Мия

Я делаю первый самостоятельный шаг, и никто этого не видит. Делаю еще два и хватаюсь за спинку стула. Мне скоро восемнадцать, а я учусь ходить по-новой. Кажется, сейчас сложнее, чем было в первый раз.

Мама на работе. Но больше всего мне хочется поделиться с Заком. Смотри, смотри, я иду сама, не держась!

Он бы понял, как это круто и важно.

В последние дни я не раз хотела ему написать. Поделиться какой-нибудь глупостью вроде ролика с Ютьюба или дурацкого рецепта. Сегодня утром я пекла оладьи и вспоминала его. Хотела сделать фотку оладьев и отправить ему.

Но не стала. Как-то странно после двух месяцев молчания прислать картинку с едой.

Зак сдался не сразу. Он долго звонил и писал мне каждый день, но я не отвечала. Хотя стоило. Просто мне нечем было его порадовать. Пусто. Мне все так же пусто. Кому это надо – читать такое?

Но сегодня я сделала целых три шага без костылей. Меня так и распирает ему рассказать. Поэтому я сажусь и набираю сообщение. Пишу и стираю, пишу и стираю. Не знаю как уложить то, что нужно, в сто шестьдесят символов. Невозможно.

Тогда я впервые за два месяца выхожу и запираю за собой входную дверь. И отправляюсь на почту – с костылями, потому что километр без них пока не одолею. На мне парик и кепка, чтобы никто не узнал.

На почте я долго разглядываю витрину с попсовыми открытками и, наконец, выбираю одну, с рекой и черным лебедем.

Привет, Зак.

Как дела на ферме? Как маленькая альпака? Или это уже большая альпака? Как там ваши хорьки и сумасшедшие куры? И как поживает Бекки? У нее мальчик или девочка?

Через четыре дня стану твоей ровесницей: мне исполнится восемнадцать. Я пока еще так себе ходок, так что перестрахуюсь и останусь дома, не попрусь веселиться в клуб.

На днях я восстановила страницу в фейсбуке. Дело было ночью, тебя не оказалось в онлайне – наверное, спал., как все нормальные люди. Правда, ты и постов давно не пишешь. Надоел фейсбук? Или школа съедает все время?

Короче, буду рада, если ты всплывешь, и мы поговорим в очередной безбожный час.

Удачи с подготовкой к выпускным.

Мия

Я приклеиваю марку, но мысли не дают мне опустить открытку в ящик. Что если миссис Майер найдет ее первой и не передаст Заку? Что если он не скучает по мне, как я по нему? А если он злится, потому что я так долго не объявлялась? А если все еще хуже, и он просто обо мне забыл, так что я выставлю себя сентиментальной идиоткой?

Я бреду обратно домой, и открытка торчит упреком из моего кармана. У наших домиков почтальон: не слезая с велосипеда, он ловко рассовывает по ящикам почту. Я быстро протягиваю ему открытку из кармана. Он без слов опускает ее в свою сумку, затем трогается с места и уезжает прочь. Все, дело сделано. Но черт, как страшно.

Может, так и выглядит смелость: сделать что-то необратимое, когда слишком много доводов «против». Или это глупость, а не смелость? Как знать.

Волонтер в раковом центре улыбается, будто узнает меня, но это невозможно: я здесь впервые. Раньше только мама приходила – взять напрокат парик. Она принесла несколько на выбор, и все были отвратительны, но я в итоге выбрала блондинистый, потому что он меньше всего был похож на мой цвет. И потому что не предполагала, что буду носить его так долго.

Парик довольно засаленный, и женщина кладет его в пакет.

– А, Ронда вернулась. Надеюсь, она вела себя прилично.

– Ронда?

– Хорошая девочка, но ей нужен сложный уход.

– У париков есть имена?..

На безликих пенопластовых болванках натянуты парики всех мыслимых длин и расцветок, с разными стрижками. Я замечаю, что каждый подписан: Пэм, Маргарита, Викки, Патриша.

Женщина фамильярно трогает мои волосы, будто они тоже для общего пользования.

– Красивые. Вы похожи на актрису.

– Какую?

– Сразу на многих.

Помню, как до болезни нас с подружками волновали секущиеся кончики, цены на средства по уходу, необходимость обновлять стрижку раз в два месяца, вредное воздействие выпрямителей. Сами волосы были просто данностью.

Теперь, спустя пять месяцев после химии, у меня снова отросли волосы. Цвет стал чуть светлее, чем раньше.

– Оттенок бразильского ореха, – сказала вчера парикмахер. – Очень красиво. Вам стрижку или подровнять?

Я неопределенно кивнула. Я забыла, как разговаривать с парикмахерами. Она продолжила:

– Вам покороче? Или планируете отращивать?

– Пожалуй, отращивать.

– Можно сзади сделать каскад, для объема, хотите?

Я аж запнулась.

– Да мне все равно!

Я отвыкла, что существует выбор.

– И спереди немного поколдуем, чтобы красиво обрамляло лицо.

Бедная женщина. Она так и не поняла, отчего я стала ржать, как оглашенная, а потом реветь. К счастью, она постригла меня мастерски и стоически перенесла мои слезы и сопли в процессе. А я все ревела, глядя, как пряди оттенка бразильского ореха падают на пол.

В результате, выходит, я похожа на актрису. Стрижка подчеркивает мои скулы, а ближе к шее волосы сложились в красивую волну. У меня снова есть волосы. У меня нормальные брови и ресницы. У меня самые обычные женские месячные, которые приходят как по часам, и я этому странным образом рада. И еще у шоколада теперь вкус шоколада.

В дверь въезжает на коляске девочка-индианка лет десяти, с розовым шарфом, обмотанным вокруг головы. Следом заходит ее мать. На коленях девочки книга, «Джеймс и чудо-персик».

Рак у нее уже довольно долго – она знает женщину по имени. Несмотря на тени под глазами, кожа девочки сияет.

– Здравствуй, Шани, как твои дела?

– Хорошо.

– Итак… кем ты хочешь быть на этой неделе?

Девочка разматывает шарф, и я отворачиваюсь, чтобы не смущать ее в момент преображения.

Я бреду мимо буклетов о баскетболе для колясочников, психологической помощи, новом имидже, занятиях арт-терапией, проекте «Загадай желание», групповой терапии для перенесших ампутацию или утрату. Я ковыляю к остановке, где сидят в ожидании автобуса двое стариков и одна женщина.

Итак… кем я хочу быть на этой неделе?

Мимо проезжает женщина на мопеде. На ней блестящий синий шлем, а за спиной развевается пятнистый шарф. У мопеда ручной тормоз и нет педалей. Все делаешь руками, ноги просто стоят.

И я решаю, что хочу быть этой женщиной. Хочу снова быстро двигаться.

Четыре дня, и до сих пор нет ответа. Может, я неправильно написала его адрес на открытке. Может, он слишком занят с экзаменами. Может, почтальон так и не отослал открытку.

Я проверяю телефон, но там ничего нового. Зато в Фейсбуке – непрочитанное сообщение.

Увы, не от Зака.

Мимимия, привет-привет!

Я тут шатаюсь по тусовкам и все думаю, что без тебя совсем не то.:-(Как ты в своем Сиднее? Ты получила свой диплом косметолога? А я бросила школу, прикинь. Хожу на работу в банк, недалеко от дома твоей мамы. Дресс-код отстой, зато платят бабло.;-)

Дико по тебе скучаю. Чмоки.

Шая

И я вдруг понимаю, что тоже дико соскучилась.

Проходит еще два дня. Почтовый ящик по-прежнему грустно пустует. Я иду дальше и делаю круг по кварталу без костылей. Возвращаюсь раньше, чем ожидала, так что делаю еще один круг, побольше – обойдя почтовое отделение и магазины.

Я останавливаюсь около банка и заглядываю внутрь. Шая стоит за приемной стойкой. Форма ей к лицу, как и строгий пучок на затылке. Правда, она совсем не похожа на мою любимую сумасшедшую подружку.

Она тоже не узнает меня, даже когда произносит дежурное «Следующий, пожалуйста», и следующей в очереди оказываюсь я. Дежурная улыбка не сползает с ее губ целых три секунды.

– Ни фига себе! Мия? Это реально ты?

– Привет, Шая.

– Ты что здесь делаешь?

– Хочу оформить кредит.

– Серьезно? Ты разве не в Сиднее? Слушай, у меня скоро обед, может, дождешься?

Я почти не отстаю, когда она поспешно ведет меня к кафе. Там мы выбираем столик, и официант принимает наш заказ. Куда труднее оказывается поспевать за ходом ее рассуждений, когда она говорит о работе, но я пытаюсь хотя бы изображать нужные эмоции в правильных местах.

– Шикарная, кстати, стрижка. Это твой натуральный цвет?

Я киваю.

– Сказали – бразильский орех.

– Улет. Я рада, что ты переболела блондинизмом. Это смотрелось как-то… чересчур. Ну, ты понимаешь. А потом ты исчезла, и… Кстати, я все еще встречаюсь с Брендоном.

– Серьезно?

– Я его люблю. Но ты не волнуйся, он хороший. Я помню, что он тебе не нравится.

– Я такого не говорила.

Или говорила?

– Ну, по тебе было видно.

В упор не помню, чтобы мне не нравился Брендон или чтобы я как-то особенно это выражала. Он всегда казался мне каким-то безобидным, хотя маниакально стремился вставить слово в любой разговор.

– Он, между прочим, из кожи вон лез, чтоб ты его заметила.

– Да ладно. Зачем?

Шая мнет в пальцах пакетик сахара.

– Затем, что ты была моей лучшей подругой и на всех смотрела сверху вниз. Это был спорт – впечатлить саму Мию Филлипс. Все только об этом и мечтали. Как будто сама не знаешь.

Я не знаю. Или не знала. Мне пришлось продраться сквозь такой ад, что теперь меня впечатляют очень простые вещи. Меня впечатляет, когда просыпаешься, и ничего не болит. Когда находишь приятную шмотку в секонд-хенде. Когда оказывается, что кто-то хочет со мной пообедать.

– Я сейчас просто Мия. Обычный человек.

В школе я терпеть не могла это определение. А теперь оно мне кажется почетным званием. Ну, не самым почетным на свете, но осязаемо важным.

– Ты-то обычная? Ха-ха, насмешила. Ты как вообще оказалась в Сиднее? Влюбилась в кого-то, небось?

Я пью свой ванильный коктейль. Пусть секреты пока останутся секретами. И тот, что скрывается в джинсах, под высокими сапогами, и Зак. До чего же я скучаю, кошмар. Но написать ему не могу: сейчас его очередь.

– Так что насчет кредита?

– Я поспрашиваю у наших. Тебе он для чего?

Я заговорщически улыбаюсь.

– На ярко-желтую «Веспу».

– Ха, я же говорила! Обычная, ну-ну.