Зак

Я, натурально, горю.

Температура перевалила за 39,5. Обломался мой идеальный график поправки.

В ходе уборки унесли все мамины вещи: картонки с мороженым, очки для чтения, кроссворды. Даже календарь попал под подозрение, был запечатан в пакет и отправился в мусор. Всю палату перетрясли, отчистили и стерилизовали.

Мама тоже уехала. Доктор Анета заявила, что у нее простуда неясной этологии, так что придется ехать домой. Звонил папа, который думал ее подменить, но я отговорил его. В палате для него слишком тесно. Бекки предлагала свою кандидатуру, но она беременна – не хватало, чтоб она здесь подцепила каких-нибудь микробов. Да и какой смысл? Из меня сейчас не лучшая компания.

Мои тромбоциты соскочили до 12, нейтрофилы до 0,4, а гемоглобин до 8. Общий счет лейкоцитов опустился до 0,8, но мне так хреново, что нет сил об этом переживать. Я свернулся в розовом кресле, пока Вероника меняет мою постель. За прошлую ночь простыни промокли от пота. Как и в позапрошлую.

И это всего лишь драная простуда, которую мне не хватает силенок одолеть самому Трубки от катетера ведут к двум пакетам с антибиотиками. Я справляю нужду в мочеприемники. Санитары увозят их на тележке.

Шторы в моей палате все время закрыты, так что я не знаю, день на дворе или ночь. Но для меня между ними и так нет разницы. Что во сне, что наяву мое сознание пронизано психоделическим бредом, который обматывает меня со всех сторон. Сквозь муть я помню, что до свободы оставалось четыре дня. Но когда это было?

Я успел забыть, каково в этом коконе слабости и как он душит. Забыл и про ночной пот, и про озноб, и про безвременье. Сестры иногда предлагают поиграть в «Колл оф Дьюти», но какое там. Я ничего не могу воспринимать – ни телевизор, ни интернет.

Нина уверяет меня, что все к лучшему. Она гладит меня по плечу и говорит:

– Это хорошо, что твои лейкоциты получили встряску здесь, а не дома.

Ну давай же, Хельга. Где ты там во мне. Прояви характер.

Позже, когда сил нет даже заснуть, я нашариваю и включаю айпад. Яркий свет бьет по глазам. Времени – три утра.

Фейсбучная стена рябит от пожеланий здоровья. Мне хочется написать всем: чуваки, это всего лишь простуда, не надо паники. Но я слишком слаб.

Мия: Хельга?

Я даже не заметил, что она онлайн.

Зак: зак

Мия: Ты как?

Ее не нужно обманывать. Она хочет знать правду.

Зак: терпимо

Мия: Ты говорил, что тебя скоро выпишут.

Зак: да простыл.

капитально расклеился

Мия::-(

Зак: но ничо, лекарства потихоньку вштыривают. как там твой третий цикл?

Мия: Уже четвертый

Черт. Как долго я болею?

Зак: т. е. ты во 2-й палате сейчас?

Мия: Да Зак: ну привет

Мия: Привет.

И с Рождеством, мать его за ногу

Зак: сегодня рождество??

Мия: Нет, было 4 дня назад

Зак: фигасе. ну с рождеством

Мия: Мне так погано

Зак: мне тоже

Мия: Ощущенье что в меня вливают яд

Зак: это нормально

Мия: Правда?

Зак: потом полегчает, потом всегда легчает

Мне тоже полезно себе об этом напоминать.

Мия: Я не хочу умирать

Курсор мигает и ждет ответа. Мамы рядом нет, так что не надо нервничать. Не надо спешить. Спокойно, без опечаток и без клише.

Зак: ты не умрешь

Мия: Мне всего 17

Зак: ты не умрешь

Мия: Сегодня одна пациентка умерла

Зак: кто?

Мия: Не знаю. Из 9-й палаты

Зак: что у нее было?

Мия: Не знаю. Совсем старушка

Я никогда не слышал, чтобы здесь умирали. Обычно смерть приходит к людям домой, когда человека уже отдали семье, прописали паллиативную терапию, доверили Божьей воле и умыли руки. К тому моменту, как правило, у них уже написано завещание и выбраны треки для похорон; человек успевает со всеми попрощаться и уходит в мир иной, окруженный близкими. Наверное, старушка умерла неожиданно.

Мия: Там было много людей

Зак: ты их видела?

Мия: Через окошко в ее двери. Медсестры стояли в коридоре, ждали. Видимо, она только-только умерла. Такая тощая. Рядом какие-то люди плакали…

Она еще никогда не писала таких длинных сообщений. Я ее не перебиваю. Мне кажется, я даже слышу, как она стучит по клавиатуре.

Мия: Ты когда-нить видел мертвое тело?

Зак: человеческое – нет. а ты? ну, до старушки

Мия: Свою бабушку, на похоронах. Я дико ржала, потому что ее плохо накрасили. На губы намазали розовый блеск. Прикинь? Я все думала, сколько он продержится. Дольше, чем сами губы или нет? А в ушах были жемчужные сережки. И я думала, когда они отвалятся?

Зак: ты реально ржала?

Мия: Мне было 8 лет

Все мои родственники, кого я знаю, еще живы: все дедушки и бабушки, два дяди, тетя, двоюродная бабушка, четверо двоюродных братьев и сестер, родные брат и сестра. Я даже никогда не был на похоронах.

Зак: у нас в детском саду один мальчик утонул в запруде, воспитательница нам сказала, что он попал в хорошее место, я решил, что она про Макдональдс

Мия::-)

Интересно, как выглядит Мия, когда улыбается. Не нарочито, как на фотках в Фейсбуке, а по-настоящему, когда никто не смотрит, когда лежишь ночью щекой на подушке и невольно расплываешься, глядя в экран.

Мия: Быстро бери трубку

Зак: какую т

Пронзительный звонок разрывает тишину раз, два, три раза, пока мне не удается сбить трубку со стены. Я никогда еще не пользовался внутренним телефоном – обычно мне звонят на мобильный. Трубка кажется огромной и неудобной.

– Хельга?

Я сглатываю.

– Зак.

– Ты как? Можешь говорить?

– Да, – говорю я, хотя в горле пересохло. – Могу.

– Ты веришь в привидений?

Как у нее получается вечно задавать вопросы, которых избегают все остальные? Это потому, что мы друг другу чужие, и можно не осторожничать? Или потому, что на часах 3:33, и нормальный мир еще на паузе? Я простуженно дышу в микрофон, потом говорю:

– Я об этом не думал.

– Так веришь или не веришь?

– Пожалуй, нет.

– А в рай?

– Тоже нет.

– А в бога?

– Нет.

– Точно?

– А ты веришь?

Она отвечает не сразу. Я слышу ее дыхание.

– Можно тебе кое-что рассказать?

– Давай.

– Понимаешь, когда старушка из девятой умерла, там в коридоре… что-то такое было.

– Какое?

– Невидимое.

– Думаешь, призрак?

– Не знаю. У меня было такое чувство, будто старушка стоит рядом со мной и тоже на все это смотрит. Знаешь, как это страшно?

Я знаю о смерти все. Знаю, что в Австралии каждые три минуты и сорок секунд умирает человек. Знаю, что завтра 42 австралийца умрут из-за курения, примерно 4 умрут в ДТП и примерно 6 покончат с собой. А на будущей неделе 846 человек умрут от онкологии: 156 – от рака легких, 56 – от рака груди, 30 – от меланомы, 25 – от опухолей мозга вроде той, что у Сэма. 34 человека умрут от лейкемии, которая у меня.

Вообще это Гугл знает о смерти все, а я просто нахожу, что мне нужно. Но даже он не ответит, что случается после.

Как поддержать разговор о призраке? Сказать, что это игра воображения? Когда я был маленький, я верил и в Санта-Клауса, и в Иисуса Христа, и в спонтанное самовозгорание, а также в лох-несское чудовище. Теперь я верю в науку, статистику и антибиотики. Но как знать наверняка, что именно они помогут испуганной девушке в 3:40 ночи?

– Хельга, ты там?

На самом деле я хочу сказать, что мне жутко приятно слышать ее голос.

– Я здесь.

– Думаешь, я совсем ку-ку?

– Ну, иногда людей глючит от таблеток…

– Слушай, а умирать больно? – перебивает она.

– Нет, – в этом я твердо уверен.

– Я толком жизни-то не видела…

– Еще как видела. И еще увидишь. Когда ты умрешь, тебе будет, ну, минимум 84.

– Блин, да все равно. Просто это ужасно глупая смерть.

Я достаю леденец от кашля и отправляю его в рот.

– Бывают смерти и поглупее.

– Глупее, чем сдохнуть от хрени на лодыжке?

– Ну, можно еще помереть, поливая рождественскую елку с включенной в сеть гирляндой.

– Только так, Хельга, не бывает.

– Так было с тридцатью одним человеком, причем только в Австралии.

Я слышу, как она смеется, и тошнота отступает. Я продолжаю:

– Или вот, например, ты знала, что три австралийца в год умирают от того, что лижут батарейки?

– Ты гонишь.

– He-а. Потом, бывают еще неудачные взаимодействия с торговыми автоматами. На всякий пожарный, если автомат не захочет выдавать тебе чипсы, сразу сваливай.

– Ты прикалываешься надо мной?

– По-моему, прикалываются те, кто умудряется утонуть в канализации.

– Да ладно! Так реально бывает?

– Ну вот в прошлом году какой-то мужик в Нью-Йорке свалился в коллектор.

– Блин.

– Цистерны довольно популярны в этом плане. В Индии шестеро рабочих свалились в чан томатного соуса.

– Шестеро сразу?

– Один упал, остальные полезли спасать, ну и…

– Ты по ходу сочиняешь.

– Вот те крест. Люди помирали в растительном масле, пиве, бумажной пульпе…

– Я бы выбрала смерть в чане с шоколадом.

– Было. Нью-Джерси, 2009-й. Двадцатидевятилетний мужчина…

– Откуда ты все это знаешь?

– У меня много свободного времени.

Я слушаю ее дыхание и жду следующего вопроса.

– Хельга, а если бы у тебя был выбор…

– Чан, наполненный Эммами Уотсон.

– Ого, у тебя был готов ответ.

– Разумеется. А у тебя готов?

– Ну, раз шоколад уже застолбили, пусть будет чан с мармеладом. А ты вообще в курсе, что Эмма Уотсон существует в единственном экземпляре?

– Да мне одной и хватит.

Мия смеется.

– Ну-ну, удачи.

Рядом со мной гудит монитор с показателями. Я и забыл про него. Последние пять минут вокруг меня не было ни аппаратов, ни лекарств, ни лейкемии. Только разговор с живым человеком на том конце трубки. Я надеялся, что Мии станет полегче, но не ожидал облегчения и для себя.

– Мия, вообще-то раком заболевает каждый второй человек, – говорю я. – У нас с тобой он приключился довольно рано, так что мы вылечимся и отстреляемся раньше других.

– Я бы все-таки предпочла заболеть в старости.

– Кстати, слушай…

– Что?

– Полоскалка мерзкая, но реально помогает от язвочек во рту.

– Медсестры то же самое говорят.

– Еще помогает рассасывать кубики льда.

– Серьезно?

– Мне можно верить.

Я ничего особенного не имел в виду, но она замолкает, словно ей надо всерьез об этом подумать. А потом она произносит:

– Я верю.