Глава шестая
СВЕТЯЩИЙСЯ ОТРЯД

— Грумман? — сказал чернобородый торговец пушниной. — Из Германской академии? Отчаянный парень. Я встречался с ним лет пять назад в Уральских горах, на самом севере. Думал, он уже помер.

Сэм Канзино, земляк и старый приятель Ли Скорсби, откинулся на спинку стула в баре гостиницы «Самирской», где свет гарных ламп с трудом пробивался сквозь дым, и опрокинул себе в рот стаканчик ледяной водки. Затем подтолкнул к Ли тарелку с соленой рыбой и черным хлебом; тот взял немного и кивнул, показывая Сэму, что готов слушать дальше.

— Он угодил в капкан, который поставил этот дурень Яковлев, — снова заговорил торговец, — и рассек себе ногу до самой кости. Обычных лекарств он не признавал и стал лечиться медвежьим средством, кровяным мхом, — вообще-то это не настоящий мох, а что-то вроде лишайника. Короче, он лежал на санях и орал от боли, а в промежутках раздавал указания своим помощникам: они проводили астрономические измерения и должны были все делать тютелька в тютельку, иначе он сразу начинал хлестать их своим языком, — а язык у него, скажу я тебе, что твоя колючая проволока. Худой такой, крепкий малый, интересовался всем подряд. Ты знаешь, что тартары приняли его как своего? Он даже прошел у них посвящение.

— Да ну? — удивился Ли Скорсби, подливая Сэму еще водки. Зайчиха Эстер, деймон воздухоплавателя, съежилась рядом с его локтем; как обычно, глаза ее были полуприкрыты, а уши прижаты к спине.

Ли прибыл на Новую Землю лишь час-другой тому назад — его шар пригнало сюда ветром, который вызвали ведьмы, — и, убрав снаряжение, сразу же отправился в гостиницу «Самирская» по соседству с рыбоконсервной базой. Эта гостиница служила местом сбора многих арктических бродяг: здесь они обменивались новостями, подыскивали себе работу или оставляли друг для друга сообщения. Когда-то и сам Ли Скорсби просиживал тут целые дни, дожидаясь контракта, пассажира или попутного ветра, так что в его теперешнем поведении не было ничего необычного.

Кроме того, сейчас в мире происходили настоящие катаклизмы, и люди просто не могли не собираться вместе, чтобы обсудить их. Каждый день приносил очередную удивительную новость: то река Енисей освободилась ото льда, хотя сезон для этого был совсем неподходящий, то океан отступил от берегов, обнажив странную каменную кладку на дне, то кальмар в тридцать метров длиной схватил трех рыбаков, вышедших в море на катере, и разорвал их на мелкие кусочки…

А с севера по-прежнему катился плотный, холодный туман; порой он словно начинал фосфоресцировать каким-то невиданным доселе светом, и тогда в нем смутно маячили чьи-то гигантские силуэты и слышались таинственные голоса.

По всем этим причинам время для работы нынче было неподходящее, так что в баре гостиницы «Самирская» редко оставалось свободное местечко.

— Вы сказали Грумман? — спросил пожилой человек, сидевший за стойкой неподалеку. Судя по его одежде, это был охотник на тюленей; его деймон, лемминг, важно выглядывал у него из кармана. — Он точно жил с тартарами. Я был там, когда его приняли в племя, и видел, как ему просверлили череп. Ему и другое имя дали, тартарское; погодите-ка, сейчас вспомню.

— Послушай, дружище, — обратился к нему Ли Скорсби. — Ты не будешь возражать, если я угощу тебя выпивкой? Мне нужны сведения об этом человеке. Что это было за племя, о котором ты говоришь?

— Енисейские пахтары. Живут у подножия хребта Семенова, где в Енисей впадает другая река — забыл ее название… ну, та, что течет с холмов. У тамошней пристани еще стоит утес величиной с дом.

— Ах да, — сказал Ли. — Теперь я вспомнил, где это. Когда-то я там пролетал. Так Грумману, стало быть, просверлили череп? Но зачем?

— Он был шаманом, — пояснил старый охотник на тюленей. — По-моему, тартары признали в нем шамана еще до того, как приняли его к себе. Ну и процедура это сверление! Продолжается день и две ночи. Они сверлят с помощью лука, как при добывании огня.

— Ну, тогда понятно, почему его команда так ему подчинялась, — сказал Сэм Канзино. — Это были самые отпетые мошенники, каких я только видел, но перед ним они все ходили на задних лапках. Я-то думал, они просто боятся его ругани. Но если он был шаманом, это объясняет их поведение еще лучше. Но знаешь, до чего же он был любопытный! Сущий волк — если вцепится, так уж не отпустит. Он вытряс из меня все, что я знал о тех краях, о повадках разных там росомах и лисиц. А ведь этот чертов капкан здорово его покалечил: рана на ноге была открытая, а он знай себе записывал результаты действия кровяного мха, мерил себе температуру, а потом следил за формой рубца — словом, отмечал каждую мелочь… Чудак, что и говорить. В него влюбилась одна ведьма, так он дал ей от ворот поворот.

— Да неужто? — сказал Ли, вспомнив о красоте Серафины Пеккала.

— Зря это он, — вставил охотник на тюленей. — Если ведьма предлагает тебе любовь, надо соглашаться. А откажешься — пеняй на себя. Это все равно что выбор между счастьем и горем. Чего ты никак не можешь сделать, так это не выбрать ни того, ни другого.

— Наверное, у него была какая-то причина, — сказал Ли.

— Если он не совсем чокнутый, причина должна была быть серьезная.

— Он всегда был упрямый, — сказал Сэм Канзино.

— Может, хранил верность другой женщине, — предположил Ли. — А я слышал о нем еще кое-что: он якобы знал, где находится один волшебный предмет — не знаю уж, что это за штука, — который способен защитить своего хозяина от чего угодно. Вы когда-нибудь об этом слыхали?

— Я слыхал, — отозвался охотник на тюленей. — У него самого этой вещи не было, но он знал, где ее найти. Один человек пытался заставить его рассказать о ней, но Грумман его убил.

— А его деймон! — сказал Сэм Канзино. — Тоже странный. Это была орлица, черная орлица с белой головой и грудью. Я таких в жизни не видал и не знаю, как они называются.

— Скопа у него была, — вступил в разговор бармен, услышавший последние слова. — Вы говорите про Стэна Груммана? Его деймон — скопа. Орел, который питается рыбой.

— И что с ним случилось, с Грумманом? — спросил Ли Скорсби.

— Ввязался в войны скрелингов где-то в Берингландии. Там его и застрелили, наповал. Это последнее, что я о нем слышал, — ответил охотник на тюленей.

— А я слышал, что ему голову отрезали, — сказал Ли Скорсби.

— Нет, вы оба ошибаетесь, — возразил бармен, — а вот я знаю точно, потому что говорил с одним эскимосом, который его сопровождал. По-моему, они разбили лагерь где-то на Сахалине, и на них сошла лавина. Грумман погребен под сотнями тонн камней. Этот эскимос видел, как он погиб.

— Чего я не могу понять, — сказал Ли, пуская бутыль по кругу, — так это чем он занимался. Может, искал нефтяные месторождения? Был военным? Или двигал науку? Ты упомянул о каких-то измерениях, Сэм. Что ты имел в виду?

— Они измеряли свет звезд. И северного сияния. Северное сияние — это был его пунктик. Хотя в первую очередь он, по-моему, занимался раскопками. Искал всякие древние вещицы.

— Я знаю, кто мог бы рассказать вам больше, — произнес охотник на тюленей. — В горах есть обсерватория Императорской академии Московии. Они вам расскажут. Он поднимался туда не раз.

— Да зачем тебе все это, Ли? — спросил Сэм Канзино.

— Он мне малость задолжал, — ответил аэронавт.

Это объяснение было настолько удовлетворительным, что все их любопытство мигом улетучилось. Разговор переключился на тему, которая теперь волновала всех и каждого: собеседники стали обсуждать бросающиеся в глаза катастрофические изменения в природе.

— Рыбаки говорят, что могут проплыть на своих судах прямо в новый мир, — сообщил охотник на тюленей.

— А что, разве есть новый мир? — поинтересовался Ли Скорсби.

— Пусть только разойдется этот чертов туман, и мы его сразу увидим, — уверенно заявил охотник. — Когда это случилось, я был на каяке в открытом море и как раз повернул к северу. Ну и зрелище, скажу я вам, — никогда его не забуду! Вместо того чтобы опускаться за горизонт, земля шла и шла прямо вперед. Я смотрел в даль, и, насколько хватал глаз, там были земля и берега, горы, бухты, зеленые деревья и кукурузные поля — они заполнили все небо. Ей-богу, друзья, чтобы такое увидеть, стоило горбатиться пятьдесят лет. Там, в небе, было так красиво, что я пошел бы туда на веслах и даже не оглянулся, но тут накатил туман…

— В жизни не видал такого тумана, — буркнул Сэм Канзино. — Бьюсь об заклад, он будет стоять месяц, а то и больше. Но если ты хочешь получить должок со Станислауса Груммана, тебе не повезло, Ли: парень уже на том свете.

— А! Вспомнил его тартарское имя! — воскликнул охотник на тюленей. — Я вспомнил, как они называли его, когда сверлили ему голову. Джопари — вот как.

— Джопари? Никогда не слыхал ничего похожего, — сказал Ли. — Смахивает на что-то японское. Как бы там ни было, я хочу вернуть свои деньги и попробую найти если не самого Груммана, то хотя бы его наследников. А может, со мной разочтется за него Германская академия. Попробую навести справки в обсерватории — пускай дадут мне какой-нибудь адресок.

Обсерватория была расположена севернее, на приличном удалении от поселка, и Ли Скорсби нанял нарты с собачьей упряжкой и погонщика. Найти человека, который отважился бы ехать в тумане, было непросто, но красноречие аэронавта или его деньги сделали свое дело, и после долгого торга один старый тартарин с Оби согласился доставить Ли в нужное место.

Погонщик не полагался на компас, иначе он не рискнул бы отправиться в это путешествие. Он ориентировался по приметам, и в этом ему помогал его деймон, песец, который сидел на передке нарт и внимательно принюхивался, определяя путь. Ли, по старой привычке не расстающийся с компасом, уже заметил, что магнитное поле Земли находится в таком же нестабильном состоянии, как и все прочее.

Когда они остановились, чтобы сварить кофе, старый погонщик сказал:

— Это уже бывало прежде — то, что мы видим сейчас.

— Небо раскрывалось и раньше? Неужели?

— Много тысяч поколений назад. Мой народ помнит. Очень, очень давно, много тысяч поколений.

— И что об этом рассказывают?

— Небо раскрывается, и духи начинают свободно летать между тем миром и этим. Земля ходит под ногами. Лед тает, потом намерзает снова. Через какое-то время духи закрывают дыру. Заделывают ее как могут. Но ведьмы говорят, небо в том месте, за Северным Сиянием, остается тонким.

— Что же теперь будет, Умак?

— То же, что и прежде. Все снова вернется к старому. Но только после большой беды, большой войны. Войны духов.

Погонщик замолчал, и скоро они поехали дальше, медленно пробираясь среди холмов, рытвин и обнажившихся скал, темнеющих в белесом тумане. Наконец старик сказал:

— Обсерватория наверху. Отсюда иди сам. На нартах нельзя — слишком крутой подъем. Если хочешь ехать обратно, я подожду здесь.

— Да, я хочу поехать обратно, когда сделаю свои дела, Умак. Разведи костер, друг мой, и отдохни пока. Я вернусь часа через три-четыре.

Посадив Эстер за пазуху, Ли Скорсби двинулся в гору, и после получаса ходьбы по крутой тропинке перед ним вдруг выросла кучка домиков, словно опущенных сюда только что чьей-то гигантской рукой. Но это впечатление возникло лишь потому, что туман на секунду рассеялся; когда он сгустился вновь, домики опять почти исчезли из виду. Ли смутно различал впереди огромный купол главной обсерватории, а в стороне еще один, поменьше. Административные и жилые корпуса располагались между ними. Свет из окон нигде не пробивался наружу; наверное, затемнение было сделано специально, чтобы не мешать наблюдениям в телескоп.

Через несколько минут после прибытия Ли уже беседовал с группой астрономов, жаждущих услышать от него свежие новости: ведь мало кому из ученых туман досаждает так сильно, как исследователям небесных явлений. Он рассказал им обо всем, что видел, а когда с этим было покончено, спросил о Станислаусе Груммане. Астрономов никто не навещал уже много недель, и они соскучились по разговору.

— Грумман? Да, кое-что я могу вам про него рассказать, — ответил аэронавту заведующий обсерваторией. — Он англичанин, несмотря на свое имя. Помню, как-то раз…

— Не может быть, — вмешался его заместитель. — Он ведь из Германской Императорской академии. Я познакомился с ним в Берлине и был уверен, что он немец.

— И все-таки мне кажется, что он англичанин. По крайней мере, говорит он по-английски безупречно, — сказал заведующий. — Но я не спорю: он действительно член Германской академии. По-моему, геолог…

— Нет-нет, вы ошибаетесь, — возразил кто-то еще. — Он интересовался раскопками, но не как геолог. Однажды я долго с ним беседовал. Пожалуй, его можно назвать палеоархеологом.

Пятеро ученых сидели вокруг стола в помещении, которое служило им гостиной, столовой, баром, комнатой отдыха и в большей или меньшей степени всем остальным. Двое астрономов были московитами, один — поляком, еще один — африканцем йоруба и последний — скрелингом. Ли Скорсби чувствовал, что эта маленькая компания рада гостю уже потому, что он внес в их вечерние посиделки хоть какое-то разнообразие. Последним говорил поляк, но его прервал йоруба:

— Что значит — палеоархеолог? Обычные археологи уже изучают древность; зачем же ты добавляешь к этому слову приставку, которая тоже означает «старый»?

— Просто он изучал гораздо более древние периоды, чем обычные археологи, вот и все. Он искал следы цивилизаций, существовавших двадцать, а то и тридцать тысяч лет назад, — объяснил поляк.

— Чепуха! — воскликнул заведующий. — Полная чепуха! Он водил тебя за нос. Цивилизации, которым тридцать тысяч лет? Ха! Где доказательства?

— Подо льдом, — ответил поляк. — Вот в чем вся штука. Если верить Грумману, в прошлом магнитное поле Земли несколько раз претерпевало резкие изменения, и земная ось тоже перемещалась, так что области с умеренным климатом сковал лед.

— Это как же? — спросил йоруба.

— Ну, теория у него была довольно сложная. Но суть ее в том, что все доказательства существования древних цивилизаций, если они вообще имеются, должны теперь оказаться глубоко подо льдом. Он утверждал, что у него есть фотограммы необычных скальных формаций…

— Ха! И это все? — усмехнулся заведующий.

— Я просто рассказываю. Я его не защищаю, — сказал поляк.

— Как давно вы познакомились с Грумманом, господа? — спросил Ли.

— Сейчас припомню, — отозвался заведующий. — В первый раз я встретил его семь лет назад.

— Он сделал себе имя за год или два до этого, опубликовав статью о смещении магнитного полюса, — сказал йоруба. — Но взялся он бог весть откуда. Я имею в виду, что никто не учился с ним вместе в колледже, никто не знал его предыдущих работ…

Они поговорили еще некоторое время, обмениваясь воспоминаниями и делая предположения насчет того, что могло приключиться с Грумманом, хотя почти все думали, что он наверняка умер. Когда поляк отошел, чтобы сварить новую порцию кофе, зайчиха-деймон Эстер прошептала аэронавту:

— Присмотрись к скрелингу, Ли.

Скрелинг почти не раскрывал рта. Сначала Ли решил, что этот ученый просто молчалив от природы, но теперь, после совета Эстер, он дождался очередной паузы в разговоре и как бы случайно взглянул на его деймона, белую сову, которая таращилась на них яркими оранжевыми глазами. Что ж, совы всегда таращатся на людей, ничего необычного в этом нет, но Эстер была права: в облике деймона сквозила враждебная подозрительность, хотя лицо самого ученого казалось абсолютно непроницаемым.

А потом Ли заметил еще кое-что: на пальце скрелинга был перстень с выгравированной на нем эмблемой Церкви. И вдруг он понял причину молчания этого человека. Он и раньше слышал, что к каждой организации, ведущей философские исследования, обязательно прикрепляют представителя Магистериума, который должен выполнять функции цензора и следить за тем, чтобы новости о каких-либо еретических открытиях не просочились наружу.

Сообразив это и заодно вспомнив слова, когда-то услышанные им от Лиры, аэронавт спросил:

— Скажите мне, господа, а не занимался ли Грумман проблемой Пыли?

Внезапно в тесной гостиной астрономов наступила тишина и все внимание сосредоточилось на скрелинге, хотя никто не смотрел на него прямо. Зная, что Эстер его не выдаст, — она по-прежнему сидела спокойно, полуприкрыв глаза и прижав уши к спине, — Ли напустил на себя добродушно-невинный вид и стал переводить глаза с одного собеседника на другого. Наконец он остановил взгляд на скрелинге и сказал:

— Прошу прощения: я спросил о чем-то, что знать не положено?

— Где вы слышали разговоры о Пыли, мистер Скорсби? — ответил тот.

— О ней толковали пассажиры, которых я недавно перевозил за море, — с готовностью объяснил Ли. — Что это за штука, я толком не понял, но, судя по их разговору, Грумман как раз мог ею заниматься. Мне показалось, это какое-то небесное явление, вроде Северного Сияния. Хотя вообще-то я удивился: ведь я воздухоплаватель и знаю небо довольно хорошо, но ничего подобного не видел. Что это такое?

— Как вы и сказали, небесное явление, — ответил скрелинг. — Практического значения оно не имеет.

Вскоре Ли решил, что пора уходить; ничего нового он бы уже не узнал, а заставлять Умака долго ждать ему не хотелось. Он распрощался с астрономами, которых туман лишил работы, и отправился вниз по склону, отыскивая путь с помощью Эстер: благодаря своему малому росту она лучше видела тропинку.

Всего минут через десять после того, как они покинули обсерваторию, что-то пронеслось в тумане мимо головы Ли и рухнуло на Эстер. Это была сова, деймон скрелинга.

Но Эстер почуяла опасность и вовремя распласталась по земле, так что сове не удалось схватить ее когтями. Эстер умела драться: у нее тоже были острые когти и ей хватало ловкости и отваги. Ли понял, что и сам скрелинг наверняка где-то неподалеку, и потянулся к висевшему на поясе револьверу.

— Сзади, Ли, — сказала Эстер; аэронавт резко обернулся, пригнувшись, и над его плечом просвистела стрела.

Он тут же выстрелил. Пуля угодила скрелингу в бедро, и он с коротким вскриком упал. Мгновение спустя деймон-сова, неловко кренясь, словно теряя сознание, беззвучно спланировала в снег рядом с ним и затрепыхалась, пытаясь сложить крылья. Ли Скорсби снова взвел курок и приставил револьвер к голове упавшего.

— Ну, дуралей, — сказал он, — зачем ты это затеял? Разве непонятно, что теперь, когда небо раскололось, нам всем грозит одна и та же беда?

— Слишком поздно, — сказал скрелинг.

— Для чего поздно?

— Теперь ничего не изменишь. Я уже послал птицу с донесением. Магистериум прочтет о твоих расспросах, и им будет очень интересно узнать о Груммане…

— Что именно?

— То, что его ищут. Это подтверждает наши догадки. Мы догадывались, что кто-то еще знает о Пыли. Ты враг Церкви, Ли Скорсби. По плодам их узнаете их. По вопросам их разоблачите змея, гложущего их сердце…

Сова тихо ухала, судорожно расправляя и снова роняя крылья. От боли ее яркие оранжевые глаза подернулись пленкой. По снегу вокруг скрелинга расползалось алое пятно; даже в туманных сумерках Ли видел, что этот человек сейчас умрет.

— Похоже, пуля задела артерию, — сказал он. — Отпусти-ка мой рукав, я сделаю тебе перевязку.

— Нет! — воскликнул скрелинг. — Я умру с радостью! Я удостоюсь пальмовой ветви мученика! Тебе не лишить меня этой награды!

— Хочешь умереть — пожалуйста. Только скажи сначала…

Но он так и не закончил своего вопроса, потому что деймон-сова слабо вздрогнул и исчез. Душа скрелинга отлетела. Однажды Ли видел картину, на которой была изображена смерть какого-то святого. Убийцы избивали его, упавшего, дубинками, а деймон святого возносился вверх на руках херувимов, протягивающих ему пальмовую ветвь — символ мученичества. Теперь на лице скрелинга аэронавт увидел то же самое, что и на лице умирающего святого с картины, — экстаз, смешанный с желанием поскорее забыться навеки. Ли отпустил его с отвращением.

Эстер прищелкнула языком.

— Могли бы и смекнуть, что он пошлет донесение, — сказала она. — Возьми его кольцо.

— На кой черт оно мне? Мы же не воры!

— Зато отступники, хоть и не по своей воле, — сказала она. — Этот псих успел подложить нам свинью. Когда церковники узнают, что здесь случилось, нам все равно несдобровать. А пока надо использовать каждый шанс. Давай бери кольцо и спрячь его — авось пригодится.

Ли понял, что она права, и снял перстень с пальца мертвого. Вглядевшись в туман, он заметил невдалеке край обрыва, за которым зияла темная расселина в скалах, и, подкатив туда тело скрелинга, сбросил его вниз. Прежде чем оттуда донесся звук падения, прошло много времени. Ли никогда не любил насилия и терпеть не мог убивать людей, хотя раньше ему трижды приходилось это делать.

— Ладно тебе жалеть, — сказала Эстер. — Он не оставил нам выбора, да и стреляли мы по ногам. Черт побери, Ли, он сам хотел умереть. Эти парни сумасшедшие!

— Пожалуй, ты права, — сказал он и убрал револьвер.

Спустившись по тропинке, они обнаружили, что погонщик уже запряг собак в нарты и готов тронуться в путь.

— Скажи мне, Умак, — обратился Ли к своему спутнику, когда они двинулись в сторону рыбоконсервной базы, — ты когда-нибудь слышал о человеке по фамилии Грумман?

— Конечно, — ответил тот. — Доктора Груммана все знают.

— А знаешь ты, что у него есть тартарское имя?

— Не тартарское. Джопари, да? Не тартарское.

— Что с ним случилось? Он умер?

— Если ты меня спрашиваешь, я должен сказать: не знаю. Так что от меня ты никогда не узнаешь правды.

— Понятно. И у кого мне спросить?

— Лучше спроси у его племени. Поезжай на Енисей, спроси там.

— У его племени… Ты говоришь о людях, у которых он прошел посвящение? Которые просверлили ему череп?

— Да. Лучше спроси их. Может быть, он не умер, а может быть, умер. А может, он ни живой, ни мертвый.

— Как это — ни живой, ни мертвый?

— Значит, в мире духов. Может быть, он в мире духов. Я уже сказал слишком много. Больше ничего не скажу.

И он сдержал слово.

Но когда они вернулись в поселок, Ли сразу же пошел на пристань и принялся искать судно, которое могло бы доставить его к устью Енисея.

Тем временем ведьмы тоже занимались поисками. Латвийская королева Рута Скади с Серафиной Пеккала и ее подчиненными много суток летали среди туманов и смерчей над землями, разоренными наводнениями и оползнями. Было ясно, что они находятся в мире, которого никто из них прежде не знал: здесь гуляли странные ветры, в воздухе носились странные запахи, огромные неведомые птицы бросались на экспедицию, едва заметив ее, и их приходилось отгонять стрелами, а когда ведьмы наконец опустились вниз отдохнуть, даже растения вокруг удивили их своим странным видом.

Все же кое-какие из этих растений были съедобны, вокруг бегали маленькие зверьки вроде кроликов, вполне пригодные в пищу, да и в воде недостатка не было. Этот мир был бы не так уж плох, если бы не призрачные существа, которые, словно клочья тумана, плавали над лугами и собирались в толпы у рек и прудов в низинах. Их было видно не при всяком освещении: иногда их присутствие угадывалось лишь по легкому трепету, эфемерным ритмическим колебаниям в воздухе, похожим на отражение в зеркале прозрачной развевающейся вуали. Ведьмы никогда еще не встречали ничего подобного и сразу насторожились.

— Как ты думаешь, Серафина Пеккала, они живые? — спросила Рута Скади, когда они кружили над кучкой этих существ, замерших в неподвижности на обочине лесной дороги.

— Живые они или мертвые, добра от них не жди, — ответила Серафина. — Я и отсюда это чувствую. И пока не узнаю, какое оружие может причинить им вред, я не намерена к ним приближаться.

К счастью для экспедиции, Призраки, кажется, не умели летать и были привязаны к земле. Позднее в этот же день ведьмы увидели, на что способны эти создания.

Это случилось около небольшой рощи, где пыльная дорога подходила к низкому каменному мостику, перекинутому через реку. Закатное солнце освещало сочную зелень луга, и в его косых лучах, сквозь теплую золотистую дымку ведьмы увидели группу направляющихся к мосту путников — одни из них шли пешком, другие сидели на запряженных лошадьми телегах, а двое ехали верхом. Путники не замечали ведьм, потому что им было ни к чему смотреть в небо, но они были первыми людьми, которых экспедиция встретила в этом мире, и Серафина уже собралась снизиться и заговорить с ними, как вдруг раздался предостерегающий окрик.

Кричал всадник, ехавший впереди. Он указывал на деревья, и ведьмы, взглянув туда, увидели поток тех самых призрачных существ — легко, без малейших усилий они скользили над землей, быстро направляясь к людям, своей добыче.

Группа рассыпалась. Пораженная Серафина увидела, как первый всадник немедленно развернул коня и галопом помчался прочь, даже не пытаясь помочь товарищам, и второй последовал его примеру, тут же поскакав в другую сторону.

— Спуститесь пониже и наблюдайте, сестры, — велела Серафина остальным ведьмам. — Но не вмешивайтесь без моего приказа.

Среди путников на дороге были и дети — кто-то из них сидел в повозках, а кто-то шел рядом. Ясно было, что они не видят Призраков, а Призраки не интересуются детьми, поскольку они сразу кинулись на взрослых. Рута Скади увидела в одной из повозок старуху, которая держала на коленях двоих малышей, и была возмущена ее трусостью: старуха попыталась спрятаться за детьми, протягивая их ближайшему Призраку, точно предлагала их ему в обмен на собственную жизнь.

Малыши вырвались из рук старухи и спрыгнули с телеги; другие дети тоже в испуге метались взад и вперед или стояли, обнявшись, и плакали, пока Призраки расправлялись со взрослыми. Старуху в повозке вскоре окутало прозрачное марево, деловито дрожавшее: оно явно насыщалось каким-то невидимым образом, и Руту Скади замутило от этого зрелища. Та же судьба постигла всех взрослых, за исключением двоих всадников, пустившихся наутек.

Серафина Пеккала, охваченная ужасом и завороженная, спустилась ниже. Один отец с ребенком хотел пересечь реку вброд, чтобы спастись, но Призрак настиг его; плача, ребенок приник к отцовской спине, а взрослый замедлил шаг и остановился, беспомощный, по пояс в воде.

Что с ним творилось? Серафина повисла над водой в нескольких метрах от него, не в силах отвести взгляд. В своем мире ей доводилось слышать от путешественников легенды о вампирах, и сейчас она вспомнила их, наблюдая, как Призрак поглощает нечто, принадлежащее человеку, — его душу или, может быть, деймона, ибо в этом мире деймоны, очевидно, находились внутри, а не снаружи. Руки взрослого, которыми он придерживал малыша под ноги, ослабли, и мальчик упал с его спины в воду; он тщетно цеплялся за отца, рыдая и захлебываясь, но тот лишь медленно повернул голову и с полным равнодушием посмотрел на тонущего рядом с ним маленького сына.

Такого Серафина уже не могла вынести. Ринувшись к воде, она подхватила малыша и тут же услышала крик Руты Скади:

— Осторожно, сестра! Сзади…

На мгновение Серафина почувствовала жуткую сосущую пустоту в сердце и рванулась вперед и вверх, схватив протянутую к ней руку подруги, которая оттащила ее за пределы досягаемости страшного врага. Они взлетели выше — ребенок визжал, вцепившись ей в бока твердыми пальчиками, — и Серафина увидела у себя за спиной Призрака — словно вихрящийся клок тумана, он метался над поверхностью реки в поисках своей ускользнувшей жертвы. Рута Скади послала стрелу в самую его середину, но без всякого результата.

Серафина опустила ребенка на берег, поскольку ему Призраки, очевидно, не угрожали, и они с Рутой снова поднялись в воздух. Теперь маленький караван остановился навсегда: лошади щипали траву и мотали мордами, отгоняя мух, дети ревели взахлеб или стояли поодаль, прижавшись друг к другу и наблюдая за взрослыми, а те замерли и больше не двигались. Глаза их были открыты; некоторые остались на ногах, хотя многие сели на землю, и всех сковало страшное оцепенение. Когда последний Призрак, насытившись, скользнул прочь, Серафина снизилась и приземлилась прямо перед сидящей на траве женщиной — крепкой и здоровой на вид, с румянцем на щеках и светлыми блестящими волосами.

— Эй! — сказала Серафина. Ответа не было. — Вы меня слышите? Видите меня?

Она потрясла ее за плечо. С огромным усилием женщина подняла взгляд. Похоже, она не замечала ведьму: глаза ее были пусты, а когда Серафина ущипнула ее за руку, она лишь медленно посмотрела вниз и снова отвела взор.

Остальные ведьмы тоже бродили среди брошенных на дороге повозок, в смятении рассматривая людей. Тем временем дети собрались на маленьком пригорке неподалеку; они глазели на ведьм и испуганно перешептывались.

— За нами наблюдает всадник! — воскликнула вдруг какая-то ведьма.

Она указывала туда, где дорога уходила в прогалину между холмами. Всадник, ускакавший в ту сторону, теперь осадил лошадь и развернулся; приставив ладонь к глазам, он пытался рассмотреть, что делается позади.

— Надо поговорить с ним, — сказала Серафина и взмыла в воздух.

Как бы ни вел себя этот человек при встрече с Призраками, трусом он явно не был. Увидев летящих к нему ведьм, он снял с плеча винтовку и послал лошадь вперед, на открытую поляну, где можно было свободно вертеться и отстреливаться, но Серафина Пеккала осторожно стала на землю, протянула свой лук вперед и положила его перед собой на траву.

Даже если такой жест и не был здесь в обычае, сомневаться в его значении не приходилось. Мужчина чуть опустил винтовку и замер, переводя глаза с Серафины на других ведьм и на их деймонов, круживших в небе над ними. Суровые юные воительницы в легких одеждах из черного шелка, рассекающие воздух на ветках облачной сосны, — ничего подобного не было в его мире, но он встретил их с холодной настороженностью. Подойдя ближе, Серафина увидела на его лице и печаль, и силу. Трудно было примирить это с воспоминанием о том, как он удирал сломя голову, бросив своих товарищей на погибель.

— Кто вы? — спросил он.

— Меня зовут Серафина Пеккала. Я королева ведьм с озера Инара — оно находится в другом мире. А как твое имя?

— Иоаким Лоренц. Ведьмы, говорите? Значит, вы якшаетесь с дьяволом?

— А если и так, разве нам стоит из-за этого враждовать?

Он ненадолго задумался, потом положил винтовку себе на бедра, поперек лошадиного крупа.

— Раньше, пожалуй, стоило, — произнес он, — но времена меняются. Зачем вы пришли в этот мир?

— Вы сами сказали, что времена меняются. Что за существа напали на вашу группу?

— Как — что за существа? Призраки… — удивленно сказал он, пожимая плечами. — Неужели вы не знаете Призраков?

— В нашем мире мы никогда таких не встречали. Мы видели, как вы обратились в бегство, и не знали, что подумать. Но теперь я понимаю.

— От них нет защиты, — сказал Иоаким Лоренц. — Только детей они не трогают. В каждой группе путешественников по закону должны быть двое верховых, мужчина и женщина, и им следует делать то, что сделали мы, иначе дети останутся без присмотра. Нынче плохие времена; все города кишат Призраками, хотя раньше их было не больше дюжины в каждом.

Рута Скади озиралась по сторонам. Она увидела, как к телегам приближается другой всадник; и действительно, это была женщина. Дети побежали ей навстречу.

— Но скажите, что вы ищете, — продолжал Иоаким Лоренц. — Ведь вы мне так и не ответили. Без причины вы бы сюда не явились. Отвечайте же.

— Мы ищем ребенка, — сказала Серафина, — девочку из нашего мира. Ее зовут Лира Белаква, а еще — Лира Сирин. Но где именно, в каком уголке этого мира ее искать, мы себе даже не представляем. Вы не видели где-нибудь необычную девочку, без взрослых?

— Нет. Но недавно вечером мы видели ангелов, которые направлялись к Полюсу.

— Ангелов?

— Их были в воздухе целые отряды — вооруженных, сверкающих. В последние годы это стало редким зрелищем, хотя во времена моего деда ангелы часто проходили через этот мир — во всяком случае, так он утверждал.

Он прикрыл рукой глаза от солнца и посмотрел вниз на стоящие в беспорядке телеги, на замерших путников. Женщина-всадник уже спешилась и утешала кого-то из детей.

Серафина посмотрела туда же, куда и он, и спросила:

— Если сегодня мы разобьем лагерь вместе с вами и будем следить, чтобы туда не прокрались Призраки, вы расскажете нам больше об этом мире и об ангелах, которых вы видели?

— Конечно. Пойдемте со мной.

Ведьмы помогли перегнать телеги через мост, подальше от рощи, из которой появились Призраки. Пострадавших пришлось бросить там, где их настигла беда, хотя больно было смотреть, как малыши льнут к матери, не способной откликнуться на их призывы, или теребят за рукав отца, который не произносит ни слова и глядит в никуда пустыми глазами. Самые маленькие не понимали, почему им нужно расстаться с родителями. Дети постарше — кое-кто из них уже видел подобное и потерял своих родителей задолго до сегодняшнего дня — просто угрюмо подчинялись распоряжениям взрослых. Серафина взяла на руки мальчугана, которого вытащила из реки; он с плачем звал отца и тянулся назад, к молчаливой фигуре, все еще равнодушно стоявшей в воде. Серафина чувствовала, как его слезы капают на ее голое плечо.

Женщина-всадник — на ней были грубые холщовые бриджи, и в седле она держалась не хуже своего товарища — ничего не сказала ведьмам. Ее лицо было мрачно. Она подгоняла детей суровыми окриками, не обращая внимания на их слезы. Лучи заката не слепили глаз, но отчетливо освещали каждую мелочь, и в этом мягком золотистом свете лица детей, а также мужчины и женщины казались решительными, бессмертными и прекрасными.

Позже, когда догорающие угли костра тлели на присыпанных пеплом скалах, а огромные холмы покоились в тишине под луной, Иоаким Лоренц поведал Серафине и Руте Скади историю своего мира.

Когда-то в этом мире царило счастье, сказал он. Города его были величественны и изящны, поля заботливо возделывались и давали богатые урожаи. Синий океан бороздили купеческие корабли, а рыбаки вытаскивали сети, полные тунца и кефали, окуня и трески; леса изобиловали дичью, и дети никогда не голодали. На улицах и площадях, кроме продавцов табака, комедиантов из Бергамо и обменщиков ценных бумаг, можно было встретить послов из Бразилии и Бенина, из Эйреландии и Кореи. По ночам влюбленные в масках встречались среди увитых розами колоннад или в залитых светом фонарей парках, и в воздухе, напоенном ароматом жасмина, плыли сладостные звуки среброструнной мандароны.

Широко раскрыв глаза, ведьмы слушали этот рассказ о мире, таком похожем и вместе с тем не похожем на их собственный.

— Но все это погибло, — сказал он. — Изменения к худшему начались триста лет тому назад. Некоторые думают, что во всем виновата Гильдия философов из торре дельи Анжели, башни Ангелов, — она находится в том городе, откуда мы только что ушли. Другие считают, что на нас пала кара за какой-то великий грех, хотя они, насколько мне известно, так и не смогли сойтись во мнениях насчет того, какой именно грех мы совершили. Как бы там ни было, вдруг, откуда ни возьмись, появились Призраки, и с тех пор они не дают нам покоя. Вы видели, что они творят. А теперь представьте себе, что значит жить в мире, где есть Призраки. Как нам наладить приличную жизнь, если мы не можем ни на что рассчитывать? В любой момент они могут погубить отца или мать, и семья распадется; если они заберут купца, его дело развалится и все его клерки и агенты потеряют работу; а как могут влюбленные верить своим клятвам? С приходом Призраков наш мир покинули все доверие и вся добродетель.

— А кто эти философы? — спросила Серафина. — И где та башня, о которой вы говорите?

— Она в городе, который мы оставили, — в Читтагацце. Читтагацце — Город сорок. Знаете, почему он так называется? Потому что сороки любят воровать, а это все, что мы теперь умеем делать. Мы ничего не создаем, ничего не строим уже сотни лет; все, что мы делаем, — это крадем из других миров. О да, мы знаем о других мирах! Философы из торре дельи Анжели открыли все, что нам нужно об этом знать. У них есть волшебное слово: если его произнести, вы пройдете в невидимую дверь и очутитесь в другом мире. Некоторые говорят, что это не слово, а ключ, который может отомкнуть даже несуществующий замок. Кто знает? Что бы это ни было, оно впустило к нам Призраков. И философы до сих пор им пользуются, я так понимаю. Они проходят в другие миры и крадут оттуда все, что подвернется. Золото и драгоценности — это само собой, но и прочие вещи тоже — идеи, например, или мешки с зерном, или карандаши. Именно они, эта гильдия воров — источник всех наших богатств, — с горечью сказал он.

— Почему Призраки не могут причинить вреда детям? — спросила Рута Скади.

— Это самая большая загадка. В детской невинности есть какая-то сила, которая отпугивает даже ко всему равнодушных Призраков. Мало того: дети их просто не видят, хотя мы и не можем понять почему. И никогда не понимали. Но детей, которых Призраки сделали сиротами, у нас, разумеется, полным-полно; они собираются в шайки и бродяжничают. Иногда взрослые нанимают их, чтобы раздобыть еду и прочие припасы в районах, оккупированных Призраками, а иногда эти дети просто скитаются по стране, пробавляясь чем придется. Вот каков наш мир. Мы привыкли жить с этим проклятием. Призраки — истинные паразиты: они никогда не убивают свою жертву, хотя и высасывают из нее почти всю жизнь. Но до недавнего времени, до великой бури, у нас существовало какое-никакое равновесие. Ну и буря же это была: казалось, что весь мир трещит по швам. Раньше такого здесь не случалось. А потом пришел туман. Он не рассеивался много дней и, насколько я знаю, покрыл все уголки мира, даже самые отдаленные, так что никто не мог путешествовать; а когда туман наконец рассеялся, все города наводнили Призраки — их были сотни и тысячи. Поэтому мы сбежали в холмы и на море, но на этот раз от них нет спасения: они настигают нас всюду, как вы сами могли убедиться несколько часов назад. Теперь ваша очередь. Расскажите мне о вашем мире и о том, почему вы покинули его и явились сюда, — заключил Иоаким Лоренц.

Серафина без утайки рассказала ему обо всем, что знала сама. Иоаким был честным человеком, и ей не было нужды что-либо от него скрывать. Он слушал внимательно, покачивая головой от удивления, а когда она кончила, сказал:

— Я уже говорил вам, что наши философы, если верить молве, умеют открывать двери в иные миры. Так вот, некоторые думают, что порой они оставляют эти двери открытыми просто по забывчивости; чему же тут удивляться, если странники из других миров время от времени находят сюда дорогу? В конце концов, мы знаем, что ангелы здесь иногда пролетают.

— Ангелы? — спросила Серафина. — Вы о них уже упоминали. Но мы никогда не слышали об ангелах. Кто они?

— Вы хотите знать, кто такие ангелы? — отозвался Иоаким Лоренц. — Что ж, хорошо. Сами они, как я слышал, называют себя бене элим. Кое-кто зовет их Наблюдателями. Они состоят не из плоти, как мы, а из чистого духа; а может быть, их плоть просто тоньше нашей, то есть легче и чище, не знаю; но они не такие, как мы. Они доставляют вести с небес, в этом их предназначение. Иногда мы видим, как они летят через этот мир в другой, высоко-высоко, — с земли они кажутся крохотными светлячками. В тихую ночь можно услышать шум их крыльев. У них свои заботы, не похожие на наши, хотя в древние времена они спускались к нам и имели дело с людьми: некоторые говорят, что они даже заключали с нами браки. Туман, сгустившийся после великой бури, застал меня в холмах за городом Сант-Элиа, на пути домой. Я укрылся в пастушьей хижине у ручья, близ березовой рощи, и всю ночь слышал в тумане над собой голоса, тревожные и яростные кличи и хлопанье крыльев, близко как никогда; а перед самым рассветом раздался шум схватки, свист стрел и звон сабель. Я не осмелился высунуться и посмотреть, что происходит: меня разбирало любопытство, но страх оказался сильнее. Если хотите знать, я был просто в панике. Когда небо посветлело настолько, насколько это было возможно при таком тумане, я рискнул выглянуть наружу и увидел на берегу ручья чей-то огромный силуэт: там лежал раненый ангел. Я почувствовал, что смотрю на то, чего не имею права видеть, — на что-то священное. Мне пришлось отвернуться, а когда я посмотрел туда снова, силуэт уже исчез. Вот как мне довелось увидеть ангела буквально в нескольких шагах от себя. Но, как я уже говорил вам, мы видели их и недавно ночью, высоко среди звезд; они направлялись к Полюсу, точно флот могучих кораблей под парусами… Что-то происходит, но мы здесь, внизу, не знаем, что именно. Может быть, началась война. Когда-то в небесах уже была война — это было невероятно давно, тысячи лет назад, и я не знаю, чем она тогда кончилась. Так почему бы ей не разразиться опять? Но опустошение она произведет колоссальное, а что до последствий, которыми это грозит нам… Мне страшно их даже вообразить. Хотя, — продолжал он, подбрасывая в костер валежника, — конец может быть и лучше, чем мне кажется. Может случиться так, что небесная война выметет всех Призраков из нашего мира и загонит их обратно в ту бездну, откуда они выползли. Какое это было бы счастье! Какую замечательную жизнь мы могли бы здесь устроить, если бы избавились от этой ужасной напасти!

Впрочем, когда Иоаким Лоренц произносил эти слова, вид у него был далеко не радостный. Блики костра играли на лице Иоакима, но сами его волевые черты оставались неподвижными; они по-прежнему выражали уныние и скорбь.

— Вы сказали «к Полюсу», сэр, — промолвила Рута Скади. — По-вашему, ангелы летели к Полюсу. Как вы считаете, зачем? Разве там находится престол Властителя?

— Не знаю. Я ведь человек неученый, как вы и сами уже наверняка поняли. Но на севере нашего мира, говорят, и впрямь обитают духи. Если бы ангелы собирали ополчение, они полетели бы именно туда, и если бы им пришло в голову штурмовать небо, то, пожалуй, именно там они построили бы свою крепость и оттуда совершали бы вылазки.

Он поднял глаза, и ведьмы последовали его примеру. Звезды в этом мире были такими же, как у них дома: поперек небесного купола простерся сияющий Млечный Путь, и бесчисленные звезды пронизывали тьму своими лучами, почти соревнуясь по яркости с луной…

— Сэр, — сказала Серафина, — вы когда-нибудь слышали о Пыли?

— О Пыли? Я так понимаю, вас интересует не та пыль, что лежит на дорогах. Нет, никогда. Но смотрите-ка — вон он, отряд ангелов…

Иоаким указывал на созвездие Офиука. И действительно, там что-то двигалось — крошечный рой светящихся существ. И они не просто плыли, подхваченные каким-то космическим течением, — их полет был целеустремленным, как у стаи гусей или лебедей.

Рута Скади встала.

— Сестра, нам пришло время расстаться, — сказала она Серафине. — Я поднимусь и поговорю с этими ангелами, кем бы они ни были. Если они направляются к лорду Азриэлу, я полечу с ними. Если нет — буду продолжать поиски в одиночку. Спасибо тебе за компанию и желаю удачи.

Они поцеловались; затем Рута Скади взяла свою ветку облачной сосны и взмыла в воздух. Ее деймон Серджи, варакушка, вынырнул из темноты и полетел бок о бок с ней.

— Нам высоко? — спросил он.

— Да, вон к тем светящимся путникам в созвездии Офиука. Они летят быстро, Серджи. Догоним их!

И они с деймоном ринулись вверх быстрее, чем искры огня; ветка облачной сосны со свистом рассекала воздух, и черные волосы Руты развевались за ее спиной. Она не оглянулась на маленький костер в ночном мраке, на спящих детей и своих бывших спутниц. Эта часть ее путешествия была закончена, а кроме того, сияющие создания впереди по-прежнему казались точками, и, если бы она хоть на мгновение оторвала от них взгляд, тут же затерялись бы в россыпи звезд.

Поэтому она летела вперед, не упуская ангелов из виду, и вскоре приблизилась к ним настолько, что они стали приобретать более ясные очертания.

Они светились не так, словно горели, а так, как если бы — несмотря на темную ночь вокруг — на них падал солнечный свет. Они походили на людей, но с крыльями и очень высокого роста; и, поскольку они были обнажены, ведьма увидела, что трое из них мужского пола, а двое — женского. Крылья у них росли прямо из лопаток, а на груди и спине бугрились мускулы. Некоторое время Рута Скади держалась позади ангелов, наблюдая за ними и пытаясь оценить их силу на тот случай, если они решат на нее напасть и ей придется сопротивляться. Они не были вооружены, но, с другой стороны, летели без всяких усилий и наверняка легко догнали бы ее, если бы дело дошло до погони.

Ради предосторожности взяв лук на изготовку, она увеличила скорость и поравнялась с ними, а затем крикнула:

— Ангелы! Остановитесь и выслушайте меня! Я ведьма Рута Скади, и я хочу поговорить с вами!

Они обернулись. Несколько раз взмахнув крыльями так, чтобы замедлить полет, они приняли в воздухе вертикальное положение; непрерывная работа крыльев позволяла им сохранять его. Они окружили ее — пять огромных фигур, сверкающих во мраке, освещенных лучами невидимого солнца.

Сидя на своей ветке, она обвела их гордым и бесстрашным взором, хотя сердце у нее в груди сильно билось, а ее деймон, встревоженный необычностью происходящего, подпорхнул ближе, чтобы ощутить тепло ее тела.

Каждый ангел, бесспорно, имел свою индивидуальность, и все же они отличались друг от друга не так разительно, как любой из них — от представителей человеческого рода. Их объединяло одно: искристая, стремительная игра разума и чувства, которую Рута Скади ощущала как волны, пробегающие по всем пятерым одновременно. Они были обнажены, но их испытующие взгляды проникали так глубоко, что перед ними она сама почувствовала себя нагой.

Но ей нечего было стыдиться, и, высоко подняв голову, она посмотрела им прямо в глаза.

— Так вы и есть ангелы, — сказала она, — или Наблюдатели, или бене элим. Куда вы направляетесь?

— Мы летим на зов.

Она не поняла, кто именно ей ответил. Это мог быть любой из них или все сразу.

— Кто вас позвал? — спросила она.

— Человек.

— Лорд Азриэл?

— Возможно.

— Почему вы откликнулись на его зов?

— Потому что мы этого хотели, — раздался ответ.

— Значит, где бы он ни был, вы можете проводить к нему и меня, — заявила она.

Руте Скади было четыреста шестнадцать лет от роду, и она обладала всей гордостью и познаниями взрослой королевы ведьм. Почти любая ведьма намного мудрее людей с их коротким веком, но Рута не имела ни малейшего понятия о том, каким младенцем она выглядит рядом с этими древними существами. Не знала она и того, что лучи их сознания, точно чувствительные усики, достигают самых отдаленных уголков вселенных, которые ей никогда и не снились, а их почти человеческий облик объясняется лишь тем, что ее глаза ожидали увидеть их именно такими. Если бы ей было дано узреть их истинную форму, они показались бы ей скорее архитектурными шедеврами, нежели организмами, — чем-то вроде гигантских сооружений из разума и чувства.

Но они ничего другого и не ожидали: она была слишком юна.

Развернувшись, они взмахнули могучими крыльями и тронулись дальше, и она ринулась за ними, скользя на воздушных потоках, которые они оставляли за собой, и наслаждаясь той скоростью и свободой, которые они сообщали ее полету.

Они неслись вперед всю ночь. Звезды поворачивались над ними, постепенно бледнея и исчезая по мере того, как небо на востоке светлело. Когда над горизонтом блеснул край солнца, весь мир разом засиял — и вдруг оказалось, что они летят уже по голубому небу, а воздух вокруг чист, свеж, сладок и влажен.

При дневном свете ангелы были не так заметны, хотя их необычность по-прежнему бросалась в глаза. Свет, который позволял Руте Скади видеть их очертания, и теперь исходил не от солнца, взбиравшегося по небосклону, а из какого-то неведомого источника.

Без устали они мчались и мчались вперед, и Рута без устали летела рядом. Думая о том, что она оказалась способна повелевать этими бессмертными существами, ведьма едва сдерживала восторг. Ей было радостно ощущать собственную плоть и кровь, и грубую кору ветки, которую она сжимала, и биение своего сердца, и жизнь всех своих пяти чувств, и постепенно растущий голод, и присутствие своего сладкоголосого деймона-варакушки, и землю внизу со всеми населяющими ее растениями и животными; она наслаждалась тем, что создана из одного с ними вещества, и тем, что после смерти она вскормит своей плотью другие жизни так же, как они вскормили ее. А еще она радовалась тому, что скоро вновь увидит лорда Азриэла.

Наступила следующая ночь, а ангелы все летели. И вот в какой-то момент воздух изменился; он стал не лучше и не хуже, но все-таки изменился, и Рута Скади поняла, что они пересекли границу миров. Как это случилось, она не заметила.

— Ангелы! — воскликнула она, почувствовав это изменение. — Как мы покинули мир, в котором я вас нашла? Где была граница?

— В небе есть особые места, — последовал ответ, — двери в иные миры. Они видны нам, но не тебе.

Рута Скади не видела двери в иной мир, но ей это было и не нужно: ведьмы умеют ориентироваться в воздухе лучше, чем птицы. Услышав ответ ангела, она сразу же сосредоточила внимание на трех зазубренных пиках внизу и в точности запомнила их конфигурацию. Теперь в случае необходимости она отыщет это место, что бы ангелы о ней ни думали.

Они неслись дальше, и вскоре она снова услышала голос ангела:

— Лорд Азриэл в этом мире — вон крепость, которую он строит…

Они снизили скорость и стали описывать круг на средней высоте, как орлы. Рута Скади посмотрела туда, куда указывал один из ангелов. Хотя наверху, на черном бархате ночного неба, по-прежнему ярко сияли звезды, на востоке уже забрезжила едва заметная бледная полоска. А на самом краю мира, где с каждой минутой становилось все светлее, высился огромный горный хребет — острые черные утесы, могучие рассевшиеся плиты и зубчатые отроги в беспорядке громоздились друг на друга, словно обломки какой-то космической катастрофы. Но в самой высокой точке, куда как раз упали первые лучи утреннего солнца, стояло отчетливо видное теперь Руте Скади правильное сооружение — гигантская крепость с зубцами из цельных базальтовых плит, каждая из которых была величиной с добрый холм. Чтобы облететь эту твердыню, ведьме понадобился бы не один час.

У подножия этой колоссальной крепости, в густых предутренних сумерках, пылали огни и дымили топки, а на много километров вокруг рассыпались кузницы и металлургические заводы: Рута Скади отовсюду слышала звон молотов и стук мощных механизмов. И со всех сторон, как она теперь заметила, туда летели не только отряды ангелов, но и машины — аппараты со стальными крыльями, скользящие по воздуху, как альбатросы, стеклянные кабины с трепещущими стрекозиными крыльями, дирижабли, гудящие, точно гигантские шмели, — все они направлялись к укреплению, которое лорд Азриэл строил в горах на самом краю мира.

— Значит, лорд Азриэл там? — спросила она.

— Да, он там, — ответили ангелы.

— Тогда летим к нему. Вы будете моим почетным эскортом.

Послушно расправив крылья, они повернули вслед за снедаемой нетерпением ведьмой к крепости, которую солнце уже обвело по краю золотым ободком.