26 октября, воскресенье, 2 часа ночи, спальня Лилли

Хочу задать только один вопрос: почему мне с каждым часом все хуже и хуже? Значит, мало того, что:

1) груди как не было, так и нет. И, похоже, уже не будет;

2) ступни длиной с лыжи;

3) я – единственная наследница престола какого-то европейского княжества;

4) у меня есть тайный поклонник, который не горит желанием становиться явным;

5) оценки мои все так же плохи, несмотря на титанические усилия по их улучшению;

6) моя мама беременна от моего же учителя алгебры;

7) и все Соединенные Штаты Америки узнают об этом в понедельник, во время вечернего выпуска программы «24/7» – из моего эксклюзивного интервью.

Так нет же, вдобавок ко всему этому я еще и единственная из всех моих подруг, которая никогда в жизни не целовалась с мальчиком по-настоящему.

Честное слово.

Лилли придумала такую штуку для следующей серии своего шоу, что перед камерой мы по очереди будем в чем-то признаваться. Она хочет проиллюстрировать уровень падения нравов современной молодежи. Вот и заставляет нас признаваться в своих самых страшных грехах, а сама записывает. Ну, это не важно. А важно то, что, оказывается, и Шамика, и Тина Хаким Баба, и Линг Су, и Лилли успели поцеловаться с мальчиками по-настоящему.

Все, кроме меня.

Ладно, Шамике я не удивляюсь. Она стала такая красавица, что мальчики вокруг нее вьются как пчелы. Как мухи. И Линг Су давным-давно встречается со своим парнем из Клиффорда, эти-то, уж наверное, раз сто целовались по-всякому.

Но Тина? В том смысле, что у нее ведь телохранитель, прямо как у меня. Когда, интересно, она успевает встречаться с парнями?

А Лилли? Лилли, МОЯ ЛУЧШАЯ ПОДРУГА? Которая, как я полагала, рассказывает мне все (хотя я-то сама далеко не все рассказываю ей о себе)? Она целовалась с парнем по-настоящему и не рассказала мне об этом ДО СИХ ПОР?

Борис Пелковски, очевидно, круче, чем кажется, когда смотришь на его заправленные в штаны свитера.

Я, конечно, извиняюсь, но это ненормально. Тошно, мерзко, гадко, противно, фу. Я бы скорее согласилась умереть никогда не целованной высохшей старой девой, чем целоваться с Борисом Пелковски. У него же всегда в пластинке для исправления прикуса еда застревает!!! Остатки разноцветных мармеладок, конфет каких-то. Фу.

Лилли сказала, что, перед тем как целоваться, Борис снимает свою пластинку. Все равно – фу.

Ох, все же я невезучая. Был в моей жизни один случай, когда меня целовал мальчик, да и то лишь потому, что желал попасть на обложки журналов.

Раз уж я никогда не целовалась по-настоящему, мне не в чем было признаваться на шоу, а Лилли решила, что будет меня испытывать. Так и сказала – придумаем тебе испытание. Моего согласия она, естественно, и не подумала спросить.

Затем она немного подумала и сказала, что испытание будет заключаться в том, чтобы я выбросила баклажан из окна их квартиры. А это, между прочим, шестнадцатый этаж.

Я сказала, что, конечно, выброшу, хотя категорически не хочу этого делать. Мне кажется, что это просто глупо. Попадешь кому-нибудь по голове, и тому человеку мало не покажется – баклажаном-то с шестнадцатого этажа. Я обеими руками готова голосовать за иллюстрацию пороков, в которых погрязла нынешняя молодежь, но совсем не хочу раскроить кому-нибудь череп баклажаном.

Но что мне оставалось делать? Это было испытание, и надо было его выдержать. Вот как плохо, что я ни разу ни с кем не целовалась. Если бы целовалась, то и баклажан выбрасывать не пришлось бы.

Ну, и не могла же я объявить, что хотя ни разу не целовалась, зато каждый день получаю от кого-то любовные письма.

А вдруг это Майкл? Вряд ли, конечно, ну а все-таки – вдруг? И не хочу я, чтобы Лилли об этом узнала. Даже больше не хочу, чем чтобы она узнала об интервью с Беверли Белльрив. Еще не хочу, чтобы она узнала о том, что моя мама и мистер Джанини собираются пожениться. Я так стараюсь быть обычной девчонкой, которая ничем не выделяется среди своих сверстников. Однако все только что перечисленное никак не может помочь мне в исполнении этих моих желаний. Все, что касается меня, – ненормально!

Сама мысль, что где-то в мире есть мальчик, который любит меня, думает обо мне, должна, по идее, давать мне дополнительные силы, поддерживать в трудную минуту… Ну, например, давать моральную поддержку в таких случаях, как интервью с Беверли Белльрив. Эх…

Наверное, можно и не уметь уверенно формулировать свои мысли, когда на меня нацеливается камера и прямо в лицо светят прожекторы, но уж баклажан-то из окна выбросить я могу!

По-моему, Лилли от удивления испытала состояние шока. Раньше я никогда не соглашалась на подобные испытания.

Не могу внятно пояснить, почему я согласилась теперь. Может, просто хотела оправдать звание самой классной девчонки в школе?

А может, просто испугалась, что Лилли придумает что-нибудь еще похуже, а пути к отступлению уже не будет. Как-то она заставила меня пробежать по коридору туда и обратно практически без одежды. И не по тому коридору, что находится внутри квартиры Московитцев, а по тому, что снаружи.

Словом, какие бы ни были причины, я уже согласилась и вскоре после этого шла на кухню за баклажаном мимо докторов Московитц (они в купальных халатах сидели в гостиной, вокруг валялись кипы медицинских журналов, но папа Лилли читал «Спорт Ревю», а мама Лилли – «Космополитен»).

– Привет, Миа, – сказал папа Лилли из-за журнала, – как поживаешь?

– Хм, – отреагировала я довольно нервно, – отлично, спасибо.

– А как мама? – спросила мама Лилли.

– И она, – говорю, – отлично, спасибо.

– Она все еще встречается с вашим учителем алгебры?

– М-м-м, да, доктор Московитц, – подтверждаю я.

Да еще как, гораздо больше, чем вы думаете (последняя фраза – не вслух, а только мысленно).

– А ты одобряешь эти отношения? – захотелось узнать папе Лилли.

– М-м-м… Да, доктор Московитц.

Не думаю, что стоило описывать им подробно всю ситуацию – рассказать о беременности, о решении пожениться. К тому же я в данный момент проходила испытание. Совсем не время останавливаться и подвергаться психоанализу.

– Ладно, передавай ей от меня привет, – сказала мама Лилли, – мы ждем не дождемся открытия следующей ее выставки. Она будет проходить в галерее «Мэри Бун»?

– Да, мэм.

Московитцы большие поклонники таланта моей мамы. Ее картина даже висит у них в гостиной. «Женщина за завтраком в бистро "Старбакс"», одно из лучших маминых полотен.

– Мы придем, – пообещал папа Лилли.

После этого он и его жена снова уткнулись в свои журналы, а я устремилась на кухню.

Баклажан нашелся в нижнем ящике. Я засунула его под блузку, чтобы родители Лилли не засекли меня, когда я понесу овощ в комнату их дочери. Это вызвало бы ряд нежелательных расспросов. Несу я баклажан (блузка на животе оттопыривается) и думаю: вот так через несколько месяцев будет выглядеть моя мама. Странно было думать об этом. Кстати, надеюсь, когда живот будет заметен, мама станет одеваться более консервативно, чем обычно.

Хотя нет, вряд ли.

Потом в комнате происходило следующее: Лилли страшным голосом наговаривала в микрофон, что Миа Термополис собирается нанести сокрушительный удар по всем «хорошим девочкам» в целом мире. Шамика снимала, я открывала окно. Перегнулась через подоконник, проверила, не идет ли кто-нибудь, ничего дурного не подозревающий… А затем…

– Приготовились… ОГОНЬ!!!

Завораживающее это было зрелище – огромный лиловый овощ, переворачиваясь, летел вниз, становясь все меньше и меньше… На Пятой авеню много фонарей, да и окна в доме были освещены, так что мы отчетливо видели его. Он падал все ниже и ниже, пролетая мимо окон психоаналитиков, банкиров и крупных промышленников (только такие люди могут позволить себе снимать квартиры в доме, где живет Лилли), пока вдруг – ПЛЮХ! – не ударился о тротуар.

Но он не просто ударился о тротуар. Он взорвался! Осколки баклажана со страшной силой разлетелись в разные стороны, часть их попала в автобус маршрута М-1, который как раз отходил от остановки. Брызгами от баклажана заляпало еще и припаркованный тут же «Ягуар».

Я все не могла оторваться от созерцания последствий падения баклажана – он заляпал чуть ли не полулицы, как вдруг дверца со стороны водителя «Ягуара» открылась, и водитель, задрав голову, посмотрел наверх, а из-под козырька выскочил швейцар и тоже стал смотреть наверх…

Вдруг меня схватили за шкирку и стащили с подоконника.

– А ну, на пол! – зашипел Майкл, ибо это был он.

И, переместив руку мне на талию, силой усадил меня на пол.

Все остальные тоже – где стояли, там и сели.

И откуда только здесь взялся Майкл? Я даже не знала, что он дома.

Лилли сказала, что он на лекции в Колумбийском колледже и дома его не будет еще долго.

– Офонарели? – спросил Майкл, обводя взглядом всех нас по очереди, – вы что, не в курсе – выбрасывание каких-либо предметов из окон запрещено в Нью-Йорке законом, не говоря уже о том, что таким образом можно запросто кого-нибудь убить?

– Ай, Майкл, – ответила Лилли, – брось ты. Овощ и овощ. Обычный, огородный.

– Я серьезно. Ты не понимаешь, о чем речь? – Майкл явно рассердился. – Если кто-нибудь сейчас видел Миа, ее могут арестовать.

– Нет, не могут, – возразила Лилли, – она несовершеннолетняя.

– Ее могут отправить в колонию для несовершеннолетних. Забудь о том, чтобы показывать эти кадры в своем шоу.

О боже, Майкл защищал мою честь! Или, по крайней мере, пытался спасти меня от колонии для несовершеннолетних. Так мило с его стороны. И так в духе Джоса Ирокса.

– Вот еще! И не подумаю! – взвилась Лилли.

– Ладно, тогда хотя бы вырежи те места, где видно лицо Миа.

– Ни за что. – Лилли упрямо выставила подбородок вперед.

– Лилли, очнись, все знают, кто такая Миа. Если ты покажешь этот эпизод, то получится репортаж о том, как принцессу Дженовии застали за выбрасыванием продуктов из окна многоэтажного дома, в котором живет ее подруга. Ну, дойдет это до тебя когда-нибудь?

Тут, к моему огромному сожалению, Майкл убрал руку с моей талии.

– Лилли, Майкл прав, – поддержала Майкла Тина Хаким Баба, – лучше это убрать. Миа не нуждается в дополнительной рекламе.

Тина еще не слышала про интервью в программе «24/7».

Лилли подошла к окну. Она хотела перегнуться через подоконник, чтобы посмотреть, что там творится. Майкл рывком усадил ее на место.

– Правило номер один, – прорычал он, грозно глядя ей в глаза, – если ты и выкинула что-нибудь из окна, то НИКОГДА, НИКОГДА не выглядывай потом, даже чтобы проверить, не смотрит ли кто. Они увидят, что ты выглядываешь, и сообразят, что предмет выпал из твоего окна, вычислят квартиру. И тогда тебя обвинят в том, что ты выбрасываешь предметы. Потому что никто, кроме виновного, не станет выглядывать из окна именно в этот момент.

– Ух ты, Майкл, – с восхищением в голосе проговорила Шамика, – ты так убедителен, будто сам сто раз так поступал.

Я бы еще и не так сказала. Он говорил, как опытный хулиган.

И так об этом было приятно думать – примерно такое же чувство было у меня, когда я отпускала баклажан над улицей. Как будто я тоже хулиганка. Но конечно, ничто не может сравниться с тем чувством, которое я испытывала, когда он так самоотверженно защищал меня перед Лилли.

– Ну… скажем так, одно время я проводил много опытов, изучая феномен гравитации.

Вот это да! Как много я еще не знаю о брате Лилли.

Вот, если чисто теоретически предположить, может ли красивый, высокий, одаренный программист влюбиться в нескладную, тощую и бледную принцессу? Хотя он сегодня спас мне жизнь. Ну, не жизнь, а от общественных работ, возможно, и спас.

Это не поцелуй, не медленный танец, даже не признание в том, что именно он – автор анонимных писем.

Но это, по крайней мере, начало.

СПИСОК ДЕЛ:

1. АНГЛИЙСКИЙ ДНЕВНИК.

2. Прекратить думать о том дурацком письме.

3. То же – о Майкле Московитце.

4. То же – об интервью.

5. То же – о маме.

6. Вычистить кошачий туалет.

7. Закинуть белье в стиральную машину.

8. Укрепить защелку на двери ванной.

9. КУПИТЬ:

жидкость для мытья посуды;

невкусную гадость для ногтей;

какую-нибудь приятную безделушку для мистера Джанини;

какую-нибудь приятную безделушку для папы.