Глава 2
ИЩЕМ ЧУМУ
В то утро, когда мы расстались с Валей Денисовым, он вернулся к себе в комнату и, скинув пиджак, принялся за работу.
Валя вообще, надо сказать, щепетильно аккуратен и педантичен, как старый холостяк, во всем, а в работе особенно. Я уже рассказывал о нем. Он никогда ничего не забывает, он все собранные сведения по делу, даже самые мелкие и, казалось бы, пустяковые, располагает так точно и аккуратно, что становится в сто раз легче работать дальше.
И одет Валя всегда очень тщательно, я бы даже сказал — франтовато. Известная пословица «по одежке принимают, по уму провожают» в первой своей половине вовсе не несет иронического оттенка А вообще внешность Вали Денисова многих вводит в заблуждение: невысокий, худощавый, изящный такой, белокурые волосы подстрижены весьма модно, на узком лице большие задумчивые голубые глаза, тонкие руки музыканта и эдакая благородная бледность разлита на челе. Ну, прямо-таки бедный Вертер с его страданиями, а не оперативный работник милиции. Валю надо хорошо узнать, чтобы это впечатление исчезло. Ну, а для некоторых его обманчивая внешность оборачивается крупнейшими неприятностями.
В то утро Валя, как всегда, основательно принялся за дело. Прежде всего, по имеющемуся у него номеру телефона он узнал, какому учреждению этот телефон принадлежит. Он поступил куда проще, чем обычно в таких случаях официально принято. Он сразу позвонил по этому телефону и вежливо осведомился:
— Извините, девушка, это поликлиника?
Веселый женский голос ему насмешливо ответил:
— Я, молодой человек, скоро уже бабушкой буду. А во-вторых, это не поликлиника. В поликлинику, случается, после нас попадают. Или в милицию.
— Ого! — удивился Валя. — Сразу два таких интересных открытия. Ну, девушку с бабушкой еще можно по телефону спутать. У вас удивительно молодой голос. Но кого же вы отправляете в поликлинику? И тем более — в милицию? Вам не трудно сказать? Очень уж вы меня заинтриговали.
— Отвечаю вам молодым голосом, — засмеялась женщина. — Кто переест — того в поликлинику, кто перепьет — в милицию.
— Все понятно, — ответил Валя. — И у вас так вкусно кормят, что можно объесться? Вы не приукрашиваете суровую действительность?
— А вы приезжайте и попробуйте. Не пожалеете.
— Отлично. И сам приеду, и друзей привезу. Как вы называетесь и где расположены? Диктуйте, записываю.
Задорный Валин голос никак не вязался с его томной внешностью. И это было только первое и, пожалуй, самое безобидное из всех обманчивых впечатлений, которые он внушал.
Итак, Валя отправился в тот ресторан, естественно, даже не упомянув в разговоре с неизвестной женщиной имя Музы Владимировны. Про себя он только решил, что сама эта женщина Музой Владимировной никак быть не может, той, надо думать, до бабушки еще далеко.
Однако предварительно Валя заехал в трест, которому подчиняются все московские рестораны, зашел к кадровикам и, представившись по всей форме, попросил выдать временное удостоверение инспектора по кадрам.
— Кое-что требуется по двум районам проверить, — туманно сообщил Валя.
Уголовный розыск не служба ОБХСС, и это обстоятельство было воспринято, как и ожидал Валя, с очевидным облегчением.
И все же начальник одного из отделов, к которому Валю в конце концов отправили, седой, полный, барственного вида человек, небрежно и снисходительно спросил словно о сущей безделице:
— Имеете конкретные подозрения?
— Конкретных не имею, — коротко ответил Валя, моргая своими длинными, как у девушки, ресницами.
Весь вид его, очевидно, не вызывал у этого величественного старика ничего, кроме иронического пренебрежения. На холеном, розовом его лице с отвислыми, как у дога, щеками было ясно написано: «И такие вот цыплята работают в уголовном розыске? Ну, знаете…»
— Наобум, выходит, идете, — не то спросил, не то констатировал он и насмешливо предложил: — Можем помочь, если угодно.
— Вряд ли, — снова коротко ответил Валя.
— Что, простите, «вряд ли»? — толстяк поднял одну бровь.
— Вряд ли вы сможете, — невозмутимо пояснил Валя.
— Ах, во-от оно что, — насмешливо протянул тот. — Но мы тоже ведь не лыком шиты, молодой человек. И я, например, с людьми начал работать, когда вас небось и на свете не было. Так что не советую пренебрегать.
Валя бесстрастно посмотрел на него своими синими глазами и все тем же невозмутимым тоном произнес:
— Вы плохо разбираетесь в людях. Мне, например, это сейчас на руку… — И сухо добавил: — Будьте добры меня не задерживать.
Толстяк слегка опешил от неожиданности и несколько секунд растерянно и неприязненно смотрел на Валю, потом наконец пробормотал:
— Что ж, извольте.
Он сделал торопливый росчерк на бумаге, которую положил перед ним Валя, и, откинувшись на спинку кресла, пояснил:
— В порядке исключения. Следующий раз озаботьтесь специальным отношением руководства. Желаю успеха.
К нему вернулась обычная небрежная самоуверенность.
— Благодарю, — вежливо ответил Валя, беря бумагу. — Следующий раз непременно озабочусь. Всего доброго.
Начальник отдела, видимо, соображал, как бы подостойней ответить этому мальчишке и поставить его на место, но ничего подходящего в голову не приходило. И он, сцепив руки на огромном животе и крутя большими пальцами, лишь изобразил на толстом лице заговорщицкую улыбку и утвердительно кивнул головой.
— Работайте, — сказал он покровительственно.
Валя не спеша спрятал бумагу в карман и все тем же бесстрастным тоном произнес:
— Вам, конечно, не надо говорить, как пострадает дело, если хоть одна душа в тех ресторанах узнает о моей просьбе к вам. Не так ли?
— Ну что вы! Конечно, не надо, — поспешно развел тот пухлые руки, всем видом своим давая понять, что все это само собой разумеется. Но от Вали не ускользнула и легкая тревога, мелькнувшая в глазах его собеседника, некое даже опасение, что ли.
Этот человек терпеть не мог лишней ответственности. А кроме того, он неожиданно ощутил, что стоящий перед ним щуплый, голубоглазый, похожий на девушку паренек оказался не таким уж робким простачком и способен причинить ему, в случае чего, немалые неприятности. Черт их знает, кого они только берут в этот уголовный розыск.
Валя между тем, не теряя времени, отправился в ресторан, который находился совсем в другом районе, нежели те, что он назвал в тресте. Ехать до него было недалеко.
Время уже подходило к обеденному, и Валя с самым беззаботным видом вошел в зал, решив поначалу присмотреться к незнакомой обстановке, может быть, даже пообедать. Почему бы и не пообедать в самом деле? Не каждый день удается это вовремя сделать.
Ресторан оказался совсем неказистым, несмотря на пышное название, сулившее что-то и вовсе неземное. Все тут было скучно, буднично, тускло. Не очень свежие скатерти на столиках, местами закапанные чем-то или с круглыми следами жирных тарелок, дешевые, розовые, из пластмассы, стаканы для четвертушек бумажных салфеток, унылые стены с какими-то темными разводами, незажженные, очевидно из экономии, стандартные, безвкусные люстры, потертые, из зеленого плюша занавеси на узких окнах.
Ждать официантку пришлось довольно долго, несмотря на полупустой зал. За это время Валя успел вполне освоиться и поразмыслить. Интересно, кто такая эта Муза Владимировна — официантка? Скорей всего. И тогда ее знакомство с этими приезжими парнями могло произойти очень легко. И уже сразу дала им телефон, назначает встречу? Но Валю это не очень удивило, даже вовсе не удивило. И не к такому привык.
У его столика появилась наконец и официантка, толстая, немолодая и сонная. Она вяло достала из кармашка блокнотик и молча приготовилась слушать заказ.
— Во-первых, здравствуйте, — усмехаясь, сказал Валя.
— Здрасте, — раздраженно ответила официантка.
Кажется, ей Валя чем-то не понравился, хотя это случалось весьма редко.
И все тем же нелюбезным тоном она спросила:
— Что будем есть?
Валя с интересом оглядел ее и неожиданно спросил:
— Скучно у вас, правда?
— А какое тут днем может быть веселье? Вот возьмите грамм триста коньячку, сразу станет веселее, — на бледном, рыхлом ее лице, похожем на невыпеченную лепешку, появилась нагловатая усмешка.
— Да-а… Вот тут и проверяй жалобы, — вздохнул Валя.
— Это какие же такие жалобы?
Официантка насторожилась.
— Обыкновенные. Которые к нам в трест приходят.
— Ну конечно! Им бы только писать! — возмутилась официантка. — Знаете, какой народ пошел? Выпьют на копейку, а обслуживания требует на сто рублей. Фон-барона из себя строят, особенно если с дамой. А как что — так писать. Больно грамотные все стали.
— Но и наш персонал бывает не на высоте, — назидательно заметил Валя. — Самокритики не хватает.
— Нервов на каждого не хватает! — запальчиво возразила официантка. — А самокритики у нас во как хватает. — И она провела пухлой рукой по горлу, потом, не скрывая любопытства, спросила: — И на кого же у вас жалобы, интересно?
— Не имею права раньше времени говорить, — важно ответил Валя и, как бы давая понять, что разговор на эту тему окончен, взял в руки замусоленный листок с дежурным дневным меню. — Ну-с, что бы такое покушать, — и поднял глаза на официантку. — Вас, кстати, как зовут?
— Катя. Лавочкина… — Она сделала паузу и, пересилив себя, жеманно спросила: — А на меня-то, случайно, не жалуются?
Валя добродушно улыбнулся.
— Так и быть, открою вам служебный секрет: на вас — нет.
— Ой, я знаю, на кого, — обрадованно всплеснула руками Катя. — Ну точно. На Верку небось. Воронина, да?
— Нет, — загадочно покачал головой Валя, подзадоривая ее на новые догадки.
— Ну, тогда Мария.
— И не Мария.
— Неужели Любка? — загораясь, продолжала перечислять Катя. — Спиридонова.
— И не Любка, — улыбнулся Валя, давая понять, что сам он назвать имя не может, но не возражает, если Катя угадает.
— Ну, кто же тогда? Не Музка же? Ею-то уж всегда довольны.
— Почему же это ею всегда довольны? — поинтересовался Валя, впрочем, как можно безразличнее.
— Ой, она так умеет, позавидуешь, — махнула рукой Катя. — Характер ужас какой. Ну, всем умеет угодить, представляете? И буквально каждому улыбается. Надо же? Я, например, так не могу. И потом, Музка красивая. Тоже, знаете, имеет значение, — Катя невольно вздохнула. — Ей, если что, все простят.
— Ударник комтруда? — деловито осведомился Валя.
— Ясное дело. И в местком ее выбрали.
— Значит, жалобы не на вашу смену, — заключил Валя и снова занялся меню. — Что же мы все-таки будем есть?
— Пожалуйста, — с готовностью откликнулась Катя. — На закуску можно будет рыбку организовать. Севрюжку, например, завезли. Очень свежая.
— Но в меню…
— Можно будет, — энергично прервала его Катя. — А еще язычок…
Словом, обед у Вали неожиданно получился отменный, нанесший немалый урон его бюджету. Катя проявила, видимо, небывалую для нее расторопность, и блюда сменяли друг друга с такой быстротой, что Валя едва успевал с ними покончить. При этом с пухлого лица Кати не сходила льстивая, даже, пожалуй, кокетливая улыбка.
— Спасибо, товарищ Лавочкина, — под конец торжественно сказал Валя и, не удержавшись, все же оставил ей на чай всю сдачу.
Катя удивленно посмотрела ему вслед и пожала плечами.
А Валя проследовал в кабинет директора.
Там он застал средних лет человека, высокого, смуглого, с сухим лицом, тонким, орлиным носом и глубокими залысинами на висках. Он был в модном костюме цвета маренго, белоснежной сорочке и бордовом полосатом галстуке. На широком, заросшем густыми волосами запястье видны были какие-то необыкновенные часы на широком золотом браслете. Это, без сомнения, был сам директор, так барски развалился он в широком кресле за столом. А перед ним стоял другой человек, помоложе, потоньше, в черном бархатном пиджаке, серых брюках и с пестрым шейным платком вместо галстука. В тот момент, когда вошел Валя, он самоуверенно произнес, заканчивая, видно, какой-то деловой разговор:
— Все будет в лучшем, виде, Сергей Иосифович. Даже не сомневайтесь.
Внимательно взглянув на вошедшего Валю и, видимо, что-то уловив в его облике, директор сделал нетерпеливый жест рукой, и молодого человека выдуло из кабинета как ветром, он лишь успел торопливо извиниться перед Валей.
— Прошу, — любезно произнес директор, широким жестом приглашая Валю располагаться в кресле возле письменного стола. — Чем могу быть полезен?
— Пока не знаю, — улыбнулся Валя. — Пока прошу ознакомиться.
Он протянул через стол полученное в тресте временное удостоверение, и директор, бегло взглянув в него, тут же вернул.
— Все понятно. Слушаю вас.
Было видно, что его уже успели предупредить о появлении инспектора.
Валя коротко объяснил, что ему требуется, и добавил:
— Чисто профилактическая мера, учтите. Никого конкретно ни в чем не подозреваем. Так, для общего знакомства с кадрами.
— Понимаю, — невозмутимо кивнул директор.
Он выдвинул один из ящиков письменного стола, порывшись в бумагах, достал какие-то списки и протянул Вале:
— Для оперативного руководства дубликат держу всегда под рукой. Вот тут фамилии, должности, домашние адреса и телефоны.
— Очень предусмотрительно, — кивнул Валя.
Он просмотрел список и положил его перед собой.
— Что ж, давайте займемся.
— Минуточку.
Директор пружинисто поднялся, подошел к двери и, приоткрыв ее, сказал кому-то в узкий коридор:
— Валечка, я уехал.
После чего он запер дверь и, возвратясь к столу, с готовностью спросил:
— Ну-с, так как? Начнем, пожалуй, с официанток?
— Прекрасно, — согласился Валя. — Прошу только с полной откровенностью. И характер, и образование, и поведение, конечно. Если можно, то и семейное положение тоже. Что делать, — он с улыбкой развел руками. — Все надо знать. Такая уж работа.
— Понятно, понятно, — сурово кивнул директор.
Он стал называть фамилии официанток и каждой давал короткую характеристику. Валя внимательно слушал, время от времени задавая дополнительные вопросы, и делал краткие пометки у себя в блокноте.
А директор, между тем, добросовестно перечислял всякие прегрешения и беды своих подчиненных, не забывая, впрочем, и о их положительных качествах. Одна уже три раза была премирована и носит звание, другая совсем недавно послана делегатом, но с мужем живет плохо, у третьей мужа вообще посадили, пьяница он и дебошир, она в синяках на работу приходила, четвертая была нечиста на руку, но теперь исправляется. А вот пятая и добросовестна, и приветлива, и культурна, и все у нее налицо, как говорится, но другое плохо — любой мужчина ей голову кружит, а потом всякие трагедии, и топиться хочет, и вешаться, и травиться. Ну, а вот эта ленива, к тому же врет на каждом шагу, давно бы уволил, но детей жалко, трое их у нее, и, между прочим, от трех отцов, а никаких алиментов, дура, не требует. Дурой этой была Катя Лавочкина.
Словом, директор проявил отличное знание своих кадров и весьма тактично подчеркнул полную свою беспристрастность, а также гуманность.
Наконец он хмуро сказал:
— Ну-с, а теперь Леснова Муза Владимировна. Тут я, пожалуй, ничего особенного сказать не могу. Так себе человек. Заносчивая, дерзкая, я бы сказал, грубая эгоистка. Плохого за ней, впрочем, ничего не числится, — с неохотой добавил он.
— Семейное положение вам известно? — равнодушно и торопливо спросил Валя, словно утомившись этим однообразным перечислением, но про себя удивляясь, как рознятся два отзыва об этой самой Музе.
— Почти одна, — небрежно заметил директор.
— То есть?
— Ну, кажется… кто-то говорил… мать у нее в Москве… А сама Муза Владимировна… ребенок у нее, кажется.
— На работе она как?
— Так, жалоб нет. В местком выбрали. С гостями, правда, любит пококетничать. Это, знаете, мешает… Всякие приставания, ухаживания. Приходится реагировать. Ну, и, конечно, всякие разговоры отсюда. И вообще…
— Что значит «разговоры»? Какие идут разговоры?
— Ну, как вам сказать?.. — замялся директор.
— Так и сказать, Сергей Иосифович, — сурово предложил Валя. — Как о других говорили. Все, что вам известно. Мы же условились.
— Ну, вроде бы кто-то у нее есть. Завелся, — досадливо сказал директор.
— Влюбилась, одним словом.
— Вам тут что-то не нравится?
— Да нет, так сказать нельзя… прямо так… Но все-таки… случайные связи…
Вдруг Валю осенило. Так он же, директор, сам, очевидно, пытался приударить за Музой, и ничего не вышло. Вот он и кипит, вот и пытается бросить тень на нее. Подлец все-таки. Но с другой стороны, если Муза предпочла ему того бандита, Леху, то как это охарактеризовать? Интересно, знает ли Сергей Иосифович, кто его счастливый соперник.
— А вы знаете, кто именно у нее есть? — напрямик спросил Валя. — Это не пустое любопытство. Если человек хороший, то, как говорится, на здоровье. А вот если плохой, то сами понимаете…
— Откуда же мне знать, — по-прежнему с досадой ответил Сергей Иосифович, сдвинув свои черные длинные брови над орлиным носом. — Подружка лучшая и та, кажется, не знает… То есть, я так думаю, конечно, — торопливо поправился он, чуть заметно смутившись при этом.
«Неужели он и подружку расспрашивал?» — подумал Валя.
— Кто же она такая, эта подружка?
— Наш счетовод, Ниночка.
— Ладно, до бухгалтерии мы еще дойдем, — невозмутимо сказал Валя. — Давайте кончим с официантками. Кто там после этой Лесновой?
И директор поспешно, словно обрадовавшись, что неприятная тема наконец исчерпана, принялся называть новые фамилии. Валя все так же внимательно слушал, делал пометки, уточнял, переспрашивал.
Когда директор наконец дошел до бухгалтерии и упомянул Нину Скворцову, Валя довольно равнодушно осведомился:
— Та самая?
— Именно, — с готовностью подтвердил Сергей Иосифович.
— Что же она из себя представляет?
— Очень хорошая девушка. Это уж я вам точно говорю, абсолютно. Честнейшая девушка. С матерью живет, с отцом. Никаких кавалеров. Скромница, красавица. Отца ее знаю, вместе работали. Очень хорошая девушка. Комсомолка.
— Чего ж тут хорошего, если кавалеров нет? — улыбнулся Валя. — Есть, наверное. Только вы, конечно, знать про это не обязаны.
— А я говорю, нет! — запальчиво воскликнул Сергей Иосифович и тут же смутился. — Конечно… Вполне возможно…
— Тогда пойдем дальше, — предложил Валя.
Он терялся в догадках. Вот, оказывается, какая у нее подруга. Характеристика не вызывала у него сомнений. Что же представляет собой сама Муза? Не мешает побеседовать с этой Ниной Скворцовой, осторожно, конечно, не вызывая у нее никаких подозрений.
Когда наконец беседа с директором была закончена и ни один из сотрудников не остался без исчерпывающей характеристики, Валя, помолчав, сказал:
— Что ж, прекрасно. Теперь я полностью в курсе. Это, знаете, не каждый руководитель вот так может. Я бы только напоследок вас попросил… Не могли бы вы мне на часок отвести какой-нибудь кабинет… Ну, словом, для двух-трех коротких бесед?
— Да ради бога, дорогой! — с готовностью воскликнул директор, чрезвычайно польщенный высокой оценкой, которую дал их беседе Валя. — Берите кабинет главного бухгалтера. Заболел бедняга, вторую неделю лежит.
Он окончательно сбросил с себя всякую суровость и сейчас казался необычайно приветливым и по-восточному гостеприимным. Что ни говорите, а совместная работа всегда сближает. А главное, Сергей Иосифович был, видимо, крайне заинтересован в хороших отношениях с новым инспектором треста.
— Отлично, — одобрил его предложение Валя. — А для беседы пришлите мне ну, скажем, по одному человеку из официанток, с кухни и из бухгалтерии. Но, сами понимаете, из актива, посознательней.
Через некоторое время Валя уже беседовал в маленьком кабинетике главного бухгалтера с официанткой Верой Ворониной, крупной, неуклюжей, рыжеволосой девушкой с веснушчатым бледным лицом и усталыми глазами. И хоть была она активисткой и даже делегатом какого-то общемосковского совещания, но держалась скованно и еле отвечала на вопросы. Минут через пятнадцать Валя с облегчением простился с ней, так и не получив ни одного толкового ответа. Кажется, с неменьшим облегчением рассталась с ним и Вера, так и не разобравшись, чего хотел от нее услышать молоденький инспектор из их треста.
Пышная немолодая повариха, краснолицая, распаренная и громкоголосая, принесла Вале некоторое облегчение своей энергией и напористостью, когда жаловалась на недостатки и нужды ресторанной кухни. Вале даже стало совестно, что он ее обманывает и все ее разумные требования не дойдут по назначению, и еще он невольно удивляется многообразию и сложности этих кухонных проблем. Энергичная и веселая повариха выпалила все это ему с пулеметной скоростью, поминутно вытирая красное, разгоряченное и потное лицо большой белой тряпкой, которую носила заткнутой за длинный, тоже белый фартук. Наконец ушла и повариха.
А за ней в кабинет заглянула Нина Скворцова. Валя сразу догадался, что это она, девушка даже не успела назвать себя. Видимо, со слов директора у него сложилось именно такое представление о ней. Кроме того, Валя был уверен, что из бухгалтерии директор пришлет конечно же Нину, после той характеристики, которую он ей дал.
Девушка оказалась невысокой, худенькой, с роскошными золотистыми кудрями, спадавшими на спину. Большие серые глаза смотрели серьезно, чуть тревожно. Аккуратный белый халатик подчеркивал стройность ее фигурки. Словом, Вале девушка показалась очень симпатичной, он даже поймал себя на мысли, что хорошо было бы познакомиться с такой девушкой совсем в другой обстановке и куда-нибудь ее пригласить.
Ну, а тут ему пришлось представиться вполне официально, хотя, как вы понимаете, и не слишком откровенно. И Валя вторично за последний час ощутил неловкость. На этот раз, однако, это его рассердило, и он с излишней, пожалуй, сухостью обратился к девушке:
— Расскажите, как вам тут работается?
Девушка чуть заметно улыбнулась. Эта улыбка очень шла ей. Валя нахмурился и опустил глаза, делая вид, что просматривает свои записи.
— Мне хорошо работается, — мягко ответила Нина, словно успокаивая его.
— И жалоб у меня никаких нет.
— А меня интересуют не только жалобы.
— Что же вам рассказать? — совсем просто спросила Нина.
И Валя ощутил вдруг какую-то неуверенность, что вовсе было на него не похоже. При взгляде на эту девушку мысли у него начинали незаметно путаться, и на место нужных и важных то и дело пробивались совсем пустяковые и к делу не относящиеся. Наконец Валя спросил:
— Вы давно здесь работаете?
— Всего два года.
— Впрочем… это значения не имеет, — махнул рукой Валя. — Я хотел узнать, нет ли у вас каких-нибудь замечаний по работе, пожеланий? Что-то, может быть, надо изменить в системе учета, отчетности.
— Ой, что вы! — улыбаясь, пожала плечами Нина. — Нет у меня никаких пожеланий. Я еще мало для этого работаю. И пришла сюда, можно сказать, со школьной скамьи. Это вам лучше мой начальник скажет, — она обвела глазами кабинет. — Он только болен. Грипп у него. Сколько у нас больных, если бы вы знали.
— Эпидемия, — вздохнул Валя. — Даже в газетах пишут. А вы не болели?
Последний вопрос вырвался у него как-то непроизвольно и внезапно разрушил официальную сдержанность разговора.
— Я — нет, а вот папа болен, — огорченно сказала Нина. — И еще моя близкая подруга одна тоже больна. И так тяжело. Даже «неотложку» вызывали.
— Она тоже здесь работает?
— Нет. Мы с ней учились. А у нее еще грудной ребенок. Знаете, как это опасно?
— Ну, у вас, наверное, и здесь немало подруг. Здесь работают, мне кажется, неплохие девушки, как вы считаете?
— Всякие. И подруги, конечно, есть.
— Подруги нужны такие, чтобы во всем можно было положиться, как на себя, — с обычно не свойственной ему горячностью сказал Валя. — Вот у меня, например, такие друзья есть. Четверо нас.
— Как мушкетеры, — засмеялась Нина.
— Вроде, — Валя тоже улыбнулся, ему было приятно беседовать с этой девушкой.
— А с кем вы дружите здесь, на работе? — спросил он.
— С кем? Ну, есть тут две-три девушки, — Нина улыбнулась и чуть удивленно спросила: — Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что человек лучше всего знает того, с кем дружит. А я тут познакомился с одной официанткой. И она мне про вас уже кое-что рассказала. Одно хорошее. Ну, и про ваших подруг тоже.
— Каких же моих подруг она вам назвала? — улыбнулась Нина.
— Например, Мария, — с готовностью отозвался Валя.
— Вот и неправда. Никакая она мне не подруга…
— Тогда… — Валя помедлил. — Как же ее зовут?.. Муся. Мура… Вдруг, знаете, выскочило из головы… Что-то вроде…
— Наверное, Муза, да? — оживленно подсказала Нина, — Ну, это хоть чуть-чуть правда.
— Что значит «чуть-чуть»?
— Она действительно моя подруга. Не самая, конечно, близкая. Но хорошая подруга.
— Ну, если хорошая подруга, то и сама, наверное, хорошая?
— Конечно, — убежденно согласилась Нина и с улыбкой добавила: — Только у нее очень много кавалеров. Это мешает с ней дружить.
— А у вас меньше? — весело осведомился Валя.
— Что вы! Муза, во-первых, очень красивая. А во-вторых, у нее очень веселый и общительный характер. И она обожает всякие компании.
— Вы тоже красивая.
— Ну, значит, мне не хватает ее характера, — засмеялась Нина. — А это очень важно для кавалеров. Как вы считаете?
— Общительный характер не всегда приносит одни радости, — назидательно сказал Валя. — Это иногда переходит в неразборчивость.
— А это во что переходит? — насмешливо спросила Нина.
— А это… Ну, тут, знаете, всякое уже может случиться.
— Ну, так у Музы общительность не перешла в неразборчивость. Хотя я уже голову потеряла от ее знакомых.
— Неужели она вас со всеми знакомит?
— Представьте себе.
— Вы знаете, — заговорщически понизил голос Валя, — я вам еще кое-что скажу по секрету. Только если я ошибаюсь, вы уж тем более никому не говорите. Обещаете? А то совсем некрасиво получится.
Нина с любопытством кивнула.
— Ну конечно, обещаю.
— Так вот, мне показалось, что Сергей Иосифович сам пытался ухаживать за Музой. Это правда?
— Правда, — тихо засмеялась Нина, опустив глаза. — Только ничего у него не вышло.
— И это мне тоже показалось, — ответно засмеялся Валя. — У нее, наверное, просто сейчас другой кавалер. Вот и все.
— Верно. И потом, Сергей Иосифович уже совсем старый. Ему ведь пятьдесят шесть лет. Правда, Мария влюбилась в Мазепу, — беззаботно засмеялась Нина. — Но это очень редкий случай.
— А сколько же лет должно быть Музиному кавалеру или… вашему? — шутливо спросил Валя.
— Ну, ему, как мне показалось, лет двадцать пять, — пожала плечами Нина.
— Показалось?! — невольно вырвалось у Вали.
— Конечно, — улыбнулась Нина. — Не могла же я его об этом спросить.
— Где же вы его видели? — как можно безразличнее спросил Валя, словно ему было все равно, о чем спрашивать, лишь бы продолжить с Ниной этот доверительный разговор. И вероятно, потому, что желание было вполне искреннее, вопрос его не вызывал у девушки удивления.
— У Музы, — ответила она спокойно. — Он приехал в командировку, ненадолго.
— Значит, он не москвич?
— Нет. Он, кажется, из Харькова.
Валя не верил своим ушам. Чтобы такой бандит и подонок, как Леха, которого я описал ему утром во всех подробностях, мог выдать себя за командировочного? И вообще заморочить голову двум таким девушкам, да еще чтобы избалованная мужским вниманием красотка Муза в него влюбилась? Все это у Вали никак не укладывалось в голове. Он еще не знал, что за Музой ухаживает не Леха, а его приятель, по кличке Чума. Впрочем, этот последний не очень-то должен был отличаться от Лехи. А если еще обратить внимание на кличку… Но, повторяю, всего этого Валя не знал. Он «примеривал» к ситуации только Леху и не мог поверить его успеху у Музы.
— Ну, и как он вам понравился, этот командировочный? — спросил Валя, давая понять, что его интересует вовсе не Музин кавалер, а Нинин взгляд на человека, именно ее оценка.
— Мне, мне он не очень понравился, — поколебавшись, ответила Нина. — Сама не знаю почему. Вежливый такой, мягкий, какой-то обволакивающий. Но Музе он нравится очень. И фигура такая спортивная.
Вот тут уже Валя окончательно насторожился. Описываемый Ниной человек был решительно не похож на Леху. В то же время чутье сыщика подсказывало Вале, что этим новым человеком пренебрегать нельзя, что он, видимо, связан не только с Музой, а, возможно, и с Лехой. Почему бы иначе Муза так легко согласилась на встречу с Лехой? Параллельный роман? Это почти исключается. Так кто же он, этот Музин кавалер?
— Наверное, скоро поженятся? — спросил Валя.
— Ой, тут целая история, — махнула рукой Нина. — Николай… Его зовут Николай. Он сперва должен получить развод. А та женщина не дает. Только… Что-то я не очень верю. Я вообще ему не верю. А Муза верит. С ним веселая, а ко мне прибежит и плачет.
— И давно они знакомы?
— Чуть не год. Он за это время уже раза четыре приезжал.
— И останавливается у Музы?
— Кажется… — слегка смутилась Нина.
— Да, посочувствуешь… — вздохнул Валя. — Ну уж ладно. Пусть сами разбираются. А вот если мне понадобится с вами еще раз встретиться, вы не рассердитесь на меня?
Нина улыбнулась в ответ.
— Нет… наверное.
— И… вам можно позвонить?
Нина справилась с охватившим ее на миг смущением и спокойно кивнула в ответ:
— Пожалуйста.
При этом она серьезно и испытующе взглянула на Валю.
Они расстались.
Возвращаясь на работу, Валя всю дорогу раздумывал над важными сведениями, которые ему удалось получить. Но все его мысли невольно были как бы согреты теплом необычной встречи, которая у него случилась. Это неизбежно кое-что искажало в сложившейся у него картине.
И Валя пришел к совершенно, казалось бы, очевидному выводу, что Леха и тот подозрительный командировочный, каждый по-своему, просто заморочили голову веселой и легкомысленной дурочке Музе, а этот командировочный Николай еще и неплохо устраивается каждый раз, приезжая в Москву.
Добравшись наконец до своей комнаты в управлении, Валя прежде всего позвонил Илье Захаровичу. И тот вернул меня уже из передней, где мы с Лехой одевались, чтобы ехать на встречу с Музой.
Так я в последний момент получил важные сведения о Кольке-Чуме и о его, по мнению Вали, легкомысленной, доверчивой, но вполне, однако, честной подружке.
На улице Леха решает взять такси. Я не возражаю. Пусть тратится. Интересно только, откуда у него деньги? Эта мысль лишь торопливо возникает и тут же исчезает у меня из головы. Всему свое время. Сейчас есть более важные и срочные вопросы.
Мы забираемся в пропахшее бензином старенькое нутро подвернувшегося такси и некоторое время едем молча.
Мне кажется, Муза незнакома с Лехой. Это вполне согласуется с тем, что Валя успел сказать мне но телефону. Николай, наверное, не решился знакомить девушку с такой бандитской рожей. А сам он… Как это Валя выразился?.. Обволакивающий. Очень выразительное словцо. Но если Леха Музу не знает, то как же они встретятся? Об этом я у Лехи по дороге спрашиваю, тихо, чтобы не слышал водитель.
Леха усмехается.
— Она меня не знает, а я ее знаю. Понял?
— Нет, — твердо и требовательно говорю я.
— Ну, мы с Чумой в ресторане ее видели. Он и показал.
— А чего ж не познакомил?
— Так надо, значит.
— Толково, — соглашаюсь я. — И адреса ее не знаешь?
— Ага.
— Еще толковее. Чума так решил?
— Ну… вместе решили, — неохотно бурчит Леха, не желая, видимо, показывать свое подчиненное положение.
— А звонить ей на работу разрешил? — не отстаю я.
— Чего ж делать-то, раз потерялись?
Мы некоторое время молчим и рассеянно смотрим на мелькающие за окном дома и бесконечный поток прохожих, мимо которых несется машина. Все вдали засыпано снегом, дворы, деревья, крыши домов, а на мостовых и тротуарах он превратился в черное, жидкое месиво и веером летит из-под колес машин. Совсем низкое уже солнце на бледно-голубом чистом небе медным пламенем зажигает стекла в верхних этажах высоких зданий. Еще совсем светло. День стал заметно длиннее.
— Тебе чего от нее надо-то? — спрашиваю я Леху.
— Где Чума, надо знать, — бурчит он и многозначительно добавляет: — У него все, понял?
— Ты гляди, культурнее с ней, а то напугаешь.
— Ничего, не глиняная, не рассыплется, — ворчит Леха, но я замечаю, что предстоящая встреча его чем-то все же смущает.
Наконец мы приезжаем на площадь Белорусского вокзала. Место встречи — вход на кольцевую станцию метро. Здесь, как всегда, тьма народу. Мы отходим в сторону, и Леха принимается внимательно разглядывать всех проходящих. Я стою чуть поодаль от него, и можно подумать, что мы с Лехой вообще незнакомы. Он так поглощен непростой, видимо, задачей узнать и не пропустить Музу — ведь видел-то он ее всего один раз и без пальто, — что, кажется, даже не замечает моего маневра. А я в толпе замечаю наших ребят. Видно, приехали следом за нами и держат Леху цепко.
Так проходит минут десять, как вдруг Леха устремляется куда-то в толпу. Ясно, увидел Музу. Я медленно следую за ним, давая на всякий случай понять, что навязываться не собираюсь. Но Леху из виду не теряю. Вот он подходит к высокой девушке в красивой дубленке с пушистым воротником и большой, из светлого меха шапке. Очень эффектная девушка. Рядом с ней громадный и неуклюжий Леха в дешевеньком пальто нараспашку, под которым виден расстегнутый ворот мятой рубахи, и в кепке на затылке выглядит совершенно нелепо.
Я описываю вокруг них в толпе некий полукруг и теперь вижу смуглое, чернобровое лицо девушки с ярко накрашенными, пухлыми губами. На губах у нее пренебрежительная гримаска. Разговор ей, очевидно, неприятен, а сам Леха и подавно. Да, действительно, красивая девушка, ничего не скажешь. Меткую они ей кличку дали — Шоколадка. Она, судя по Валиной характеристике, наверное, и не подозревает о такой кличке. Интересно, как выглядит этот Колька-Чума, в которого она, тоже по словам Вали, по уши влюблена.
Почти незаметно я совершаю в толпе еще некоторые маневры и приближаюсь к этой паре настолько, что могу уже уловить кое-что из их разговора.
— …А я говорю: нет, — сухо произносит Муза. — Коля не велел. Дайте номер телефона, он вам сам позвонит.
— Да срочно он мне нужен, поняла? — сердито гудит в ответ Леха.
— Его сейчас все равно нет дома. А вы сами…
Тут меня сносит с толпой в сторону, и я перестаю слышать их разговор. Когда мне удается снова занять подходящую позицию, разговор их уже принял явно другой характер.
— Ну, и где этот ваш парень? — без прежнего холодка спрашивает Муза.
— Да тут вот, со мной, — умиротворенно рокочет Леха, кивая в сторону, где оставил меня. — Ждет, понимаешь.
— Тогда зовите его, и поехали, — нетерпеливо говорит Муза.
На ее разрумянившемся, смуглом лице блестят сейчас решительные, а вообще-то, наверное, веселые, лукавые и доверчивые глаза. И овал лица у нее нежный, черные волосы красиво выбиваются из-под шапки. Ну, в самом деле, Шоколадка. Валя сказал, что она даже замуж за этого Чуму собирается. А он перед ней дурака валяет, командировочным представляется, о разводе якобы хлопочет. Одета она как куколка. Уж не Чума ли ей подарки такие делает? Откуда все-таки у них деньги, и, видимо, немалые? Вот узнаем причину убийства, тогда, наверное, найдем и источник дохода. А Муза может стать нашим союзником в этой шайке, если узнает правду. Это большая удача. Молодец Валя.
Тем временем, лавируя в толпе, я возвращаюсь на свое место, возле входа в метро, и тут же появляется Леха.
— Поехали, — коротко бросает он, не останавливаясь.
И я устремляюсь за ним.
Муза нас поджидает в стороне, у края тротуара. Мы знакомимся, и я чинно представляюсь:
— Витя.
— Муза.
Она протягивает мне руку и, не скрывая интереса, оглядывает меня. Потом обращается к Лехе:
— Леша, возьмите такси. Вон там стоянка, — она указывает на площадь. — А мы здесь вас подождем.
Я чуть не предлагаю свои услуги, но вовремя удерживаюсь. Не солидно. Даже в глазах Лехи. Он помельче, вот пусть и побегает. И Леха, не возражая, торопливо направляется в сторону стоянки.
Мы остаемся одни.
Но я не считаю нужным первым начинать разговор. И Муза, конечно, долго не выдерживает этого молчания.
— Вы тоже приезжий? — спрашивает она, мило улыбаясь.
— Нет. Москвич.
— Как же вы с Лешей познакомились?
— Случайно, — туманно отвечаю я и, тоже улыбаясь, добавляю: — Представляете? С первого взгляда потянуло друг к другу.
— Ой, что-то я вам не верю, — смеется Муза. — А с Колей вы тоже знакомы? Вас к нему не потянуло?
— Это уж Леша меня к нему тянет, — в тон ей отвечаю я и, в свою очередь, спрашиваю: — А вас к кому из них тянет?
Ничего, немного развязности не мешает. Потом она все поймет. А пока пусть потерпит. Ее приятели тоже деликатностью не отличаются. А я сейчас ничем не хочу отличаться от них.
Муза вздыхает и без всякой последовательности неожиданно заявляет:
— Знаете, Коля очень хороший, но такой неудачливый. — И уже с интересом спрашивает: — А вы где работаете?
— В мастерской, — беспечно сообщаю я, заранее готовый к подобному вопросу. — Починка кожгалантереи. На Сретенке, знаете?
— Ой, у вас там, наверное, хорошие вещи попадаются?
Я хитренько улыбаюсь.
— Случается. Для близких друзей, конечно.
— А вдруг мы с вами станем друзьями? — кокетливо спрашивает Муза. — Мне ужасно нужна сумка к синим туфлям. Только не наша, конечно. Я в «Березке» видела прелестные сумки. Французские или итальянские, не помню. К вам такие не попадают?
— У нас, как в Греции, все бывает, — улыбаюсь я.
— Ой, Витя, вы бесценный человек! — всплескивает руками Муза. — С вами надо дружить, я сразу это поняла.
— Обязательно надо, — подтверждаю я и, уже не стесняясь, спрашиваю в свою очередь: — А вы где работаете?
— В ресторане. Вот я у вас куплю итальянскую сумку, а вы у меня получите такой обед… Увидите.
— Идет, — с энтузиазмом отвечаю я. — Что значит случай. Вы так и с Колей познакомились, наверное?
Муза бросает на меня лукавый взгляд, чуть повнимательнее, однако, чем раньше. Вопрос мой вовсе ее не насторожил. Ей почудились в нем обычные игривые интонации мужчин, завязывающих с ней флирт.
— Нет, нас познакомили, — кокетливо ответила она. — А что?
— Да так. А с Лешей уже он вас познакомил?
— А с Лешей, — смеется Муза, — я сама только что познакомилась. Я даже не знала, что у Коли есть такой знакомый. И вдруг звонит мне на работу. Представляете? Мне вообще мужчины на работу не звонят.
— А чего тут такого? — беспечно пожимаю я плечами. — Он же Колю разыскивает. По делу.
— По какому делу? — немедленно любопытствует Муза.
— Ну, уж это пусть вам сам Коля скажет.
Муза кокетливо грозит пальчиком:
— Витя, ничего от меня не скрывайте, я это не люблю.
— А разве мы так условились — ничего не скрывать?
— Ну, так давайте условимся.
— Согласен, — киваю я. — Но только взаимно. Вы тоже от меня ничего не скрывайте. Как, согласны?
— Ой, это для женщины опасно.
— Иногда и для мужчины тоже.
Мы продолжаем болтать в ожидании Лехи и его такси. Я расспрашиваю Музу все смелее и настойчивей, особенно про ее приятеля Колю… У нее, кажется, возникает ощущение, что я уже ревную ее к нему, и это ей нравится.
— Он, наверное, не каждый день в командировку приезжает? — спрашиваю я.
— Через день, — смеется Муза.
— Где же он работает?
Она снова грозит мне пальчиком. У нее такая кокетливая манера, кажется.
— Зачем вам это знать?
— Расширяю кругозор.
— А вы расширяйте в другую сторону.
— Можно в вашу?
Муза смеется и грозит пальчиком. Ей сейчас хорошо, она в своей, можно сказать, стихии.
Между прочим, я уже начинаю подмерзать. Музе, конечно, тепло в ее роскошной дубленке и меховых сапожках. А мне в старом пальто, которое я специально держу на работе для таких вот свиданий, как с Лехой, становится совсем неуютно. К вечеру здорово холодает. Ветер тоже усиливается. И ноги начинают коченеть.
— Куда же мы сейчас едем? — спрашиваю я.
— К Колиному приятелю. Он за границей. Оставил Коле ключи.
— Ишь ты, какие у него приятели.
— А почему бы и нет? Коля говорит, что и сам скоро поедет за границу.
— Совсем скоро, да? — с улыбкой спрашиваю я.
Муза смеется и, как водится, грозит пальчиком.
— Не надейтесь, не очень скоро. Кажется, через год. За это время много чего успеет случиться.
— Не сомневаюсь, — убежденно говорю я.
И в который раз, уже теряя терпение, поглядываю в сторону стоянки такси. Сколько можно ждать, черт возьми?
Наконец такси подъезжает. Я помогаю Музе усесться на заднее сиденье и опускаюсь рядом. Муза называет адрес, и я его запоминаю, конечно.
Машина снова несется по уже окутанным зимними сумерками улицам центра. Изо всех щелей тянет ледяным холодом. Ну и ну, ведь еще утром было около нуля. Дикие скачки какие-то.
Муза неожиданно смотрит на часы, сосредоточенно хмурится, что-то, видимо, прикидывая в уме, потом наклоняется к водителю:
— Пожалуйста, остановитесь где-нибудь у телефона-автомата. Я позвоню.
Тот кивает в ответ.
Муза не считает нужным нам что-либо объяснять.
Вскоре машина останавливается возле большого продовольственного магазина. У входа в него, на тротуаре, выстроились стеклянные будки телефонов-автоматов. Я помогаю Музе выбраться из машины, но сопровождать не решаюсь.
Перед тем как отправиться звонить, Муза наклоняется к сидящему впереди Лехе и говорит, указывая на магазин:
— Леша, зайдите пока.
В голосе ее прорезаются некие командирские нотки. Однако быстро же она их усвоила, ведь только сегодня с Лехой познакомилась.
Тот бурчит что-то в ответ и неохотно вылезает из машины. А я с удовольствием занимаю прежнее место, я на нем успел даже пригреться.
Муза звонит долго, наверное, не по одному телефону. Леха тоже пока не возвращается. У меня есть время подумать. Интересно, в чьей же квартире произойдет встреча с Чумой? Узнать это не составит труда, поскольку адрес мне известен. А сейчас надо решать, как вести себя дальше. Ну, познакомлюсь я с Чумой. Брать его сейчас так же бесполезно, как и Леху. Тут же придется отпустить. Нет обвинений, нет улик. Не установлен пока даже сам факт преступления: труп ведь еще не обнаружен. Ни один прокурор не даст сейчас санкцию на арест. Значит, остается лишь знакомство с Чумой, выяснение всяких обстоятельств, связанных с убийством. Словом, разведка. И разведка боем. Хотя нет! Если у Чумы пистолет, его уже можно брать. И нужно. Необходимо брать. Что ж, тогда я его привяжу к себе патронами. Он сам постарается меня не потерять.
Ну, а пока… Ребята исправно следуют за нашим такси. Я их только что засек невдалеке. Они, конечно, будут ждать, когда я выйду из того дома. Они даже попробуют установить, в какую квартиру мы зайдем. Это для них не так уж сложно. И будут рядом. Это, знаете, не последнее дело в такой ситуации, как сейчас. Оба парня не желторотые щенки, и кто знает, что им вдруг придет в голову. Особенно Чуме. Ишь ты, приятель уехал за границу! Какой шик! А девчонка верит…
Да, так вот эта Муза… Она, конечно, не бог весть как умна. Но при всем ее легкомыслии она смелая и твердая девушка, как мне кажется. А Валя утверждает, что еще и хорошая, а это самое главное. Ее просто обманули. Ловко обманул Колька-Чума. В то же время она многое знает. Следовательно, она может быть очень ценным союзником. Но пока открываться ей не следует, да и срочной надобности сейчас такой нет…
Я вижу, как бежит к машине Муза. Итак, все решено. Пока что — разведка боем. Я снова вылезаю на тротуар и помогаю девушке забраться в машину. Краем глаза фиксирую, что ребята по-прежнему рядом.
Муза усаживается на свое место и возбужденно говорит:
— Ой, как я поругалась! Жутко просто. Какое-то крепостное право. На час уйти нельзя. Плевала я на их выговор. Подумаешь!
— Это вы на работу звонили?
— Ну да! И время сейчас спокойное. Обеды кончились, ужины только начинаются. Могли бы навстречу мне пойти, все-таки член месткома, — не без гордости добавляет она. — Сами выбирали.
— Да-а… — сочувственно тяну я. — Долго вы их уговаривали.
— А я еще маме позвонила.
— И Коле, — в тон ей добавляю я.
Она, улыбаясь, смотрит на меня своими карими бойкими глазами и насмешливо спрашивает:
— А вы откуда знаете? Вы в машине сидели.
— Не трудно догадаться.
— Ну, верно, — она машет рукой. — Звонила.
Как мне хочется взять ее сейчас за руку и, глядя в эти ясные, такие выразительные и веселые глаза, предупредить, удержать ее. Ну, что ты, дурочка, делаешь? Куда ты, шальная голова, лезешь? Ведь бандит твой Коля, самый обыкновенный бандит, понимаешь? Уйди ты от него, пока не поздно. Но я ничего не могу ей сказать. По крайней мере, сейчас. Я только смотрю ей в глаза и вдруг замечаю, как мелькнуло в них сначала удивление, а потом, как мне кажется, тревога. Неужели испугалась? Но не меня же. Я дружески улыбаюсь ей. Теперь уж она сама пытливо вглядывается в меня. И вдруг словно мостик неожиданно возник между нами, мне кажется, мостик взаимной симпатии и доверия. Выразительные, однако, у нее глаза. Я невольно вспоминаю слова Вали по телефону: «Мне ее хвалил человек, заслуживающий полного доверия». И вот сейчас этот мостик, который вдруг возник между нами.
— Договорились? — загадочно спрашиваю я.
Она, улыбаясь, кивает мне в ответ, не сводя с меня глаз.
В этот момент с треском распахивается передняя дверца, и в машину вваливается Леха с большим свертком в руках, и вместе с ним врывается волна холода.
— Трогай, шеф, — хрипит Леха.
И мы снова несемся по улицам Москвы. Заметно темнеет. Но фонари еще не зажглись. Плохо видно. Самое опасное время для пешеходов, да и для водителей тоже. Количество дорожных происшествий в это время, наверное, самое высокое. Тем более что наступил уже час «пик» и машин на улицах становится особенно много. Так что выражение «несемся» я употребил лишь по привычке. Мы двигаемся в сплошном потоке машин короткими, судорожными рывками. Во время одного из таких рывков мы даже проскакиваем на красный свет какой-то перекресток.
На минуту все оживляются. Муза тихо охает, я чертыхаюсь, а Леха одобрительно гудит:
— Молодец, шеф.
Хотя свистка ниоткуда не последовало, наш водитель на всякий случай резко сворачивает в сторону и начинает улепетывать по путанице каких-то незнакомых переулков. Это мне уже не нравится.
В машине мы почти не разговариваем. Все как-то уходят в себя. Воцаряется напряженное молчание, точно каждый из нас с беспокойством чего-то ждет. Ну, мне-то еще есть от чего беспокоиться, а им-то чего? Могли бы и поболтать. Но они же едва знакомы, и болтать им не о чем, тем более при постороннем, то есть при мне. И Леха угрюмо смотрит перед собой, жуя погасшую сигарету. Мы с Музой изредка перебрасываемся пустяковыми замечаниями о погоде и дороге.
Между тем мы уже давно катим по проспекту Мира и вскоре сворачиваем в какую-то боковую улицу. За минуту до этого в полную силу засияли яркие фонари над головой. И улица, куда мы сейчас сворачиваем, тоже хорошо освещена. Водитель легко находит нужный номер дома. Машина останавливается возле высоченной башни.
— Приехали, — говорит водитель.
Леха, сопя, лезет за деньгами. А я поспешно выкарабкиваюсь из машины и оглядываюсь по сторонам. Так и есть! Я как чувствовал. Конечно, ребята нас потеряли. Не могли не потерять в такой обстановке. Эти чертовы рывки из-под светофоров. И тот, последний, на красный свет. Ну, теперь уже все. Теперь они нас не найдут. Это, конечно, осложняет ситуацию.
Я помогаю Музе выбраться из машины. Она улыбается мне. Очень дружески улыбается, с долей кокетства, конечно. Леха все еще возится в машине с деньгами, к тому же ему мешает пакет.
— Я вас сейчас оставлю, — озабоченно говорит Муза. — И так уже опаздываю. Только открою вам квартиру. Вы там подождите. Коля скоро приедет.
— Очень жаль, что вы нас покидаете, — улыбаюсь я. — Женщина всегда украшает мужское общество, даже облагораживает.
Мне и в самом деле жаль, что она уходит. Мне кажется, что без нее мне будет труднее. Положение ведь и без того осложнилось в связи с тем, что ребята нас потеряли. Сейчас они уже, наверное, докладывают по радио о своей неудаче.
И тут у меня неожиданно мелькает одна мысль. А что, если… Ведь положение создалось безвыходное. Без ребят я наверняка упущу Кольку-Чуму. Они же с Лехой после этой встречи снова разойдутся. Да, да, пожалуй, стоит рискнуть. Другого пути я не вижу. Леха все еще возится в машине, и нигде поблизости я не вижу телефона-автомата. И я решаюсь. Однако предварительно спрашиваю Музу на всякий случай:
— Музочка, а там, в квартире, случайно нет телефона? Тоже надо бы предупредить, не думал я, что так задержусь, понимаете. А клиенты, между прочим, и дома ждут.
— Нет, — качает головкой Муза. — Нет там никакого телефона.
— Тогда, Музочка… Может быть, вы позвоните?
— Конечно, — охотно откликается она. — Куда позвонить?
— Я вам сейчас запишу номер.
На клочке бумаги я пишу шариковой ручкой номер телефона Ильи Захаровича. Служебный свой телефон я писать не решаюсь. И передаю записку Музе.
— Это мой знакомый, — поясняю я. — Вы ему скажете, чтобы он через часок за нами сюда заехал. Леха у него ночует. Не трудно вам?
Какую-то я все же чувствую неловкость, точнее неуверенность, обращаясь к ней со своей просьбой, хотя, казалось бы, никаких опасений и тем более враждебности Муза у меня не вызывает. Наоборот, у нас с ней как будто бы даже возник некий дружеский контакт, какая-то симпатия друг к другу. Да и просьба моя, мне кажется, не должна вызвать у нее каких-либо сомнений. На ее взгляд, все это должно выглядеть вполне безобидно. Вот тех двоих, особенно, наверное, Чуму, моя просьба непременно насторожила бы. А эта девушка далека от их дел, от их состояния. Валя же сказал.
— Ну, ясное дело, позвоню, — безмятежно говорит Муза, пряча бумажку с номером телефона к себе в сумочку. — Прямо как приеду, сейчас же позвоню. Ой!..
Она вдруг спохватывается и кидается к машине. Муза обегает ее и, приоткрыв переднюю дверцу, говорит водителю:
— Пожалуйста, молодой человек, подождите меня пять минут. Ужасно опаздываю. Хорошо? Не прогадаете.
Она обворожительно улыбается. И эта улыбка в сочетании с чаевыми, на которые можно тут рассчитывать, делают свое дело. Такси остается ждать Музу.
Мы все трое поднимаемся на лифте до десятого этажа, выходим на площадку, и Муза открывает нам дверь квартиры.
— Ну, мальчики, располагайтесь, — говорит она. — Придется самим накрыть на стол. Вот глядите, — она идет на кухню, и мы послушно следуем за ней. — Здесь посуда, видите? Леша, кладите пакет сюда. Коля придет через полчаса, наверное.
Леха оставляет пакет на столе, и мы снова возвращаемся в тесную, крохотную переднюю. Там Муза с нами прощается и шутливо грозит пальчиком напоследок.
Хлопает дверь, и мы остаемся с Лехой вдвоем.
— Ну, — говорю я, — давай оглядимся. Ты тут бывал?
— Не, — крутит головой Леха и не спеша закуривает.
Квартирка однокомнатная, обставлена скромной и совсем какой-то ветхой мебелью. В комнате я замечаю две полки с книгами, явно случайными, к тому же запыленными. Тахта в углу под стареньким, вытертым ковром, в другом углу груда старых подрамников. На стенах висят какие-то фотографии и большая, написанная маслом картина. Городской пейзаж, тихая улочка зимой, скверик. Картина — единственное живое, свежее пятно в этой душной, запущенной, какой-то даже нежилой комнате и смотрится совершенно неожиданно.
— Ладно, — говорит Леха. — Пошли на кухню.
Мы возвращаемся на кухню. По пути я окончательно убеждаюсь, что телефона тут действительно нет. И замок в наружной двери самый простой и дешевый. Хозяину, очевидно, наплевать на безопасность квартиры. Да и в самом деле, красть тут решительно нечего.
В кухне я начинаю доставать из шкафа какие-то убогие черепки и дешевые, кривые вилки, а Леха разворачивает на столе свертки с хлебом, колбасой, сыром, выставляет какие-то консервные банки и, конечно, водку. Без последней теперь никакая трапеза, тем более мужская, не обходится. А уж наша сегодняшняя и подавно.
Проходят упомянутые Музой полчаса, но Колька-Чума не появляется. Проходит час. Не приезжает и Илья Захарович. Впрочем, он и не должен здесь появиться. Он, конечно, поймет, что от него требуется лишь передать адрес, который сообщит Муза, нашим ребятам. И они, скорей всего, уже ждут там, внизу, на улице.
— Может, он не придет? — спрашиваю я наконец. — Мне тут торчать до завтра не светит, учти.
— Придет, куда денется? — басит в ответ Леха и придвигается к столу. — Давай лучше по первой рубанем. Ну его к лешему, Кольку.
Мы выпиваем, закусываем, и Леха, закурив, настраивается на благодушный, даже мечтательный лад.
— Эх, елки-палки! — вздыхает он. — Ведь вот живут же люди с деньгами, большими деньгами, я тебе скажу, громадными прямо.
— Где берут? — с набитым ртом спрашиваю я.
— Где берут, там нас с тобой нет, — хмыкает Леха. — Вот ведь какая Америка. Туда нашего брата не пускают.
— Дело какое, — безмятежно говорю я. — Значит, они берут там, а ты бери у них. И порядок. Чего тебе еще?
— Они тысячи гребут, а тебе копейки кидают, — сердито ворчит Леха. — Такое понимаешь, у них расписание.
— И Чуме копейки кидают? — интересуюсь я.
— Ну, ему и рублики когда отламываются.
— Вот где надо кое-что иметь, — важно стучу я себе пальцем по лбу. — Тогда они от тебя копейками не отделаются.
— Во, во! К ним попробуй чуть поближе сунься. Перо в бок как раз и схлопочешь. Так они тоже отделываются. На одного меня у них всегда еще два таких найдется. И — чик! Как мы с Чумой того. Все в лучшем виде.
— Выходит, чего-то, значит, тоже не поделили?
— Ну да. И вот: Леха давай, Леха вали. Пачкайся за их копейки. С тюрягой в прятки играй. А то и с вышкой. Что, я не знаю?
— А ты плюнь. Охота тебе?
— Из «плюнь» рубашки не сошьешь и бутылка не капнет. А так все же кое-что, как ни крути, а имеем. Могу даже кое-кому подарочек сделать.
— Музе-то дубленку небось Чума купил?
— А кто же, ты думал? Ясное дело, он. Говорю ж тебе, он поболе меля зашибает. Давно у них на цепи бегает.
Разговор становится все интереснее. Впервые Леха вдруг разоткровенничался. И дело тут не в том, что мы уже выпили по третьей. Пили мы и больше. Но тут другая обстановка, другая и степень близости. И еще распирают Леху то злость, то зависть, то тоска. Да, тоска тоже тут присутствует, не думайте. Волчья тоска, лютая, одинокая, всегда она с ним. И нет его душе покоя, ни днем, ни ночью нет. Тоска эта то проступает на поверхность, то уходит вглубь, оттесняемая на время вспышками злости, азарта или страсти. Но никогда она не исчезает из его души, эта одинокая, волчья тоска, как предчувствие дальних бед. Это сильный рычаг а подходящий момент, чтобы такую душу перевернуть, заставить выбрать другой путь в жизни. Когда у нас с Лехой подвернется такой момент, интересно? А ведь когда-то подвернется, я чувствую. Что-то в Лехе еще до конца не пропало. И какие-то искры симпатии в нем ко мне возникли.
— Да-а, большие дела делают, — завистливо вздыхает между тем Леха. — Долго готовят. Не как-нибудь. Мастера-а…
Я внимательно слушаю. Видимо, речь идет о какой-то шайке, где Леха и Чума лишь на третьих ролях. Что же это за дела, что за преступления готовит и совершает эта шайка? Вот ведь в Москву приехали. Лехе и Чуме было велено свести с кем-то счеты. Ну, а чем заняты остальные, что готовят? Возможно, Леха сейчас еще что-нибудь сообщит.
Но тут вдруг в передней лязгает замок, слышно, как распахивается входная дверь. Кто-то входит в квартиру, топчется в передней. И мы слышим веселый, возбужденный возглас:
— Эй вы, люди!
— Эге, Чума!..
Леха неуклюже вскакивает со стула, чуть не опрокинув на меня стол со всеми закусками, я еле удерживаю его.
А из передней к нам на кухню уже идет высокий, чуть не с меня ростом, худощавый, гибкий парень. Светлые волосы зачесаны назад и падают чуть не на плечи модной гривой, розовое, пухлое, как у херувимчика, лицо с маленькими сочными губами, пустоватые голубые глаза, но очень уверенные и твердые. Что-то красивое, даже грациозное улавливается в гордой посадке головы, во всей его стройной, изящной фигуре. Он скинул в передней пальто и шапку, и сейчас на нем модный коричневый костюм, а под пиджаком — красивый, салатного цвета тонкий свитер. Да, это тебе не Леха. Во всех отношениях.
Голубые настороженные глаза останавливаются на мне.
— Ага, вот он какой, новый знакомый, — медленно говорит Чума. — Как звать-то?
— Витька. Ну, а ты, выходит, Чума. Ясно, — спокойно отвечаю я, развалясь на стуле, подчеркнуто спокойно и дружелюбно.
Но холодок в голубых глазах не исчезает и настороженность тоже.
— Что ж, будем знакомы, раз так, — сдержанно говорит Чума и подсаживается к столу. — Наливай, — приказывает он Лехе, не поворачивая к нему головы. — Выпьем сперва за знакомство. Потом, значит, дальше пойдем.
Леха с готовностью разливает по рюмкам водку. А Чума тем временем обращается ко мне и говорит с насмешкой:
— Ну, расскажи, Витек, как тут у вас честному вору живется. Как тут ваш великий МУР воюет, а? Трясетесь, значит?
— Живется трудно, — усмехаюсь я. — Но, как видишь, живем.
— Хорошие дела делаете, слыхал?
— Для кого хорошие, для кого и не очень, — туманно отвечаю я, как и положено в таких случаях. — Кто на что тянет.
— Есть чего предложить?
— А тебе что, в Москве делать нечего? — спрашиваю я насмешливо.
Слишком уж наседает этот блондинчик.
— Тихо, Витек, — улыбаясь одними пухлыми губами, с угрозой предупреждает Чума. — Тихо. Против шерсти не гладь. Ты ко мне, а не я к тебе пришел. Помни. Вот и говори, с чем пришел.
— Твой кореш за тебя, я гляжу, похлопотать решил, — я киваю на Леху, который с обычным своим, угрюмым видом слушает наш разговор, не пытаясь вставить и слово.
Когда я указываю на него, он в ответ только мрачно кивает, зажав в зубах погасшую сигарету, и тут же, словно спохватившись, тянется за спичками.
— Так. Пока ясно, что ничего не ясно, — констатирует Чума, не спуская с меня глаз. — Давай дальше, Витек, если есть что.
Не нравится мне его поведение, разговор, даже взгляд. И я чувствую, что и я ему тоже не очень-то нравлюсь. Но ведь я себя веду вполне нормально и поначалу даже дружелюбно. Я решительно ничем не мог его настроить против себя. Откуда же это явное недоверие, эта ирония, даже враждебность? Он с этим уже пришел, что ли? Тоже вряд ли. Тогда в чем дело? Очень это все странно. И надо быть начеку.
— Вон он говорит, маслята тебе требуются, — продолжаю я. — Так, что ли?
— Допустим, — осторожно соглашается Чума.
— Ну вот. А какая пушка у тебя, толком не знает.
Я презрительно усмехаюсь.
— Не его это забота, — отвечает Чума. — У тебя какие маслята-то есть?
— А какие требуются?
Весь ассортимент показывать ему, пожалуй, не стоит. Такой обширный выбор и в самом деле может вызвать подозрение. А его уже и так, кажется, хватает. Да, Чума это не простак Леха. Откуда, интересно, взялась у него такая кличка — Чума? По виду вроде бы ничто на эту мысль не наводит, даже наоборот, цветущий ведь парень. Но и случайными они бывают редко. Вот, кстати, глаза у него… просто оловянные глаза, пустые, бесчувственные какие-то, даже, я бы сказал, жутковатые. Как Муза не заметила такие глаза?
— Надо к «вальтеру» номер один, — спокойно и четко произносит тем временем Чума. — Найдется или как?
И смотрит на меня с неприятной усмешкой.
— Пушка с тобой? — деловито спрашиваю я и достаю из кармана три патрона. — Примерить надо. Вот эти два от «вальтера», а номер не знаю.
— А говорил, знаешь, — угрюмо бросает Леха.
— Да? — косится на него Чума. — Выходит, запамятовал, профессор.
— Знаю только, что это от «вальтера», — сердито говорю я. — А этот вот от нагана. Еще и от ТТ есть, — и небрежно машу рукой. — Не мои они. Деловые мужики дали. А ты человека не путай, — обращаюсь я к Лехе, — Надо будет, он и сам запутается, видишь, какой самостоятельный.
И дружески ему подмигиваю.
Чума, не отвечая мне, спокойно придвигает к себе патроны и внимательно, не спеша их рассматривает по очереди.
— Ладно, — наконец говорит он и откладывает патроны в сторону. — Допьем сначала. Чего ж застолье-то портить. Давай, Леха.
И Леха с прежней готовностью плещет водку в большие зеленые рюмки.
— Ну, давай за баб выпьем, — предлагает Чума. — Умных и красивых. И своих до смерти. Вроде Музы. Ох и Шоколадка, я тебе скажу, — он облизывает пухлые губы. — Первый раз такую сладкую встречаю, ей-богу. Не оторвешься. Хоть сутки с ней сиди, хоть десять. Представляешь? И хитрющая, зараза, ты бы знал только.
Чума говорит все это самым безмятежным тоном, щурясь от удовольствия, но мне вдруг начинает казаться, что говорит он все это неспроста.
Мы чокаемся, выпиваем, потом лениво ковыряем закуску.
— А ты Музку раньше не встречал? — не желает почему-то кончать с этой темой Чума и не отводит от меня пустой, но цепкий взгляд.
— Не, — качаю я головой. — Уж такую бабу запомнил бы, будь уверен. А чем она хитрющая, говоришь? Тебя, что ли, перехитрила?
Что-то начинает меня не на шутку беспокоить в поведении Чумы. Я и сам пока не могу понять, что именно. Но ощущение какой-то ошибки все сильнее тревожит меня. Что это за ошибка, где она допущена, я тоже понять не могу.
— Чем хитрющая? — усмехаясь, переспрашивает Чума. — Гадать умеет, понял?
— Цыганка, выходит?
— Почище цыганки. Та по руке гадает или на картах. А Шоколадка прямо по глазам. И все в цвет. А уж чует на расстоянии, как пес.
— Заливай, — недоверчиво усмехаюсь я.
— Точно тебе говорю! — убежденно и восторженно продолжает Чума. — Все у нее получается в цвет. Все сходится, про кого ни спроси. Тебе такая баба не снилась. Эх! — вздыхает он. — Как надоест, завалю. Чтоб другому не досталась. Ну, давай напоследок знаешь за что? За мать родную, а? Леха!
И командует же он этим Лехой! А тот беспрекословно, с готовностью подчиняется, с охотой. Нет, они в шайке на разных ролях. Это уж точно. Чума куда умнее, решительней и злобней, а потому и опасней. И он что-то подозревает, мне кажется. И что-то задумал. Неужели задумал? У меня, кажется, уже шумит в голове.
Мы выпиваем. И Чума решительно отодвигается от стола, поднимается легко, пружинисто, словно и не пил ничего, и говорит мне:
— Ну, ты, Витек, погоди тут. А я пойду маслята твои примерю.
Он сгребает со стола патроны и направляется в коридор. На пороге кухни он, однако, задерживается и, оглянувшись, командует:
— Леха! А ну, выйди со мной.
Леха молча и неуклюже выползает из-за стола.
Я остаюсь на кухне один.
Из комнаты, куда прошли Чума и Леха, не доносится ни звука. Странно. Словно умерли они там. И патроны не примеряют, что ли? Ведь один там должен подойти, и затвор пистолета при этом непременно лязгнет. Ага, вон! Ясно слышен металлический лязг затвора. Но голосов почему-то не слышно. Они все делают молча, что ли? Нет, скорей всего, они шепчутся. Зачем вообще Чуме вдруг сейчас потребовался Леха? Ага! Вот они наконец идут…
Я по-прежнему сижу у стола, покуривая сигарету.
Первым заходит в кухню Чума, он чему-то довольно улыбается, при этом пухлые губы его не раздвигаются, как у всех, а складываются в трубочку. За Чумой появляется и Леха. Этот всегда, мне кажется, мрачен, но сейчас почему-то особенно. В руках у Чумы патроны, все три. У Лехи в руках ничего нет.
— Вот этот подходит, — говорит Чума, выкладывая передо мной один из патронов. — Сколько можешь приволочь?
— Десятка два…
— Фью! Это всего-то?
— А ты сколько хотел?
— Ну, хоть полсотни. И еще гляди вот сюда…
Чума наклоняется ко мне и берет в руки патрон. Он, видно, что-то хочет показать мне на его гильзе. И я тоже невольно склоняюсь над ней.
В этот момент мне на голову, откуда-то сзади, обрушивается страшный удар.
Я падаю. Я просто опрокидываюсь на пол вместе со стулом. Все бешено кружится перед глазами и сразу меркнет. Невыносимая, режущая, колющая боль разрывает голову… Из кромешной тьмы слышу далекий голос Чумы:
— Так его, сволочь!.. Нормально уложил!.. Тюря, кому поверил?.. Если бы не Музка… Оба были бы уже на крючке… Быстрее. Быстрее…
Голос слабеет и уходит в темноту. Потом вдруг опять возникает на какую-то секунду, две: «…Если бы не Музка… Если бы не…» — и уже окончательно исчезает. Я теряю сознание.
Когда я прихожу в себя, кругом царит темнота, плотная, душная, непроницаемая, мертвая темнота. Я пробую чуть-чуть пошевельнуться и слышу из темноты собственный стон. Какая кромешная тьма! А ведь, мне кажется, я открываю глаза. Но темнота не уходит. И становится страшно. Ведь никого нет кругом. Один в темноте…
Медленно, медленно возвращается ко мне память. Сначала только зрительная. В темноте я начинаю вдруг видеть. Бесшумно кружась, выплывают какие-то тени. Ага, это люди. Постепенно я их узнаю. Да, да, конечно… Один наклоняется ко мне… а другой в это время, сзади… Не добили они меня… ясно, что не добили… Я жив… спешили очень…
Темнота начинает чуть заметно редеть, золотиться… Я делаю попытку шевельнуться. Ничего. Терпимо. Вот двигается рука…
Я все еще один. Совсем один. Ну да. Я лежу на полу, лицом вниз. Надо попробовать еще раз шевельнуться. Но… не хочется… Надо!.. Очень не хочется. И нет сил. Хочется просто лежать. Но я заставляю себя… Так… Так… Уф-ф!.. Я медленно переворачиваюсь на спину. Потом на другой бок. И вдруг… сразу передо мной, в темноте, начинает светиться окно, далеким золотистым городским заревом. Теперь все понятно. Я лежал лицом вниз, ничего не видел. И я, лежа на боку, постепенно все вспоминаю. Конечно, я на кухне.
Новая задача — подняться. Не хочется. Хочется вот так лежать, и все. Долго лежать. Но я же знаю, что надо подняться. Надо. Непременно. Ну, сначала хотя бы на колени… Потом можно будет снова лечь, лукавя, обещаю я самому себе… Как ужасно дрожат руки… Так… Так… Вот так…
Я подползаю к двери и, опираясь на стену, медленно поднимаюсь. Теперь дрожат ноги… Ну, вот. Так. Хорошо… А ты говорил… Я уже стою, припав к стене. Где-то внутри, в животе, зарождается тошнота, ползет к горлу… Я судорожно глотаю слюну. Еще… еще… Тошнота отступает. Я шарю рукой по стене возле двери. Нащупываю выключатель. Сильно жму на него пальцем. И сразу, вместе со щелчком, вспыхивает свет. Я невольно жмурюсь.
Так. Совсем другое дело. Только очень болит голова. Еще бы! Как это Леха вообще не расколол ее пополам. Волновался, подлец, спешил? Спасибо еще, что оставил в живых. Спасибо, Леха…
А теперь пойдем в переднюю. Не спеши, друг милый, не спеши… Держись за стенку, если кружится голова… Вот так… Ох, опять подступает тошнота. Останавливаюсь. Начинаю судорожно глотать слюну. Так… Полегче… Можно двигаться дальше… Вот так.
Сколько же времени сейчас, интересно знать? Я останавливаюсь и долго смотрю на часы, поднеся руку к глазам. Наконец соображаю, что они идут и на них половина одиннадцатого. Сколько же часов я тут провалялся, в этой проклятой квартире?.. Мы пришли сюда… Когда же мы сюда пришли? В четыре… да, в четыре мы встретились с Музой… О ней потом. Надо высчитать время. В четыре… Около пяти приехали сюда… Час ждали, не меньше… Значит, Чума приехал около шести. А еще через час они меня… Выходит, провалялся я тут часа четыре, так? Ну и ну.
Соображаю я, оказывается, совсем неплохо. Причем с каждой минутой все лучше, как мне кажется. Ну что ж, раз так, будем соображать дальше. Надо же, в конце концов, как-то выбираться на волю.
Безусловно, меня уже давно ищут. И раз наших тут еще нет, значит, они этого адреса не знают. А ведь я просил Музу позвонить. Выходит, она мою просьбу не выполнила?.. Стой, стой! Что это я? Кто сказал: «Если бы не Музка…»? Как — кто?.. Это сказал… «Если бы не Музка…» Это сказал Чума, вот кто!.. Значит, она меня продала. И все был обман. Она меня перехитрила, вот и все. Ну и ну! Как я ошибся. Кажется, я еще никогда так не ошибался. А она догадалась?.. Нет. Догадался, конечно, Чума. Она ему просто передала мою просьбу и телефон. Как же я мог ей поверить? Вот это артистка! И потом, Валя ведь сказал: «Он ее обманул. Она ничего о нем не знает. Это легкомысленная, но хорошая девушка». Вот тебе и хорошая, вот тебе и легкомысленная. Но может быть, она, ничего не подозревая, просто рассказала ему о моей просьбе? А тот догадался и запретил ей звонить? Нет, безжалостно решаю я. Она ему еще раз специально позвонила куда-то, чтобы сообщить о моей просьбе. Значит, она и не собиралась звонить по моему телефону. Она сама догадалась, в чем дело, догадалась и спокойно предала меня. Нет, это вовсе не наивная и обманутая девушка. Она сама сумела меня обмануть. И я здорово поплатился за свою ошибку. Хорошо еще, что у Лехи дрогнула рука.
Продолжая рассуждать про себя, я медленно добираюсь до передней и устало опускаюсь на стул. Вот так. Теперь можно рассуждать дальше.
Так вот, если я пропал и исчез Леха, наши возьмутся за одно-единственное, известное им звено — Муза. Скажет она, где я? Если учесть, что с момента моего исчезновения прошло уже шесть часов, а встретиться с ней они могли уже два или три часа назад, должны были встретиться, значит… Если их до сих пор тут нет, значит, Муза ничего не сказала. А раз так, то и не скажет. Вот такая перспектива. Какой же вывод?
Моя бедная голова от усиленной работы как будто начинает чувствовать себя даже лучше. Сейчас боль ощущается, только когда я дотрагиваюсь, причем болит в любом месте. Редкий все-таки удар, что там ни говорите.
Так вот, значит, можно предположить, что ребята наши тут вообще не появятся. Следовательно, придется выбираться отсюда собственными силами. Позвонить мне, правда, не удастся, но, к счастью, замок на двери самый примитивный, а уж изнутри он, естественно, отпирается запросто.
Сидя в передней на стареньком неудобном стуле, я постепенно прихожу в себя. И через некоторое время довольно легко поднимаюсь и направляюсь к двери. Замок там действительно самый простой, однако открываться он почему-то не желает. Я решительно не могу с ним справиться. Что за чертовщина! Я вожусь с ним еще минут двадцать, не меньше, выбиваюсь из сил и наконец убеждаюсь в безрезультатности моих усилий. Испорчен он, что ли? И ведь телефона тут нет, вот еще что. Ну и положение.
Остается один малоприятный способ.
Я возвращаюсь на кухню, оглядываюсь и выбираю табуретку. Сил у меня за это время прибавилось, и грохочу я этой табуреткой об стену соседней квартиры так, что сотрясается, наверное, весь дом.
Уже минут через пять кто-то настойчиво стучит в наружную дверь моей квартиры.
Я спешу в переднюю. Переговоры мы вынуждены вести через закрытую дверь. Выясняется, что за нею, на площадке, находится встревоженный жилец из соседней квартиры. Прежде всего он подтверждает, что телефон у него есть. Затем, получив инструкции, он, крайне заинтригованный, отправляется к себе и берется за телефон.
Дальнейшие события разворачиваются с кинематографической быстротой.
Не проходит и часа, как я уже сижу в кабинете Кузьмича. Тут же Валя и Петя Шухмин. Несмотря на позднее время они оказываются еще на работе. Мое исчезновение не на шутку всех встревожило.
Поминутно поглаживая свою гудящую голову, я докладываю о случившемся.
— Да-а… — хмуро тянет Кузьмич, когда я кончаю свой доклад, и энергично потирает ладонью ежик волос на затылке, что, как известно, свидетельствует о крайнем его неудовольствии. — Перспективное дело ты откопал, что и говорить.
— Опасное дело, — добавляю я, морщась. — Они же черт знает что еще могут натворить. И у них пистолет, Федор Кузьмич.
— Именно что, — кивает Кузьмич. — Надо браться всерьез, милые мои. — И мрачно добавляет: — Муза эта самая тоже пропала. Вот какое дело.