После того как Файн оставил на своем следу медвежий помет, он прошел на звериных лапах еще метров двести и под огромной елью, спустившей чуть ли не до самой земли разлапистые ветви, остановился. Дальше хитрить было бы бессмысленно и невыгодно. «Если пограничники и ринулись по следу, то, наткнувшись на свежий помет, они окончательно убедятся, что имеют дело со зверем, и прекратят преследование. Если же не поверят, тогда… Нет, обязательно поверят. Не тревожься напрасно, друг, — подбадривал себя Файн. — Стремительно продвигайся вперед, как можно скорее выходи из пограничной зоны, где возможны всякие случайности, не предвиденные даже „Бизоном“».

Файн зубами расстегнул ремешки, закреплявшие на кистях рук медвежьи лапы, снял их. Потом освободил и ступни ног от камуфлированной обуви. Все это он спрятал в свою заплечную сумку.

Обувшись в добротные, окованные стальными пластинками юфтовые башмаки лесоруба, Файн сразу же, не позволив себе отдохнуть ни одной минуты, ринулся дальше по заданному курсу. Компас и крупномасштабная карта района Черного потока давали ему возможность точно знать, где он находится и куда ему следовало идти.

Глухой, нехоженный лес, заваленный отжившими свой век деревьями и устланный толстым слоем хвои, листьев и мхов, круто спускался по каменному откосу горы. Файн шел быстро и легко, почти бегом. Хрустели под ногами сухие сучья, срывались вниз плохо лежавшие камни, на земле оставались заметные следы, но Файна это уже не беспокоило. Никто не услышит его шагов, никто не пойдет по его следу: на добрых три километра вокруг нет ни одной живой души — ни пограничника, ни лесоруба, ни мельника, ни охотника.

В полночь он вышел, как и предусматривалось, к шумящему своими стремительными водами Черному потоку, к тому его месту, где узкое ущелье было наполовину завалено камнями и откуда хорошо просматривалась верхняя, идущая к высокогорной заставе дорога и нижняя, спускающаяся к Тиссе.

На чистом небе светила круглая луна. Одна сторона ущелья была затенена. Притаившись на вершине каменного завала, Файн просмотрел и прослушал ущелье. Пока безлюдно и тихо. Только бы не столкнуться с каким-нибудь лесорубом или охотником.

В каменном завале Файн спрятал гранаты. Тайник он прикрыл камнями. «Пусть лежат до поры до времени», — подумал Файн и усмехнулся: десять раз в день будут проезжать и проходить мимо этого места пограничники, лесники и лесорубы, и никому в голову не придет, что именно в этих камнях лежат гранаты.

По верхнему левому краю ущелья Черный поток шла зимняя тропа, проложенная и поддерживаемая в течение многих лет лесорубами и охотниками. Днем Файн обошел бы ее далеко стороной, но сейчас вступил на нее. Рискованно, но что делать: до рассвета надо быть на месте, в Яворе. Он не шел, а летел. Тропа уходила от ущелья под прямым углом, взбиралась на крутой склон горы и потом напрямик спускалась к Тиссе, к окраине крупного населенного пункта, расположенного на том берегу.

На подступах к реке, перед мостом, Файн покинул тропу и, обойдя деревню далеко стороной, вброд перебрался через мелководную здесь Тиссу. По ее правому берегу, между водой и лесистой горой, была пробита автомобильная дорога. Файн выбрал куст погуще и поближе к шоссе и, затаившись, стал ждать счастливого случая. В плане, выработанном «Бизоном», был предусмотрен и этот «счастливый случай».

В глухую полночь нельзя было твердо рассчитывать на то, что на дороге появится машина, идущая вниз по берегу Тиссы, в сторону Явора. И не всякой машиной мог воспользоваться Файн. Если она будет с людьми в кузове, с бревнами или досками — не годится. Его устраивал лишь такой грузовик, в котором он мог бы надежно спрятаться.

Файн расчетливо выбрал место на крутом повороте дороги, где шофер, чтобы не свалиться в пропасть или не врезаться в скалу, должен был максимально снизить скорость. Воспользовавшись этим, Файн прыгнет в машину так, что водитель ничего не заметит.

Ждал долго, а «счастливый случай» все не представлялся. Прошумели две «Победы». Осторожно проследовал грузовик, вместивший в кузове целую скирду сена. Протарахтели по щебенке железными шипами две гуцульские повозки. Промелькнул, сияя огнями, ночной автобус. Потом чуть ли не в течение целого часа шоссе было пустынным. Файн уже отчаялся. Его знобило. Он достал из кармана плоскую алюминиевую флягу, выпил коньяку. Зубы перестали стучать, и по всему телу разлилось благодатное тепло.

На бурлящие воды Тиссы, на ее каменистые берега медленно наплывал свет автомобильных фар. Машина шла с верхнего конца долины. Файн ждал. «Моя или не моя?» — гадал он. Что-то подсказывало ему: «Твоя». Файн спустился ниже к дороге, насколько позволило ему укрытие, и, найдя на каменистом склоне опору для правой ноги, приготовился к прыжку.

Машина подошла к повороту и медленно, на самой малой скорости, обогнула прибрежную скалу. Кузов грузовика был наращен на три доски, и в нем стояли, понуро свесив свои крупные рогатые головы, рослые быки. Перед ними лежал ворох сена.

Пропустив мимо себя кабину, в которой сидели шофер и женщина, закутанная шалью, Файн прыгнул на дорогу, стремительно схватился за борт грузовика и, оттолкнувшись, мягко, перенес свое натренированное тело в кузов. Быки испуганно шарахнулась. Файн успокоил их, ласково погладив по ребристым бокам. Потом он ползком перебрался в переднюю часть кузова, зарылся в сено и блаженно перевел дыхание. «Здорово же мне повезло!» Но через минуту он уже встревожился: довезет ли машина до Явора или придется высаживаться на полпути?

Грузовик проходил все новые и новые населенные пункты. В одном месте, перед шлагбаумом с прикрепленным к нему красным фонариком, машина остановилась.

— Пограничный наряд. Предъявите документы! — послышался строгий, с хрипотцой голос.

— Пожалуйста, — отозвался шофер.

— Откуда и куда следуете?

— Из Раховского района. В Явор.

— А ваши документы, гражданка?

— Какие там у нее документы! — засмеялся шофер. — Дивчина она еще несовершеннолетняя. Только на будущий год паспорт получит.

— Несовершеннолетняя, а по ночам разгуливает… Как тебя величают, дивчина?

— Ганнуся Бойко, — ответил за нее шофер.

— И в каком же качестве она при вас?

— Представитель колхоза «Карпатская звезда». Доярка. Первая в нашем районе.

— Вот тебе и несовершеннолетняя! — Пограничник вскочил на ступеньку, осветил карманным фонариком лицо девушки. — Э, да она спит! Спокойной ночи, Ганнуся… Ну, а в кузове чего там у вас?

— Быки и сено, товарищ сержант. Везем в Яворский племсовхоз, чтобы поменять этих двух старых холостяков на одного молодого кавалера.

— Ну, ну, смотрите не променяйте шило на мыло. — Пограничник осветил кузов и, вернувшись, сказал: — Поезжайте!

Заскрежетали шестеренки в коробке передач, переступили с ноги на ногу потерявшие равновесие быки, и машина прошла под красным фонариком шлагбаума.

Файн опустил в карман пистолет и, закрыв глаза, стал припоминать план города и его окрестностей. Племсовхоз находится на той, равнинной стороне Явора. Чтобы попасть туда, надо пересечь весь город. По каким же улицам поедет шофер? Шоссе вливается в Раховскую. Значит, Раховской улицы ему не миновать. Дальше Ужгородская, бульвар Шевченко. Ужгородская ближе всего к Гвардейской, где Файну приготовлена тайная квартира. Надо сойти именно там, на Ужгородской.

Перед рассветом грузовик въехал в Явор. Файн никогда не бывал в этом городе, но он хорошо изучил его по фотографиям, по агентурным данным, по старым журналам. Проехали Раховскую с ее небольшими домиками, разбросанными по горным склонам. Степная началась высокими кирпичными корпусами табачной фабрики. Миновали темную громаду городского парка. Перебрались через мост на правый берег Каменицы и очутились на Ужгородской. Файн осторожно пополз в заднюю часть кузова. Чуть приподнявшись, прикрываясь бычьим крупом, он осмотрел узкую улицу, освещенную фарами машины. Никого!

Перемахнув через борт грузовика, Файн очутился на яворской земле, в десяти минутах ходьбы от тайной квартиры. Машина колхоза «Карпатская звезда» удалилась в темную глубину Ужгородской.

— Браток, на спички не богат? — послышался вдруг голос ночного прохожего.

Файн вздрогнул. Человек в черной замасленной одежде, с железным сундучком в руках, с папиросой в зубах приближался к нему. При лунном свете хорошо было видно его лицо — бледное, — скуластое, с огромным лбом, черными усиками и очень блестящими глазами. Сердце Файна сжалось. Откуда он взялся? Минуту назад на улице никого не было. Файну казалось, что сейчас этот первый советский человек грозно посмотрит на него, вдохнет запах его одежды, пощупает рюкзак с радиостанцией и скажет: «Ага, голубчик, попался!»

Ночной прохожий подошел к Файну:

— На спички, говорю, не богат?

Файн покачал головой, похлопал себя по карману и заискивающе улыбнулся:

— Не курящий.

— Жаль. — Парень в замасленной спецовке вздохнул, посмотрел налево и направо и пошел вверх по Ужгородской.

Джон Файн некоторое время стоял неподвижно, вытирая мокрый лоб и мысленно проклиная свою глупую трусость. Луна скрылась за горным хребтом. Плотная предрассветная темнота наполняла город.

Прижимаясь к изгороди дворов, сбивая с деревьев росу, Файн вышел на тихую и узкую улицу — Гвардейскую. По обеим ее сторонам стояли стройные белолиственные тополя. Кирпичные, под красной черепицей домики раскинулись просторно, обнесенные садами и приусадебными виноградниками. Все дома и дворы были похожи один на другой. В каком же искать Любомира Крыжа? Где же дом под № 9?

Файн достал из кармана фонарь и узким, как лезвие ножа, лучом осветил эмалевую трафаретку ближайшего дома. Дом № 17. Следующий оказался № 15. Пропустив еще два — 13-й и 11-й — Файн нашел в штакетной изгороди калитку, открыл ее и решительно направился к дому № 9. Захрустел крупный речной песок под грубыми башмаками. Тяжелые гроздья мокрой сирени касались щек и головы Файна. «Недурно устроился „Крест“. Лучшего убежища, пожалуй, не найти во всем Яворе. Очень хорошо».

Файн осторожно вплотную подошел к дому Крыжа и медленно поднял руку, чтобы постучать в окно. Сердце его усиленно билось, волна ледяного холода поднималась от ног к голове. «Черногорец» боялся переступить порог явки. Кто знает, какая судьба ему уготована под черепичной крышей этого дома, такого безобидного с виду, окутанного зеленью виноградных лоз… Что в сущности представлял собой этот новый резидент Крыж? Файн до сих пор, несмотря на то, что много лет знал Крыжа, не был твердо уверен, что можно до конца положиться на этого агента по кличке «Крест». Даже когда выяснилось, что он был завербован лично «Бизоном» чуть ли не четверть века назад, а теперь рекомендован в резиденты, — и это важное обстоятельство не заставило Файна пересмотреть свое настороженное отношение к Крыжу. Собственно, каких-либо веских причин для настороженности у Файна не было. Он верил Крыжу, исходя из своих теоретических предпосылок. Генеральная теория, на которой строилось повседневное и перспективное существование Файна, была весьма несложной. Ее можно изложить одной, примерно такой фразой: «Если ты не дурак, то не позволишь проглотить себя другому, сам проглотишь его».

Любомир Крыж не был дураком. Он учился в Пражском университете. Доучивался в Берлине. После завершения образования наводил на свою «ученость» лоск в Париже. Несколько лет, бесшабашно тратя наследство отца, путешествовал по Южной Америке, по африканскому побережью. Длительное время скитался по Мексике. Вернулся на родину тридцатилетним холостяком и, построив себе дом на улице Масарика (теперь Гвардейская), поселился в нем с сестрой и уже никогда больше не покидал пределов Прикарпатской Руси, как в те времена в старой Чехословакии называлось Закарпатье. В Яворе его знали как знатока европейских и американских языков, как фанатичного собирателя художественных изделий из дерева, как страстного книголюба и как скромного, без всяких претензий активиста культурного фронта. Добровольно, отвергая всякую плату, он читал лекции в яворском Доме культуры по истории Закарпатья, Чехии и Словакии, по древнему искусству Мексики. Он был инициатором выставки, организованной в Яворе: «Верховинские резчики по дереву». Все это знал почти каждый яворянин. И только одному Файну была открыта другая, тайная сторона жизни Любомира Крыжа. Восхваляя в своих лекциях «родное Советское Закарпатье», он ненавидел его и всей душой тянулся туда, где когда-то прожигал молодость, — в экзотические отели Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айреса, в Рим, кишащий всеми туристами мира, в жаркую Мексику, на праздничный Лазурный берег. Прикованный к Явору, он мысленно продолжал скитаться по дорогам Старого и Нового Света, коротая свои дни и ночи на верхних палубах пакетботов, в барах, в парках, на пляже, за игорным столом, в обществе испанских танцовщиц, влюблялся, транжирил деньги, утреннюю зарю встречал на тихоокеанском побережье, а вечернюю — на атлантическом. Делая вид, что вполне довольствуется жалованьем продавца книжного магазина, он втихомолку тратил на себя в десять раз больше, чем получал. Летом и зимой его видели в Яворе в одном и том же вытертом, глянцевитом от старости костюме, в грубых башмаках, в черной, устаревшего фасона, времен Масарика, шляпе, подержанном пальто. Но в аргентинских кофрах, сделанных из кожи буйвола и спрятанных в тайнике, Крыж держал про запас, в надежде на лучшие дни, новенькие, пересыпанные нафталином визитки, фланелевые пиджаки всех цветов, несколько дюжин белоснежных рубашек и большой набор обуви с подлинной маркой «Батя». Прослывший бессребренником, он имел не одну тысячу припрятанных американских долларов, английских фунтов и швейцарских франков — наиболее устойчивой валюты, которая обеспечивала ему «воскресение из мертвых» в тот же день, как Закарпатье перестанет быть советским, частью Украины. Превознося публично до небес «мир и советскую власть», он мечтал о войне, ждал прихода в Явор победителей-иностранцев. Внешне тихий, безобидный, неспособный как будто мухи обидеть, отменно обходительный, вежливый, доброжелательный с соседями и сослуживцами, он готов был за хорошую плату, если это могло остаться безнаказанным, повесить, застрелить, замучить любого человека. И родной сестры не пожалеет — дали бы только достаточное количество денег. Продажность наряду с хитростью и притворством — главные, все определяющие черты Крыжа. Он торговал всем, что можно было продавать: родным Закарпатьем, правдой, совестью. Файну было доподлинно известно богатое шпионское прошлое Крыжа. Впервые его завербовал один из деятелей Сюрте Женераль, прикомандированный к штабу Энике, командовавшему белыми армиями, созданными Антантой после первой мировой войны. Позже, в двадцатых годах, Крыж служил англичанам, не бросая, однако, своих первых хозяев. Потом его перекупил за более высокую плату «Бизон» — Крапс. А теперь?.. Где гарантии того, что хитрый, изворотливый, насквозь лживый Крыж не переметнется к новому хозяину за более высокую плату?

Подняв руку, чтобы постучать в окно, Джон Файн не мог не подумать о том, какому человеку вручает свою судьбу.

До сегодняшнего дня руководитель «Тиссы» ни разу не встречался со своим резервным агентом по кличке «Крест». Он руководил им только на расстоянии, через связников и погибшего резидента Дзюбу. Однако это не мешало ему хорошо знать Крыжа в лицо — по фотографиям. Встретив его на улице, даже в большой толпе, он сразу бы узнал своего агента № 47. Но Крыж, когда перед ним предстанет «податель сего», не догадается, кто он такой. «Крест» не знал своего шефа — ни его лица, ни подлинной фамилии, ни каких-либо особых примет. Он был известен ему через Дзюбу только как «Черногорец».

На южной, обращенной в густой сад стороне дома Крыжа чернело три окна. Файн некоторое время раздумывал, в какое постучать. Выбрал крайнее справа, поближе к глухой части сада. Постучал осторожно, чуть слышно. Едва цокнул ногтями по стеклу, как рама бесшумно распахнулась, и в темном ее просвете показалась мужская фигура в ночной рубахе, с белым колпаком на голове.

— Кто тут?

Файн прильнул к окну и по-русски шепотом произнес первую парольную фразу.

— Здесь живет Любомир Крыж?

— Здесь, — немедленно последовал ответ.

— Вам телеграмма. Молния. Распишитесь.

— Где же она? Давайте.

— Простите, потерял.

После этих слов ночного гостя хозяин дома № 9 скрылся в глубине комнаты. Через мгновение легко стукнули запоры двери, ведущей на веранду, и послышался глухой голос:

— Пять ночей жду. Входите! Я один.

Прошли просторную, застекленную веранду, в окнах которой уже чуть-чуть синел рассвет, и попали в темную комнату, полную запахами древесных опилок, свежих стружек и чуть прижженного каленым железом дерева.

Хозяин закрыл ставни и щелкнул выключателем. Под широким абажуром, низко спущенным на блоке, над токарным деревообделочным станком вспыхнула сильная матовая лампа.

Файн снял шапку, сбросил куртку, подал Крыжу руку:

— Здравствуйте, Любомир. Вот, наконец, и лично встретились. Я очень рад. Я ведь вас хорошо знаю… Откуда? Через Дзюбу.

— Так вы…

— Вы хотите спросить, кто я такой? — усмехнулся Файн.

— Что вы! Я ни о чем не буду вас спрашивать.

Болезненно щурясь от яркого света, закрывая голую грудь рукой, Крыж коротко и пытливо, с ног до головы, осмотрел гостя. И он все успел увидеть: и тяжелый рюкзак за спиной Файна, и его штаны, разорванные в лесу о сухие сучья, и башмаки, к которым прилипла черно-бурая карпатская земля, и куртку с въедливым высокогорным репейником на рукаве.

«Глазастый у меня помощник!» Файну понравилось, как встретил его хозяин. Такого не проведешь.

— Устали? — спросил Крыж и заботливо подвинул гостю табурет. — Садитесь. Снимайте поклажу. Отдыхайте!

Голос его был мягким, ласковым, но припухшие, окруженные мелкими морщинками глаза холодно-настороженно спрашивали: «Кто ты? Чего стоишь? Опасно с тобой связываться или выгодно? Чего потребуешь от меня? Чем вознаградишь?»

— Не беспокойтесь, Любомир, все будет в порядке! — Файн приветливо улыбнулся.

— Не сомневаюсь! Я понимаю, с кем имею честь разговаривать. — Крыж склонил голову, увенчанную ночным колпаком. Спохватившись, он виновато засуетился. — Простите мне мой вид. Я сейчас оденусь. — Пятясь, хозяин скрылся в соседней комнате.

«В самом деле он переодеваться ушел или… А что если здесь засада?» Файн опустил руки в карманы, крепко сжав рукоятки пистолетов, и повернулся к двери так, чтобы можно было сразу, одной очередью, уложить тех, кто появится на пороге. Сцепив зубы, чуть дыша, он ждал. Из комнаты, где скрылся Крыж, доносилось размеренное постукивание маятника больших настенных часов. Толстый, пушистый дымчато-серый кот, мурлыча, потягиваясь, держа хвост трубой, вышел из темного угла и бесстрашно направился к Файну. Тот отбросил его ногой, беззвучно посмеялся над своим напрасным страхом, вынул руки из карманов и начал спокойно оглядываться.

В углу комнаты — большой верстак. Вдоль стен — книжные шкафы и простые стеллажи, а на них всевозможные изделия из крепкого дерева, законченные и находящиеся в работе, огромные кружевные блюда, пастушьи посохи, гуцульские топорики, жезлы, тарелки, шкатулки, кремлевские башни, винные бочонки. Московский университет на Ленинских горах, точеные виноградные кисти, двугорбая вершина Эльбруса, подсвечники, солонки, резные подстаканники, полированные, с инкрустацией ножи.

Вернулся хозяин. Он был в черном костюме и белоснежной рубашке, повязанной свежим галстуком. Черные волосы, густо посоленные сединой, отутюжены щеткой. Широкие кустистые брови тоже приглажены, волосок к волоску. Продолговатое лицо его, тщательно протертое одеколоном, сияло. Радушно и как-то торжественно улыбаясь, хозяин явки подошел к гостю.

— Ну, вот вы и в Яворе. Ну, и как… — Крыж остановился, его глубоко запавшие настороженные глаза беспокойно забегали в темных орбитах. — Как дошли, доехали? — с трудом выговорил он.

Файн усмехнулся.

— Любомир, вы хотите спросить, как я прошел через границу и благополучно ли добрался сюда? Все обошлось без всяких происшествий, так что можете быть абсолютно спокойны: вашему существованию ничто не угрожает.

— Да разве я…

— Понимаю, понимаю! — Файн перестал усмехаться. Властно, тоном господина, отдающего распоряжение своему слуге, сказал: — Приготовьте ванну, Любомир! И ужин с коньяком.

Крыж вздрогнул, словно его по спине хлестнули бичом. Как ни многоопытен был «Крест» в искусстве притворства, он сейчас не смог скрыть от ночного гостя удивления его барским тоном, от которого давно отвык. Изумление продолжалось недолго, оно сменилось почтительностью холуя.

Раз так заговорил гость, значит птица высокого полета. Наверно, доверенное лицо «Бизона», опытный мастер разведывательных дел.

— Вы что, Любомир, не поняли меня? — холодно спросил Файн.

— Понял, пан… сэр. Как прикажете себя величать?

— Не пан и не сэр, а товарищ. Товарищ Червонюк. Степан Кириллович. Верховинец с той стороны Карпат. Деятель промысловой кооперации. Специалист по художественным изделиям из благородного дерева. Похож? — Файн сдержанно засмеялся.

Хозяин угодливо кивнул.

— Вполне, товарищ Червонюк. Сейчас я все приготовлю — и ванну и ужин. Раздевайтесь пока.

Приняв ванну, Файн побрился, надел свежую хозяйскую пижаму и, опустив пистолеты в карманы, вышел в столовую, где уже был накрыт стол. Пока поужинали, вернее — позавтракали, на дворе совсем рассвело и в саду защебетали птицы. Файн закурил сигарету.

— Я буду здесь жить, Любомир?

— Да. Это самая удобная квартира. В моем доме вас никто не потревожит.

— А кто же ваша прислужница?

— Сестра. Родная сестра, товарищ Червонюк. Я послал ее в Ужгород к тетке… Хватит вам месяца? — осторожно спросил Крыж.

— Не знаю. Если удастся выполнить намеченные планы через месяц — хорошо, если через два — тоже неплохо.

Файн поднял глаза на Крыжа — настороженные, испытующие. Он ждал, не скажет ли что-нибудь резидент. Тот спокойно молчал, с деловитостью домохозяйки перемывая тарелки в эмалированном тазу.

— Вы, кажется, еще что-то хотели спросить, Любомир?

— Я? Нет, вам только показалось.

— А может быть, все-таки спросите, с какими планами я прибыл сюда?

Крыж закончил мыть посуду, сполоснул под краном обнаженные до локтей руки и, подняв на гостя как будто невинные глаза, почтительно ответил:

— Сэр, я ничего не буду у вас спрашивать. Мое дело — выполнять ваши приказания, а не задавать вопросы.

— Задание вам пока одно-единственное, — сказал Файн.

— Слушаю. — Крыж осторожно присел на край стула, склонил голову, сделал серьезное лицо — весь внимание и почтение.

— Вы что-нибудь слыхали об Иване Федоровиче Белограе, демобилизованном старшине, слесаре из железнодорожного депо? Вся грудь в орденах. Выиграл по облигации двадцать пять тысяч и купил «Победу».

— Простите, не слыхал и видеть не приходилось.

— Вспомните! Иван Белограй. Высокий. Кудрявый. Гвардеец. Служил в Берлине. Приехал в Явор жениться. А невеста его — виноградарша из колхоза «Заря над Тиссой». Герой Социалистического Труда Терезия Симак.

— Терезию Симак я знаю, а жениха… ничего не слыхал о нем.

— Жаль! Ну, ладно. Необходимо срочно выяснить, где он, этот Иван Белограй, и не случилась ли с ним какая-нибудь беда. Действуйте быстро, но не опрометчиво. Иван Белограй — наш человек. Есть у вас возможность, не вызывая подозрений, поговорить с Терезией Симак?

Крыж, подумав, ответил:

— Есть. Через «Кармен», моего агента из Цыганской слободки. И еще через… — Крыж замолчал, не зная, как назвать второго своего агента женского пола. Он до сих пор не придумал ей клички.

— Еще через кого? — спросил Файн.

— Через «Венеру», — сказал Крыж и улыбнулся, радуясь своей находчивости.

— А кто эта «Венера»?

— Марта Стефановна Лысак, знаменитая яворская портниха, моя правая рука. Я уже получил от нее ценнейшую информацию. Хотите прослушать пленку?

— Потом. Значит, у вас есть твердая надежда выяснить судьбу Ивана Белограя через ваших помощниц?

— Да.

— Очень хорошо. Выясняйте немедленно. Ни вы, ни я не можем чувствовать себя в безопасности, пока не выясним судьбу нашего… Ивана Белограя.

— Я понимаю… Все сделаю быстро и аккуратно. Не беспокойтесь, товарищ Червонюк.

«Черногорец» покачал головой:

— С тех пор как я попал под крышу вашего дома, увидел и послушал вас, я перестал беспокоиться.

— Благодарю.

Джон Файн на этот раз говорил правду: он действительно перестал бояться за свою шкурку. Любомир Крыж ему понравился. С этим человеком многое можно сделать. Собственно, «делать» все должен один «Крест», а он, «Черногорец», будет лишь руководить им, не выходя из своего тайника ни днем, ни ночью. Джону Файну давно была привычна эта выгодная роль «руководителя». Он в течение всей своей службы в бизоновской разведке выезжал на чьем-либо горбу, всегда зарабатывая себе деньги, чин и славу с помощью таких вот, как этот «Крест».

— Вы не разучились работать на радиопередатчике? — спросил Файн и посмотрел в угол, где лежал его рюкзак с портативной радиостанцией.

— Нет, не разучился. Хоть сейчас могу отстучать любую телеграмму.

— Сейчас еще рано. Подождем дня два-три, пока… Пока прибудет подкрепление.

— Покрепление?

— Да. Видите, Любомир, как я доверяю, вам! Цените!

— Благодарю. Я оправдаю ваше доверие.

— И не только доверие, но и мои серьезные расходы. — Файн достал из кармана куртки две пачки сторублевок, бросил их на стол. — Расходуйте по своему усмотрению, без всякого отчета. Понадобится еще — получите немедленно. Ну, вот и все на сегодня. — Файн осторожно отодвинул край занавески, посмотрел на улицу, зевнул.

— Не грешно бы мне и поспать. Где моя постель, Любомир?

— Шесть дней она ждет вас. Только предупреждаю ни солнца, ни звезд, ни неба вы не увидите из своей комнаты. Пойдемте, товарищ Червонюк.

Крыж поместил гостя в темный, без окон и дверей, чуланчик, расположенный в задней части дома. Войти туда можно было только через потайную дверцу, замаскированную большим портретом Тараса Шевченко. В полу чулана, под деревянной койкой, был устроен лаз в подполье, из которого можно проникнуть в сарай, а оттуда — в сад и на улицу.

Все подземелье было забито сундуками, чемоданами и ящиками, в которых было упрятано самое ценное добро Крыжа, наследственное и купленное на шпионском поприще.

В те времена, когда дом строился, Крыж не думал и не гадал, что помещение прачечной и кладовой когда-нибудь будет приспособлено под тайный склад.

Освещая себе путь карманным фонариком, Крыж подошел к топчану, расположенному в дальнем углу тайника, похлопал ладонью по мягкой пуховой подушке.

— Отдыхайте, сэр. Доброй ночи.

— Посмотрите, Любомир, — Файн в упор направил слепящий луч своего фонарика в лицо хозяину. — Ну, «Крест», как будем работать?

— Как прикажете.

— Я приказываю работать чисто, без всяких задних мыслей.

— Сэр, я не понимаю… — Крыж высоко поднял брови.

— Не притворяйтесь. Бесполезно. Знаю вас давно вдоль и поперек. Так что имейте это в виду, Любомир, когда почувствуете соблазн соврать мне, схитрить предо мною или заработать на стороне, — налево, как говорят русские…

— Сэр! — обиженно зашипел Крыж. Лицо его налилось кровью.

— Я кончил. Надеюсь, свою точку зрения я изложил более чем ясно. Будем считать, что мы твердо договорились по этому генеральному пункту. Доброй ночи, Любомир!