6 октября, понедельник 9 часов утра

Уже в машине, на полпути к школе, я сообразила, что можно было вынуть шнурки из «конверсов» и вставить в «мартенсы». Какая же я дура!

Лилли интересуется, сколько времени папа пробудет в городе. Ей не нравится, что нас возят в школу на машине. Ей нравится ездить на метро, потому что там она может по дороге освежать свой испанский, читая всякие плакаты службы санитарного просвещения. Я ей сказала, что не знаю, сколько папа пробудет в городе, но что у меня такое чувство, что мне все равно больше не разрешат ездить на метро, и не только в школу, а куда бы то ни было.

Лилли заметила, что мой папа в своих переживаниях зашел слишком далеко. Говорит, если папа не может никого больше поставить в интересное положение, то это еще не означает, что он должен сдувать с меня пылинки. Лилли сказала это по-испански, но Ларс за рулем вроде как усмехнулся. Надеюсь, он не понимает по-испански. Как неудобно.

Как бы то ни было, Лилли продолжала. Она сказала, что я должна сразу настоять на своем, пока не стало еще хуже, и что она уже замечает, как на мне все это сказывается. Она сказала, что у меня под глазами синяки, а сама я какая-то вялая.

Еще бы мне не быть вялой! Я встала в три часа утра и все пыталась отмыть формулу с подошвы.

В школе я пошла в туалет и снова попыталась оттереть подошву. Пока я этим занималась, в туалет зашла Лана Уайнбергер. Увидев, что я мою кеды, она только закатила глаза, а потом стала смотреть на себя в зеркало и расчесывать свои длинные, как у куклы Барби, волосы. Она так откровенно собой любовалась, что я бы, честное слово, не удивилась, если бы она подошла к зеркалу и поцеловала свое отражение.

Формула корней квадратного уравнения размазалась, но ее все равно можно было разглядеть. Но я не буду смотреть на нее во время контрольной, честное слово, не буду.