Чужак в доме
Голова гудит, как церковный колокол. Вылезаю из кабины, нащупывая негнущимися ногами подножку. Наконец-то меня ожидает отгул. Машина пойдет на профилактику.
Во дворе базы перед мастерскими выстроилась очередь. Из выхлопных бьют тугие струи грязно-белого дыма. Мороз.
Подлезаю под машину, чтобы осмотреть диффер, и тут ощущаю, как соленая влага заливает глотку. Земля становится зыбкой. Кровь теплой струйкой течет по подбородку.
— Эй, парень!
Это Дробыш, маленький механик из мастерских.
— Снежку приложи, снежку.
Холод обжигает переносицу. Дробыш смеется.
— Горы, парень! Всю душу вымордуют. Это с непривычки, оклемаешься. Небось ночь не спал.
Дробыш осторожно берет у меня из руки ключ зажигания.
— Ну иди отдыхай, отгуливай свое. Все сделаем, как надо, осмотрим машину… Приходи вечером в чайную — пиво привезли. И бананы…
В проходной автобазы сторож, не взглянув на пропуск, открывает щеколду. Я уже «свой», примелькавшийся. На дверях белеет листок — объявление, написанное от руки.
«Внимание, водители! Кто желает записаться в автоколонну на „сорок шестую“, обращайтесь к В. Стрельцову».
Сорок шестая… В памяти сразу встает последняя строчка из блокнота Жорки: «Выяснить с покрышками. Роль П. 46-я». Что же означает эта цифра — «46»?
— Где отыскать этого Стрельцова? — спрашиваю сторожа.
— Володьку-то? — удивляется сторож. — Да его кто не знает. Шофер из первой колонны, однако. Живет рядом с автобазой — дом под железной крышей.
Во дворе дома под железной крышей румяный широкоплечий парень в гимнастерке, ухая, рубит дрова. От разгоряченного тела идет пар.
Я сразу узнаю его. Это тот самый шофер, перед которым в диспетчерской стушевался Петюк. Парнишка крепкий. Гимнастерка словно приросла к мощным бугристым плечам.
— Я насчет «сорок шестой», Стрельцов.
Он бросает топор в чурбак — лезвие до обуха входит в древесину. Вытирает мокрый лоб.
— А ты что, тоже в «сорок шестую» собрался? — с удивлением спрашивает он.
— Да.
— Так мы добровольцев набираем. «Бить» дорогу, прокладывать зимник, понял? На этом рейсе много не заработаешь.
— Ну и что?
— Как — что… Ты же из петюковской компании. А они коротких рублей не любят.
Говорят, по улыбке можно узнать человека. Улыбка у него добрая, прищуренные глаза лучатся смехом на вытоптанной в снегу площадке Стрельцов рисует нехитрую схему.
— Гляди, парень, ты новенький, еще не освоился… Вот Козинск, так? А вот «сорок шестая». Летом к геологам дороги нет. Аэродрома построить негде, вертолетом не разрешают: горы… Единственный путь — зимник. Но его надо «пробить», дело не шутейное. Берем только надежных ребят.
Очевидно, незадолго до аварии Жорка тоже ездил в «сорок шестую». Связь между этими двумя событиями наверняка существует: его запись помечена девятым апреля, а катастрофа произошла шестнадцатого. Может быть, поездка к геологам позволит мне кое-что разузнать о нем, раскрыть смысл последней строчки в блокноте? Покрышки, загадочные покрышки…
— Я поеду, Стрельцов.
Он пытливо рассматривал меня. Плотный, лобастый, как телок. Видать, из тугодумов.
— Ну, что ж. Приходи завтра к шести утра.
В доме тети Фени мной овладевает неясное ощущение тревоги. Как будто кто-то невидимый присутствует здесь, следит настороженно и враждебно.
Оглядываюсь. Изба пуста. Но кто-то был здесь. Ощутимы следы чужого. Ширма, отгораживающая мой закуток, отодвинута. Книги на этажерке стоят как попало. Наверху, где лежал томик Симонова, — справочник шофера.
Здесь хозяйничали нетерпеливые и неловкие руки.
У чемодана отщелкнут язычок замка. Вещи в беспорядке. Белая отутюженная рубашка смята.
Осматриваю содержимое чемодана. Так и есть. Конверты с письмами Жорки, хранившиеся в карманчике чемодана, небрежно брошены на белье. Их читали. Кому-то теперь известна цель моего приезда…
Но ведь тетя Феня неотлучно была в доме, она должна знать, что за чужак побывал в доме. Выхожу на крыльцо, где хозяйственная баптистка кормит индюшат.
— Тетя Феня, кто копался в моих вещах?
Баптистка моргает глазками и приставляет к уху ладонь рупором. Недослышала, конечно.
— Кто приходил ко мне?
— А никого не было…
— Нет, был!
— Я уходила из дому, не видела.
Она явно не договаривает чего-то, скрывает. Но допытываться у баптистки бесполезное занятие. Кремень старушка.
Больше я не могу оставаться в этом враждебном и неуютном доме. Куда пойти? В Козинске у меня нет ни одного близкого человека. Разве что Дробыш, маленький механик, который взял на себя заботу о моей машине. Он приглашал в чайную…
