Я выяснила зачем.

Она будет учить меня, как быть принцессой. Я в таком шоке, что даже писать не могу. Может быть, позже.

Уроки принцессы.

Да-да, это не шутка. Каждый день после дополнительных занятий по алгебре мне придется ехать прямиком в «Плазу», и бабушка будет делать из меня настоящую принцессу.

Я одного не пойму, если Бог существует, как он мог допустить такое?

Кроме шуток. Вроде считается, что Бог никогда не пошлет тебе больше, чем ты можешь вынести, но я вам точно скажу, этого мне ни за что не вынести. Это уж слишком. Не могу я каждый день после занятий еще учиться быть принцессой, тем более если меня будет учить бабушка. Я всерьез подумываю, не сбежать ли из дома.

Папа говорит, что у меня нет выбора. Вчера вечером, выйдя из бабушкиного номера в «Плазе», я сразу пошла в папин. Я замолотила в дверь, он открыл, и я с порога заявила, что не собираюсь этим заниматься. Мне никто ничего не говорил насчет обучения на принцессу. И знаете, что он ответил? Он сказал, что я подписала компромиссное соглашение, значит, я обязана посещать эти уроки, потому что это часть моих обязанностей как его наследницы.

Я сказала, что тогда нам надо пересмотреть соглашение, потому что в нем нет ни слова о том, что я должна каждый день после школьных уроков встречаться с бабушкой для каких-то там занятий. Но папа даже не захотел со мной разговаривать. Он сказал, что уже поздно и мы поговорим об этом в другой раз. Пока я стояла и рассуждала о том, как все это несправедливо, появилась журналистка из Эй-Би-Си. Наверное, она пришла взять у папы интервью, но выглядело это довольно странно, я уже видела, как эта женщина брала интервью у других, к примеру, у президента или еще у кого-нибудь в этом роде, но она не являлась к ним в черном вечернем платье без рукавов.

Сегодня вечером я собираюсь как следует вчитаться в наше соглашение, потому что я не припоминаю, чтобы там что-нибудь говорилось про обучение на принцессу.

А вот как прошел мой первый «урок» вчера после школы.

Сначала швейцар не хотел меня впускать (кто бы мог подумать?). Потом он увидел Ларса, а тот ростом шесть футов семь дюймов и весит фунтов триста. Плюс к тому у Ларса из-под пиджака торчит такой бугор, я только сейчас поняла, что это пистолет, а не обрубок от лишней, третьей руки, как я сначала подумала. Спросить у самого Ларса я тогда постеснялась: вдруг это разбудит болезненные воспоминания о том, как его в детстве дразнили в Амстердаме, или откуда там он родом. Я-то знаю, каково быть не такой, как все, такие вопросы лучше не затрагивать. Но нет, оказалось, что это пистолет, и швейцар совсем растерялся и вызвал консьержа. Слава богу, консьерж узнал Ларса, он ведь тоже остановился в «Плазе», у него отдельная комната в папиных апартаментах.

И потом консьерж сам проводил меня наверх, в пентхаус, где остановилась бабушка. Позвольте рассказать вам про пентхаус: это очень шикарное место. Кажется, я называла шикарным местом дамскую комнату в «Плазе»? Так вот, по сравнению с пентхаусом дамская комната – полный отстой.

Во-первых, в бабушкином номере все розовое. Розовые стены, розовый ковер, розовая мебель. Повсюду стоят в вазах розовые розы, а на всех портретах, которые висят на стенах, нарисованы розовощекие пастушки и все такое.

Только я успела подумать, что сейчас утону в розовом цвете, как вышла бабушка. На ней было все фиолетовое: все, начиная от шелкового тюрбана, кончая шлепанцами со стразами из фальшивых бриллиантов на носках. Во всяком случае, я думаю, что это фальшивые бриллианты.

Бабушка всегда носит фиолетовое. Лилли говорит, что у людей, которые часто носят фиолетовое, обычно психика находится в состоянии на грани мании величия. Исторически так сложилось, что фиолетовый цвет носили только аристократы, поскольку простым людям веками запрещалось красить одежду красителем индиго, значит, они не могли получить фиолетовый цвет. Но Лилли, конечно, не знает, что моя бабушка и есть самая настоящая аристократка. Поэтому, хотя я и согласна, что у моей бабушки мания, дело не в том, что она мнит себя аристократкой. Она на самом деле аристократка.

И вот бабушка вошла в номер с балкона, где стояла до этого, и первым делом сказала:

– Что это у тебя на башмаке написано?

Но мне можно было не переживать, что бабушка поймает меня на списывании, потому что она сразу заговорила обо всем остальном, что у меня было не так:

– Почему ты носишь с юбкой теннисные тапочки? Эти гольфы считаются чистыми? Что у тебя с волосами? Ты что, Амелия, снова стала обкусывать ногти? Я думала, ты давно избавилась от этой отвратительной привычки. О, мой бог, когда же ты перестанешь расти? Ты что, хочешь стать такой же высокой, как твой отец?

И все примерно в таком роде, только это звучало еще хуже, потому что она говорила по-французски. Но и это еще не все. Затем она проскрипела своим прокуренным голосом:

– Разве ты не поцелуешь свою бабушку?

Я подошла, наклонилась (бабушка ниже меня почти на целый фут) и поцеловала ее в щеку. Щека у нее очень мягкая, потому что она каждый вечер перед сном втирает в кожу вазелин. Когда я хотела выпрямиться, она схватила меня и сказала:

– Пфу! Ты что, забыла все, чему я тебя учила?

И заставила поцеловать ее и во вторую щеку, потому что в Европе (и в Сохо) принято здороваться таким манером.

Короче, я наклонилась и поцеловала бабушку в другую щеку. При этом я заметила, что из-за бабушки выглядывает Роммель. Роммель – это бабушкин карликовый пудель, ему пятнадцать лет. По размеру и по форме он точь-в-точь как игуана, только не такой умный. Он все время дрожит, и ему нужно носить флисовый жилет. Сегодня его жилет был такого же фиолетового цвета, как бабушкино платье. Роммель никому, кроме бабушки, не позволяет до себя дотронуться, и даже когда бабушка его гладит, он закатывает глаза с таким видом, как будто над ним издеваются. Если бы Ной видел Роммеля, он бы хорошенько подумал, прежде чем принимать на свой ковчег каждой божьей твари по паре.

– Ну-с, – сказала бабушка, когда решила, что нежностей достаточно, – правильно ли я поняла, что твой папа рассказал тебе, что ты – принцесса Дженовии, а ты разревелась? Это еще почему?

Я вдруг как-то сразу почувствовала себя ужасно уставшей. Чтобы не упасть, я срочно присела на мягкий стул с розовой обивкой.

– Ох, бабушка, – сказала я по-английски. – Не хочу я быть принцессой. Я просто хочу быть собой, Миа.

– Не переходи со мной на английский, – строго сказала бабушка. – Это вульгарно. Когда разговариваешь со мной, всегда говори по-французски. Сядь прямо на стуле. И не клади ногу на подлокотник. И ты не Миа, ты Амелия. Строго говоря, ты Амелия Миньонетта Гримальди Ренальдо.

Я говорю:

– Ты забыла Термополис.

Бабушка метнула на меня зловещий взгляд, это у нее очень хорошо получается.

– Нет, Термополис я не забыла.

Потом бабушка села на другой мягкий стул рядом с моим и продолжила:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что не желаешь принимать принадлежащее тебе по праву место на троне?

Боже, как же я устала.

– Бабушка, ты не хуже меня знаешь, что принцесса из меня не получится. Так зачем зря тратить время?

Бабушка посмотрела на меня из-под черных полос, вытатуированных на веках. По-моему, она бы меня с радостью убила, но, наверное, не могла придумать, как при этом не запачкать кровью розовый ковер. Так и не придумав, она очень серьезным голосом сказала:

– Амелия, ты – наследница короны Дженовии. После смерти моего сына ты займешь его место на троне. Так обстоит дело, и никак иначе.

О господи! Делать нечего.

– Как скажешь, бабушка. Но мне на завтра много задано. Это обучение на принцессу займет много времени?

Она снова посмотрела на меня этим своим строгим взглядом:

– Оно займет столько времени, сколько нужно. Ради блага моей страны я не боюсь пожертвовать своим временем – или даже собой.

Вот это да! Кажется, это вопрос патриотизма.

– Гм… ладно.

Некоторое время я просто смотрела на бабушку, а она – на меня. Роммель лег на ковер между нашими стульями, но не просто лег, а очень медленно, как будто его лапы были слишком слабыми, чтобы удержать два фунта его веса. Наконец бабушка нарушила молчание:

– Мы начнем с завтрашнего дня. Ты будешь приходить сюда сразу после школы.

– Бабушка, я не могу приходить сюда сразу после школы, у меня полный провал по алгебре, и мне каждый день нужно ходить на дополнительные занятия.

– Значит, ты будешь приходить после дополнительных занятий, нечего слоняться без дела. К следующему разу напиши список десяти выдающихся женщин мира, которыми ты восхищаешься, и объясни почему. Это все.

У меня отвисла челюсть.

Домашнее задание? Мне еще будут задавать домашнее задание? Мы так не договаривались!

– И закрой рот, – рявкнула бабушка. – Не следить за своим ртом – это очень некультурно.

Я закрыла рот. Домашняя работа???

– Завтра ты придешь в прозрачных колготках. Ты уже слишком большая, чтобы носить простые колготки или гольфы. И смотри, приходи не в теннисных тапочках, а в нормальных туфлях. И приведи себя в порядок: уложи волосы, подкрась губы и покрой лаком ногти, вернее, то, что от них осталось.

Бабушка встала. Она даже не помогала себе руками, опираясь на подлокотники. Для своего возраста она очень шустрая.

– А теперь мне пора переодеваться, я сегодня обедаю с шахом. До свидания.

Я как сидела, так и осталась сидеть. Может, она рехнулась? То есть совсем, окончательно? Она хоть понимает, чего от меня требует?

По-видимому, она понимала, потому что, когда я опомнилась, передо мной стоял Ларс, а бабушка и Роммель исчезли.

Вот это да! Домашняя работа! Никто не предупреждал, что мне придется делать какую-то домашнюю работу!

И это еще не самое страшное. Она хочет, чтобы я пришла в школу в прозрачных колготках! Такие колготки в школу носят только старшеклассницы или девчонки вроде Ланы Уайнбергер, ну, вы понимаете, такие, которые выпендриваются. Среди моих знакомых никто, просто никто не носит прозрачные колготки. И конечно, никто не красит губы и ногти и не укладывает волосы. Во всяком случае, в школу.

Но разве у меня есть выбор? Бабушка меня так запугала своими татуированными веками, что я просто не могла не сделать то, что она требует.

Что мне оставалось? Я позаимствовала колготки у мамы. Она надевает их только на открытия выставок и еще на свидания с мистером Джанини, я заметила. Но я их не надела, а взяла с собой в школу в рюкзаке. Ногти я покрасить не могла просто потому, что у меня их нет вообще. Лилли говорит, что у меня оральная фиксация: я тащу в рот все, что туда помещается. Но губы я все-таки подкрасила, вернее, не подкрасила дома, а взяла с собой мамину помаду. А еще я уложила волосы муссом для укладки, который нашелся в аптечке. Наверное, у меня что-то получилось, потому что Лилли, залезая утром в машину, сказала:

– О! Ларс, где вы подцепили эту девчонку из Джерси?

Надо понимать, это означало, что мои волосы смотрятся очень по-взрослому, как у девушки из Нью-Джерси, когда она приезжает на Манхэттен, чтобы пообедать с парнем в романтическом итальянском ресторанчике.

И вот в конце дня, после дополнительных занятий с мистером Джанини, я зашла в женский туалет, надела колготки, подкрасила губы и переобулась в мокасины, которые мне малы и ужасно жмут пальцы. Я посмотрелась в зеркало и решила, что выгляжу не так уж плохо. Я еще подумала, что бабушка должна быть довольна.

Я считала, что очень хитро придумала переодеться в туалете после занятий. Я рассудила, что в пятницу после уроков в школе никого не будет – в конце концов, кому нужно болтаться в школе в пятницу? Конечно, я напрочь забыла про компьютерный клуб. Про него все забывают, даже те, кто в него входят. Они даже ни с кем не дружат, кроме как между собой, никогда не ходят на свидания, только не как я, поневоле, а по собственному выбору: для них, видите ли, все в школе имени Альберта Эйнштейна недостаточно умные, кроме, опять же, них самих.

Короче говоря, выхожу я из туалета и сразу же натыкаюсь на Майкла, брата Лилли. Он казначей компьютерного клуба. Вообще-то Майкл такой умный, что мог бы быть и президентом клуба, но он говорит, что ему не интересно числиться начальником.

Налетев на Майкла, я уронила на пол кроссовки, носки и все такое. Я присела на корточки и стала все это собирать, а Майкл говорит:

– Господи, Термополис, что с тобой случилось?

Сначала я подумала, что он спрашивает, почему я так поздно болтаюсь в школе.

– Ты же знаешь, мне приходится каждый день заниматься после уроков с мистером Джанини. У меня по алгебре…

– Это я знаю. – Майкл поднял губную помаду, которая тоже выпала из рюкзака. – Я не о том. Что означает эта боевая раскраска?

Я отобрала у него помаду.

– Ничего. Не рассказывай Лилли.

– Не рассказывать Лилли что? – Я встала, и он увидел, что я в прозрачных колготках. – Господи Иисусе, Термополис, куда ты собралась?

– Никуда.

Ну почему мне все время приходится врать? Лучше бы Майкл ушел. А тут еще несколько его друзей-компьютерщиков остановились поблизости и стали пялиться на меня с таким видом, как будто я – новый тип пикселя или что-нибудь в этом роде. Из-за этого я чувствовала себя ужасно неловко.

– Никто не ходит «никуда» в таком виде.

Майкл переложил свой ноутбук из одной руки в другую, а потом у него на лице появилось очень забавное выражение.

– Термополис, никак ты собралась на свидание?

– Что-о? Нет, я не собралась на свидание!

Я просто выпала в осадок. Я – и на свидание??? Я вас умоляю! Надо же такое сказануть!

– Я встречаюсь со своей бабушкой.

Судя по выражению лица, Майкл мне не поверил.

– Ты что, всегда надеваешь на встречу с бабушкой колготки и красишь губы?

Послышалось деликатное покашливание. Я посмотрела в сторону двери и увидела, что меня ждет Ларс. Наверное, я могла бы задержаться и объяснить Майклу, что бабушка пригрозила мне телесными повреждениями, если я не надену колготки и не подкрашу губы (или почти пригрозила), но мне почему-то казалось, что Майкл не поверит. Поэтому я просто сказала:

– Слушай, Майкл, не говори Лилли, ладно?

И побежала.

Я знала, что мне конец. Не может быть, чтобы Майкл не рассказал сестре, как я после уроков выходила из женского туалета в прозрачных колготках и с накрашенными губами. Это исключено.

Когда я пришла к бабушке, это был кошмар. Она сказала, что с этой помадой я стала похожа на poulet. Во всяком случае, мне показалось, что она сказала именно это, только я не могла понять, почему она решила, что я похожа на цыпленка. Это уж потом, дома, я посмотрела в словаре и узнала, что poulet по-французски значит еще проститутка. Родная бабушка обозвала меня шлюхой!

Боже! Куда подевались милые добрые бабушки, которые пекли внукам сладкие пирожки и не могли на них нарадоваться? Или это только мне «повезло» иметь бабушку с татуированными веками, которая сравнивает меня со шлюхой?

А еще она сказала, что мои колготки неподходящего цвета. Бред какой-то! Как прозрачные колготки могут быть не того цвета? Они же цвета колготок! Потом она велела мне потренироваться садиться так, чтобы между ног не было видно нижнее белье. И так два часа. Я уж подумывала, не позвонить ли в Международную амнистию.

А когда я показала ей свое эссе про десять женщин, которыми я восхищаюсь, она его прочла и разорвала на мелкие кусочки. Честное слово, разорвала! Я не удержалась и закричала:

– Бабушка, что ты делаешь?

А она мне спокойно так говорит:

– Это не тот тип женщин, которыми стоит восхищаться. Ты должна восхищаться настоящими женщинами.

Я спросила, что она подразумевает под словом «настоящие», ведь я включила в список только тех женщин, которые существуют на самом деле. То есть, может, Мадонна и сделала себе несколько пластических операций, но она же все равно настоящая.

Но бабушка сказала, что настоящие женщины – это принцесса Грейс и Коко Шанель. На это я ей сказала, что я написала про принцессу Диану. И знаете, что она ответила? Она сказала, что принцесса Диана – просто смазливая дурочка.

Отпад!

После того как целый час тренировались правильно садиться, бабушка сказала, что ей пора принимать ванну, потому что у нее вечером обед с каким-то премьер-министром. Она велела мне быть завтра в «Плазе» не позже десяти утра!

– Бабушка, – говорю я ей, – завтра суббота.

– Я знаю.

– Но по субботам я помогаю Лилли – это моя подруга – делать ее телепередачу.

Тут она спросила, что, по моему мнению, важнее – телепередача Лилли или благополучие народа целой страны, Дженовии, а это, если вы не знаете, примерно 50 000 человек.

Я решила, что благополучие пятидесяти тысяч человек все же важнее, чем одна-единственная серия «Лилли рассказывает все, как есть». Хотя мне все равно будет трудновато объяснить Лилли, почему я не смогу подержать камеру, пока она будет задавать мистеру и миссис Хо, хозяевам продовольственного магазинчика «Хоз Дели», что через дорогу от школы имени Альберта Эйнштейна, всякие неприятные вопросы насчет их несправедливой ценовой политики. Оказывается, Хо дают ученикам нашей школы, выходцам из Азии, очень заметную скидку на товары, но ни белые, ни афроамериканцы, ни латиноамериканцы, ни арабы скидки не получают. Лилли обнаружила это вчера, после репетиции школьного спектакля, когда покупала слоеные пирожки с гингко билоба. Линг Су, которая стояла в очереди прямо перед ней, купила то же самое, что и она, но с Лилли миссис Хо взяла на целых пять центов больше, чем с нее. А когда Лилли возмутилась, миссис Хо сделала вид, что не понимает по-английски, хотя она обязательно должна хоть немного понимать, иначе с какой стати телевизор, который стоит у нее за прилавком, всегда настроен на канал с сериалом про судью Джуди?

Лилли решила тайком снять миссис Хо на камеру и таким образом доказать, что она самым бессовестным образом оказывает предпочтение американцам азиатского происхождения. Лилли хочет организовать в школе бойкот «Хоз Дели».

Я лично думаю, что Лилли подняла слишком много шума из-за каких-то пяти центов. Но Лилли говорит, что это вопрос принципа и что, если бы люди в свое время подняли большой шум из-за того, что нацисты побили стекла в магазинах, принадлежащих евреям, во время «Хрустальной ночи», они бы не дошли в конце концов до того, что сожгли множество народу в крематориях.

Ну, не знаю. Все-таки мистер и миссис Хо – не нацисты. Они очень добры к своему коту, которого когда-то подобрали еще котенком и держат в магазине, чтобы он не подпускал крыс к блюду с куриными крылышками в салат-баре.

Пожалуй, я не буду особенно жалеть, что пропущу завтрашние съемки. Но я точно жалею о том, что бабушка порвала мое эссе о десяти женщинах. Это меня так взбесило, что когда я вернулась домой, то специально распечатала еще один экземпляр. Я вкладываю его в эту тетрадь.

Я очень внимательно перечитала свой экземпляр компромиссного соглашения Термополис – Ренальдо, так вот, в нем нет ни единого слова об обучении на принцессу. С этим нужно было что-то делать. Я весь вечер звонила папе, но у него включался автоответчик. Я оставила целую кучу сообщений, но он не перезвонил. Куда он подевался?

Лилли тоже не было дома. Майя сказала, что они всей семьей пошли на обед в ресторан «Великий Шанхай», чтобы улучшить взаимопонимание между членами семьи.

Хоть бы Лилли поскорее вернулась домой и перезвонила мне. Мне бы не хотелось, чтобы она подумала, что я что-то имею против ее разоблачительной передачи про «Хоз Дели». Мне нужно было ей объяснить, что я не смогу прийти на съемку только потому, что мне придется провести день с бабушкой.

Что за паршивая у меня жизнь!

ДЕСЯТЬ ЖЕНЩИН МИРА, КОТОРЫМИ Я ВОСХИЩАЮСЬ

Эссе Миа Термополис

Мадонна. Мадонна Чикконе с ее бунтарским чувством стиля произвела настоящую революцию в мире моды. Иногда ее новаторство даже кого-нибудь оскорбляет, в основном тех, кому не хватает широты взглядов или чувства юмора, например, ее серьги в форме креста из фальшивых бриллиантов не понравились некоторым христианам, и ее компакт-диски предавали анафеме. А компании «Пепси» не понравилось, когда она танцевала на фоне горящих крестов. Именно потому, что Мадонна не боялась разозлить всяких важных людей, например, папу римского, ей удалось стать одной из самых богатых исполнительниц в мире. Она проложила путь на сцену и другим женщинам, показав им, что можно быть сексуальной на сцене и сильной и умной – вне ее.

Принцесса Диана. Хотя принцессы Дианы уже нет в живых, она – одна из самых моих любимых женщин всех времен. Она тоже произвела революцию в моде, отказавшись надевать уродливые старомодные шляпки, которые ей велела носить свекровь, а стала вместо них носить шляпки от Билла Бласса и Халстона. А еще она навещала многих тяжело больных людей, хотя ее никто не заставлял это делать, а некоторые, например, ее муж, даже над этим посмеивались. В ту ночь, когда принцесса Диана погибла, я выключила телевизор из розетки и сказала, что больше никогда не буду его смотреть, потому что Диану убили журналисты. Но на следующее утро я об этом пожалела, потому что не смогла смотреть японские мультики. Мультики шли по каналу научной фантастики, а когда я выдернула провод из розетки, у кабельной приставки от этого сбились настройки.

Хилари Родэм Клинтон. Хилари Родэм Клинтон хорошо поняла, что ее толстые щиколотки не соответствуют ее имиджу серьезного политика, и стала носить брюки. А еще меня восхищает, что, хотя ее все ругали за то, что она не ушла от мужа, который за ее спиной гулял направо и налево и занимался сексом с другими женщинами, она делала вид, будто ничего не происходит, и продолжала как ни в чем не бывало управлять страной. Так и должен вести себя настоящий президент.

Пикабо Стрит. Она потому завоевала целую кучу золотых медалей в лыжных гонках, что тренировалась, как одержимая, и никогда не сдавалась, даже когда налетала на заборы или еще на что-нибудь. Кроме того, она сама выбрала себе имя, а это круто.

Леола Мэй Хармон. Я видела про нее фильм, его показывали по каналу «Лайфтайм». Леола была медсестрой в военно-воздушных силах. Однажды она попала в автокатастрофу, и нижняя часть ее лица была совершенно изуродована. Но потом Арманд Ассанте, который играет пластического хирурга, сказал, что может восстановить ее лицо. Леоне пришлось перенести болезненную операцию, которая длилась несколько часов, за это время муж ее бросил, потому что у нее совсем не было губ. (Вот, наверное, почему фильм называется «Почему это случилось со мной?».) Арманд Ассанте сказал, что сделает ей новые губы, но другим врачам из ВВС не понравилось, что он хотел сделать их из вагины Леолы. Но он все равно это сделал, и потом они с Леолой поженились и стали вместе помогать другим жертвам аварий и делать им губы из вагины. И оказалось, что фильм основан на реальных событиях.

Жанна Д'Арк. Жанна Д'Арк жила где-то в веке двенадцатом. Однажды, когда она была примерно в моем возрасте, она услышала голос ангела, который велел ей брать оружие и идти на помощь войску Франции, которое воевало против англичан. (Французы вечно воевали против англичан до тех самых пор, пока на них не напали нацисты, тогда французы сразу завопили: «Караул, помогите!» Англичанам пришлось идти и спасать их ленивые задницы, но французы их даже толком не поблагодарили, потому что не чувствовали к ним особой благодарности, что лишний раз показывает то, как плохо они следят за состоянием своих дорог, см. смерть принцессы Дианы.) Короче говоря, Жанна отрезала свои волосы, надела доспехи, прямо как Мулан в диснеевском мультфильме, пошла и возглавила французское войско. Под ее руководством они победили в нескольких битвах. Но потом французское правительство – как это типично для политиков – решило, что Жанна стала слишком сильной, поэтому они обвинили ее в колдовстве и сожгли на костре как ведьму. В отличие от Лилли я не верю, что Жанна страдала от подростковой формы шизофрении. Я думаю, с ней правда говорили ангелы. У нас в школе есть шизофреники, так вот что-то никому из них голоса никогда не приказывают сделать что-нибудь по-настоящему крутое, к примеру, возглавить войско своей страны и повести его на битву. Так, Брэндону Хертценбауму его голоса велели только идти в мужской туалет и скальпелем вырезать на двери кабинки слово «сатана». Вот вам и голоса.

Кристи. Кристи на самом деле не реальный человек, а героиня моей самой любимой книги, которая называется «Кристи», автор – Кэтрин Маршалл. Дело происходит на рубеже веков. Кристи – молодая девушка, которая поступает учительницей в школу в Больших Дымных горах, потому что верит, что может все изменить. Все тамошние крутые мужчины в нее влюбляются, она узнает, что такое тиф, узнает о Боге и все такое. Только я никому, даже Лилли, не рассказываю, что это моя любимая книга, потому что она немножко глуповатая и религиозная, плюс к тому в ней нет ни одного космического корабля или серийного убийцы.

Женщина-полицейский, которую я однажды видела. Она выписала штраф одному водителю грузовика, который сигналил женщине, переходившей улицу (на ней была довольно короткая юбка). Женщина-полицейский сказала, что в этой зоне гудки запрещены, водитель стал спорить, тогда она выписала ему еще один штраф за спор с полицейским при исполнении служебных обязанностей.

Лилли Московитц. Лилли Московитц, правда, еще нельзя назвать женщиной, но я ею очень восхищаюсь. Она ужасно умная, но в отличие от многих умных людей она не тычет мне постоянно в нос своим умом и не подчеркивает, что она умнее меня. По крайней мере, не слишком подчеркивает. Лилли вечно придумывает всякие интересные штучки. Например, один раз мы пошли в книжный магазин «Барнс и Нобль» на Юнион-сквер и спросили у доктора Лауры, которая там подписывала книги, как случилось, что она так хорошо разбирается в семейной психологии, а сама развелась. Мы сняли этот эпизод на пленку и показали его в передаче Лилли, в том числе и ту часть, где нас со скандалом выкидывают из магазина и объявляют, что впредь нам запрещено там появляться. Лилли – моя лучшая подруга, я ей обо всем рассказываю – кроме того, что я оказалась принцессой, это, думаю, она не поймет.

Хелен Термополис. Кроме того, что Хелен Термополис моя мать, она еще очень талантливая художница. Недавно в журнале «Искусство в Америке» ее назвали одним из крупнейших художников нового тысячелетия. Ее картина «Женщина, ждущая чек в "Гранд-Юнион"» получила Большую национальную премию и была продана за 140 000 долларов. Но мама получила только часть этих денег, потому что 15 процентов забрала себе галерея, а половина того, что осталось, пошла на уплату налогов, что несправедливо, если хотите знать мое мнение. Но хотя мама такая знаменитая художница, у нее все равно находится время и для меня. А еще я ее очень уважаю за принципиальность. Она говорит, что никогда не станет навязывать свои взгляды другим людям и будет благодарна, если они ответят ей тем же.

Представляете, и это бабушка порвала! Честное слово, такое эссе могло бы покорить всю страну.