Глава шестая
В то утро Коваленки впервые за много лет завтракали в полной тишине. И не только потому, что Зиночки не было на привычном месте.
— Я с работы отпрошусь часа на два, — сказал Андрей Иванович.
— Да, конечно, — тотчас же согласилась жена. Ровно в двенадцать Коваленко вошел в кабинет директора школы Николая Григорьевича. И замер у двери, потому что рядом с директором школы сидела мать Искры Поляковой.
— Триумвират, — усмехнулась она. — Покурим, повздыхаем и разойдемся.
— Чушь какая-то! — шумно вздохнул директор. — Это же чушь, это же нелепица полная!
— Возможно, — Полякова кивнула коротко, как Искра. — Поправят, если нелепица.
— Пока поправят, девочка, что же, одна будет? — тихо спросил Коваленко у директора. — Может, написать родным, а ее к нам пока, а? Есть насчет этого указания?
— Что указания, когда она — человек взрослый, паспорт на руках. Предложите ей, хотя сомневаюсь, — покачал головой директор. — А родным написать надо, только не в этом же дело, не в этом!
— Так ведь одна же девочка…
— Не в этом, говорю, дело, — жестко перебил Ромахин. — Вот мы трое — коммунисты, так? Вроде как ячейка. Так вот, вопрос ребром: верите Люберецкому? Лично верите?
— Вообще-то, конечно, я этого товарища не знаю, — мучительно начала Коваленко. — Но, думаю, ошибка это. Ошибка, потому что уж очень дочку любит. Очень.
— А я так уверен, что напутали там. И Люберецкому я верю. И товарищ Полякова тоже так считает. Ну, а раз мы, трое большевиков, так считаем, то наш долг поставить в известность партию. Правильно я мыслю, товарищ Полякова?
Мать Искры помолчала. Постучала папиросой о коробку, сказала наконец:
— Прошу пока никуда не писать.
— Это почему же? — нахмурился Николай Григорьевич.
— Кроме долга существует право. Так вот, право писать о Люберецком есть только у меня. Я знала его по гражданской войне, по совместной работе здесь, в городе. Это аргументы, а не эмоции. И сейчас это главное: требуются аргументы. Идет предварительное следствие, как мне объяснили, и на этом этапе пока достаточно моего поручительства. Поэтому никакой самодеятельности. И еще одно: никому о нашем разговоре не говорите. Это никого не касается.
Искра тоже считала, что это никого не касается. И утром распорядилась:
— Никому ни слова. Смотри у меня, Зинаида.
— Ну, что ты, я же не идиотка.
Вика в школу не пришла, а так все было, как обычно. Мыкался у доски Артем, шептался со всем классом Жорка Ландыс, читал на переменках очередную растрепанную книгу тихий отличник Вовик Храмов. А в середине дня поползли слухи:
— У Вики Люберецкой отца арестовали.
Искра узнала об этом из записки Ландыса. На записке стоял огромный вопросительный знак и резолюция Артема: «Брехня!» Искра показала записку Лене (она сидели за одной партой). Лена охнула.
— Что за вздохи? — грозно спросила Валентина Андроновна. — Полякова, перестань шептаться с Боковой, я все вижу и слышу.
— Значит, не все, — неожиданно резко ответила Искра. Это было новостью: она не позволяла себе грубить и в более сложных обстоятельствах. А здесь — пустяковое замечание, и вдруг понесло.
— Из Искры возгорелось пламя! — громко прошептал Остапчук.
Лена так посмотрела, что он сразу увял. Искра сидела опустив голову. Валентина Андроновна оценивала ситуацию.
— Продолжим урок, — спокойно сказала она. — Ландыс, ты много вертишься, а следовательно, многое знаешь. Вот и изволь…
Искра внезапно вскочила, со стуком откинув крышку парты:
— Валентина Андроновна, разрешите мне выйти.
— Что с тобой? Ты нездорова?
— Да. Мне плохо, плохо!
И, не ожидая разрешения, выбежала из класса. Все молчали. Артем встал.
— Садись, Шефер. Ты же не можешь сопровождать Полякову туда, куда она побежала.
Шутка повисла в воздухе — класс молчал. Артем, помявшись, сел, низко опустив голову. И тут поднялась Бокова.
— Я могу ее сопровождать.
— Что происходит? — повысила голос Валентина Андроновна. — Нет, вы объясните: что это, заговор?
— С моей подругой плохо, — громко заявила Лена, — разрешите мне пройти к ней, или я уйду без разрешения.
Валентина Андроновна растерянно оглядела класс. Все сейчас смотрели на нее, но смотрели без всякого любопытства, не ожидая, что она сделает, а как бы предупреждая, что, если сделает не так, класс просто-напросто встанет и уйдет, оставив разве что Вовика Храмова.
— Ну иди, — плохо скрыв раздражение, сказала она. — Все стали ужасно нервными. Не рано ли?
Лена вышла. Ни она, ни Искра так и не появились до конца урока. А как только прозвенел звонок, в класс влетела Бокова.
— Сергунова Вера, встань у нашей уборной и не пускай никого. Коваленко, идем со мной.
Ничего не понимающая Зиночка под конвоем Лены проследовала в уборную, уже охраняемую самой рослой и бойкой девочкой 9 «Б» класса. У окна стояла Искра.
— Читай. Вслух: Лена все знает.
— А чья это записка?
Подруги смотрели сурово, и Зина замолчала. Взяла записку, громко, как ведено, начала:
— «Болтают, что сегодня ночью арестовали отца Вики…» — Она запнулась, подняла глаза. — Это не я.
— А кто?
— Ну не я же, господи! — с отчаянием выкрикнула Зина. — Честное комсомольское, девочки. Не я, не я, не я!
— А кто? — допытывалась Искра. — Если не ты, то кто? Зиночка подавленно молчала.
— Я сейчас отколочу ее! — крикнула Лена. — Она предатель. Иуда она проклятая!
— Подожди. — Искра не отрывала от Зины глаз. — Я спрашиваю тебя, Коваленко, кто мог натрепаться, кроме тебя? Молчишь?
— Ух, как дам сейчас! — Лена потрясла крепко сжатым кулаком.
— Нет, мы не будем ее бить, — серьезно сказала Искра. — Мы всем, всей школе расскажем, какая она. Она не женщина, она — средний род, вот что мы скажем. Мы объявим ей такой бойкот, что она удавится с тоски.
В дверь уборной время от времени ломились, но рослая Вера пока сдерживала натиск.
— Пусти их, — сказала Искра. — Это третьеклашки, они в штаны могут написать.
— Обождите! — с отчаянной решимостью выпалила Зина. — Я знаю, кто натрепал: Юрка из десятого «А». Я не одна была у дома Вики.
Девочки недоверчиво переглянулись и снова проницательно уставились на нее. Зина посмотрела на них и встала на колени.
— Пусть у меня никогда не будет детей, если я сейчас вру.
— Встань, — сказала Искра. — Я верю тебе. Лена, Артема сюда.
— Сюда нельзя.
— Ах, да. Тогда узнай, сколько у Юрки уроков. Пойдем, Зина. Прости нас и не реви.
— Я не реву, — вздохнула Зина. — Я же сказала, что слезы кончились.
Артему было рассказано все: на этом настояла Искра. Зина созналась, не поднимая глаз. Вокруг стояли посвященные: Лена, Искра, Жорка и Пашка Остапчук.
— Так, — уронил Артем в конце. — Теперь ясно.
— Помощь потребуется? — спросил Пашка.
— Сам, — отрезал Артем. — Жорка свидетелем будет.
— Не свидетелем, а секундантом, — привычно поправила Искра.
— Где стыкаться? — деловито осведомился секундант.
— В котельной. Надо Михеича увести.
Михеич был истопником и столяром школы и драк не жаловал. А особенно он не жаловал 9 «Б», потому что раньше в нем учился Сашка Стамескин и тогда угля не хватало, а Михеича ругали.
Этот разговор происходил на последней перемене, а после шестого урока у дверей 10 «А» Артем встретил Юрку.
— Надо поговорить.
— О чем, малявка?
Десятиклассники были школьной элитой и насмешливо относились даже к девятым классам. Насмешка была дружеской, но Артем не улыбнулся.
— Идем. Можешь взять Серегу.
— Сергей! — крикнул Юра в класс. — Нас на разговор девятиклассники зовут!
В коридоре ждал Ландыс, и к котельной они подошли вчетвером. Жорка забежал вперед, заглянул:
— Пашка дело знает!
Они вошли в полутемную, пропахшую пылью котельную. Жорка закрыл дверь на задвижку. Десятиклассники настороженно переглядывались.
— Я тебя сейчас, это, бить буду, — сообщил Артем, снимая куртку.
— Малявка! — нервно засмеялся Юрий. — Да я из тебя котлету!..
— А в чем дело? — спросил Сергей. — Просто так, что ли?
— Он знает, — сказал Артем. — Видишь, ни о чем не спрашивает. А тебе скажу: дружок у тебя, это, дрянь дружок. Трепло дешевое.
Юрка был плотнее и выше Артема, да, вероятно, и сильнее, но драться ему приходилось нечасто. А Артему — часто, потому что он рос среди драчунов братьев, умел постоять за себя и ничего не боялся. Ни боли, ни крови, ни встречного удара. Он был ловок, увертлив, а жилистый его кулак действовал быстрее и точнее. Кроме того, кулак этот бил сейчас соперника, о чем, правда, сам Артем еще не успел подумать.
— Да что это он, всерьез? — забеспокоился Сергей.
— Тихо, Серега, тихо, — Ландыс, улыбаясь, держал его за пиджак. — Наше дело, чтоб все по правилам, без кирпичей и палок. А полезешь, я тебе буду зубы считать.
— Да ведь до первой крови полагается!
— А это не оговаривали. Может, сегодня и до последней дойдет.
Пока в котельной шла дуэль, Лена и Пашка водили Михеича по младшим классам и убеждали, что в окна дует и дети могут простудиться. Михеич ощупывал рамы негнущимися пальцами, подставлял небритую щеку и божился, что никакого ветра нет и в помине. Лена говорила, что есть, а он — что нет. А Пашка поглядывал на часы — во всем классе только у него да у Вики были часы — и размышлял, чем бы еще занять Михеича, когда дело со сквозняками иссякнет. За этим занятием их застал Николай Григорьевич: видно, они орали, а он шел мимо.
— Что вы тут делаете?
— Да вот они говорят, что дует, мол, а я говорю…
— Правильно, — сказал директор и закрыл дверь.
— Надо все проверить, — заявил Пашка. — Все окна на всех этажах. Слышали, что Николай Григорьевич сказал!
И они пошли по этажам, хотя Михеич призывал в свидетели господа бога, что ничего подобного директор не говорил. Медкомиссия — а они представились именно так — была придирчива и неумолима.
— Дует.
— Не дует.
— Нет, дует!
— Нет, не дует!
— Пора, — шепнул Пашка. — За это время можно полшколы переколотить. Я пойду на разведку, а ты отрывайся. Встретимся у мостика.
Лена так и сделала, внезапно оставив сильно озадаченного Михеича в пустом классе. Пашка ждал ее внизу, сказал, что в котельной пусто, и к мостику они побежали вместе. Там все уже были в сборе. Искра прикладывала мокрый платок к подбитому глазу Артема, а Жорка советовал:
— Лучше всего коньяки оттягивают. Зина стояла рядом, смотрела в сторону, но платку завидовала и скрыть этого не могла.
— Ну, как было дело? — поинтересовался Пашка.
— Классная стычка! — радостно сказал Ландыс. — Отделал он его под полный спектр, как Джо Луис. Раз так саданул, — я думал, ну, все. Ну, думаю, открывай счет, Жора.
— Хватит подробностей! — резко перебила Искра. — Все в сборе? Тогда пошли!
— Куда? — удивился Пашка.
— Как куда? К Вике.
Все замялись, переглядываясь. Лена осторожно спросила:
— Может, не стоит?
— Значит, для вас дружба — это пополам радость? А если пополам горе — наша хата с краю?
— Это Ленка сдуру, — нахмурился Артем. Шли молча, точно на похороны. Только раз Пашка сказал Артему:
— Ну и рожа у тебя.
— Завтра хуже будет, — туманно ответил Артем. Подошли к дому и остановились, старательно — слишком старательно — вытирая ноги. Искра позвонила — никто не отозвался.
— Может, дома нет? — шепотом предположила Лена. Искра толкнула дверь: она была не заперта. Оглянулась на ребят, первой вошла в притихшую квартиру. Набились в передней в темноте; Искра нашарила выключатель, зажгла свет. В дверях своей комнаты стояла Вика.
— Зачем вы пришли? — глухо спросила она. — Я не просила вас приходить.
— Ты, это, не просила, а мы пришли, — объяснил Артем. — Мы верно сделали. Ты сама, это… потом скажешь.
— Ну, проходите, — бесцветно сказала Вика, помолчав.
Она посторонилась, ребята вошли и остановились у порога; в комнате было неприбрано, шкаф раскрыт; белье и книги валялись на полу, точно сброшенные в нетерпении и досаде.
— Ты уезжаешь?
— Обыск, — кратко пояснила Вика. — Садитесь; раз пришли. Но они не садились. Стояли у двери, и каждый почему-то смутно ощущал вину.
— Во всех комнатах так? — тихо спросила Искра.
— Они что-то искали. Помолчали.
— А где Поля? — опять спросила Искра.
— Уехала в деревню. Насовсем. С первым поездом.
— Так. — Искра яростно тряхнула головой, только косы подпрыгнули. — За дело, ребята. Все убрать и расставить. Девочки — белье, мальчики — книги. Дружно, быстро ч аккуратно!
— Не надо, — вздохнула Вика. — Ничего не надо.
— Нет, надо! Все должно быть, как было. И — как будет! И все очень обрадовались, потому что это было реальное занятие и реальная помощь. Мальчики ушли убирать столовую, а девочки — комнату Вики и спальню отца. И вскоре все оживились и даже заулыбались, и стало слышно, как в столовой азартно спорят Жорка и Пашка и как Артем урезонивает их. И даже Вика присела рядом с Искрой и стала укладывать белье.
— Ты написала тете?
— Написала, но тетя не поможет. Будет только плакать и пить капли.
— Как же ты одна?
— Ничего, — Вика помолчала. — Андрей Иванович приходил, Зинин папа. Хотел, чтобы я к ним перешла жить. Пока.
— Это же замечательно, это же…
— Замечательно? — Вика грустно улыбнулась. — Уйти отсюда — значит поверить, что папа и в самом деле преступник, А он ни в чем не виновен, он вернется, обязательно вернется, и я должна его ждать.
— Извини, — сказала Искра. — Ты абсолютно права. Вика промолчала. Потом спросила, не глядя:
— Почему вы пришли? Ну, почему?
— Мы пришли потому, что мы знаем Леонида Сергеевича и… и тоже уверены, что это ошибка. Это кошмарная ошибка, Вика, вот посмотришь.
Вика поймала руку Искры в груде белья, крепко сжала ее и долго не отпускала. Потом улыбнулась: губы ее дрожали, по щеке ползла слезинка.
— Конечно, ошибка, я знаю. Он сам сказал мне на прощанье. И знаешь что? Я поставлю чай, а? Есть еще немного папиных любимых пирожных.
— А ты обедала?
— Я чаю попью.
— Нет, это не годится, Зина, марш на кухню! Посмотри, что есть. Вика сегодня не ела ни крошечки.
— Я вкусненько приготовлю! — радостно закричала Зиночка.
Потом пили чай, а Вика ела особую яичницу из самой большой сковороды. За дубовыми дверцами по-прежнему искрился хрусталь, все было на своих местах, и ребята устало любовались работой. А когда Вика спросила, почему у Артема такое красное лицо, и он сказал, что упал с лестницы, все принялись ужасно хохотать, и Вика рассмеялась тоже.
— Ну, и замечательно, ну, и замечательно! — кричала Зина. — Все будет хорошо, вот посмотрите. Я предчувствую, что все будет хорошо!
Но предчувствовала она, что все будет плохо, а сейчас изо всех сил врала. И Искра знала это, и Лена, и сама Вика, и только ребята со свойственной всем мужчинам боязнью мрачных предопределении верили, что их маленькие и мудрые подружки-женщины говорят сейчас правду.
— Ты завтра пойдешь в школу, — сказала Искра, когда прощались.
— Хорошо, — послушно кивнула Вика.
— Хочешь, я зайду за тобой? — предложила Лена. — Мне по пути.
— Спасибо.
— Дверь никому не открывай. — Искре захотелось поцеловать Вику, но она отмела эту слабость и крепко, по-мужски пожала руку.
Возвращались непривычно тихими и задумчивыми: даже Зиночка помалкивала. А прощаясь, Артем сказал:
— Страшно все-таки.
— Что? — не поняла Искра.
— Ну, это… Обыск этот. Книжки по полу, а на книжках-следы от сапог. А хрусталь не били. Аккуратно складывали, ни одной рюмки битой.
— Он, наверно, дорогой, — неуверенно вздохнула Зина.
— Дороже книжек? — усмехнулся Артем. — Если стекляшки эти дороже книжек становятся, тогда… — он замолчал, погонял припухшие желваки на скулах. — Ну, это… Пойдем, Жорка. Привет.
— Привет, — тихо сказала Зина. Остальные промолчали.
Возле дома Искру ждал Сашка Стамескин. Он был в легкой куртке, продрог и сердился.
— Где ты была?
— У Вики Люберецкой.
— Ну, знаешь… — Сашка покачал головой. — Знал, что ты ненормальная, но чтоб до самой маковки…
— Что ты бормочешь?
— А то, что Люберецкий этот — враг народа. Он за миллион чертежи нашего самолета фашистам продал. За миллион!
— Сашка, ты врешь, да? Ну, скажи, ну…
— Я точно знаю, поняла? А он меня на работу устраивал, на секретный завод. Личным звонком. Личным! И жду я, чтоб специально предупредить.
— О чем? — строго спросила Искра, подняв посерьезневшие, почти скорбные глаза. — О чем ты хотел предупредить меня?
— Вот об этом. — Сашка растерялся — он никогда не видел у Искры таких взрослых глаз.
— Об этом? Спасибо. А Вика что продала? Какой самолет?
— Вика? При чем тут Вика?
— Вот именно, ни при чем. А Вика моя подруга. Ты хочешь, чтобы я предала ее? Даже если то, что ты сказал, правда, даже если это — ужасная правда. Вика ни в чем не виновата. Понимаешь, ни в чем! А ты…
— А что я?
— Ничего. Может быть, мне показалось. Иди домой, Саша.
— Искра…
— Я сказала, иди домой. Я хочу побыть одна. До свидания.
Разумом Искра понимала, что все правильно, но только разумом. А на душе было смутно, тягостно и беспокойно, и, когда разум отключался, откуда-то с самого дна всплывал беспомощный вопрос: как же так? Она вспоминала уютный дом, чай, который разливал хозяин, его самого, его разговоры, непривычные суждения, седину на висках и ордена. Ордена, которых в ту пору было так мало, что награжденных знали в лицо. И, все понимая дисциплинированным умом, Искра ничего не понимала.
Утром Вика пришла в школу с Леной, и класс встретил ее, как всегда. Может быть, с чуть большим вниманием, чуть большим оживлением, но это казалось естественным, и она была благодарна классу. А должна была быть благодарной Искре, потому что Искра прибежала первой, успела собрать класс до ее прихода и сказать:
— Как обычно. Всем все ясно? Вовик, ты уразумел? Сейчас придет Вика, чтобы было все как всегда. Как всегда!
Но «как всегда» получилось три дня. А на четвертый, к концу уроков, Вику вызвали к директору. Отсутствовала она полчаса, вошла спокойная, но очень бледная.
— Семен Исакович, Николай Григорьевич срочно просит Искру Полякову и Артема Шефера.
— Пожалуйста, пожалуйста! — торопливо согласился математик.
Вика села на место, а Артем и Искра молча вышли из класса. В коридоре их встретил Серега из 10 «А», ему они очень удивились, так как шли уроки и вообще этот этаж был их, а не десятиклассников.
— Вас жду, — пояснил он. — Валендра задала сочинение, а сама у директора. Теперь вас начнут тягать, так хочу объяснить.
— Мы знаем, — сказала Искра.
— Что вы знаете? Ничего вы не знаете. В тот день после стычки нас Валендра встретила, когда я Юрку домой вел. А у него рожа — картина ужасов, твой приятель постарался. Ну, она вцепилась, кто да за что? Я и сказал: обычная драка. Подчеркиваю, я сказал. Юрке было не до разговоров, ты ему челюсть своротил.
— Ну, спасибо, — усмехнулся Артем. — У вас все трепачи в десятом или хоть через одного?
— А что я мог? Она как пиявка, сам знаешь. Гнала Юрку в поликлинику, чтобы он справку об избиении взял, но Юрка не пошел. Так что вали на обычную драку. Мол, из принципа.
— Сами разберемся, — перебила Искра. — Катись к своему Юрику.
В кабинете сидела Валентина Андроновна. Сидела сбоку стола, но устроилась удобно и уходить не собиралась.
— Вызывали? — спросила Искра.
— Обожди в коридоре, Полякова, — сказала Валентина Андроновна.
Искра молча смотрела на директора. Николай Григорьевич кивнул, она тотчас же вышла, а Валентина Андроновна улыбнулась. Улыбка была злой, и Артем это отметил.
— За что ты избил Юрия Дегтярева из десятого «А»?
— За дело, — буркнул Артем.
— Какое дело?
— Наше дело.
Спрашивала только она: директор молчал, глядя в стол. Поэтому Артем злился и грубил.
— Ну так я тебе скажу, почему ты его избил. Ты избил его потому, что отец Юры служит в органах.
Новость была неожиданной: в школе никто особо не интересовался, где работают чужие отцы. И Артем с искренним недоумением воззрился на учительницу.
— Да, да, нечего на меня таращиться! И дело это не ваше, Шефер, а политическое. По-ли-ти-чес-ко-е, ясно?
Николай Григорьевич неодобрительно покачал головой.
— Ну, это уж слишком, Валентина Андроновна.
— Я разбиралась в этом вопросе досконально, Николай Григорьевич. Досконально!
— Убейте меня, — вдруг громко сказал Артем. — Ну, это… Убейте!
И без разрешения вышел из кабинета.
— Шефер! — Валентина Андроновна вскочила. — Шефер, вернись!
— Не надо, — тихо попросил директор. — Валентина Андроновна, вы неправильно вели себя. Нельзя швыряться такими обвинениями.
— Я знаю, что делаю! — отрезала учительница. — Вам, кажется, разъяснили, до чего может довести ваш гнилой либерализм, так не заставляйте меня еще раз сигнализировать! А этот Шефер — главный заводила, думаете, я забыла ту вечеринку с днем рождения? Я ничего не забываю. И если Шефер не желает учиться в нашей советской школе, то пойдет работать. И я это ему устрою!
Директор скривился, как от зубной боли, но промолчал.
— Полякова! — крикнула учительница. Никто не входил и не отзывался. Валентина Андроновна еще раз позвала, потом вышла-Искры возле кабинета не было.
— Полякова! Ты где, Полякова!
Искра появилась с лестничной площадки. Молча пошла на нее, в упор глядя странными глазами.
— Что вы сказали Артему, Валентина Андроновна? Что вы сказали ему?
— Это тебя не касается. Марш в кабинет.
— Он же чернее земли, — с упреком проговорила Искра. — Я спросила, а он выругался. Он так страшно выругался…
— Он еще и ругается! — с торжеством объявила учительница, входя в кабинет. — Вот плоды вашей надклассовой демократии!
Она имела в виду директорские беседы, спевки в спортзале, зеркала в девичьих уборных и вообще весь этот слюнтяйский либерализм, который следовало выжигать каленым железом. Директор так и понял ее и опять промолчал, понурив голову.
— Где вы были вчера?
— У Вики Люберецкой.
— Ты подговорила ребят пойти туда? Или Шефер?
— Предложила я, но ребята пошли сами.
— Зачем? Зачем ты это предложила?
— Чтобы не оставлять человека в беде.
— Она называет это бедой! — всплеснула руками Валентина Андроновна. — Вы слышите, Николай Григорьевич?
Потом Искра определила взгляд Николая Григорьевича, но потом, дома. Тогда она только почувствовала, но не нашла определения. А взгляд был устало-покорным, и сам директор походил на смятую бумагу.
— Значит, организовала субботник? Как благородно! А может быть, ты считаешь, что Люберецкий не преступник, а невинная жертва? Почему ты молчишь?
— Я все знаю, — тихо сказала Искра.
А сама думала, что совсем недавно Валентина Андроновна называла Люберецкого гордостью их города. Думала, уже не задавая себе вопроса: как же так? Думала, просто отмечая жизненные несообразности. Просто набирая факты.
— Мы не будем делать выводов, учитывая твое безупречное поведение в прошлом. Но учти, Полякова. Завтра же проведешь экстренное комсомольское собрание.
— А повестка? — уже холодея, спросила Искра. Она все время ловила взгляд Николая Григорьевича. Но он прятал глаза.
— Необходимо решить комсомольскую судьбу Люберецкой. И вообще я считаю, что дочери врага народа не место в Ленинском комсомоле.
— Но за что? — еле слышно выговорила Искра. Ей вдруг стало плохо, как никогда еще не было, но она удержалась на ногах. — За что же? Вика же не виновата, что ее отец…
— Да, конечно, — зашевелился директор. — Конечно.
— Я не буду проводить этого собрания, — мертвея от ужаса, произнесла Искра.
Тупая, тянущая боль возникла где-то в самом низу живота. От этой боли леденели руки, хотелось скорчиться, прижать коленки к груди и не шевелиться. Лоб покрылся холодным потом. Искра закусила губу, чтобы не выбежать или не упасть.
— Что ты сказала?
— Я не буду проводить собрания…
— Что-о?..
Кажется, Валентина Андроновна начала подниматься, расти. Кажется, потому что у Искры все поплыло перед глазами, она уже ничего не видела — была только эта боль. Боль, рвущая тело изнутри.
— Да ей же плохо! — крикнул Николай Григорьевич, вскакивая.
Он успел подхватить Искру, а то бы она грохнулась. Она цеплялась за него, улыбаясь из последних сил.
— Ничего. Извините. Ничего.
— Сестру! — рявкнул директор. — Что вы сидите как клуша?
Очнулась Искра в медпункте на жесткой кушетке. Повела глазами, испуганно глянула вниз: платье взбито, воротник расстегнут.
— Да одна я тут, одна, не бойся, — добродушно сказала толстая пожилая сестра. — Ну, очнулась, красавица? И хорошо. Выпей-ка.
— Что со мной было? — Искра послушно выпила капли.
— Ничего страшного, у девочек это бывает. Ну, чего краснеешь? Дело естественное, растешь, а тут еще, видать, понервничала. Ты берегись, большая уже, понимать должна.
— Да, да, спасибо. А как я… Я сама к вам пришла?
— Директор принес, Николай Григорьевич. Прямо как доченьку, только что не целовал.
— Ужасно, — прошептала Искра.
— Ну, ты в порядке? Тогда Николая Григорьевича кликну, он в коридорчике дожидается.
Она выглянула за дверь, и тотчас же вошел директор. Искра хотела встать, но он сам сел рядом на скользкую клеенчатую кушетку.
— Как дела, хороший человек?
— А откуда вы знаете, что хороший? — спросила Искра, улыбаясь.
— Ох, и трудно же догадаться было! До дома дойдешь, или, может, машину где выпросить?
— Дойдет! — махнула рукой сестра.
— Дойду, — подтвердила Искра.
— Да и провожатых у тебя достаточно. А собрание будет через неделю, так что не волнуйся пока. Я сам в райком звонил.
— А Вика?
— А с Люберецкой пока ничего хорошего не обещаю. — Директор нахмурился и встал, привычно оправляя гимнастерку под ремнем. — Я поговорю, сделаю что смогу, но ничего не обещаю. Сама понимаешь.
— Понимаю, — вздохнула Искра. — Ничего я не понимаю. В коридоре ждали Зиночка, Вика, Лена, Пашка, Жорка и Валька Александров.
— А где Артем?
— Ушел, — сказал Жорка. — Вернулся, взял сумку и потопал прямо с урока.
— Хоть о Шефере-то не беспокойся, — поморщился директор. — Ну в другой школе будет учиться, не пропадет. Если бы просто драка, а…
— А драка, Николай Григорьевич, была справедливой, — сказал Валька Александров. — Я в тот день болел и могу беспристрастно обрисовать.
— Артем дрался из-за меня, — вдруг призналась Зина. — Потому что я ходила с Юркой в кино.
— Из-за тебя? — почему-то очень радостно удивился директор. — Точно из-за тебя?
— А что, из-за меня и подраться нельзя?
— Можно, — сказал Николай Григорьевич. — Можно и нужно. Только чтоб Артему твоему полегче было, напиши-ка ты мне, Коваленко, докладную.
— Что? — испугалась Зиночка.
— Ну, записку. Изложи, как было дело, вскрой причины. Полякова тебе поможет. И завтра, не позже.
— А зачем?
— Ну надо же, надо! — почти пропел директор. — Гора с плеч свалится, если будет такая записка, понятно?
Искру провожали до самого подъезда. Вначале она и слышать об этом не хотела, но на сей раз ее не послушались, и это было очень приятно. Возле дома постояли, погалдели, посмеялись и стали расходиться. Только Вика не торопилась.
— Идем, Вика! — крикнула Лена. — Нам по пути, и у нас есть Пашка.
— Я догоню. — И, когда все отошли, сказала: — Спасибо тебе, Искра. Папа не зря говорил, что ты самая лучшая.
Воспоминания о папе Вики были для Искры неприятны: ей уже казалось, что теперь-то она знает, кто он такой, этот папа. И чтобы скрыть то, что подумала, вздохнула:
— С комсомолом будет очень трудно, Вика.
— Я знаю. — Вика говорила спокойно, точно повзрослела за эти дни на добрых двадцать лет. — Мне все объяснила Валентина Андроновна. Мы долго говорили с ней наедине: Николая Григорьевича куда-то вызывали, и вернулся он какой-то… Какой-то не такой.
— С комсомолом будет трудно, — повторила Искра: для нее это было сейчас самым главным. — Но ты не отчаивайся, Николай Григорьевич обещал что-нибудь сделать.
— Да, да, — грустно улыбнулась Вика. — А потом ведь собрание только через неделю.
Они опять крепко пожали друг другу руки, опять хотели поцеловаться и опять не поцеловались. Разошлись.
