
Удивленно, с нарастающим чувством неловкости смотрел Анатолий на все эти бурные и шумные проявления нежности. Если бы Павел Авксентьевич уезжал надолго, тогда понятно, а то ведь всего на несколько часов… Все в этом доме было Анатолию странным, чуждым. Он с робостью поглядывал на обстановку, уважительно слушал словоизвержения хозяина, но внутренний голос шептал ему: «Мне было бы стыдно так жить… Будто все напоказ — и мебель, и чувства, и слова…»
4
Анатолий прощался в передней, когда раздался короткий звонок. Он приоткрыл дверь и увидел невысокого рыжего подростка с крошечной кепчонкой на большой голове.
— Мне Бобку! — не здороваясь, пробормотал паренек, но, увидев Агнию Львовну, молча отступил назад.
— Спрашивают Боба, — сказал Анатолий.
Боб растерянно посмотрел на мать и не двинулся с места. Агния Львовна, оттолкнув Анатолия, стала в дверях и закричала:
— Снова явился? Я тебе что говорила? Забыл? Убирайся вон! А если еще раз явишься, я заявлю!
Подросток попятился, но, видимо, не очень испугался и, крикнув: «Бобка, ждем!» — ушел насвистывая.
Мать захлопнула дверь и резко повернулась к сыну.
— Я кому говорила, чтобы он больше не появлялся!
— Я его не звал! Сам явился… — Мальчику было явно не по себе.
— Твой дружок? — поинтересовался Анатолий, кивая па дверь.
— Так… один… — нехотя ответил Боб. — А почему мне нельзя с ним?
— Он еще спрашивает! Твое дело делать так, как тебе говорят. Чтобы я тебя с ним не видела! А увижу — обоим всыплю! — гневно сказала мать.
— Не запугаешь — не маленький! Разоралась, старая! — грубоватым баском неожиданно пробурчал Боб, исподлобья глядя на мать.
— Как ты смеешь со мной так разговаривать? — яростно закричала мать. — Сейчас же проси прощения, или я не пущу тебя гулять даже с Шуриком.
— Вот еще! Буду я разрешения спрашивать! Захочу и удеру, — пригрозил Боб, трусливо пятясь, и, шмыгнув в комнату сестры, запер за собой дверь на ключ.
— Отопри сейчас же! — взвизгнула мать, дергая за ручку двери.
— А бить не будешь? — донеслось из комнаты.
Анатолия поразила эта сцена. Внезапная крикливая грубость Боба и матери показалась неправдоподобной после застольных разговоров об искусстве, воспитании и прочем…
— Что это за парень в «лондонке»? — спросил он у Лики.
Ответила мать:
— Слишком много чести для этого типа, чтобы интересоваться им. — Видимо, она не намеревалась продолжать при госте разговор на эту тему и хотела поскорее выпроводить юношу.
— Это Пашка Лопухов из соседнего двора, — пояснила Лика. — Помните, разговор в столовой о краже папирос и прочем?
— Не только он воровал. Главная воровка — Таня. А он так… ребячьи шалости.
— Вы считаете это ребячьими шалостями? — спросил Анатолий, берясь за ручку двери. — Не мешало бы узнать, что за общие интересы у Боба с этим подозрительным типчиком.
— У Боба одни интересы с этим босяком? — оскорбилась мать. — Да мой Боб с самим Ботвинником свел партию вничью. Он чемпион школы по шахматам! Он начитан, как профессор! Это гениальный ребенок!
— Гений и порок? — не без сарказма откликнулся Анатолий и шагнул за дверь.
— Молодой человек! — воскликнула Агния Львовна. — Вы понимаете, что вы говорите? Мой Боб отличник по всем предметам и по поведению. Золотая медаль ему обеспечена. Ну, бывают разные странности. Ничего больше…
— А все-таки вы за ним присматривайте! Я на себе испытал, к чему ведут эти странности переходного возраста.
— Ну уж знаете! — взвизгнула Агния Львовна и замолчала, чтобы не наговорить резких слов.
Анатолий помолчал, еще раз поблагодарил Лику за учебники, обещал их вернуть.
— Об этом не беспокойтесь! — подчеркивая каждое слово, сказала Агния Львовна, видимо давая понять, что Анатолий не очень приятен их дому.
— Обязательно приходите, Анатолий! — Так Лика ответила матери.
«Приходить ли?» — Анатолий задумчиво шагал по ступенькам.
На площадке второго этажа он снова увидел мальчишку в «лондонке» вместе с рослым смазливым парнем. У парня были узенькие, в нитку подбритые усики, длинные, покрывающие шею волосы, широкий зеленый пиджак и розоватые штаны дудочкой. И подросток и парень замолчали, увидев Анатолия.
«Почему они интересуются Бобом?» — подумал Анатолий.
Он решил при первой же встрече поговорить с Ликой, а, пожалуй, лучше всего узнать у самого Боба.
5
Боб действительно прилежно и хорошо учился. Помогала отличная память, которой Агния Львовна хвасталась перед всеми знакомыми еще с детских лет Боба.
Она демонстрировала его, как удивительную маленькую ученую обезьянку. Тщеславие было главной движущей силой всех поступков, всех стремлений этой женщины.
Когда Агния Львовна собиралась с Бобом к знакомым, то мальчик знал, что будет очередное «представление»: он должен будет удивлять взрослых на радость маме. И он старался удивлять.
Приятели отца развлекались, спрашивая пятилетнего мальчика о Черчилле и Трумэне. Боб отвечал кратко и веско: «Акулы империализма. Злейшие враги советской власти». Он не выговаривал «р». Слышать такие фразы из уст ребенка было забавно. Дядя Володя научил Боба играть в шахматы. Мальчик быстро усвоил игру и удивлял гостей. Кто-то подарил Бобу «Конструктор» — набор железных деталей, ключи и отвертки. Боба нельзя было оторвать от новой игрушки. Но однажды он поранил себе отверткой палец. Мать пришла в ужас, забросила «Конструктор» на шкаф в передней. Мальчик все же пробовал мастерить, но за отсутствием инструмента воспользовался ножом из дорогого набора для разборки не менее дорогого радиоприемника. Боба жестоко наказали и запретили что-либо трогать.
Еще первоклассником, возвращаясь из школы, Боб пытался помогать дома: подметал, включал пылесос, хватал мусорное ведро.
— Не смей вмешиваться в кухонные дела! — сердито кричала мать. — Твое дело — учиться. Домработница без твоих услуг обойдется. Ей за это деньги платят!
На даче Агния Львовна заботилась больше всего о том, чтобы мальчик не испачкался или не поцарапался, так как можно заболеть столбняком. Он даже не научился плавать.
«В этом грязном озере полно бацилл, — утверждала Агния Львовна, — поедем к морю, будешь плавать».
Способный и старательный ученик, Борис Троицкий стал пионером и даже членом совета отряда. Последнее обстоятельство привело Агнию Львовну в восторг. Два вечера она обзванивала всех знакомых, сообщая им эту новость.
«Я давно видела в нем руководящие способности», — говорила она, с нежностью поглядывая на сына.
С помощью отца Боб составил и затем прочел несколько докладов: «О роли звена в оказании помощи учителю в борьбе за прочные и глубокие знания», «Распределение нагрузки с учетом способностей».
Его доклады обсуждали десятилетние школьники. Они старательно повторяли слова докладчика о пользе воспитания. Каждый раз их вожатая Зина, строгая, чистенькая девушка, говорившая с ними официальным тоном, в заключение предлагала принять обязательство учиться на «отлично» и не баловаться на уроках.
Как они завидовали ребятам из соседней школы! Там пионервожатым был Володя Попов. Попробуй пригни его руку к столу! Ни за что! А как он «крутит солнце» на турнике! А как плавает, бегает, боксирует, стреляет!
А какие интересные туристские походы школьников он организует! Какие интересные и веселые конкурсы он устраивает в походах: кто лучше сварит кулеш и поджарит рыбу, кто, идя «по азимуту», пользуясь только компасом и картой, быстрее других придет в назначенный пункт, кто больше назовет созвездий на ночном небе, кто определи! наибольшее количество деревьев в лесу, трав и цветов на полях. А спортивные соревнования! Это тебе не «вдох — выдох». Коньки, лыжи, бокс, гимнастика, стрельба из малокалиберных винтовок…
Праздником той школы был день, когда их Володя получил приз на мотогонках. Вскоре после этого он организовал школьный кружок автолюбителей. У них есть мастерские, где ребята столярничают и слесарят. Слово Володи — закон. Если Володя сказал, так и будет — двоечники в поход не пойдут, на мотоцикле кататься не будут. Доходит и до смешного: Володя носит рубашку в синюю клетку. И пионеры из его школы обзавелись такими же.
А вот вожатая школы, где учится Боб, не умеет ни кататься на коньках, ни на лыжах ходить, ни плавать, а когда увидела самодельный пистолет для стрельбы пистонами, то побледнела и побежала к директору.
В четвертом классе примерного ученика Боба Троицкого выбрали старостой. Справляться с классом было очень трудно. Тон пытался задавать второгодник, худенький и рыжеватый, хулиганистый Пашка Лопухов, перед наглостью которого вожатая Зина терялась.
Однажды ребята начали мычать на уроке. Первым начал Пашка. Боб попробовал на перемене урезонить Пашку, но тот его обругал самыми скверными словами.
Этого Боб не стерпел и сгоряча пожаловался учительнице. После уроков весь класс задержали. Пришел директор. Он вызвал Пашку Лопухова к доске и долго распекал его за сквернословие и хулиганство. Пашка был посрамлен.
В тот же день, возвращаясь домой, Боб получил по уху от Пашки. Более рослый и сильный Боб не умел драться. Потом Пашка двинул его по носу, и кровь забрызгала Бобу рубашку. Дома ему попало за драку, но он скрыл виновника.
На другой день Боб дождался перемены и, поставив дежурного у дверей, все рассказал одноклассникам и потребовал осуждения Пашки. Мнения разделились. Ребята спорили на каждой переменке. Боб и Пашка продолжали доругиваться и выйдя на улицу. Чтобы «доспорить», решили пойти на стадион «Динамо» посмотреть игру «Спартака» и ЦДСА. Деньги на билеты у Боба были. На матче оба «болели» за «Спартак». Потом они опять ссорились, опять мирились.
