Выкидыш

Сегодня не каждый студент знает, что такое распределение. Для выпускников же вузов прошлого столетия это было не просто слово, а событие, которое буквально определяло твою судьбу.

Понятно, что всем хотелось судьбы счастливой. Для начинающего врача это связывалось с большой городской клиникой. Поэтому в течение всего выпускного курса наиболее оборотистые эскулапы использовали родительские связи, чтобы непременно остаться в городе. Была, впрочем, и другая перспектива: работа в сельской местности. В участковой, совсем маленькой или центральной районной, большой больнице. Правда, из городских жителей туда особо никто не стремился.

К моменту распределения мне удалось получить гарантию трудоустройства в городском родильном доме. По всем признакам должно было сработать. В дипломе – «хорошо» и «отлично». Благодетель – главный врач обещал…

Крепким выпускником с дипломом акушера-гинеколога я шагнул к столу распределительной комиссии. После нескольких ритуальных вопросов-ответов председатель торжественно поздравил меня с первым рабочим местом… и назвал неведомую мне тогда больницу в совершенно незнакомом сельском районе.

Я так никогда и не узнал причину своего провала. Постепенно привыкал к суровой реальности – стать сельским доктором. Усиленно читал медицинскую литературу, чтобы с первых дней не попасть впросак. Это в городских больницах в трудном случае всегда можно спрятаться за спину опытного коллеги. Мне же предстояло работать одному. Это обстоятельство сильно тревожило. Я лихорадочно изучал возможные клинические случаи, чтобы быть во всеоружии, не подозревая, что меня ждёт.

Работать мне действительно пришлось одному – на трёх вакантных ставках сразу. Видимо, не столь совершенна была распределительная система. Рабочий день начинался с обхода родильного отделения. Затем я бежал в поликлинику консультировать амбулаторных больных. Ближе к обеду мчался в гинекологическое отделение, где уже ждали страждущие избавления от внезапной беременности.

Впрочем, это был условный порядок работы, потому как экстренная помощь оказывалась также мной круглосуточно. Срочные больные поступали исключительно по закону случайных чисел, а беременные имели привычку рожать в ночное время.

Спасало, что в больнице были опытные акушерки и медсёстры. Самой выдающейся из них была старшая акушерка Екатерина Прохоровна Быстрова, или просто Прохоровна, как все её называли. С крепкой фигурой, мужественными чертами лица и крутым нравом, она вполне могла быть моделью для скульпторов соцреализма.

Она умела силой взгляда, жеста, коротким словом направлять действия персонала в нужное русло. Своей внутренней силой и спокойствием она вселяла в рожениц уверенность. А медицинский персонал её либо горячо любил, либо не менее сильно побаивался.

Правда, именно в тот день Прохоровны на смене не было. Да и начинался он довольно обыденно. На утреннем обходе я обнаружил, что накануне с ранними признаками родовой деятельности поступила совсем юная селянка. Возраста позднего детства – 15—16 лет. Звали её Светкой. Личностью в районе она была хорошо известной благодаря своему вызывающе распутному поведению. Словом, в роддоме оказалась не в результате непорочного зачатия.

Осмотрев пациентку, я не обнаружил с медицинской точки зрения каких-либо проблем. Роды начались в срок. Схватки хорошей силы. Правда, свою беременность Светка воспринимала как-то отстранённо. Она совсем не готова была переносить боль и сразу же спросила, когда всё это кончится. Так как времени для лекции у меня не было, я ограничился обычными назначениями и отбыл в поликлинику.

Через полчаса в моём кабинете раздался телефонный звонок, и дежурная акушерка сообщила, что родовая деятельность у Светки хорошая, но она совсем не терпит боли, грязно ругается и предпринимает попытки убежать из отделения.

Из дополнительной информации следовало, что попасть в буйствующий организм успокоительным средством невозможно. Набор стандартных приёмов по убеждению не делать глупостей исчерпан. Весь персонал мобилизован на борьбу. А санитарка, рискуя жизнью, заблокировала собой выход. Мне предлагалось срочно вернуться в роддом и каким-то образом прекратить безобразие. Поняв, что творится что-то неладное, я бросился к месту событий.

Одного взгляда на корпус родильного отделения было достаточно, чтобы понять, что обстановка серьёзно изменилась. Из форточки ближнего к выходу окна наполовину торчала истошно вопящая фигура. Конечно, это была Светка. В два вздоха-выдоха преодолев расстояние до злополучного окна, я смог более детально оценить обстановку. Светке непостижимым образом удалось протиснуть верхнюю часть своего тела, включая огромный живот, через форточку наружу, а вторая половина осталась внутри. Тело заняло равновесное положение на хрупкой перекладине форточки и плавно покачивалось под выразительный мат беженки.

Приблизившись к окну и пытаясь как-то помочь несчастной, я совершил первую ошибку. Оказавшись в пределах досягаемости Светкиных рук, я тут же получил увесистый удар в глаз. Не встретив должного понимания, я решил зайти с тыла. Каково же было моё удивление, когда входная дверь оказалась наглухо закрытой.

Я решил идти напролом и со всех сил рванул дверь на себя. Из-за неё с визгом вылетела повисшая на ручке санитарка, которой было поручено охранять выход. Оказывается, она так вошла в свою героическую роль, что на всякий случай удерживала и вход.

Внутри отделения акушерка быстро обрисовала мне картину, которая, впрочем, была понятна и без слов. Светка совсем вышла из-под контроля. В больничном белье пыталась бежать прочь, но застряла в самом неподходящем месте. Крайне неприятным было то, что роды в таком подвешенном положении роженицы были невозможны. Перекладина, передавив Светке низ живота, мешала продвижению плода. А тут ещё, как назло, стали отходить околоплодные воды.

Светка от непонимания происходящего завыла ещё сильнее. Я же под влиянием экстремальных обстоятельств совершил вторую ошибку, оказавшись в радиусе вращения болтающихся ног. Мощный удар Светкиной пятки в другой глаз с грохотом поверг меня на пол.

В это время, привлечённый необычным шумом, в отделение заглянул больничный плотник дядя Коля. Осмотрев поле битвы, он удручённо заметил, что рамы-то очень старые и если, не дай бог, деревяшка треснет… Я мгновенно представил, как осколки стекла разрезают беременное тело насквозь, лужи крови, части тела… И тут мне стало совсем плохо. Мысли лихорадочно бились в голове, но ни одной стоящей среди них не было.

Так и не придумав чего-то определённого, я решил подготовиться к худшему. В душе надеясь, что, может быть, Светку разрежет не сразу и не напополам. И уж если повезёт, то потребуется срочная операция. Значит, мне нужен анестезиолог. А он почему-то сегодня не вышел на работу. Дав поручение срочно готовить операционную, я выскочил на улицу, чтобы выяснить ситуацию.

Отсутствие анестезиолога на рабочем месте не было чем-то исключительным. Исключительной была роль этого врача в коллективе больницы. Вячеслав Иванович, так звали коллегу, привлекался как специалист по обезболиванию и наркозу во всех случаях хирургического вмешательства. Без него не могла состояться ни одна плановая, ни одна экстренная операция. Такое положение дел быстро сделало Славика, как мы его за глаза называли, звездой районного масштаба. А звезда могла позволить себе многое. Когда позволяла больше, чем могла, как правило, следующий день был нерабочим.

Препятствовала развитию звёздной болезни у редкого специалиста не только администрация. Большую роль играла жена Славика Надежда. Эта семейная пара была наглядным примером единства противоположностей. Он – анестезиолог. Она – офтальмолог. Он – у операционного стола на переднем рубеже ежедневного спасения жизней. Она – в тихом кабинете с безобидными подслеповатыми бабушками. Он – маленький, но чрезвычайно задиристый. Она – крупная и флегматичная.

Когда Вячеслав, по мере увеличения дозы выпитого, приходил в боевое расположение духа, для него не было более подходящего объекта для нападок, чем собственная жена. На Надежду сыпалась гора упрёков – от никчёмности работы офтальмолога до непонимания величия личности супруга. Надежда слушала это всё с отрешённым безразличием. И уж если Славик совсем её доставал, могла встряхнуть его так, что тот замолкал уже надолго.

Хорошо зная все эти обстоятельства, я не стал рыскать по больнице и прямиком рванул к Славику домой.

Когда я оказался на пороге Славиной квартиры, явных признаков присутствия хозяина в доме не было. На мой нетерпеливый вопрос, где же он, Надежда с грустью взглянула на диван и порывисто вздохнула. Посмотрев туда же, я никого не обнаружил. После некоторой паузы явно смущённая Надежда рассказала, что утром не вполне трезвый Славик был как-то особенно резок в своих выражениях и чем-то сильно её обидел. Ослеплённая праведным гневом, она, мол, всего лишь крутанула пару раз охальника и швырнула его на диван. Но, к несчастью, тело отклонилось от цели, и Славик оказался не на, а под диваном.

Далее начались всхлипывания, что он там уже около часа, самостоятельно выбраться не может, потому что плотно зажат, и пугает её рассказами о каком-то синдроме длительного сдавливания, от которого люди умирают. Смерть единственного в районе анестезиолога в преддверии срочной операции была бы крайне некстати, поэтому его освобождение заняло считаные секунды.

Через минуту мы уже бежали в сторону больницы и обменивались мнениями, что же делать. Славик предложил радикальный вариант: не вступая в переговоры, с ходу заехать Светке по физиономии и разом прекратить этот балаган. На вопрос, как он это себе представляет: два врача на глазах у сочувствующих избивают беременную женщину, – Славик лишь досадливо покачал головой и сказал, что без крайних мер шансов спасти её нет.

К моменту нашего прихода перед окном собрался народ. Вновь пришедшие пытались узнать у тех, кто уже стоял, что же такое теперь творят в роддоме с жёнками, если те уже в окна сигают.

В то время как Славик уже примеривался, как бы половчее осуществить свой первоначальный план, я краем глаза увидел приближающуюся к месту событий Прохоровну. Словно не замечая толпы, она спокойно подошла к окну. Ловко перехватила летящий ей в лицо кулак и, подтянув к себе Светку, что-то тихо сказала ей на ухо. Затем она так же невозмутимо скрылась за дверью отделения. Следом произошло невероятное: мгновенно затихшая Светка самостоятельно убралась внутрь.

…Ни сразу после происшествия, ни много позже ни под какими предлогами нам так и не удалось узнать то заветное слово. На все наши расспросы Прохоровна лишь хмурилась и говорила, что, мол, с людьми работать надо.

На удивление, роды у Светки прошли успешно. Да и сама Светка как-то изменилась. Вскоре вышла замуж. Выучилась на швею. Стала работать. Но обидное прозвище Выкидыш так навсегда и прицепилось к ней.