Когда я захожу в церковь проверить свечи, они уже догорели.

Я возвращаюсь в Амстердам и встречаюсь с Шанталь в ее любимом баре. Здесь пока еще тихо, и мы сидим за одним из свободных столов, уставленных бокалами, пепельницами и горящими свечками.

Шанталь прикуривает вторую сигарету. Она весело смеется и делает очередной глоток белого вина. Напротив меня сидит победительница. Оптимистка. Исключение из правил. Женщина, которая посмотрела в глаза своему самому большому страху и осмелилась противостоять ему. Она до сих пор сияет. С ней я смеюсь, вздыхаю, внимательно слушаю и глотаю слезы. Из-за нее у меня мурашки по телу, потому что я не могу не думать о том, что кресло напротив меня скоро может опустеть.

Неизлечимо больная. Наслаждается жизнью. Травит байки. Заигрывает. Скупает обувь. Это было первым, что сделала Шанталь, услышав свой диагноз: купила пару туфель, не думая о том, как долго сможет в них проходить. Дрожь пробегает по моей спине. Я хочу обнять ее. Не из жалости или симпатии, а чтоб хотя бы на мгновение ощутить ее силу.

Внезапно я чувствую обиду. Обиду на ее рак и на свой. На тех козлов, которые сами не могут справиться с раком, но “хотят быть друзьями”. На тех мудаков, которые предпочитают нашим телам молодые, без опухолей и париков. На тех, кто лучше будет держаться за руки с тем, у кого нет желтого резинового браслета.

– Не хотелось бы расстраивать тебя, но он не помогает, – говорит Шанталь, подмигивая мне и показывая свой браслет.

Она говорит, что больше всего боится прошедшего времени. Боится, что ее друзья будут говорить о ней в прошедшем времени. Что они состарятся и поседеют без нее. Я знаю, что она имеет в виду. Пусть мир вокруг для меня снова стал цветным, я все еще не осмеливаюсь поверить в то, что время работает на меня. Только прожив без рака год, я смогу сказать, что победила болезнь.

Может, я тоже неизлечимо больна? Подруга Шанталь, присоединяясь к нам, спрашивает меня об этом. Бар уже забит битком.

Я мотаю головой, испытывая легкое чувство вины.

Шанталь, мой новый герой, шутит, что в ближайшее время никуда не собирается, что она, в конце концов, только что переехала в новую квартиру.

– Но до сорока я не дотяну, – говорит она. Хотя у нас одинаковое чувство юмора, моя улыбка получается немного натянутой.

Она говорит, что воскресенье для нее – худший день недели, потому что по воскресеньям полагается быть с любимыми и близкими, а она одинока. Я думаю о том, как развеселить ее. Может, мы сможем по воскресеньям ныть вместе. Или радостно покупать туфли, не задумываясь о том, как часто будем их надевать. Врачи дали ей два года. Она, как и я, считает, что сможет прожить дольше.

Мы во многом сдались, но у нас по-прежнему много чего есть. У нас есть каждая секунда, минута и час – для себя. Каждый день недели. Мы живем для себя и для тех, кого любим больше всего.