XV
Мазин понимал, что нужные сведения получит не так скоро, если обратится за ними в обычном порядке. Поэтому он сам поехал в Комитет государственной безопасности, к генералу Возницыну.
Генерал — впрочем, тогда еще майор — читал в свое время курс лекций на юридическом факультете. Одним из его слушателей и был Мазин. Потом им приходилось не раз встречаться по служебным делам, и отношения между ними установились такие, что Мазин всегда мог надеяться на помощь Возницына. Со своей стороны, генерал знал, что Мазин не будет беспокоить его по пустякам, и сказал сразу:
— Приезжай.
Через полчаса Мазин уже рассказывал генералу суть дела:
— Мне очень нужно узнать, что известно об этом человеке.
Он протянул Возницыну перепечатанный Брусковым кусок из отчета о процессе в Береговом.
Генерал достал из футляра, лежавшего на столе, очки и начал внимательно просматривать бумагу.
"…сердце обливается кровью, когда слушаешь показания свидетелей, людей, чудом вырвавшихся из фашистского ада. Вот перед судом выступает Галина Полторенко. В черных волосах этой двадцатилетней девушки седые пряди. Невозможно описать на бумаге перенесенные ею страдания. На правой руке Гали нет ни одного ногтя.
— Кто искалечил вас? — спрашивает государственный обвинитель.
Полторенко показывает на Шнейдера:
— Он командовал.
— А кто был непосредственным исполнителем?
— Из русских… Каин.
— Вы не знаете его имени?
— Не знаю. Мы его "пауком" называли. Он, когда пытал нас, мундир снимал. У него на правом плече наколка была такая — паук.
Государственный обвинитель спрашивает у Шнейдера, кто был этот грязный иуда.
Обвиняемый Шнейдер:
— Этот человек был подчиненным Ноймана из специальной команды СС. Его имя Иван. Фамилию я не помню. У меня плохая память на русские фамилии.
Итак, фамилия палача, истязавшего Розу Ковальчук, Галину Полторенко и многих других советских патриотов, пока неизвестна. Но нет сомнения, "пауку" не уйти от грозной кары. Кровопиец должен быть найден и понести ответ за свои злодеяния…"
Возницын положил листок на стол:
— Ты правильно сделал, что обратился прямо ко мне. Мы этой "специальной командой" занимались. Так что на всех, кто там служил, у нас должны быть данные.
Пока щеголеватый капитан, немножко свысока поглядывавший на одетого в штатское Мазина, по поручению генерала искал необходимые сведения, Игорь Николаевич сидел на диване в приемной. Поставить все на место могла лишь одна фамилия. Не в первый раз прикидывал он "за" и "против" и, хотя не был человеком самоуверенным, но, входя вторично в кабинет Возницына, почти не сомневался, что услышит именно ее.
Генерал был доволен:
— Удача, Игорь Николаевич. Нашелся твой "паук". Вот посмотри.
Трудно было Мазину взять из рук генерала папку, сохраняя спокойствие. Но еще труднее оказалось сдержать сменившее надежду разочарование. Фамилия "паука" была ему совершенно незнакома. И тем не менее ошибки быть не могло. Речь шла о палаче из Берегового.
"Стрельцов Иван Тимофеевич, — читал он, — год рождения — 1911, русский, сын купца, торговавшего и при нэпе, репрессированного за спекуляцию и контрабанду, добровольно перешел на сторону врага, изменив Родине, вступил в гитлеровские карательные войска… Участвовал в расправах над советскими патриотами в Береговом, на Украине, в Польше, во Франции… Принимал участие в боях на Западном фронте, награжден Железным крестом второй степени… в сорок четвертом получил звание офицера СС. В том же году погиб при налете союзной авиации на Ганновер, о чем имеется соответствующий документ в архивах СС и что подтверждается очевидцами".
— Ну как, Игорь Николаевич? Пригодится материал?
Мазин все еще всматривался в фотографию Стрельцова. Конечно, она сделана лет двадцать пять назад. За это время можно потолстеть, потерять шевелюру, нажить близорукость, наконец. Но горбоносому стать курносым? Нет! Если только на фотографии снят действительно Стрельцов — это совсем не тот человек, который нужен Мазину.
— Благодарю. Пригодится, так сказать, негативно. Кажется, этот материал развеял одну мою фантазию. Но на всякий случай сделаю небольшие выписки и, с вашего разрешения, воспользуюсь фотографией.
Все-таки ему было жалко своей версии. Слишком долго и нелегко она вынашивалась. И потому, прежде чем отбросить ее окончательно, Мазин решил повидать Эдика Семенистого.
— Ненадолго только, — сказал врач. — Все-таки сотрясение мозга.
Голова Семенистого напоминала не то белый футбольный мяч, не то шлем космонавта.
— Товарищ начальник! Вы ко мне?
— К тебе. Правда, ни цветов, ни пирожных не принес.
— Да я понимаю.
— Каяться на суде будешь. А мне нужна твоя помощь.
— Это с удовольствием.
— Ты как, читать можешь?
— Конечно.
— Тогда почитай-ка вот бумагу и скажи, кого тебе напоминает этот человек.
Семенистый поднес к самым глазам брусковский листок и начал читать сосредоточенно, даже чуть шевеля губами. Мазин ждал.
Эдик прочитал раз, глянул на Мазина из своего космического шлема, но побоялся сразу сказать и начал снова шевелить губами.
Мазин не торопил.
— Ну? — спросил он, когда Семенистый вторично дочитал все до конца.
— Неужто дед наш таким гадом оказался? — спросил он неуверенно.
— Хочешь сказать, что приметы подходят к Укладникову?
— К нему. И паук у него, и звать Иваном. Паук, правда, не на самом плече, а пониже.
— Значит, так мог подумать и Стояновский?
— Борька? Почему?
— Стояновский читал все, что здесь написано, за день до того, как пропал Укладников. А Роза Ковальчук, которая здесь упоминается, — его мать.
— Понимаю… — прогудел футбольный мяч.
— Ничего ты не понимаешь. Иванов много, а любителей себя разукрашивать — еще больше. В бумаге речь идет не об Укладникове, а вот о ком.
И Мазин протянул фотографию Стрельцова. Семенистый глянул на горбоносое лицо человека в эсэсовском мундире.
— Ну дела! Кто ж это?
— На Укладникова не похож?
— Не. Старик курносый был. — Он посоображал немного и спросил с опаской: — Неужели Борька попутал? И старика… того?
— Разберемся…
Был у Мазина еще один вопрос.
— Между прочим, Семенистый, никто не приходил к Стояновскому в день его отъезда?
Надежда на то, что он получит удовлетворительный ответ, была невелика, потому что Эдик работал и, следовательно, не был дома большую часть дня. Все это Мазин понимал прекрасно и поднялся уже со стула, когда Семенистый ответил:
— Приходил.
— Кто?
— Хромой такой…
"Инвалид!" — чуть было не вскрикнул Мазин.
— И они виделись со Стояновским?
Эдик покачал своим шаром:
— Нет. Он его не застал. Когда хромой пришел, Борька уже на вокзал подался.
— А тебе он ничего не сказал?
— Мне? Вроде нет. Так, ничего особенного. Сказал, что Борька ему нужен. Дело у него какое-то. Ну, я ответил, что уехал он на вокзал.
— И сказал, куда он едет?
Семенистый посопел под бинтами. Видно, опасался попасть в ловушку.
— Сказал.
Мазин встал.
— Ладно, поправляйся. Кое-что мы с тобой прояснили.
Однако ясность эта окончательно подрывала версию, на которую Мазин так надеялся. Теперь добраться до выхода из лабиринта можно было только в Тригорске. Там, в руках у Кравчука, оставалась последняя нитка.
В Тригорск Мазин прилетел, когда уже вечерело.
— Игорь Николаевич. Вы? Вот здорово! — воскликнул Волоков радостно.
— Что нового? — ответил Мазин вопросом.
Он чувствовал себя усталым. Хотелось отдохнуть, побриться и принять душ.
Однако слушал Мазин внимательно, и чем больше узнавал, тем скорее проходила усталость. Когда вошел Козельский, глаза Игоря Николаевича снова блестели.
— А вы, Вадим, что скажете?
— На этот раз Кравчук попался.
— Вы твердо считаете его убийцей?
— По крайней мере Укладникова.
Мазин подумал немного.
— Вадим, а как вы представляете себе все события от начала до конца? Попробуйте нарисовать эту картину, а мы посмотрим, не найдется ли в ней пробелов, незарисованных мест. И обсудим ее все вместе. Ведь решение предстоит принять очень важное.
Козельский оценил деликатность начальства.
— Я представляю себе дело так. Кравчук был в Москве на конференции. Оттуда он решил съездить на денек домой… Оформил заранее командировочное удостоверение и поехал. Заметим, что об этом никто не знал. Приехал он ночью, тестя нашел в котельной. Что произошло между ними, пока точно не известно, но скорее всего Укладников сказал зятю про тайник и деньги. Кравчук решил воспользоваться деньгами и убил тестя. Потом поднялся в квартиру и забрал деньги.
— Надев предварительно ботинки Стояновского?
— Да, ботинки, как и чемодан, видимо, находились в комнате Стояновского. И Кравчук мог использовать их, чтобы повести следствие по неверному пути. Вспомните, как нас запутал этот чемодан, пока мы не узнали, что Стояновский не брал его с собой, а уехал с рюкзаком.
Мазин кивнул:
— Это логично. Продолжайте, Вадим.
— Остается Дубинина. Мы предполагаем, что Кравчук убил и ее. Я тоже так думал до истории с Рексом. Но тогда перед нами очень сложная задача: зачем? Снова ограбление? Не думаю. Кравчук, по-моему, не профессионал. Скорее, легковозбудимый и увлекающийся человек. Может быть, даже неполноценный психически. Вспомните его глаза, манеру говорить отдельными словами. Возможно, что и тестя он убил в результате вспышки, ссоры. Не поделили, например, деньги…
Козельский говорил увлеченно, энергично. Видно было, что лейтенант немало поломал голову над своей версией. И вполне самостоятельно. А это всегда нравилось Мазину.
— Неплохо, Вадим, честное слово, неплохо.
Козельский улыбнулся, довольный:
— Вот я и подумал: а что, если Дубинина все-таки не убита? Что, если это самоубийство?
— Мотивируйте, — предложил Волоков доброжелательно.
— Мотивировка есть. Кравчук был у Дубининой и сообщил ей о смерти Укладникова. А планы Дубининой в отношении Укладникова известны. Исчезла последняя надежда как-то устроить свою жизнь. В итоге — отчаяние.
— Тоже логично, — согласился Мазин. — Но как вы объясните историю с Рексом?
— Чтоб он сдох, Рекс ваш! Лучше б он меня укусил.
Все рассмеялись.
— Здесь, Игорь Николаевич, честно говоря, начинаются неясности. И с Рексом, и с "пенсионером". Могу сказать только одно: Кравчуку зачем-то обязательно нужна была Дубинина. Он пошел к ней сразу по приезде, но, видимо, не добился своей цели. Собирался прийти еще, но утром узнал о самоубийстве. Тут Кравчук струсил, понял, что смерть Дубининой вновь привлечет к нему наше внимание. Он пришел ко мне и стал все запутывать. А может, и убить меня хотел. Ему помешали. Тогда Кравчук с присущей ему неуравновешенностью возвращается к старому замыслу, пытается проникнуть в квартиру Дубининой, но Рекс его останавливает.
— В чем только его замысел? — спросил Волоков, ни к кому конкретно не обращаясь.
Козельский развел руками:
— Не знаю. Он говорил что-то о письмах…
— Гадать на кофейной гуще не стоит, — прервал Мазин. — Лучше запомним факты. Вы их, Вадим, выделили правильно. Кравчуку была нужна Дубинина или что-то в ее доме. Цели своей он не достиг и, следовательно, может сделать еще одну попытку. Не исключено, что с помощью ключа, полученного от "пенсионера". Кто такой "пенсионер"? Возможно, обыкновенный слесарь, которого Кравчук попросил изготовить ключ к знакомому ему замку. Обольщаться его рейдом в парикмахерскую, по-моему, не следует. Люди бреют бороды не только для того, чтобы изменить внешность и скрыться.
— А зачем Кравчук следил за ним?
— Хотя бы для того, чтобы убедиться, что слесарь не пошел в милицию. Я стараюсь немножко охладить ваши горячие головы, потому что сам недавно увлекся. Но это не значит, что "пенсионер" — фигура незначительная. Найти его нужно обязательно. Поручите, Дмитрий Иванович, Юре подготовить словесный портрет. Нужно быть готовым, товарищи, ко всему. Даже невероятному. Такая нам попалась задача. Помните у Достоевского? "Тут не Миколка! Тут дело фантастическое, мрачное…"
