Некромент
По образному замечанию одного военного архивиста, история генерала Крушина примерно так же отличается от других громких дел, связанных с перетряской в силовых структурах, как процесс Жиля де Ре — от увольнения в запас какого-нибудь полуграмотного феодала, мешавшего историческому прогрессу.
Сравнение с Жилем де Ре не содержит в себе никакого преувеличения — сожженный на костре в 1440 году французский маршал, сознавшийся в связях с дьяволом и ритуальных алхимических убийствах, вполне может быть назван духовным побратимом бывшего замначальника московской ГАИ (Крушин предпочитал называть свое ведомство по старинке, как это до сих пор делает народ, и мы в нашем небольшом очерке следуем его примеру).
Большая часть информации о деле Крушина до сих пор закрыта, и попытки составить его хоть сколько-нибудь полное жизнеописание неизвестны. Мы, разумеется, не претендуем на окончательное раскрытие темы. Наша задача — собрать в одном месте крупицы информации, мелькавшие в разное время в разных источниках, и пусть читатель делает выводы сам.
* * *
Как продолжают думать очень многие, падение Крушина было связано не с его злодеяниями (мало ли у нас злодеев), а исключительно с его политическими амбициями. Возможно, именно поэтому рассказы о мрачных открытиях следствия имели в обществе такой слабый резонанс — им попросту никто не верил. Когда человек лезет в политику, никого не удивит, если выяснится, что он серийный убийца, который связан с марсианской разведкой и вдобавок работает на мумию Рамзеса Второго. А про генерала говорили довольно похожие вещи.
Но, как ни странно, политика была здесь ни при чем.
В кремлевских коридорах Крушин-политик не вызывал беспокойства. Наоборот, одно время его даже склонялись поддержать, полагая, что в политическом шапито может появиться новый талантливый клоун. Крушин рассматривался как возможная смена поднадоевшим ветеранам предвыборного манежа, которые уже перестали смешить публику своими репризами и кувырками. Но его злодеяния оказались слишком странными для того, чтобы элита смогла принять его в свои ряды. Мало того, они были бескорыстными.
По официальной версии, Крушин застрелился вскоре после того, как по его делу началось следствие, затем был кремирован и похоронен в установленном порядке. По другим сведениям, его уход из жизни был так же необычен, как и сама жизнь.
* * *
Взлет генерала Крушина напоминал своей крутизной карьеру римского преторианца, затянутого в восходящий поток случайной близостью к сильным мира сего. Он начинал простым регулировщиком, и, наверное, так и собирал бы по ночам мятые купюры, если бы в один прекрасный день ему не подмигнула судьба. Его назначили командиром мобильного заслона, перекрывающего движение по Аминьевскому шоссе возле того места, где Главная Дорога страны изгибается прихотливым «Г» у съезда с Кутузовского на Рублевку.
Дальнейшее произошло очень быстро. Кто-то из высокого начальства заметил статного майора с мегафоном в руках, противостоящего многокилометровой матерящейся пробке, и подумал — вот такой и нужен, чтобы встретить, если надо, грудью оранжевую волну… Когда стало ясно, что никакой оранжевой волны не будет, Крушин был уже генералом и вторым человеком в московской ГАИ.
Многие видели агитационный ролик, где одетый в белоснежный китель Крушин (в нем находили сходство с Жераром Депардье) читает текст, написанный для него кем-то из гопоты четвертого «почвенного» призыва (словом «гопота» и «гопники», образованным от инициалов «ГОП», в те дни обычно называли политтехнологов из бригады Гойды Орестовича Пушистого, которая вела генеральский проект).
— ГАИ — единственная нескомпрометированная общенациональная сила, которая соборно воплощает дух нашего тороватого и своеобычного народа, не похожего на другие народы Европы, — говорит Крушин. — Каждый, кто видел дачу или дом сотрудника ГАИ, знает — мы умеем жить. Обещаю, что так же будет жить вся страна… Каждой русской семье — по знаку «скорость сорок километров», хе-хе, это, конечно, была шутка, дорогие друзья…
Из идей, высказанных генералом Крушиным в ходе его недолгой публичной деятельности, более-менее широкий резонанс получила одна: разрешить московские гей-парады, но проводить их в Парке Горького в День Воздушно-десантных войск. Некоторые думают, что генерал хотел создать проблемы для голубых; другие считают, что именно суровые и ожесточенные травлей голубые качки создали бы проблемы для налитой пивом десантуры (генерал, по свидетельствам сослуживцев, сам был нетрадиционной ориентации, но тщательно изображал гомофоба — например, когда его спросили, какой из культурных трендов в наибольшей степени способствует размыванию российской идентичности, он ответил так: «Понимаю вашу озабоченность. Лично меня тревожит, что пидарасы проникли на радио „Шансон“… Что значит, откуда я знаю? Я же слышу!»)
Генерал выступил за исключительно контрактный способ формирования армии, мотивируя это тем, что «наше сегодняшнее Отечество возможно защищать только на коммерческой основе».
Еще запомнилась его бескомпромиссная, но несколько угловатая антиамериканская риторика. Вот, например, что сказал Крушин во время одного из телевизионных круглых столов (при повторной трансляции генерала полностью вырезали, в том числе со всех общих планов, сделав так называемую «цифровую зачистку», — но в спешке оставили под столом его ноги; кроме того, сохранилось несколько реплик, произнесенных, когда на экране были другие участники):
— Мы с коллегами тут ездили в турпоездку в Канаду, в город Торонто. Очень чистый и красивый город, с высокими небоскребами. Знаете, как они про себя говорят? Торонто — это Нью-Йорк, которым управляют швейцарцы. Я как услышал, сразу подумал — а что такое Америка? Америка — это фашистская Германия, которой управляют евреи!
В другой раз он расшифровал «USA» как «United Satan of America».
Некоторые журналисты пытались объяснить подобные кувырки мышления острым политическим чутьем, другие — его полным отсутствием; еще говорили про особенности милицейского душеустройства. Но в действительности генерал думал об Америке не больше, чем Америка думала о нем — все это было стопроцентным политтехнологическим продуктом.
Большинству экспертов Крушин казался классическим паркетным радикалом, который не может прийти к власти, но при правильной подсветке студийными софитами способен сойти за нависшую над страной мрачную тень, от которой руководство обязано защитить вдов и сирот, оставаясь ради этого у руля, — что во все времена является весьма востребованным на рынке политических услуг товаром.
Опросы общественного мнения показали, что со временем генерал сможет рассчитывать на двенадцать жириновских процентов. Вскоре его стали вызывать на допросы; затем был подписан ордер на его арест, но генерал успел эффектно застрелиться перед камерой.
Информация о следствии просачивалась в СМИ медленно и трудно. В результате некоторая часть населения стала воспринимать Крушина как страдальца за народ, которого оклеветали и погубили. Между тем смерть генерала не имела никакого отношения к его кривоватому политическому проекту. Все было намного страшней.
* * *
Крушин принадлежал к поколению, юность которого пришлась на то странное и волшебное время, когда гравитация советского прошлого уже практически сошла на нет, а урчащее тяготение будущего еще не чувствовалось. Это была эпоха духовной невесомости, когда, словно в какой-то орбитальной лаборатории, в душе росли невозможные кристаллы, возникали удивительные сплавы, которые немыслимы в любую другую эпоху. Обрывки оккультных знаний и духовных практик, геополитические концепции и анархические идеи смешивались друг с другом в головах гомункулов, которые ухитрялись не только выжить в этом разреженном воздухе, но и набрать достаточную силу, чтобы не сгореть в плотных слоях нового мира. К таким гомункулам относился и генерал Крушин.
Система оккультных взглядов, которая составила его мировоззрение, не связана ни с одной из реально существующих мистических традиций. Она основана, скорее, на расплывчатом отражении этих традиций в зеркалах советского самиздата, на многозначительно-неясных разговорах, которыми так славятся московские метафизические малины, на нечетких ксерокопиях машинописных текстов, авторство и происхождение которых уже невозможно установить из-за съеденной мышами титульной страницы, — и проследить генезис его убеждений точнее невозможно.
Некоторые считают, впрочем, что все вышесказанное должно относиться не столько к самому генералу, сколько к его главному ментору, философу-визионеру Дупину, поскольку до встречи с ним генерал не имел никакого мировоззрения вообще.
Правда, Крушина называют иногда «русским националистом». Но следует отчетливо понимать, что здесь имеется в виду. Да, такова была его самоидентификация. Однако генерал не был мыслителем или теоретиком; вслед за начальством примеряя на себя это слово, он не скрывал, что плохо представляет себе его истинный смысл. Именно поэтому он с трогательной доверчивостью и обратился сразу к нескольким звездам отечественной мысли за разъяснением того, что следует делать, назвавшись подобным груздем. Его можно понять — ведь духовная элита существует именно для этих целей.
Кроме Дупина, интеллектуальную поддержку генералу оказали политтехнолог Гетман и многоцелевой мыслитель Гойда Орестович Пушистый (вернее, его бригада) — сумма этих влияний и определила в конечном счете генеральскую судьбу. Но политтехнологическое сопровождение было для Крушина просто дорогим шиком, а все свои действительные мнения он заимствовал у Дупина, которому безоговорочно (как это бывает с душевно простыми людьми, однажды ослепленными блеском чужого ума) доверял. Дупин же в то время как раз разочаровался в ФСБ и обратил взоры к ГАИ.
Если сравнивать Крушина с Жилем де Ре, то Дупин выполнял при нем функции Франческо Прелати — алхимического магистра, отвечавшего за контакт с ужасающим и волшебным. Однако напомним, что это всего лишь слухи — следствие не нашло никаких улик против Дупина. Тем более их нет у нас.
Мы ничего не утверждаем — мы лишь пробуем восстановить картину случившегося. Здесь так много путаницы и взаимных наветов, что разгребать завалы следует очень осторожно.
* * *
Начнем с печально известного антисемитизма генерала.
В стандартном бланке заказа на политтехнологическое сопровождение, поданном через ФСБ в контору Пушистого, Крушин поставил галочку в одном-единственном квадратике — напротив позиции «русский национализм»; графа «примечания» осталась пустой. Все остальное гопники, как обычно, придумали сами (по их базовой концепции, отечественному заказчику следует в первую очередь объяснить, что он хочет заказать, и только после этого выполнять заказ).
Для генерала изобрели следующую тактику русского националистического дискурса: не делая прямых и, как следствие, опасных в юридическом плане заявлений, уклончиво сравнивать военные приемы монголов и евреев во время их завоевательных походов. Такое сравнение должно было постоянно упирать на то, что у евреев было хуже с конницей, зато они оказались намного сильнее во многих других отношениях — особенно в маскировке на местности.
Большинство материалов для Крушина разработал один из неофициальных, но самых высокооплачиваемых сподвижников ГОПа, уже упомянутый специалист по левым политическим проектам Макар «Товарищ» Гетман, известный также в качестве арт-дилера; именно этим объясняется высокий артистизм исполнения генеральского заказа и большое количество привлеченного иллюстративного материала.
Типичный образчик его продукции — плакат «Способы маскировки татаро-монгольской и еврейской пехоты и конницы», который одно время украшал многие московские отделения ГАИ (для конспирации его иногда прикрывали настенным календарем). Это лист красной бумаги формата А3, разделенный на два столбца — «монголы» и «евреи».
Первый рисунок в столбце «монголы» такой: щелевидная яма глубиной метра в три, в которой стоят две лошади со всадниками в полном боевом облачении. Сверху яма затянута сетью с привязанными ветками и пучками травы. В столбце «евреи» этому рисунку соответствует фотография двух пластиковых карточек, подписанная: «водительские удостоверения на имя Ермолая Творожного и Савелия Крынки».
Ниже в столбце «монголы» изображен широкий плоский щит с прорезью для стрельбы из лука. На щите в традициях наивного примитивизма нарисованы камыши, осока и две уточки. Надпись поясняет, что это монгольское приспособление для лодочной засады на болоте. В соседнем столбце безо всяких комментариев помещена обложка журнала «Русская Жизнь».
Еще ниже в столбце «монголы» скачет куда-то похожий на бубнового валета молодец со сменной лошадью наготове. И молодец, и вторая лошадь обвязаны березовыми вениками — видимо, это должно придать им сходство с растением перекати-поле. Рисунок называется «монгольский темник Уча-багатур, путешествующий о-двуконь». Напротив — фотография полного молодого человека с усиками, стоящего в зале «Шереметьево-2» под табло отлетов. Снимок озаглавлен: «Председатель секции православно-демократических христиан-консерваторов Фрол Щупловато, путешествующий о-двупаспорт».
Не будем углубляться в довольно нудный дискурс, разработанный Гетманом для генерала — он того не стоит. Лишь крайняя занятость талантливого, но постоянно работающего о-двужанр политтехнолога объясняет (но не извиняет) присутствие в политической программе генерала ГАИ таких фрагментов:
«Многие вещи, которые принято рассматривать в качестве непреложных культурных, этических и метафизических констант, являются в действительности просто побочными следствиями борьбы еврейского народа за выживание…»
Или:
«Украинский вопрос есть не что иное, как вытесненный в подсознание еврейский…»
И так далее. Скорее всего, Гетман просто сливал таким образом смысловые обрезки, оставшиеся от более статусных и бюджетных проектов по развитию русского национального самосознания — чего лукавить, водится за нашими политтехнологами такой грешок. Этим же объясняются и антиамериканские инвективы генерала.
Таким образом, нет оснований считать, что Крушин был антисемитом на самом деле. Возможно, ему пошили такой пиджак, потому что подобной одежки требовала та клетка великой шахматной доски, которую он собирался занять. Но может быть и так, что это было личной местью Макара Гетмана. В пользу последнего предположения есть весьма убедительные свидетельства — к чему мы еще вернемся.
* * *
Влияние Дупина на взгляды генерала отследить гораздо проще. Вот один из видеоматериалов, запечатлевших Крушина: фрагмент лекции генерала перед победителями всероссийского конкурса ГАИ «инспектор-отличник», заснятый милиционером из Самары на мобильный телефон (слова генерала могут показаться странными для подобного мероприятия, но вскоре они получат объяснение).
Запись не отличается высоким качеством; сначала речь генерала почти не слышна за голосами милиционеров и их сдавленным смехом. Смеются не над тем, что говорит прохаживающийся по сцене генерал, а над рассказанным анекдотом.
Крушин одет в темный костюм и голубую рубашку с галстуком в черно-белую полоску; в его руке лазерная указка в виде ручки. На сцене висят три плаката — на одном из них египетская пирамида, на другом Мавзолей Ленина, на третьем — Кремлевская стена с маленькими черными квадратиками, изображающими захоронения советских времен.
— В евразийских тайных учениях, — говорит генерал, — широко распространена точка зрения о том, что человек живет после смерти совместно со своим народом. Об этом, кстати, гласило и учение коммунизма, бывшее в России просто формой воплощения архаического национал-евразийского начала. Так вот, возникает вопрос, как именно человек живет со своим народом после смерти? Ведь его тело умирает, там в седьмом ряду весельчаки сейчас пойдут сортир драить, я понятно сказал?
Разговоры, заглушавшие лекцию, стихают, и голос генерала становится отчетливо слышен.
— Однако с давних пор посвященные знали, что человек умирает не весь, и некоторые его тонкие тела, это, чтоб вы понимали, примерно как тела из очень разреженного воздуха, сохраняются после смерти. В разных странах мира посвященные видели эти тела различным образом, прежде всего потому, что в разных религиозных эгрегорах (это слово генерал выговаривает с некоторым фрикативным усилием, примерно так: «э-грех-хорах») тонкие тела формируются по-разному. Именно поэтому, скажем, мусульманский рай никак не пересекается с христианским, но такого, конечно, простому милиционеру-регулировщику не понять…
Над рядами пролетает счастливый молодой гоготок.
— Н-да… Не понять милиционеру-регулировщику, — повторяет генерал с ухваткой эстрадного юмориста, выдаивающего из аудитории последние завалявшиеся смешки, — поэтому не будем слишком углубляться в это дело… Запомните только, что в египетской, евразийской и наследовавшей им советской культуре традиционным тонким телом считалось так называемое «тело костей». Думайте о нем как о легчайшем воздушном шарике, соединенном невидимой нитью со скелетом-якорем. Именно сохранение тела костей и было целью ритуальной мумификации египетских фараонов и первого вождя Советской России Ленина…
Рубиновая точка лазера загорается на пирамиде, затем перескакивает на лист с изображением Мавзолея.
— Мумию великого человека, чью духовную энергию предполагалось сохранить для потомков, помещали в таком месте, чтобы парящее над ней «тело костей» находилось в строго определенной точке — либо в центре масс пирамиды, либо прямо на трибуне Мавзолея, как бы накладываясь на стоящих там вождей и передавая им свою магическую силу.
Генерал делает паузу и оглядывает аудиторию. Теперь на его лице нет и тени улыбки. Он крайне серьезен, и эта серьезность, кажется, передается аудитории.
— В некоторых случаях, — продолжает он, — когда сохранить скелет великого человека не представлялось возможным, его тело кремировалось по специальной древней процедуре, при которой способность костей удерживать на энергетическом поводке тонкое посмертное тело переходила к пеплу. Проще всего это достигалось, возлагая великого человека на костер живым, но были и другие методы…
Луч лазерной указки переезжает на рисунок Кремлевской стены.
— Поэтому «тело костей» в евразийской традиции называют иногда «телом пепла». Речь в обоих случаях идет об одном и том же тончайшем воздушном шарике, в котором сохраняются эмоции и намерения усопшего — если не все, то главные. Я уже сказал, что эту погребальную процедуру применяли только к великим людям. Но давайте спросим себя, ребята, — что делает человека великим? Да только одно. Желание и готовность служить своему народу. При жизни, а если надо, и после смерти. Только надо знать, как… Эй, седьмой ряд, ты что там с мобильником играешься, засранец? Я к тебе обращаюсь, к тебе…
Генерал смотрит прямо в камеру. Через долю секунды запись обрывается.
* * *
Любопытный видеодокумент — интервью с майором ГАИ Василием Розановичем, по совместительству маринистом-баталистом, председателем творческой секции «Художники Боевых Кораблей» при автошколе номер восемь Юго-Западного округа столицы.
Розанович, румяный пухлый бонвиван с вандейковской бородкой, снят у себя в мастерской — просторном светлом зале, в окнах которого видны верхушки московских новостроек. На нем какая-то коричневая хламида, свисающий на ухо бархатный берет и фартук со следами краски; на пальце кольцо с огромным изумрудом (его Розанович старается не показывать — но, увлекаясь жестикуляцией, время от времени все же проносит перед объективом). За его спиной видны картины, специально развернутые так, чтобы попасть в кадр: вздыбившийся на огромной волне парусник с двумя рядами пушек и Андреевским флагом, линкор «Тирпиц» в рассветных лучах, американский авианосец времен Второй мировой, и так далее.
— Все началось с того, — говорит Розанович, — что Гетман продал в Саудовскую Аравию большую партию визуальных объектов «целующиеся гаишники», которыми один тамошний принц-гомосексуалист собрался оформить свой охотничий домик в Альпах. Само по себе изображение очень простое — два гаишника в форме целуются на фоне березового леса, трогая друг друга за регулировочные жезлы. Но для принца заказали около двухсот таких композиций. Условия были следующими: на работах не должно встречаться одинаковых лиц, и все гаишники должны иметь портретное сходство с реальными московскими милиционерами. Знаете, как терракотовая армия Цинь Шихуана — с его дворцовой стражей. Гетман нанял фотографов, которые целыми днями разъезжали по Москве и снимали сотрудников ГАИ в профиль, чтобы потом на компьютере было проще смонтировать объятия и поцелуй.
— Гаишники возражали? — спрашивает корреспондент.
— Не то слово! — отвечает Розанович. — Ведь их пытались снять за исполнением служебных обязанностей, а это мешает работе и вообще действует на нервы. У нас и так постоянно увеличивается нагрузка, теперь еще и за ремнем безопасности надо следить… И потом, сама по себе выбранная тема… Она, конечно, многих шокировала.
— Скажите, а Крушин знал о том, что вы собираетесь устроить в ответ?
Розанович поправляет берет.
— Вы имеете в виду историю с наружкой?
— Да, — отвечает корреспондент.
Розанович усмехается.
— В том-то и дело, что не знал. Это ведь не было ответной акцией московской ГАИ. Все делалось на собственные средства нашей секции маринистов-баталистов при восьмой школе автовождения. Мы арендовали в разных местах Москвы десять рекламных щитов размером три на шесть и поместили на них изображение двух целующихся Гетманов на фоне Центрального Дома художника. Вы, конечно, видели?
— Мельком, — отвечает корреспондент. — Два одинаковых мужика, голые, с седой щетиной, целуются взасос, держа друг друга за ягодицы, да?
— Да-да. Но мы вовсе не мстили за цикл «целующиеся гаишники». Мы пытались отразить таким образом наше видение ситуации, сложившейся в области современного искусства. Той ситуации, когда настоящим художникам (тут Розанович чуть дергает щекой в сторону рассвета над «Тирпицем») всюду закрыта дорога, и торжествует сами знаете кто и как…
— А почему наружка простояла так недолго?
— Дело в том, что на плакате Гетманы целовались на фоне ЦДХ, а там как раз собирались строить дорогущий новый дом. Если слышали — комплекс «Апельсин». Ну и решили, что это наезд на старика Батурина. Через день было готово постановление суда — «демонтировать щиты с композицией „целующиеся Гетманы“ за разжигание вражды между украинским народом». Крушин про это даже не знал. И старик Батурин, скорей всего, тоже. А вот Гетман затаил обиду. И надо же было Крушину как раз тогда сделать свой заказ…
* * *
Еще один документ — текст неизвестного автора с сайта «компромат. ру», который появился там, когда могущество Крушина было в зените:
«Скромная по современным меркам генеральская зарплата все же позволила Крушину оформить на себя через подставных лиц предприятие „ЗАО «Дорожный Сервис“, зарегистрированное в Мытищах. Это солидный бизнес, напрямую связанный по специфике своего производства с деятельностью ГАИ. Вот строка из устава ЗАО:
«Дорожный Сервис» занимается строительством дорог, подъездных путей, парковок и барьерных ограждений, изготовляет и устанавливает дорожные знаки, искусственные дорожные неровности типа «лежачий полицейский», а также обеспечивает согласование и сопровождение сопутствующих проектов».
Что тут сказать? Когда генерал ГАИ подгребает под себя производство дорожных знаков, создается опасение, что на рынке в скором времени может появиться новый монополист. Но каждая монополия обречена погибнуть в собственных удушающих объятиях. Будем говорить прямо — «согласование и сопровождение» в современном русском языке означают попросту откат. Раньше фирма «Дорожный Сервис» откатывала генералу Крушину. Теперь, когда она принадлежит самому Крушину, не означает ли это, что генерал вынужден будет откатывать сам себе?»
* * *
Другая видеосъемка майора ГАИ Розановича. Теперь он не в мастерской, а на террасе своего подмосковного дома — за его спиной видна лужайка, которую окружают кусты, аккуратно подстриженные шарами и пирамидами. Два тонких женских силуэта в белом играют в бадминтон — они немного не в фокусе и кажутся от этого особенно изящными.
На Розановиче светлый клетчатый пиджак и розовая рубашка без галстука. На столике перед ним лежит раскрытая папка. Корреспондент спрашивает:
— Скажите, а Крушин когда-нибудь пытался вовлечь вас в свою… В тот темный ужас, которым он занимался?
— Нет, — отвечает Розанович. — Что вы, конечно нет. У нас были исключительно служебные отношения. Однажды, правда, он обратился ко мне не как к сотруднику ГАИ, а как к маринисту-баталисту. Он попросил нарисовать корабль, только летящий. Как бы воздушный шар на якоре. Но он, разумеется, не посвящал меня в то, что за этим скрыто.
— И вы справились?
— Было нелегко, — отвечает Розанович. — Крушин требовал делать наброски при нем и все время давал указания. Его ментальность не могла понять, что я подчиняюсь ему только как милиционер, но не как художник. Тем более что у него уже было готовое представление о картине. Явно кем-то внушенное.
— Почему вы так думаете?
— Он постоянно сверялся с какими-то конспектами. Я помню только название — «Ночные вершины», или что-то в этом роде. Только не спрашивайте, что это. Я действительно не знаю.
— А можно посмотреть, что у вас в результате получилось?
— Пожалуйста, — говорит Розанович и раскрывает папку.
Несколько манипуляций со сложенным листом мелованной бумаги, и на столе оказывается плакат формата А3, называющийся «На Воздушном Океане». На нем изображено подобие полупрозрачного облака, парящего над городской улицей. Если присмотреться, становится видно, что это голова дующего в свисток милиционера: облако выдержано в холодных голубых и зеленых тонах.
— Может показаться, что я здесь выступаю уже не как маринист-баталист, — говорит Розанович. — Но если вы посмотрите внимательно, вы увидите — колорит взят у Айвазовского.
— Скажите, а зачем Крушин заказал этот плакат?
— А у нас тогда начались проблемы из-за Гетмана, ну, из-за его монгольского цикла. То есть проблемы начались не из-за Гетмана, конечно, просто Крушин не поделил с другими генералами какой-то заказ на дорожные работы. Те стали искать, к чему прицепиться. Ну и обвинили Крушина в разжигании социальной розни между монголами и евреями. Мол, посмотрите на плакат — выходит, бедные монголы ездят на лошадях, а богатые евреи летают на самолетах. Мы, конечно, политтехнолога поменяли после этого, но Крушин тогда уже никому не верил. Поэтому за новым плакатом обратился лично ко мне.
— А кто стал вашим новым политтехнологом?
Розанович морщится. Видно, что воспоминание ему не особо приятно.
— Их потом два было. Первый… Даже не помню, как звать.
— Тоже от Пушистого?
— Конечно из гопоты, мы ж люди государевы — кто нам другого даст. Молодой такой райтер, наивный, искренний, шейка тоненькая… Поначалу он нас прямо за душу взял. Как это он написал, дайте вспомню… «Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уже не к чему приложить — это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову…» Красиво, да? Такая у политтехнологов тогда мода была, «новая искренность».
— И что, разработал он вам концепцию?
Розанович криво ухмыляется.
— Разработал. Пришел в кабинет к Крушину, я там сидел как раз, и зачитал. Смысл был такой — мол, нас, русских националистов, все время пытаются направить по ложному пути — то стравливая с монголами и евреями, то завлекая в темные пучины византизма. А русский национализм на самом деле означает очень простую вещь — чтобы поезда в России ходили по расписанию, чиновники не требовали откатов, судьи не слушали телефонных звонков, сырьевые бизнесмены не вывозили деньги в Лондон, гаишники жили на зарплату, а Рублевка сидела на Чистопольской крытой…
Корреспондент тихо смеется. Розанович тоже хмыкает и продолжает:
— Ничего так, да? Нам потом уже рассказали, что он для этой новой искренности бирманские таблетки жрал, называются «yaa baa», нечто вроде амфетамина, только на органической основе. Они вроде как влияют на дыхательный центр и придают всему, что человек придумывает в этом состоянии, сильную эмоциональную заразительность. Тогда в Москве проходила большая партия, и вся гопота работала только на них. Вот оттуда эта задушевность и пошла. Паренек, видно, до такой степени обожрался, что у него мозги спеклись.
Корреспондент спрашивает:
— И что сказал Крушин, когда это услышал?
— Ничего не сказал, — отвечает Розанович. — Поиграл желваками на скулах, потом сломал черепаховый нож для бумаг и вышел из кабинета. Ну и мы гуськом пошли за ним. Интересные таблетки, да?
— Больше вы с этим политтехнологом не работали?
Розанович отрицательно качает головой.
— Его, слава богу, после этого скандала поменяли. Выделили нормального специалиста, который делом занялся.
— Каким?
Розанович улыбается.
— Он нам первым делом покровительницу нашел. Святую великомученицу Георгину, умученную от нехристя. Ее в языческом цирке колесницей раздавили. В самый раз для ГАИ, верно?
— Пожалуй, — соглашается корреспондент.
— А потом, — продолжает Розанович, довольно щурясь, — придумали ввести в нашей структуре особое подразделение — багряноносцев. Для патрулирования самых важных трасс. Это такие сотрудники, которым доверено ношение георгинового банта. То есть багряного банта с портретом святой Георгины.
— А с какой целью? — спрашивает корреспондент.
— Как с какой целью? — смеется Розанович. — Ну что вы за сухарь, а? Вот представьте, над городом весна. Май. Стоит на режимной трассе постовой с багряным бантом и портретом святой Георгины. Элегантно поднимает жезл. Останавливается роскошное авто с георгиевской ленточкой, постовой вежливо отдает честь, склоняется к окошку, и происходит служебный разговор. А в это время георгиевская ленточка и георгиновый бант качаются друг напротив друга, словно бабочка и цветок, которые вот-вот окончательно срифмуются… Насчет бабочки я, конечно, утрирую как художник. Но ведь красиво… И звучит-то как, послушайте: багряноносный Святой Георгины первый линейный отряд ГИБДД города Москвы… Слышите эти раскаты багрового «эр» — прямо как у Пушкина в «Полтаве»…
Улыбка еще несколько секунд сияет на лице Розановича, а потом медленно гаснет. Он добавляет:
— Вот только Крушин всего этого уже не застал.
* * *
В бумагах Крушина найдены короткие прозаические отрывки со странным названием «Немые Вершины». Некоторые считают, что они принадлежат перу самого Крушина и являются конспектами его мрачных фантазий — но это плохо вяжется с образом генерала. По другой версии, автором отрывков является ментор Крушина философ Дупин — и цель их в том, чтобы яркими и доходчивыми образами вдохновить почти начисто лишенного воображения генерала.
Нам трудно остановиться на какой-то из этих точек зрения. Маловероятно, чтобы подобный текст мог родиться в сознании — пусть даже воспаленном — генерала ГАИ. С другой стороны, если бы автором действительно был Дупин, тексты отличались бы большим стилистическим совершенством, и в них обязательно хоть раз встретилось бы слово «Хайдеггер». Поэтому их авторство до настоящего момента неясно. Но то, что Крушин пользовался этими записками, подтверждают воспоминания майора Розановича.
Отрывки начинаются с порядкового номера и завершаются фразой «to be continued». Судя по нумерации, их было немало; сохранились только два — номер 1 и номер 18.
«НЕМЫЕ ВЕРШИНЫ 1. Сержант Петров не помнит, как это случилось. Он даже не знает, что именно произошло. Вчера еще вокруг шумело житейское море, где были луна и солнце, люди и деревья, надежды и страхи. Сегодня ничего подобного нет.
Теперь сержант Петров подобен воздушному шару на якорном канате. Иногда он становится шаром. Иногда — канатом. Иногда — самим якорем.
Когда он осознает себя шаром, он стремится всплыть над океаном смешанного с бензиновой гарью воздуха и улететь в прохладную пустоту космоса. Давно бы он это и сделал, когда б не канат и не якорь.
Сержант Петров начинает исследовать канат, ведущий к якорю. Для этого не надо делать ничего особого, достаточно просто вспомнить о нем, и Петров сразу же словно перетекает вниз по горлышку узкого кувшина. То, по чему он перемещается, — тоже он сам, и это очень грустно, потому что, удерживай его что-то другое, Петров давно разорвал бы канат и унесся ввысь, в черную синеву абсолютной свободы. Но нельзя разорвать путы, если они сделаны из тебя самого… И Петров послушно стекает вниз, к родной земле, которой он еще нужен, к тяжелому черному якорю, запирающему для него небеса.
Но и якорь — тоже он сам. Сержант Петров вспоминает, что именно тут его дом. Отсюда растет волшебный цветок, который кончается бесплотным шаром, реющим над городской улицей. В детстве Петров читал журналы-комиксы. Когда герои комиксов думали, художник рисовал над ними заполненные словами облака-овалы, соединенные с головой тонкой нитью. Теперь сержант Петров стал таким овалом сам: его тело внизу, а мысли парят в прозрачном облаке, высоко над потоком машин.
Вот только тело Петрова сильно изменилось. Раньше это был неуклюжий механизм, сделанный из мяса и обреченный на скорую смерть. А новое тело сержанта Петрова подобно скале. Оно способно выдержать давление вечности. Ему не страшно ничего, даже атомная атака. И если у души должны быть якорь и дом, то пусть уж лучше будут такие… — to be continued».
* * *
Попавшие в печать сведения о персональном крематории генерала Крушина имеют примерно такую же природу, как слухи о личном крематории Лаврентия Берии в доме на бывшей улице Качалова.
«Вон труба какая, — размышляет народ, — что там еще может быть? Понятно, крематорий».
Подобный ход мыслей весьма лестен для властей — он подразумевает, что руководство даже дома думает только о работе. Это, конечно, отзвук официозного лицемерия советских времен — все-таки номенклатура работает, чтобы жить, а не наоборот.
Высокая башня, за которой закрепилась слава крематория, возведенного Крушиным в своем подмосковном замке, действительно похожа на выложенную из камней трубу огромных размеров. Но это не труба, а именно башня с лифтом, на верхушке которой находится уединенная комната для медитаций и раздумий (дом Крушина эклектичен; считается, что его архитектурными прототипами послужили некоторые постройки XII–XIV веков, расположенные возле города Альби в южнофранцузском департаменте Тарн; сам Крушин вряд ли был знаком с историей альбигойских сект, но его ментор Дупин несомненно). Если бы эта башня действительно служила «трубой», как писали газеты, в крематории Крушина можно было бы сжигать слонов, причем в промышленных масштабах.
И все же личный крематорий у Крушина действительно имелся. Это было довольно компактное устройство, попросту автомобильный прицеп, официально (и лицемерно) называющийся «передвижной блок сжигания трупов павших животных» — военная разработка, предназначенная для быстрого уничтожения жертв бактериологического удара. Это вполне хайтековское отечественное изделие, оборудованное не только камерой сжигания, но и так называемой «камерой дожигания», не позволяющей продуктам распада вырываться в атмосферу; мощные горелки прожигают мертвую биомассу насквозь и быстро превращают ее в горку легкого пепла.
Каким образом Крушин заполучил кремационный блок в собственность, неизвестно, но, как нам отчего-то кажется, генерал из ГАИ без труда найдет общий язык с военными — тем более что ходили слухи о совместном бизнесе Минобороны и ЗАО «Дорожный Сервис», а дыма без огня не бывает.
Впрочем, применительно к крематориям эта поговорка звучит плоско. Особенно если речь идет о современных мобильных крематориях отечественного производства, где бывает только ревущий белый огонь, и никакого дыма вообще.
* * *
Бывший главный инженер «ЗАО „Дорожный Сервис“ чувствует себя перед камерой не в своей тарелке. Это бородатый мужчина в синем рабочем комбинезоне и оранжевой каске. У него много дел — рассказывая, он поглядывает на часы. Несколько раз за время разговора начинает звонить телефон. Каждый раз инженер смотрит на экранчик, морщится и выключает звонок.
— Да, я действительно работал в «Дорожном Сервисе», когда его владельцем стал Крушин. Ну, или не владельцем — не знаю, как это было оформлено юридически. Но все решения принимал именно он. И вы знаете, у меня быстро сложилось ощущение, что у него не все в порядке с головой.
— Почему? — спрашивает корреспондент.
— Понимаете, он пытался влиять на технологические вопросы, несмотря на полную некомпетентность в этой области. И требовал, чтобы его распоряжения выполнялись безоговорочно.
— В этом был какой-нибудь смысл с точки зрения бизнеса?
— Нет, — отвечает главный инженер. — Что и удивительно. Обычно руководство, как бы это сказать, старается сделать что-нибудь рациональное — например, сузить дорогу сантиметров на десять, а деньги поделить. Или как-нибудь еще сэкономить. А Крушин занимался, можно сказать, дурной любительщиной, совершенно бессмысленной и безграмотной. Никакой материальной прибыли это не приносило, наоборот — отвлекало людей и сильно осложняло работу.
— Это касалось всего спектра вашей деятельности?
— К счастью, нет. Он интересовался только производством ИДН.
— Простите, чего?
— Искусственных дорожных неровностей, которые еще называют «лежачими полицейскими». Знаете, когда-то их делали достаточно произвольной формы — кое-как, просто из асфальта. А теперь стали отливать из резины по строго утвержденным габаритам. Так вот, он требовал, чтобы мы добавляли в резину какой-то… Даже не знаю, какую-то серую пыль. Он говорил, что это особая японская добавка, которая повышает экологичность изделия. Представляете? Какая, спрашивается, экологичность у литой резины?
Главный инженер стучит костяшками пальцев по каске, производя сухой и отрывистый звук.
— Причем, — продолжает он, — когда мы смирились с его идиотизмом и стали приспосабливаться, это оказалось непросто. Его ведь дурили на каждом шагу — эта его японская экологическая добавка была на самом деле никакая не японская, просто какие-то пережженные кости, может, удобрение или что-то в этом роде. Поступала в таких пластиковых ведерках килограмма по полтора-два, причем в каждой упаковке различались и вес, и цвет порошка, и даже его консистенция. В Японии так не делают. Мы хотели смешивать эту его добавку с остальными ингредиентами при подготовке резиновой массы, но Крушин настоял, чтобы содержимое каждого такого ведерка примешивалось исключительно к резине, идущей на изготовление одного «дорожного полицейского». Одна капсула — один полицейский. И никак иначе. «Для придания экологии», как он выражался, и баста. Можете представить, насколько это затрудняло производство? Слава богу, объемы были небольшие — а то бы мы просто встали!
— Стоило ли выполнять его распоряжения так буквально? — спрашивает корреспондент. — Видите, начальство чудит — сказали бы «так точно» да и работали бы как обычно.
Инженер усмехается.
— Мы бы, может, так и сделали. Только он прислал специального человека контролировать процесс. Такого, знаете, маленького бородача в черной косоворотке, даже непонятно — то ли духовное лицо, то ли бандит. Так и работали — остановим линию, этот хмырь засыпет порошок, чем-то брызнет из бутылочки, побормочет немного — наверно, экологический эффект подсчитывал, хе-хе, — и опять включаем. Матерились, конечно. Но что сделаешь — капитализм.
* * *
Второй сохранившийся отрывок из цикла «Немые Вершины» звучит так же напыщенно, как и первый. Однако он значительно короче, и в нем есть одно отличие, еле заметная деталь, которую с первого взгляда можно пропустить. Разница в некоторой неуверенности тона, картонной фальшивости последних строк, троекратном повторении слова «волшебный». Кажется, автор не вполне представляет, о чем писать дальше — либо из-за отсутствия информации, либо потому, что ничего не приходит в голову. Просим читателя обратить на это внимание: тема получит продолжение.
«НЕМЫЕ ВЕРШИНЫ 18. Покидая свою плоскую черную раковину, сержант Петров легко взмывает над потоком транспорта и поднимается в небо — так высоко, как только позволяет его незримая пуповина. Никто из людей, сидящих в машинах или бегущих куда-то по тротуару, не поднимает голову — дела у горожан простые, земные, и глядеть они привыкли себе под ноги. Впрочем, посмотри они вверх, они не увидели бы ничего, ибо духовные очи у телесного человека закрыты до мига смерти. А у сержанта Петрова они открыты. Это оттого, что сержант Петров теперь мертв.
Но раз он видит и чувствует, он все-таки жив.
Только жив он не так, как прохожие вокруг. Они недосягаемы для вечного; он же неприступен для суеты. Он даже не помнит, каким был раньше — в памяти остался только суровый и простой шаг к новой жизни.
Этот шаг он сделал не сам — помогли мудрые и сильные друзья, оставшиеся пока на земле; и по милосердию своему они устроили переход несложным. Теперь сержант Петров понемногу прозревает великий замысел, частью которого он стал. Поднимаясь высоко над дорогой, он чует над крышами присутствие таких же, как он. И далеко, далеко по городу раскинута сеть волшебных якорей, сплетаются они в волшебный и полный тайного смысла узор. И скоро уже сержант Петров узнает его силу и тайну, совсем скоро — в волшебной мозаике осталось всего несколько пустых клеток. И теперь к развязке приближает каждый день… to be continued».
* * *
Союз Эроса с Танатосом в деле Крушина («любовник п-ца», как выразился один комментатор) был бы хорошим поводом лишний раз сравнить генерала с Жилем де Ре, который сжигал использованных пажей в камине. Но слухи сильно преувеличены. Танатос в этой истории действительно присутствует, и в изрядных количествах. А вот Эроса рядом, что называется, не стояло. Генерал не был «сексуальным маньяком промышленных масштабов», как его уважительно называли журналисты. Больше того, он даже не был на самом деле геем — хотя такая слава среди сотрудников ГАИ ходила о нем не один год.
Основания у подобных слухов имелись. Однако генералу можно атрибутировать гомосексуальность лишь в том смысле, в котором глубоководная рыба-удильщик, привлекающая жертв горящим между глаз огоньком, может быть названа осветителем подводного мира.
Вот показания одного из офицеров ГАИ, личность которого сохранена в тайне. Он сидит в большой комнате, похожей на гостиную; его голос изменен, а лицо зачернено при монтаже. Перед ним стол, на котором стоит ваза с фруктами; на соседнем стуле висит китель с большим пурпурным бантом, в центре которого круглый значок с женским профилем (если это не дополнительная конспиративная уловка, перед нами сотрудник линейного отряда багряноносцев святой Георгины). На стене — большой ковер-килим, рисунок на котором шутливо повторяет герб Москвы: грозный всадник протягивает шест с огромной пробиркой черно-зеленому дракону со знаком доллара на спине; зверь, с отвращением задрав морду, пускает в пробирку сизый дым из пасти.
— Знаете, — говорит офицер, — у нас к геям было, в общем, терпимое отношение. Не то чтобы мы прямо так одобряли, нет. Скорее, как в американской армии — «не говори и не спрашивай». Но про Крушина все знали. И не просто знали — многие, прямо скажу, на это с самого начала и ориентировались.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, все знали, что ему нравится такая, как бы сказать, желтоволосая Русь. Крепкие коренастые ребята, желательно спортсмены. И еще без близких родственников. И ходил упорный слух, что достаточно один раз, ну, понимаете, повстречаться с Крушиным у него на даче, и сразу получишь перевод в хорошее место. Прямо в Сочи, и даже квартиру служебную дадут. И вроде бы так оно и выходило: поедет пара пацанов к нему на выходных, а в понедельник уже приказ — отчислить такого-то и такого-то в связи с переводом на новое место службы в город Сочи, и никто их больше не видит. Пару раз в приказе Адлер был, один раз Анапа. Вот так он за четыре года сто восемьдесят человек перевел. Потом стали кого-то из них в Сочи искать, потому что он кредит не вернул. И не нашли. А дальше вы, наверно, слышали…
* * *
Цифра «сто восемьдесят» примерно совпадает с количеством комплектов милицейской формы, найденных при обыске загородного дома Крушина — трудно понять, зачем он их сохранял. Мы не будем лишний раз перечислять обнаруженные драгоценности, наличность, коллекционное оружие, плазменные панели и прочие мещанские радости — материалов об этой стороне дела было в открытых источниках достаточно. Наибольший интерес для нас представляет пространный отчет о сауне, оборудованной в подвальном этаже.
Основной объем этого документа занимает истекающее слюной описание комнаты отдыха — «роскошной» мраморной залы в античном духе, украшенной, помимо мозаики с изображением танцующих фавнов, бюстами Тиберия и Никиты Михалкова. Вскользь упоминается помещение для гидромассажа, отделенное от остального пространства выдвижной герметичной перегородкой. Кнопка управления перегородкой была спрятана за бюстом Тиберия.
Сообщалось, что в стенах гидромассажного кабинета обнаружили какие-то странные сопла, не соединенные с водопроводом. Их назначение не разъяснялось; было только указано, что всю технику поставила австрийская фирма «HDG».
Эта фирма действительно производит крайне дорогое и замысловатое оборудование класса luxury; гидромассажные стойки «HDG» оснащаются форсунками, предназначенными, как сказано в рекламной брошюре, «для разбрызгивания ароматических веществ, превращающих массаж в нечто большее». Не надо быть следователем по особо важным делам, чтобы догадаться — разбрызгивать из такого устройства можно не только ароматические вещества, но и любые другие, например, усыпляющие. Особенно за герметично закрытой дверью.
Еще одна любопытная деталь: из сауны ведут две двери — одна внутрь здания, а вторая во двор. Именно там, во дворе, всего в десяти метрах от выхода, и стоял передвижной кремационный блок.
* * *
Хоть Дупин по всем признакам был главным вдохновителем и ментором генерала, его роль никак документально не подтверждена. Не сохранилось ни одной улики, которая позволила бы предъявить ему обвинение или хотя бы просто связать его с делом Крушина. Все свидетельства о его роли в этой истории начинаются со слов: «говорят», «по слухам» — но попытки проследить, от кого исходят слухи, не кончаются ничем. Сам Дупин признает знакомство с генералом, но отрицает, что ему было известно о его некромантической деятельности.
Поэтому дальше мы встаем на зыбкую почву ничем не подкрепленных сплетен, источник которых неизвестен — или, что то же самое, у которых сразу несколько параллельных источников. Тем не менее эти слухи позволяют многое объяснить. Да и потом, не бывает дыма без огня — хоть огонь без дыма иногда действительно кое-где встречается.
Вот что говорит в коротком видеоинтервью известный русский философ Константин Голгофский, симпатичный рыжебородый хоббит в монгольской рубахе навыпуск (он сидит в полулотосе на кованом сундуке; над его головой германский военный плакат начала XX века «Боже, покарай Англию!» — когда камера дает на плакат сильный зум, становится виден обширный реестр имен собственных, вручную приписанных под «покарай»).
— Вы знаете, — Голгофский слегка покачивается из стороны в сторону, — я ничего не могу доказать, поэтому не буду называть имен. Но я слышал, что духовный наставник Крушина — назовем его «Д.» — сам толком не понимал, чем все это должно закончиться. У него имелось, как бы сказать, чувство направления, общего потока — но оно носило скорее поэтический характер. Знаете, творческий человек, геополитик, метафизик. Очаровал Крушина, вдохновил его горячими словами, а сам, наверно, думал — как-нибудь пасьянс да и сойдется: вот начнем, втянемся, а там видно будет. Глядишь, и осенит. Но не осенило…
— А известно хоть, в каком направлении работала его мысль? — спрашивает корреспондент.
— Да, — отвечает Голгофский, — в эзотерических кругах ходили кое-какие слухи. Опять-таки, я ничего не утверждаю наверняка. Вроде бы он собирался продублировать с помощью некромодулей одно руническое предсказание про будущее Гардарики — так на древнем Севере называли наши территории. Придумали специальную схему, как выкладывать руны с помощью расположенных на соседних улицах и переулках «лежачих полицейских». Работали по GPS и «Гугл-мэпс». Успели установить около ста штук, в основном на всяких тихих улочках, чтоб не сильно мешать движению. А потом эту руническую надпись наконец правильно перевели — и выяснилось, что она… Ну, смысл у нее совсем другой, чем думали. А тут еще проблемы с балтийским газопроводом. В общем, Д. разочаровался в северном векторе и стал думать об азиатском направлении. Был в постоянном поиске.
— А как к этому относился Крушин?
— Крушин тогда уже чувствовал, что вокруг сжимается кольцо, и все время его торопил — мол, быстрее давай придумывай, уже в Сочи проверку послали… Тогда у Д. возникла мысль выложить из некромодулей классический круг из восьми китайских триграмм «Ба гуа». Опять сделали схему по «Гугл мэпс», подкорректировали знаки на двух или трех улицах, в одном месте поменяли двустороннее движение на одностороннее. Начали устанавливать некромодули, а потом…
Неподалеку тихо звенит колокольчик, и Голгофский, мгновенно позабыв об интервью, закрывает глаза. На его лице изображается крайняя сосредоточенность. Проходит с полминуты. Корреспондент повторяет:
— А потом, Константин Параклетович?
Голгофский открывает глаза и как ни в чем не бывало продолжает:
— Потом Д. услышал по «Эху Москвы», что Китай и Америка уже слились в одно экономическое целое. То есть китайцы теперь по всем понятиям атлантисты. Мало того, оказалось, и мы тоже атлантисты, поскольку отдаем нефть за доллары, хотя что такое доллары, вообще никто уже не понимает. Даже те ребята в Лондоне, которые управляют всем этим делом и нашей Гардарикой заодно. Короче, выходило, что вся Евразия заблудилась, один Пиндостан дорогу знает, потому что куда он заковыляет, туда и остальные пойдут. Д. был настолько этим потрясен, что ушел в запой. А когда он из него вышел, Крушина уже не было… Про обстоятельства вы знаете, конечно. Ну что дальше… Д. погоревал, даже написал, говорят, короткую эпитафию. Потом понемногу успокоился и переключился на Балканский вопрос.
* * *
Обстоятельства, сопровождавшие самоубийство Крушина, известны; знаменитое прощальное видеописьмо до недавних пор можно было скачать в интернете, но сейчас его почему-то трудно найти. Ходили слухи, что предсмертную записку, которую Крушин читает перед камерой, для него в свое время написал Дупин — чтобы подопечный был в любой миг готов к доблестной самурайской смерти. Но это тоже не доказано.
Видеописьмо занимает около сорока секунд. На Крушине тот самый белый китель, в котором он снялся в агитационном ролике; генерал бледен и собран. Перед ним лежит лист бумаги с коротким рукописным текстом, в который он, не отрываясь, глядит (шпаргалку потом так и не сумели найти). Он монотонно и очень спокойно читает:
— Земные дни завораживают нас, чаруют, и мы забываем, к чему они повернуты своим запределом. Но Хайдеггер (генерал произносит это слово с некоторым фрикативным усилием, примерно как «хай-да-хер») говорит, что жизнь есть бытие к смерти…
Генерал делает короткую паузу и поднимает глаза на зрителя. У него тяжелый взгляд; когда обрезанная версия ролика висела на «You Tube», один из комментаторов сравнил его с наведенной на зрителя двустволкой. Крушин опускает глаза в бумажку и читает дальше:
— Бытие к смерти. Два слова. Мы слышим только первое из них, а потом наступает момент, когда судьба властно произносит второе. И остается единственный акт, достойный мужчины и воина, достигшего последней свободы на пике духа: превратить бытие, развернутое к смерти, в смерть, развернутую к бытию. Вот как-то так…
Дочитав, генерал естественным и начисто лишенным пафоса движением подносит к виску служебный «макаров» и нажимает на спуск. «Ютубовская» версия обрывается за секунду до выстрела; на других серверах можно было найти вариант, где виден выстрел, рывок головы и удар кровяного сгустка в стену. Генералу удалось сохранить спокойное выражение лица и после смерти.
* * *
Тело Крушина было кремировано, а прах в установленном порядке выдан родственникам. В это время расследование чудовищных экспериментов генерала как раз набирало обороты — но, хоть дело Крушина и попало в самый эпицентр компетентного внимания, о его прахе просто забыли. И зря — с ним происходили любопытные вещи.
Генерал завещал передать его пепел для захоронения «товарищам по службе». Родственники (две сестры и двоюродный брат), занятые дележом наследства, были не особо склонны проверять личность человека, обратившегося к ним за урной, поскольку это было просто пластиковое ведерко с мусором, совершенно точно не обладающее никакой ценностью и не нужное никому из них. Родственники даже не запомнили приехавшего за контейнером курьера — одной из женщин показалось, что у него была борода, другая говорила про бакенбарды и поднятый воротник.
Вскоре Мытищинское «ЗАО „Дорожный Сервис“ отгрузило последнюю партию „экологических“ дорожных полицейских.
— Даже после смерти Крушина этот идиотизм некоторое время продолжался, — вспоминает главный инженер. — Приходил тот же самый бородатый молчун в черной косоворотке под пиджаком. От него еще перегаром несло страшно, но с работой справлялся. Я, кстати, много раз хотел его спросить насчет косовороток — то ли он в одной и той же все время ходит, то ли у него их много одинаковых, хе-хе…
— Он спьяну ничего не рассказывал? — спрашивает корреспондент.
— Нет, — говорит инженер. — Только напевал.
— А что напевал?
— Да что-то такое классическое… «Любимый Мордор в серой дымке тает…» Приятный такой баритон, хотя слова он, по-моему, перевирал, там на самом деле не так.
— Когда он приходил в последний раз?
Инженер несколько секунд думает.
— Примерно через месяц после того, как Крушина не стало. У него осталась одна банка японского порошка. Мы отлили изделие, присоединили концевые элементы, наклеили светоотражающую пленку, все как положено, а на следующий день всю партию «лежачих полицейских» увезли в неизвестном направлении. Где их ставили, нам никто не говорил. Еще через неделю было собрание акционеров и смена владельца, и больше про эту серую пыль нам не напоминали. И бородача этого в косоворотке тоже как ветром сдуло. А потом нам стали поджимать зарплату, и я ушел в другое место…
* * *
Несмотря на все предосторожности следственной бригады, информация о том, что в действительности представляют собой московские «лежачие полицейские», просочилась в СМИ примерно через полгода после смерти Крушина. Эти сообщения не были официально подтверждены, но не были и опровергнуты. Однако ажиотажа вокруг них не возникло.
Больше того, самое поразительное, что многие люди, имевшие прямое отношение к событиям, даже не заметили медийного эха этой истории (пример — главный инженер ЗАО «Дорожный Сервис», который, похоже, до сих пор остается в неведении относительно настоящей природы «японской экологической добавки»).
Такое тотальное отсутствие интереса может показаться странным только в том случае, если рассматривать историю Крушина отдельно от собственной жизни медиапространства. Но если мы вспомним, что представляет собой это самое медиапространство, всеобщее равнодушие к делу генерала перестает казаться «заговором молчания». Скорее мы имеем дело с естественной атрофией общественного внимания, перевозбужденного рекламными и информационными раздражителями.
В самом деле, ведь чем заняты современные СМИ? Они или промывают нам мозги по политическому заказу (правда, в данном случае эта составляющая отсутствует), или стараются разместить в нашем сознании психические вирусы, которые заставят нас покупать всякую ненужную нам дрянь. И озабочены медийщики, по существу, только одним — издать как можно более пронзительный визг, чтобы хоть на несколько секунд завладеть человеческим вниманием и успеть загрузить в чужую память проплаченный разной сволочью вредоносный код. Неудивительно, что любое сообщение о действительно жутком событии просто потеряется в водоворотах этой желтой пены.
Вот как выглядели заголовки о деле Крушина в общемедийном контексте той недели, когда информация о деле генерала еще могла считаться «новостью» и «событием» (для полноты картины читатель может сам домыслить выскакивающие из-под строчек поп-апы, призывающие купить «Мерседес» S-класса или ознакомиться со «скандальной фотосессией первой красавицы»):
16 мая
— Медсестры заклеивали брошенным младенцам рты
— Застрелившийся милиционер сжигал коллег в печурке
— Тайна кладбища секс-рабынь: главный сутенер убил и закопал в лесу собственную дочь
17 мая
— Девочка, икавшая 38 дней, успокоилась с приходом весны
— Мышь из штата Мэн похитила вставную челюсть
— Гомосексуалистов из ГАИ ждало огненное погребение
18 мая
— Женщин привлекает запах огурцов
— «Лежачие полицейские» сделаны из человеческого праха
— Генерал-самоубийца любил желтоволосых парней
19 мая
— Геев и лесбиянок поженят под водой
— В суд передано дело педофила-олигофрена, орудовавшего на территории Кремля
— Пепел ГАИ стучит в твои шины
20 мая
— Четырнадцатилетние школьницы рожали в туалете
— Король проституток Гамбурга повесился в подвале пивной
— Милицейский генерал занимался некромантией в служебном кабинете
21 мая
— Ганноверские полицейские три часа гнались за беременной коровой
— 180 геев из ГАИ пропало без вести в Сочи
— Козлы спасли непальский «Боинг» от гнева божества
Мы видим, что даже два поставленных рядом заголовка, посвященных делу Крушина, совершенно тушуются на этом ярком и жизнеутверждающем фоне.
Интересно, что автор исследования «Серийные убийства в новой России и их отражение в массмедиа» (по которому мы и цитируем) замечает после этой подборки: «Сколько унылых столетий, заполненных „борьбой за народное счастье“, русский человек мечтал, что в России наступит когда-нибудь золотой век — вот только не понимал, каким он будет. А посмотришь на эти заголовки, и думаешь — может, он уже наступил, а мы просто еще не успели понять?»
* * *
Однако кое-какое эхо у дела Крушина все-таки было.
Например, в «Живом Журнале» долгое время шла полемика между криминально-литературными авторитетами «psyche_berta» и «anima_nuska», близкими, соответственно, к «Единой России» и «Блоку Юлии Тимошенко» (некоторые считают этих юзеров «мурзилаками», то есть виртуалами Константина Голгофского). Суть спора сводилась к тому, может ли правильный пацан «законтачиться», коснувшись рукой «лежачего полицейского», если к последнему примешан пидорский пепел.
В дискуссии, как обычно, участвовали широкие круги интеллектуалов нового поколения, и было высказано много разных мнений, начиная от логически безупречных построений об очищающей роли огня и изолирующей функции резины и кончая репликами заблудившихся в кириллическом секторе скандинавских либертэнов: «Why does it happen that all these people who were so thoroughly and publicly soul-fucked every day since they were born are so afraid to touch someone who was allegedly fucked up the ass?» — «It’s because they want to keep absolute anal virginity for their Lord, this is very important in their religion». Консенсус был сформулирован одним молодым гопником так: «Не надо усложнять. Что лежит на земле, по тому ходи ногами, и никто с тебя не спросит». На этом спор завершился, хотя в ответвившемся треде теологи-любители еще несколько дней обсуждали, как отвечают за слова «пидарас духа» — в реале или в духе и истине.
Самым ярким из литературных произведений, вдохновленных делом генерала, следует считать напечатанную издательством «Маргинальный Ад» повесть Артура Анонимного «Много Машин» (видимо, псевдоним обыгрывает созвучие английского Arthur и «author»). Текст можно найти в интернете; смысл названия мы постараемся прояснить чуть позже.
Повесть строится на одном техническом приеме — попытке воспроизвести поток сознания посмертного астрального пузыря, или тела пепла, которое привязано к запеченному в «лежачем полицейском» праху. Смелый замысел оказался автору не совсем по плечу — тело пепла в его передаче мыслит точь-в-точь как обычный постовой. Возможно, впрочем, что это как раз гениальное прозрение в природу вещей.
Повесть начинается следующим образом: офицер ГАИ осознает себя в новом качестве и понимает — с ним произошло что-то жуткое. Он не видит и не слышит, но все же воспринимает мир неким странным новым способом. Сначала он думает, что стал жертвой ДТП и лежит в больнице. Потом он ощущает вокруг улицу и поток машин. Но он осознает окружающее как-то спорадически, вспышками. Время от времени что-то его бьет, и тогда он вспоминает мир вокруг, видит небо и близкий асфальт, чувствует бензиновую гарь и думает о жизни. Чем сильнее удар колес, тем ярче осознание. Потом восприятие гаснет — до следующего удара. Постепенно герой понимает, что он теперь «лежачий полицейский», и рядом с ним — такие же пузыри зыбкого осознания…
Здесь бы автору соблюсти меру и остановиться, но отчего-то современные писатели больше всего на свете боятся прослыть реалистами, и вот мы видим целое пиршество незрелого подросткового воображения: в фундаментах окрестных домов оказываются строители, в валяющихся на асфальте монетах — банкиры… Да-да, конечно, а как же еще. Знаем.
Музыкальным отзвуком дела Крушина можно считать пошловатый клип, пародирующий известную песню группы «Крематорий» (sic!) — «мусорный пидор, дым из трубы, плач природы, смех сатаны…» Эта пародия неудачна сразу по многим причинами — но достаточно указать на то, что современные передвижные кремационные блоки отечественного производства работают бездымно.
Известна реакция отдельных церковных иерархов на попытки относиться к «лежачим полицейским» как к человеческим захоронениям (были случаи, когда на них наносили знак креста и ставили рядом зажженные свечи). Эти действия обычно осуждались как ошибочные — хотя иногда уточнялось, что «не благословляется возжигать свечи, купленные не в храме». Кроме того, некоторые священники осуждали в проповеди использование применительно к искусственным дорожным неровностям таких выражений как «могилка мента» и «мусорок-пидарас» — но это, как правило, происходило в контексте борьбы с дурнословием.
За границей несколько информационных агентств кратко пересказали историю Крушина, но, поскольку жертвы генерала вряд ли были до конца искренни в своей гомосексуальности, серьезного международного резонанса дело не получило.
* * *
Где находится «лежачий полицейский» с прахом самого Крушина, точно неизвестно — это может быть любое из более чем ста мест, где искусственные дорожные неровности устанавливались или менялись через месяц-два после его смерти. В практическом смысле такая неопределенность сродни другому виду похорон — когда пепел отдают воде или ветру.
Что еще добавить к нашему рассказу?
Когда все уже позабыли про эту историю, Гойда Орестович Пушистый вдруг стрельнул из «Русского Журнала» язвительной статьей о том, как опасно, когда у каждого генерала в стране появляется свой Гаусгоффер (так звали оккультного дядьку нацизма), пытающийся, как обезьяна, имитировать сакральные действия с рунами и триграммами, не имея никакого понятия об их внутренней сути. Дупин ответил на своем сайте, что там, где пролез один пушистый, трем гаусгофферам делать нечего. Пушистый надменно предложил выяснить, у кого длиннее ресурс; Дупин промолчал, что было воспринято зрителями как принятие позы покорности — а люди, незнакомые с изнанкой московской интеллектуальной полемики, решили, что имел место обычный обмен оскорблениями с гомоэротической компонентой, подсвеченной компаративно-фаллическими коннотациями. «А город подумал, а город подумал, ученья идут», как пело радио на заре наших дней.
Возможно, впрочем, что Дупин все же огрызнулся — но очень осторожно, так, чтобы видел только его ближний круг. Мы говорим про отрывок «НЕМЫЕ ВЕРШИНЫ 22», появившийся на сайте «компромат. ру» в разделе, посвященном Крушину (это, быть может, и есть та самая эпитафия, о которой упомянул философ Голгофский). Отрывок совсем короткий, но нельзя не заметить его смысловую связь с повестью «Много Машин», название которой выявляет здесь свой тайный смысл.
Логично предположить, что у повести и отрывка один и тот же author (стилистика весьма похожа) — но, к сожалению, «Немые Вершины» слишком коротки для полноценной текстологической экспертизы:
«НЕМЫЕ ВЕРШИНЫ 22. Спит генерал суровым воинским сном; спит незримая его армия. Утром будит их шорох покрышек, рывками вбивая в сознание свежий ветер, новый день. Поначалу в бледном небе пролетает совсем мало машин — их сонные шоферы невнимательны, и удары быстрых колес сильны, отчего крепок и ясен мир вокруг, и хочется верить, хочется думать и быть.
Тогда выходит из черной скорлупы облако с желтым вихром и всплывает над асфальтовым простором в прозрачном и бездымном воздухе раннего утра.
И так хорошо это утро… Пропитывается им прозрачная голова и начинает мечтать о несбыточном — что все еще образуется, отступят от наших стен лютые вороги, народится урожай, найдутся новые нефть и злато — и мы вдруг поймем, кто мы такие, зачем живем, зачем с нами было все то, что было, и зачем оно скоро повторится опять. Вот-вот все поймем, осмыслим, сделаем наконец Гойде Орестовичу правильный заказ, и умелый Макарка Гетман пошьет нам просторную новую душу.
И много о чем еще мечтает пузырь желтоволосой головы в розовом луче рассвета, забыв на минуту, что на самом деле уж давно его усыпили, сожгли и забили пепел в черную резину.
Но все больше машин внизу, все медленнее их колеса, все слабее удары, все тусклее мир. И вот постепенно меркнет свет, загущается гарь бензина, и тихо уползает ослепшая душа в свою плоскую черную кобуру…
Много машин. Слишком много машин вокруг, чтобы увидеть мир как он есть, понять судьбу, решить, как быть дальше. Слишком густа вода времени. Медленно, медленно течет. Много… Много машин… Слишком много машин… — the end».
