Кеша понял, что спит, когда увидел кластер 23444–2Ж. Или (если Анонимус прав) все было в точности наоборот — он увидел кластер 23444–2Ж, когда понял, что спит.

Разница могла показаться ничтожной, но Анонимус утверждал, что дело именно в ней. По его словам, эта панорама настигала всех, выходящих в осознанное сновидение дикими туристами. Вид висящего среди облаков кластера был принудительным роликом, которым система блокировала возможность самостоятельного путешествия в фазе LUCID. Нечто вроде грандиозной росписи на тюремном заборе. Причем фреска изображала не что иное, как саму тюрьму.

Тонко. И экономно.

Анонимус, конечно, профессиональный конспиролог и способен увидеть макабр даже там, где его нет — но подобное решение выглядело таким изящным и поэтичным, что вполне могло быть правдой.

Вот только кластер 23444–2Ж не тюрьма. А просто жилой блок, где живут на вэлфере последние русские кряклы. Живут, надо признать, средне. Но американские, европейские, бразильские и китайские люмпен-консумеры влачат свои дни в точно таких же условиях… Единственная разница в том, что вэлферные русские потребители называют себя «кряклами» — и очень обижаются, когда их так называет кто-то другой. Как со словом «ниггер» у черных, подумал Кеша.

Кластер 23444–2Ж был некрасив. Он походил на огромную многоэтажную инсталляцию из ободранных пивных банок, грязных воздушных шаров, заплатанных скворечников и посеревших от времени молочных пакетов: так выглядели индивидуальные жилые блоки, изготовленные в разное время и прилепленные к общей антигравитационной базе. Сама база давно уже была неразличима под густыми наростами жилых модулей — видны были только мощные тросы лифтов, уходящие вниз в облака.

Говорящие головы с фейстопа — разумеется, радикально-левых взглядов, других Кеша не слушал, — сравнивали вэлфер-кластеры с кишечником Вавилонской башни, вывернутым наружу. Еще сравнивали с проказой, наросшей на теле человечества — и спрятанной от взора за тучами. С перевернутыми гроздьями гниющего винограда (на взгляд Кеши это было очень точным визуально). Еще уподобляли кошмару монаха Кампанеллы, придумавшего когда-то город Солнца. И слово «кошмар» здесь подходило сразу во многих смыслах.

Хотя бы потому, что увидеть кластер 23444–2Ж так, как сейчас, Кеша мог только во сне: в реальности он не смог бы висеть в небесной высоте, созерцая родной дом. Замерз бы до смерти. И потерял сознание от недостатка кислорода. Поэтому сам факт того, что Кеша был жив, доказывал: он спит.

Еще кластер походил на заоблачное гетто. На фантастическую помойку среди облаков, какую мог бы нарисовать генетический гибрид Босха и Дали. Кластер, собственно, и являлся помойкой — свалкой отходов человеческой жизнедеятельности, самой токсичной частью которых были сами люди.

Нас выкинули в небо как мусор, думал Кеша. При высотах больше пяти километров не надо платить аренду за землю — а только за крепление тросов, по которым лифты поднимают карбопротеиновые смеси и спускают отработавшее оборудование («Ж» — и есть маркировка места, где прицеплены тросы, какое-то «Жулебино»). Воду фильтруют прямо здесь. А жизненные впечатления… Вот насчет них довольно сложно сказать, где и кто их производит. Если в мозг поступают только электрические импульсы, значит, впечатления производит сам мозг. Так это и было всю историю — просто сейчас чуть изменился интерфейс.

Наше заоблачное гетто почти ничего не стоит остальному человечеству, думал Кеша. И, самое главное, мы живем здесь добровольно. Свободно. Люди столько веков боролись за свою свободу и достоинство — и, говорят, победили. Значит, именно к этому заоблачному раю они и восходили последние десять тысяч лет?

Когда Кешу посещали мысли про СВОБОДУ, он всегда вспоминал свое имя — единственное наследство от неведомой мамочки. Она назвала его «Che» в честь какого-то борца за вашу и нашу, прославившегося в двадцатом веке. Судя по фоткам, это был модный парень в берете со звездочкой, из-под которого падал на плечи длинный психоделический хайр. Против чего этот «Che» боролся, Кеша так и не смог толком понять, хотя посмотрел про него два исторических фильма. С тех пор прошло слишком много времени, чтобы можно было отличить скисшее добро от выдохшегося зла.

Понял Кеша только одно — его официальное имя читалось на самом деле как «Че». Но при локализации сертификата о рождении система превратила его в «Ке». Зато к этому «Ке» в русском языке нашлось ласковое уменьшительное — «Кеша», от иезуитского имени «Иннокентий». Вот так система ловит нас за революционный хайр и возвращает в лоно родной культуры, заботясь о сохранении нашей идентичности даже на высоте в пять километров…

Часть кластера затянуло серым холодным облаком. Оно походило на дым — словно где-то в недрах небесной помойки начался пожар.

Как только Кеша подумал об этом, он сразу стал замечать обгорелые модули, уничтоженные терровирусом. Их было много. Больше, чем в прошлый раз, когда Кеша любовался панорамой родного кластера. И больше всего — двухместных семейных, вроде того, в котором жил он сам: вирус, поразивший одного из партнеров, никогда не оставлял в живых другого. Интересно, кстати — компьютерные вирусы стали наконец оправдывать свое название. Они сегодня убивают как HIV и Эбола в прошлом…

Модули сжег, конечно, не сам вирус — после теракта их подвергали термообработке, чтобы кремировать погибших заодно с пораженной электронной начинкой. Своего рода огненное погребение на дому — мой дом сегодня не только моя крепость, но и мой крематорий. Дешевле, чем транспортировать вниз трупы. Модули полагалось отсоединять и спускать вниз для рециклирования, но утилизация обычно опаздывала на месяц или два, отчего усеянный обгорелыми боксами кластер казался потрепанным небесным дредноутом, вернувшимся из боя с силами тьмы. Ну или наоборот.

Вот зачем они это делают, думал Кеша. Зачем пишут убивающие нас вирусы? Разве мы не умрем все без исключения и так? Если они уважают Аллаха, зачем они ускоряют его скрипты? Говорят, нет ничего страшнее смерти от вирусного теракта. Человека посещают жутчайшие видения. Он даже не понимает, что стал жертвой покушения. Терровирус бьет в самое незащищенное место. В фейстоп. А это фактически открытый мозг…

Кеша увидел несколько выжженных дочерна двухместных модулей, соединенных друг с другом. Сгорела, можно сказать, целая улица. Или переулок? Модули были двухместные — овальные в сечении, похожие на древние футляры от очков. В таком же точно модуле Кеша жил с супружницей и сам. Но где именно его модуль, он совершенно не представлял. Такой информации система не давала. Его домом мог быть, например, вон тот ободранный цилиндр с краю — на своем веку уже раз пять побывавший гробом и крематорием. А мог быть вон тот, поновее…

Возле одного из двухместных модулей суетились сервоботы — подсоединяли к нему транспортный пенал. То ли кто-то разводится, то ли, наоборот, женится… Возможно, и то и другое вместе. А может, медицинская операция или роды… Скорей всего, роды. В двухместный репродукционный модуль помещают тех, кто согласен рожать детей… Люди сейчас хитрые, думал Кеша. Мы с Мэрилин тоже вроде согласны на детей, живем в двухместном семейном. Полный вэлфер, никаких налогов. А детей нет. И вопросов тоже. Мэрилин просто сокровище…

Кстати, панорама хоть в реальном времени? С живой внешней камеры? Или это такая же симуляция как все остальное? Может, кластер на самом деле выглядит как-то иначе… Впрочем, с этим надо к Анонимусу. Он расскажет.

Кеша нахмурился и стал вспоминать, почему он вывалился в фазу LUCID раньше времени. Кажется, он перед этим смотрел какой-то REM-сериал. Да, точно, «Революцию». И там в очередной раз показали такую чушь, что невозможно было не проснуться. Что там было-то… Как всегда, последняя битва со злом. Горящие покрышки («MICHELIN! The Smell of Freedom!»). Диктатор, прячущийся внутри собственной статуи — бронзового колосса с простертой вперед рукой. В голове статуи, понятно, тайная комната, где диктатор одновременно встречается с любовницами и отдает распоряжения охранке. Статую валит восставший народ, и голые наложницы тирана прыгают навстречу верной смерти прямо из бронзового уха…

Но это было еще ничего. А потом прямо на небе вывесили поп-ап с рекламой Яна Гузки: надпись «а он мятежный ищет фурри…» и профиль философа. Вот тут Кеша (он в это время вместе со всеми тянул за веревку) не выдержал и соскочил. И много других русскоязычных зрителей наверняка соскочило вместе с ним, так что на кластер 23444–2Ж сейчас пялился из небесной пустоты не он один.

Диктатор в голове диктатора. Ага, спасибо. Драматизм, чтоб вы знали, работает только тогда, когда зритель забывает, что смотрит драму. Когда он об этом вспоминает, остается одна тошнота. Какие же бездари пишут скрипты для дрим-муви… Да и для всей реальности тоже. Хотя кое-что приятное в жизни есть, чего уж там.

В этой фазе сна можно было думать что угодно, не опасаясь случайно расшэрить свои мысли, и Кеша пользовался последними минутами тайной свободы на все сто, бесстыдно распрямляя и растопыривая свой стиснутый темными тайнами ум — так, как никогда не делал наяву.

А потом панорама кластера исчезла. Стало темно, и во тьме перед Кешей зажглась оранжевая звезда.

Реальность наконец догнала. Начиналась общая фаза LUCID — новости, встречи, социальная жизнь. Но Кеша сегодня не хотел ни с кем общаться. Он чуть напряг веки и отправился из сна в явь. Домой, на фейстоп.