Лимбо

На следующее утро Улл написал на доске:

— Вчера, — начал он, повернувшись к классу, — меня спросили, какое отношение имеет наша вводная беседа к загробному миру. А у меня к вам встречный вопрос: что значит — загробный мир? Что это вообще такое — тот свет? Пусть кто-нибудь скажет. Вот ты…

Он указал на Эза. Тот пожал плечами:

— Измерение, где живут мертвые.

Улл наморщился, словно в рот ему попало что-то кислое.

— Тебе самому нравится, как это звучит? «Живут мертвые». Зачем они умирали тогда, если до сих пор живут? И почему они в этом случае мертвые?

Он повернулся к Тету. Тот ненадолго задумался.

— Ну… Наверно, жизнь в какой-то форме продолжается после смерти?

— Твой телефон мелодии играет? — спросил Улл.

— Да.

— А если его разобрать и выкинуть батарейку, он играть будет?

— Не думаю.

— А может, он просто другую мелодию начнет играть? Тихо-тихо?

— Вряд ли.

— А мертвый человек, значит, продолжает жить? Включите-ка мозги. «Человек» — это вообще философское понятие. Живым или мертвым бывает только тело.

— Вы к чему клоните? — спросил Тар. — Что никакого загробного мира нет?

— Именно! — кивнул Улл.

— То есть мы приехали учиться нырять, а нырять некуда?

— Совершенно верно.

— Но ведь куда-то ныряльщики все-таки ныряют, — сказала Софи. — Куда же тогда?

— Чтобы понять, куда мы ныряем, — ответил Улл, — надо сперва разобраться, — откуда. Я сказал, что никакого загробного мира нет, и могу это повторить. Но нет и догробного мира. Есть поток переживаний, из которого складывается наш опыт. Пока вы живы, вы ежесекундно получаете новые впечатления с помощью органов своего тела. Полная сумма всех впечатлений — это и есть ваша реальность. Мертвый человек именно потому мертв, что никакого опыта больше не приобретает. Его реальность ничем не отличается от сна без сновидений. Кто-нибудь помнит свой последний сон без сновидений?

Улл обвел глазами класс. Мне показалось, что манекены с задних рядов готовы к этому разговору лучше нас — но, в силу косности своих материальных оболочек, не способны в него вступить. Класс ответил молчанием.

— Мы видим их каждую ночь, — продолжал Улл. — Но такого опыта нет ни у кого — потому что на время сна без сновидений полностью исчезает тот, кто мог бы его получить. То же касается и состояний после смерти. Нет никого, кто мог бы их испытывать. Самые утонченные из мистиков говорят, что именно в этом заключается наша изначальная природа, но вампиры равнодушны к пустой игре слов. Мы смотрим на все практически…

Улл несколько раз прошелся перед партами, обхватив подбородок ладонью. Мне пришло в голову, что он похож на пожилого и уже не очень хорошо соображающего Гамлета, забывшего, куда он положил свой череп.

— Никакой жизни после смерти нет! Загробного мира тоже нет! Человеческое существо состоит из двух элементов — света и витража. Смерть их разъединяет. «Жизнь после смерти» — это оксюморон. Но если яркий белый свет, о котором мы говорили, содержит в себе все вообще, в нем должны присутствовать не только портреты всех живых, но и портреты всех мертвых. Надо лишь суметь поглядеть на него сквозь стекла нужной окраски. Имея доступ к красной жидкости мертвых, то есть, простите, к их ДНА, можно получить доступ к библиотеке темных витражей, которые были когда-то живыми существами. На этом принципе основан особый уникальный доступ вампиров к загробному миру…

— Вы же сами говорили, что загробного мира нет, — сказал я.

— Правильно, — согласился Улл. — Есть только то, что свет бытия освещает в данную минуту. А загробного мира нет, потому что он темен. Пока на него не упадет луч сознания, его не существует. Поэтому его и называют небытием… Ведь не скажешь, что небытие есть. А с другой стороны, в него можно уйти.

— Как можно уйти в небытие? — спросил Тет. — Мне непонятно.

— Не переживай, — ответил Улл. — Тот ум, который этого не понимает, туда не попадет. Двуногие существа, лишенные перьев, обычно просто мрут. Уйти в небытие очень непросто…

Эти слова прозвучали почти мечтательно. Улл скрестил руки на груди и уставился на один из витражей.

— Секрет воскрешения мертвых прост, — сказал он. — Он в том, чтобы соединить мертвый витраж со светом сознания. Лимбо — это темный фоточулан, где хранится немыслимое число негативов… Только поймите, пожалуйста, сразу — никакого реального чулана, где хранятся темные витражи, нет. Витражи, негативы — просто сравнение. На самом деле это сложнейшие информационные коды, указывающие свету, каким стать и как меняться. Мы называем их анимограммами. Это и есть души в загробии. Мертвые души. То есть подробнейшие отпечатки бывших живых душ. Чертежи, по которым их можно на время воссоздать. Они хранятся в памяти Великого Вампира. Лимбо, таким образом — это и есть память Великого Вампира. Или, как иногда говорят, Вечная Память. Именно туда мы и ныряем. Хранящиеся там анимограммы могут возвращаться к жизни по воле внешнего наблюдателя.

— А когда они оживают для внешнего наблюдателя, — спросил я, — они действительно оживают?

— Вот, — сказал Улл. — Опять. Скажи я «да» или «нет», и мы опять попадем в ловушку слов. Не надо создавать hard problem на ровном месте. Жизнь — это киносеанс. А лимбо — киноархив. Вампиры-ныряльщики оживляют мертвых, пропуская сквозь них отраженный луч своего собственного сознания. Этот подпольный киносеанс субъективно переживается как путешествие в загробный мир. Все, что мы там видим, настолько же реально, насколько реальны мы сами — потому что сделано из нас. Но отдельно от луча вашего внимания никакого «мира мертвых» нет, как нет и фильма до соприкосновения пленки с проекционным фонарем. Мертвые оживают только тогда, когда попадают в зону вашего интереса. Но на это время они становятся так же реальны, как вы сами. Они как бы проживают дополнительный отрезок своей жизни через вас.

— Они себя помнят?

— А отпечаток ноги в песке помнит себя? Себя — это что? Все в этом мире помнит лишь свою форму. Мы существуем в виде памяти о своих прежних состояниях. Единственное отличие мертвых от живых в том, что в мертвых нет луча, способного эту форму осветить. Если вы хотите их увидеть, вам придется стать для них солнцем лично. Вернее, заставить освещающее вас солнце осветить также и их.

— А почему их больше не освещает настоящее солнце?

Улл пожал плечами.

— Потому что они перестали быть ему интересны. То есть, другими словами, умерли.

— Скажите, — спросил Эз, — а такая фотография может родиться заново?

— Может, — сказал Улл. — Запросто. И вы будете принимать участие в этом бизнесе. Но это не значит, что новую жизнь проживает тот самый человек, который жил прежде. Если старая анимограмма повторно попадает во взгляд Великого Вампира, она начинает меняться. Как бы загорается снова. Новая жизнь — это новая серия фильма. Бывают многосерийные фильмы. А бывают односерийные. Бывает все.

Видимо, вдохновленный этим замечанием, Эз спросил:

— А правда, что в лимбо живут черти?

Улл ухмыльнулся.

— Скажем так, мы в лимбо не единственные ныряльщики. Есть особые теневые существа и даже подобия растений и насекомых, обитающие только в этом пространстве — своего рода флора и фауна. Они разрушают нестойкие анимограммы своим внутренним светом, что похоже на поедание трупов подземными червями. Существа из других слоев сознания тоже заглядывают в наше измерение через темный лаз лимбо. Все это в конечном счете связано с действием света. В лимбо чаще всего проникает не ясный свет сознания, а его зыбкие отражения. Вы подробно изучите это со временем.

— А покойники могут напасть на вампира?

— Могут, — сказал Улл. — Но я бы на их месте не стал.

— А вампир может общаться с несколькими покойниками одновременно?

— Может.

— А эти покойники увидят друг друга?

Улл улыбнулся.

— Покойники на самом деле не видят даже вас. Но это может выглядеть так, словно они видят. И вас, и друг друга. У каждой анимограммы свое независимое пространство.

— Если у каждой анимограммы свое пространство, — сказал я, — то как все эти пространства связаны друг с другом? И почему мы тогда говорим, что эти анимограммы находятся в одном лимбо?

Улл задумался.

— Хороший вопрос, — сказал он. — Нельзя сказать, что все эти анимограммы находятся в одном месте. Потому что такого места нигде нет. Туда нельзя добраться ни на ракете, ни на подводной лодке. Все это просто разные состояния нашего собственного сознания — по сути, мы сами в другой фазе. Но во время опыта нам действительно кажется, что мы перенеслись в другое место. Поэтому в определенном смысле так оно и есть.

— А пространство анимограммы большое? — спросил Тет.

— Со всю вселенную.

— Как долго можно общаться с покойником?

— Долго. Но не бесконечно. Это просто долистывание анимограммы, к которой потерял интерес Великий Вампир. Как бы донашивание старой вещи. Она может разорваться в любую минуту. Поэтому в лимбо нельзя терять времени.

— А мы оставляем на анимограммах следы?

— Бывает. Но вампир-ныряльщик должен стремиться к тому, чтобы все его действия были по возможности бесследными. Это, если угодно, мера нашей профессиональной подготовки.

— А если мы показываемся нескольким разным покойникам одновременно, — начал я, — и они начинают видеть друг друга, где тогда все это происходит? В чьем из их индивидуальных пространств?

Улл засмеялся.

— Рама, — сказал он, — ты сейчас похож на первоклассника, который спрашивает учителя про интегральное исчисление. Не лезь в эти вещи раньше времени.

— Мне тоже интересно, — сказала Софи. — Как это будет выглядеть для вампира, если мертвецов много? В какой именно анимограмме все будет происходить?

— Вы можете представить, как выглядит такое пространство, если видели поздние картины Сальвадора Дали. Он был вампиром-ныряльщиком. И занимался этим спортом для вдохновения, собирая для своих погружений сложные коктейли. Но эти полотна изображают парадную сторону теневой реальности, так сказать. А мы с вами — рабочие лошадки и не стремимся к подобным восприятиям. Мы, наоборот, стараемся увидеть в лимбо как можно меньше — ровно столько, сколько нужно, чтобы выполнить свою работу…

— Послушайте, — сказал Эз, — мы все время говорим, как выглядит загробный мир для живых. А как он выглядит для мертвых?

Улл удивленно уставился на него.

— Я уже объяснил. Никак.

— Нет, — сказал Эз, — я имею в виду, как выглядит смерть для того, кто умирает?

— Смотря для кого. Для большинства она больше всего похожа на гриппозный сон. Из которого не просыпаешься, а наоборот.

— А как же яркий свет, туннель?

— Туннельные эффекты связаны с распространением кислородного голода в головном мозге. Они длятся недолго и получили такую известность лишь потому, что являются последней границей, которую можно вспомнить после реанимации. Последующий опыт смерти вспоминать уже некому. Все остальное знаем только мы, вампиры-ныряльщики. Так… А кто теперь задаст мне правильный вопрос?

Улл посмотрел на меня, и я уже понял, какого вопроса он ждет. Но тут снова заговорил Эз:

— Кто такой вампир-богоискатель?

Улл наморщился.

— Где ты про них слышал?

Эз пожал плечами.

— Вопрос неправильный, — сказал Улл. — Но я отвечу. Это одна из наших архаичных сект — к счастью, практически вымершая. Вампиры-богоискатели были мистиками, которые отправлялись в лимбо, чтобы найти Великого Вампира и попытаться его убить. Древние верили, что такое возможно. Причем среди них были и такие, которым это удавалось. Даже по нескольку раз. Поэтому, собственно, секта и пришла в упадок — до сектантов постепенно стало доходить, что происходит какая-то ерунда… Была другая разновидность вампиров-богоискателей, менее древняя — те, кто верил, что увидевший Великого Вампира обретает бессмертие. Такие, говорят, до сих пор где-то есть. Но как у них дела, я не в курсе… Рама?

— Как вампир ныряет в лимбо?

— А вот это правильный вопрос. Вампир — во всяком случае, современный вампир — ныряет в лимбо с помощью особого устройства, которое мы называем «некронавигатор».

Он наклонился над своим бумажным мешком, пошарил в нем и показал классу несколько изогнутых серебристых пластинок треугольной формы.

— Вот эта штучка, — сказал он, — и есть то транспортное средство, на котором вы, друзья, будете перемещаться по лимбо. На самом деле, конечно, дело не в устройствах. Мы просто используем свои способности несколько необычным образом. Кроме некронавигатора, вам необходим образец красной жидкости усопшего. Благодаря этому вампир может воспринимать пространство смерти. Хотя, как я уже объяснил, нигде, кроме его собственного сознания, такого пространства нет.

Он пустил пластинки по рукам. Одна из них сразу попала ко мне.

С первого взгляда казалось, что это какой-то зубной протез, или мост вроде тех, с помощью которых исправляют неправильный прикус. Эта штука, кажется, надевалась на верхний ряд зубов — и упиралась округлым выступом в нёбо. На ней было что-то вроде нежнейших плоских присосок.

— Она фиксируется на клыках? — спросил я.

Улл повернул ко мне мгновенно покрасневшее лицо.

— Выйди из класса вон! — заорал он.

Я даже не успел испугаться.

— А почему?

— Он из России, — вступилась за меня Софи. — Они до сих пор так говорят! Он никого не хотел обидеть, это просто другая культура.

Но Улл уже пришел в себя. Он перевел дыхание, и краска сошла с его лица. Похоже, ему самому теперь было неловко за свою реакцию.

— Запомни, Рама, — сказал он. — Цивилизованные вампиры Запада никогда не называют эти зубы так, как только что сделал ты. Это считается недопустимым и оскорбительным в приличном обществе. Мы говорим «третий верхний правый» и «третий верхний левый».

— Так они фиксируются на… на…

— На третьем правом и третьем левом, — сказал Улл. — Специальными винтами. Можешь попробовать надеть — он не заряжен.

Мне не хотелось совать эту железку в рот — мешок Улла не вызывал у меня доверия.

Я заметил на пластине скругленные и утопленные в поверхности кнопки и еще что-то вроде трэкпэда — выступающего подвижного шарика. Я несколько раз повернул шарик пальцем — он вращался удивительно легко. Потом я чуть нажал на него, и вдруг в металлической поверхности открылось крохотное окошко, за которым были видны тончайшие щетинки — словно там скрывалась потайная зубная щетка. В общем, это была крайне странная вещь.

Образец, который вертела в руках Софи, отличался от моего — он был толще, и у него имелось два шарика-трэкпэда. Дырочек со спрятанными щетинками тоже было больше.

— Эй, — спросил я, — а почему у тебя столько дырочек?

— Каких дырочек? Это порты.

— Ты знаешь, что это такое?

— Конечно.

Улл, прислушивавшийся к нашему разговору, улыбнулся. Видимо, ему было неловко за свою недавнюю вспышку.

— Мы, старичье, сами отстаем от времени, — сказал он. — Я тоже могу случайно сказать дурное слово. В мое время все говорили «красная жидкость». А сейчас на это уже обижаются. Некоторые даже требуют, чтобы некронавигатор называли только «вампонавигатором». Но это не просто гримасы политкорректности. Определенный смысл тут есть. За последние двадцать лет у этих штук появилось много новых функций. Например, встроенные словари и энциклопедии, которые позволяют мгновенно обновить знания по любому предмету. Многие поэтому носят вампонавигатор даже днем. Очень впечатляет наших человеческих партнеров при переговорах.

— А говорить он не мешает? — спросил я.

— Мешает, — согласился Улл. — С каждым годом они все толще. Но наши человеческие партнеры готовы к тому, что высшее руководство будет слегка шепелявить. В этом вопросе мы всегда можем рассчитывать на их уважительное понимание, хе-хе… А вот кнопки тыкать не надо, Рама… Прибор корректно работает только во влажной среде. Посмотрели? Теперь аккуратно отдаем назад, пока не поломали. Они хоть списанные, но мне на них еще не один выпуск готовить…

Дождавшись, пока все серебряные пластинки вернутся в мешок, Улл сел на стул возле доски и заговорил:

— Механический некронавигатор в современном виде впервые изготовлен в Германии в сороковые годы. Теми же малосимпатичными людьми, которые монтировали ампулы с цианистым калием в зубы бонз Третьего Рейха. Что, возможно, отбрасывает на это устройство дополнительную мрачную тень, хе-хе…

— Вампиры что, сотрудничали с нацистами? — спросил Тет.

Брови Улла залезли на лоб.

— Сотрудничали? Мы ни с кем не сотрудничаем. Мы разрешаем халдеям служить нам, но не делаем никаких предпочтений для их клик. Некронавигатор изготовлен в Германии вовсе не потому, что вампиров связывали с нацистами какие-то узы. Для нас одни клоуны ничуть не интереснее других. Просто человеческая технология именно тогда и там сумела предложить нам нечто полезное… Вампиры, однако, ныряют в лимбо с глубокой древности. Это отражено в огромном количестве мифов. И простейшие некронавигаторы существовали задолго до появления человеческих технологий. Этому приспособлению на самом деле не меньше десяти тысяч лет. В старину их называли просто «грузилами».

Он встал, шагнул к доске и нарисовал что-то похожее на греческую букву «гамма» с кружками по краям.

— Вот, — сказал он, — поглядите на одну археологическую находку… Только, пожалуйста, из моих рук… Вещь весьма старая и ценная.

На ладони Улла появилась большая треугольная брошь желтого цвета. Если бы не полученные объяснения, я бы принял ее за пряжку из кургана.

— А как его заряжали красной жидкостью? — спросил Эз. — Тут же нет щетинок.

Улл показал на длинные ложбинки по бокам золотой пластины.

— Вот здесь крепились деревянные щепки с ворсинками. Некоторые консерваторы, кстати, до сих пор пользуются древнейшими устройствами. Особенно богоискатели — им, по поверью, нужна красная жидкость трех святых, а лучше всего — Грааль. Поэтому все халдеи столько лет его и искали… Ну ладно, не отвлекаемся.

Улл спрятал золотую игрушку в мешок.

— Простейший некронавигатор — это просто кусочек металла, который соединяет между собой ваши верхний третий правый и верхний третий левый, одновременно создавая давление на верхнее нёбо в том месте, над которым находится магический червь. Если это давление подобрано верно, вампир впадает в состояние, делающее погружение очень легким… В современных пружинных моделях, кстати, давление поддается точнейшей регулировке, что весьма удобно. Но эти нюансы зависят от конструкции прибора… Однако все вампонавигаторы, простые и сложные, действуют в конечном счете одинаково. Когда вампир надевает грузило на известные зубы и позволяет ему надавить на нёбо, он впадает в состояние, которое мы называем «малое небытие».

— А я еще слышала — «lucid death», — сказала Софи.

Улл кивнул.

— Говорят и так, но редко. Все эти слова значат на самом деле одно и то же. Погружение — подобие осознанного сна. Содержание сна определяется препаратами в некронавигаторе. Если он заряжен красной жидкостью мертвого человека, вампир класса undead может встретиться с ним в лимбо. Происходит это не только из-за особого физиологического воздействия некронавигатора, но и потому, что малое небытие усиливает нашу чувствительность к препаратам.

— А что значит «осознанный сон»? — спросил я.

— Это значит, что ты помнишь, почему ты в нем оказался. Но степень осознанности зависит от ныряльщика. Иногда мы вообще теряем над происходящим контроль и забываем, где мы и что происходит. Тогда мы видим яркий хаотический кошмар, иногда довольно страшный. Но опасного здесь мало — в конце концов мы просто приходим в себя в хамлете.

— А почему все это происходит? — спросила Софи.

Улл развел руками.

— Объяснений множество. Традиционалисты цитируют старые стихи. Железный аркан на Рогах Победоносного и все такое… «О ночь, о мгла, о древний дом вампира, сокрытый в вихре дольней суеты…» Много слов, но мало смысла. Еще меньше его в научных интерпретациях. Мол, соединяя полюса психической антенны, мы как бы замыкаем команду Великой Мыши в бесконечном коридоре между двумя зеркалами… Еще одна школа мысли учит, что известные зубы вообще ни при чем, а дело в давлении на нёбо, которое заставляет магического червя искать покоя в особом сне — и сон этот подобен бегству из мира, в которое он увлекает за собой человеческий аспект вампира… Я лично сторонник последней версии.

Подойдя к доске, Улл нарисовал схематичный разрез перевернутой головы с открытым ртом. Затем он взял мелок другого цвета и дорисовал во рту нечто похожее на вставленную между зубами ложку, упершуюся в нёбо.

— На время погружения вампир, разумеется, зависает вниз головой. Чаще всего в своем собственном хамлете. Некронавигатор удерживается на известных верхних зубах даже без специальных креплений — на время сеанса верхние зубы становятся нижними. Требуемое давление на нёбо раньше создавалось исключительно за счет силы тяжести — поэтому старые некронавигаторы были довольно массивными. Современные легче…

Улл достал из своего мешка одну из серебряных пластинок, самую старую и исцарапанную, и поглядел на нее с такой нежностью, с какой ювелир, наверное, смотрит на ограненный им гигантский бриллиант.

— Интересно, — сказал он, — что со времен Третьего Рейха механика некронавигаторного блока практически не менялась — только многократно увеличилось число щетинок с красной жидкостью, что дало нам куда больше загробных возможностей. Вампонавигаторы приводятся в готовность таким же тройным нажатием языка, каким рейхсфюрер СС в свое время ставил пломбу с ядом на боевой взвод. Вампиры консервативны и любят проверенную германскую механику. Однако постепенно прогресс проникает и сюда. Поэтому дополнительные загробные возможности, которые дает вампонавигатор, расширяются с каждым веком… То есть, простите, годом.

— Какие дополнительные загробные возможности дает вампонавигатор? — спросил Эз.

— Любые. Сегодня практически любые — причем каждому желторотому юнцу с первого дня его карьеры. Тысячу лет назад на подготовку ныряльщика уходило куда больше времени.

— А возможности чего? — уточнил Эз.

— Вы все знаете, что такое конфета смерти, — сказал Улл. — Когда нужно поставить на место распоясавшегося негодяя, достаточно бросить ее в рот. Ваше тело как бы вспоминает навыки боевых искусств, которых у него никогда прежде не было. Ключ к ним содержится в красной жидкости бойца-донора. Вампонавигатор — это несколько сотен конфет смерти, даже несколько тысяч. В нем содержатся очищенные препараты из красной жидкости опытнейших ныряльщиков древности, которые десятилетиями учились визуализировать то или иное устрашающее или завораживающее проявление в своем контролируемом сне. Это позволяет вампиру действовать сверхъестественным образом. Не в физическом мире, конечно. Такие препараты, если они и существовали раньше, давно запрещены конвенцией. Вы можете совершать чудеса только в лимбо. Но там вы можете практически все…

Мне вдруг захотелось сказать что-то горько-скептическое.

— Зачем совершать чудеса во сне? — спросил я. — Не лучше ль…

— Нет, — перебил Улл. — Не лучше. Эти способности необходимы для того, чтобы вы могли свободно работать с анимограммами и окружающей их реальностью. Без спецнавыков, которые дает вампонавигатор, вам пришлось бы обучаться этому искусству полжизни. Как было раньше.

— А что такое перемотка анимограмм? — спросил Тар.

— Мы перематываем анимограммы, определенным образом вмешиваясь в их структуру. Но об этом мы поговорим завтра. Еще вопросы?

— Как можно управлять вампонавигатором во сне? — спросил Эз.

— У вампира всегда остается небольшой остаточный контроль над мышцами рта и языка. Достаточный для того, чтобы пользоваться прибором.

— А почему вы ничего не сказали про вампотеку? — спросила Софи.

— Потому что я терпеть не могу этот электронный разврат, — ответил Улл. — Шучу, шучу. Я как раз собирался рассказать. Прежние некронавигаторы были чисто механическими, а сегодня в них добавляют блок с… Как его… Наноприводом… Я даже не знаю точно, как эта новая часть работает. Что-то такое тихо жужжит. Все дело в этой вампотеке, которой раньше не было. Вместе с ней некронавигатор называют уже вампонавигатором.

— Что это? — спросил я.

— Это своего рода энциклопедия на препаратах красной жидкости. Маленький цилиндр с множеством тончайших щетинок-наношприцев, изготовленных по особой технологии. У вампотеки отдельный контур управления. Самая ненадежная часть, так как там миниатюрные детали и электроника. Опытный ныряльщик никогда на нее не полагается. Частота отказов этого узла прямо пропорциональна объему хранящейся в нем информации. Мы пошли на это, потому что вампотека — не критический узел. Она содержит голую справочную информацию, предварительно очищенную вампирами-чистильщиками. Нечто вроде препаратов, по которым вы учились. Своего рода сумму дискурсов и знаний, которая может потребоваться для успешного гипноза анимограмм. Информация в вампотеке подобрана таким образом, чтобы опережать стандартное людское понимание ровно на полшага. Чтобы временно воскрешенный, или даже живой человек мог с небольшим умственным усилием понять вампира. И с завистью осознать, насколько вампир выше. Это главное назначение вампотеки.

— Не понимаю, — сказал Тет, — какой смысл в цифровую эпоху записывать информацию в препаратах красной жидкости?

Улл посмотрел на него с жалостью.

— Смысл очень простой, — ответил он. — Если ты захочешь воспользоваться информацией, которой забиты человеческие цифровые носители, тебе придется закачивать ее в себя через человеческий интерфейс — два глупых глаза и медленно анализирующий буквы мозг. Скачать книгу или фильм занимает две секунды, хранить ее можно под ногтем, но вот загружать в себя содержащуюся там информацию тебе придется неделю. А препарат красной жидкости — это самый высокоскоростной канал. Ты не просто получаешь доступ к информации. Она мгновенно оказывается в твоей оперативной памяти — и уже готова к использованию. Это огромное преимущество вампира над человеком.

Улл был совершенно прав.

— А управлять вампонавигатором сложно? — спросил я.

— Так просто, что этого мы даже не обсуждаем. Научитесь сразу… Во время малого небытия движениями вашего языка управляет не просто мозг, а мозг в симбиозе с магическим червем. Поэтому здесь достигается такая же точность, с какой сборочный робот передвигает микросхему под лучом лазера. Никакой путаницы не бывает.

— А как мы запоминаем, где какой препарат в вампонавигаторе? — задал я не совсем понятный самому вопрос.

Улл засмеялся и потрепал меня ладонью по голове. Я был так занят мыслями, что забыл, как собирался на это прореагировать — а когда вспомнил, было уже поздно.

— Вопрос Рамы выдает полное непонимание предмета. Тем не менее отвечу. При активации устройства первый микроукол в язык сообщает вампиру всю необходимую техническую информацию. В прошлом веке была распространена другая методика — перед уходом в транс вампир несколько секунд глядел на схему вампонавигатора, чтобы дать ей отпечататься в мозгу. Человеческое сознание при этом мало что запоминает, но высший ум вампира фиксирует все с фотографической точностью. В общем, Рама, не беспокойся. Проблем с вампонавигатором не будет, скорей всего, даже у тебя…

Вместо того, чтобы наполнить меня бодрой конструктивной обидой, на которую, видимо, рассчитывал педагог, эти слова погрузили меня в апатию.

— Урок окончен! — объявил Улл. — Завтра последнее занятие. Будем рассматривать практические вопросы. Не опаздывайте…

Я решил дождаться, пока все уйдут из класса — и закрыл лицо руками. Шум и голоса вскоре стихли. Последним, что я услышал, был долетевший из коридора крик Улла, раздраженно отвечавшего на запоздалый вопрос:

— Нет! Лимбо это не рай и не ад! А мы не церковно-приходская школа!