Аллен последовал за лакеем наверх, оставив Фокса в библиотеке улаживать идиотскую ситуацию.

Лакей передал Аллена на попечение служанке, которая и провела его к леди Каррадос. Она не лежала в постели. Она находилась в своем будуаре, сидя прямо на голубом стуле с высокой спинкой, и было понятно, почему Пэдди О’Брайен сравнивал ее с Мадонной. Увидев Аллена, она протянула ему руки, он взял их, и ему тут же пришло в голову: «Она — английская леди, и руки у нее английской леди, тонкие, инертные, истинно изысканные точеные руки».

Она сказала:

— Родерик! Я ведь могу называть вас Родериком, нет?

— Полагаю, да, — ответил он. — Мы так давно не виделись, Ивлин.

— Уж очень давно. Ваша мать иногда рассказывает мне о вас. Мы по телефону нередко с ней разговариваем. Она так добра и отзывчива, Родерик, и она говорила мне, что и вы такой же. Сядьте и курите. Мне бы хотелось видеть в вас не великого детектива, а старого друга.

— И я хотел бы чувствовать себя старым другом, — сказал Аллен. — Хочу вас уверить, Ивлин, что, когда лакей передал ваше пожелание, я как раз просил о возможности увидеть вас.

— Официальный визит?

— Да, к сожалению. Но, пригласив меня, вы сделали его куда приятнее.

Она сцепила тонкие пальцы, и Аллен, заметив голубоватые отсветы на суставах, вспомнил, как Трой хотела написать их.

— Полагаю, — сказала леди Каррадос, — Герберт не хотел, чтобы вы видели меня?

— Ему сама мысль об этом не очень понравилась. Ему показалось, что вы слишком утомлены и потрясены.

— Да, — она слабо улыбнулась, и трудно было понять, не скрывалась ли ирония за этим «да». — Да, он очень заботлив. Что вы хотите узнать от меня, Родерик?

— Хочу получить ответы на, боюсь, довольно скучные вопросы. Примите заранее мои извинения. Я знаю, вы с Банчи были друзьями.

— Как и вы.

— Да.

— Каков же ваш первый вопрос?

Аллен заговорил о последнем эпизоде в холле, но понял, что ничего нового она ему рассказать не может. Она отвечала быстро и кратко. Он чувствовал, что его вопросы пока не имеют для нее особого значения и что мыслями она вся в ожидании, в беспокойстве по поводу того, что еще может всплыть. Стоило ему заговорить о зеленой гостиной на верхнем этаже, как он понял, что подобрался к ней ближе, и почувствовал глубокое отвращение ко всему тому, что ему требовалось предпринять. Тогда он заговорил твердо и без экивоков:

— В зеленой гостиной стоит телефонный аппарат. Мы знаем, что он разговаривал по телефону и беспокоился, как бы его не подслушали. Ивлин, говорят, что в этой гостиной вы оставили сумочку. Это так?

— Да.

— Димитрий вам возвратил ее?

— Да.

— Когда это произошло?

— Вскоре после того, как я поднялась туда из комнаты для ужинов — примерно половина первого или без четверти час.

— Не позже часа?

— Нет.

— Скажите, пожалуйста, а почему вы так в этом уверены?

— Потому, — сказала леди Каррадос, — что я внимательно следила за часами.

— Правда? Разве для этого чрезвычайно удавшегося бала наступал какой-то особый момент?

— За временем часто приходится следить. Если после ужина гости не разбегаются, значит, можно сказать, что бал удастся.

— Где вы находились, когда Димитрий возвращал вам сумочку?

— В бальной зале.

— Вы не заметили там Банчи в это же время?

— М-м… не думаю… Сейчас вспомню.

Руки сплетались и сжимались все крепче и отчаяннее, словно именно между ладонями хранила она свою тайну. Если бы этого можно было избежать! Губы стали совершенно белыми.

Дверь отворилась, и вошла Бриджет. Вид у нее был заплаканный.

— О Донна, — проговорила она, — прости, пожалуйста. Я не знала…

— Это моя девочка, Родерик. Бриджет, это дядя Сары.

— Здравствуйте, — сказала Бриджет. — Вы детектив?

— Угу, детектив.

— Сара говорит, что вы на самом деле светский человек.

— Очень мило с ее стороны, — буркнул дядя Сары.

— Надеюсь, вы не будете сильно мучить вопросами мою мать, — сказала Бриджет, садясь на подлокотник стула. Она, безусловно, взбодрилась.

— Стараюсь не мучить. Возможно, вы нам поможете. Мы говорим о прошлой ночи.

— Ну а вдруг я расскажу вам что-нибудь ужасно важное, даже не подозревая о том, насколько это важно. Невозможно?

— Это произошло раньше, — улыбнулся Аллен. — Мы говорили о сумочке вашей матери.

— А! Которую она забыла наверху, а я нашла?

— Бриджи! — прошептала леди Каррадос. — О, Бриджи!

— Донна, лапочка, все в порядке! Это ничего общего не имеет с Банчи. Э! Он же был там, да? В комнате для ужинов, когда я принесла тебе сумочку!

Сидя на ручке кресла с подголовником, Бриджет не могла видеть лица своей матери, и Аллен подумал: «Так, теплее, теплее».

— Значит, это именно вы, — сказал он, — возвратили сумочку в комнате для ужинов, так?

Леди Каррадос внезапно откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

— Да, — подтвердила Бриджет, — и она была просто-таки набита деньгами. Но при чем тут сумочка? За ней скрывается какая-то тайна? То есть мотивом были в самом деле деньги, а убийца полагал, что это Донна дала Банчи деньги? Нет? Ничего похожего?

— Бриджи, дорогая, — сказала леди Каррадос, — у нас с мистером Алленом частный разговор.

— О, дорогая, правда? Мне очень жаль. Я сейчас убегу. Мистер Аллен, могу я вас еще увидеть до вашего ухода?

— Пожалуйста, мисс Бриджет.

— Тогда зайдите, пожалуйста, в старую детскую. Я буду там.

Бриджет заглянула за спинку кресла на мать, которая через силу заставила себя улыбнуться ей. Когда она ушла, леди Каррадос закрыла лицо руками.

— Ивлин, — мягко произнес Аллен, — не надо ничего объяснять. Возможно, я и сам смогу вам объяснить.

Послушайте, может быть, здесь и нет ничего ужасного. Значит, так. Кто-то вас шантажирует. У вас есть письма, написанные от руки на вулвортской бумаге. Одно из них пришло в то утро, когда Банчи принес вам букет цветов. Это письмо вы положили под подушку. Прошлой ночью вы оставили свою сумочку в зеленой гостиной, потому что вам посоветовали оставить ее там. В ней были деньги, которые требовал шантажист. Так случилось, что в комнате для ужинов, где вы находились с Банчи, Бриджет возвратила вам сумочку, а деньги все еще находились в ней. И вы возвратили сумочку в зеленую гостиную, так? Так… а позднее ее возвратили вам пустой… когда вы были в бальной зале. Верно?

— Но… вы все это знаете? Действительно знаете? Родерик, а знаете ли вы и то, что им известно?

— Нет. Понятия не имею, что им известно. Банчи это знал?

— Вот это и ужасает меня. По крайней мере, Банчи знал, что меня преследуют. Когда прошлой ночью Бриджет принесла эту жуткую сумку, я чуть не упала в обморок. Не могу передать вам, какое это было для меня потрясение. Вы совершенно правы, письмо, вроде того, которое вы описали, было получено несколько дней назад. Были и другие. Я не отвечала на них. Я порвала их и постаралась забыть о них. Я подумала, что их, возможно, не будут присылать, если я не стану обращать внимания. Но в этом содержались чудовищные угрозы, такие, которые могли бы так ранить Бриджи… так ранить ее! Там говорилось, что, если я не выполню распоряжений, Герберту и Бриджи расскажут… ну, обо всем. Этого я не могла допустить. Я сделала, как они говорили. Я положила в сумку пятьсот фунтов банкнотами и до часу оставила ее на столике в зеленой гостиной. И Бриджи суждено было наткнуться на нее. Я никогда не забуду, как она вошла в комнату для ужинов, смеясь и протягивая мне сумку. Должно быть, я выглядела чудовищно. Теперь у меня в голове сплошная каша, как воспоминание о страшном сне. Нам удалось как-то избавиться от Бриджи. Банчи был просто великолепен. Там же был и сэр Дэниел Дэйвидсон. Позднее мне надо было увидеться с ним по поводу моего здоровья, еще до вечера он мне что-то сказал. От него мне тоже удалось избавиться, и мы с Банчи направились в холл. Банчи сказал, что он знает, что я собиралась делать, и умолял меня не делать этого. Я обезумела. Я убежала от него и снова пошла к зеленой гостиной. Там никого не было. Я снова положила сумку на стол. На этот раз было без двадцати час. Я положила ее за большую табакерку из золоченой бронзы с керамикой, которая стояла на столе. Затем ушла вниз, в бальную залу. Я не знаю, через сколько времени я увидела Димитрия, идущего через залу с сумкой. Сначала я подумала, что все повторяется, но, взяв ее в руки, поняла, что денег там нет. Димитрий сказал, что нашел ее и узнал в ней мою. Вот и все.

— Да, вот и все, — повторил Аллен. — Неплохо. Теперь послушайте, Ивлин, я хочу задать вам прямой вопрос: не Димитрий ли тот человек, что вас шантажирует?

— Димитрий? — она широко раскрыла глаза. — Боже правый, нет! Нет-нет, это невозможно. Ему и в голову это не могло прийти, да и сведений у него никаких нет. Это невозможно.

— Вы уверены в этом? Он вхож во многие дома, имеет свободный доступ в частные кабинеты. У него есть масса возможностей подслушивать разговоры, следить за людьми, когда они без охраны.

— Как долго занимается он своим бизнесом?

— Мне он рассказывал, что семь лет.

— Моей тайне вдвое больше. «Секрет леди Одли»! Но в этом нет ничего забавного, Родерик, когда испытываешь это на своей шкуре. А кроме того, знаете ли, бывали времена, когда я почти забывала о своей тайне. Все это произошло так давно. Годы просеяли прошлое и, словно намыв песок времени, придали прошлому гладкую, ничем не примечательную видимость и мало-помалу скрыли за ней прежние времена. Мне казалось, что я больше ни с кем на свете не смогу разговаривать на эту тему, но — странное дело — говорю это сейчас и чувствую какое-то облегчение.

— Вы ведь понимаете, — заговорил Аллен, — что я здесь для того, чтобы расследовать убийство. Моя задача — выяснить, в каких обстоятельствах оно произошло. Я не должен принимать во внимание ничьи чувства, если они становятся между мной и поставленной передо мною задачей. Банчи знал, что вы — жертва шантажиста. И не вы единственная. Дело в том, что он работал на нас, работал с информацией, которую мы получили из другого источника, но которая непосредственно касается того же самого человека. Очень возможно, и нам это кажется вероятным, что шантаж так или иначе связан с убийством. Стало быть, у нас есть двойной мотив установить личность шантажиста.

— Понимаю, что вы хотите спросить меня. Я не представляю, кто бы это мог быть. Не имею ни малейшего понятия. Я и себя неоднократно о том же спрашивала.

— Да. Теперь вот что, Ивлин. Я мог бы прибегнуть ко всем хорошо известным способам и так или иначе добился бы, в чем состоит эта ваша тайна. Я бы спровоцировал вас на незначительные признания, выйдя отсюда, записал бы услышанное, направил бы им, посмотрел бы, что произойдет и что я мог бы предпринять в ответ. Скорее всего ничего не произошло бы, и мы начали бы копать — пробираться через все те годы, что миновали и заслонили от вас ваши переживания. И рано или поздно, что-нибудь мы да обнаружили бы. Это было бы крайне неприятно, а для меня просто нетерпимо, тем более что конечный результат был бы тем же самым, как если бы вы прямо сейчас рассказали мне всю эту историю.

— Не могу. Рассказывать я не в состоянии.

— Подумайте о последствиях. Огласка в прессе. Судебные заседания. А так ваша фамилия, возможно, вообще никак не всплывет, и все обойдется вовсе не так плохо, как вы себе представляете.

— Некая мадам Икс, — сказала леди Каррадос, чуть заметно улыбнувшись, — и еще кое-кто в суде достаточно хорошо знают, кем я была. О, я вовсе не о себе пекусь. О Бриджет. И о Герберте. Вы же видели Герберта и должны понимать, как он способен перенести подобный удар. Не знаю никого, кто переживал бы сильнее.

— И как он переживет это, если мы все выясним сами? Ивлин, подумайте! Вы с Банчи были друзьями.

— Я не жажду мщения.

— Господи, да разве дело в мести? Дело в том, что шантажист и убийца остается на свободе.

— Родерик, не надо продолжать. Я прекрасно знаю, что я должна делать.

— А я прекрасно знаю, что вы намерены сделать.

Они смотрели друг другу в глаза. Руки ее выражали совершенное отчаяние.

— Хорошо, — сказала леди Каррадос, — я сдаюсь. Но прежде всего, если я соглашусь на то, что от меня требуется, какие гарантии у меня есть?

— В том, что вы согласитесь, у меня сомнений нет. Вполне возможно, что ваше участие в этом деле вообще никогда не выплывет наружу. Конечно, я не могу вам этого гарантировать, но вполне вероятно, что мы будем разрабатывать вашу информацию, никак на вас не ссылаясь.

— Вы очень добры, — проговорила она едва слышно.

— Иронизируете, — хмыкнул Аллен, — это означает, что вы не осознаете своего страха, и я рассчитываю на это. Теперь дальше. Это касается Бриджет, так? И случилось это больше, чем четырнадцать лет назад. Сколько лет Бриджет? Семнадцать?

Леди Каррадос кивнула.

— Ивлин, мне кажется, я никогда не видел вашею первого мужа. Бриджет на него очень похожа?

— Да. Она унаследовала от Пэдди всю его веселость.

— Мать рассказывала мне об этом. Бриджет его, конечно, не помнит. Нам следует начать с него?

— Да. В вашей деликатности нет нужды, Родерик. Думаю, вы уж и сами догадались, не так ли? Мы с Пэдди не были женаты.

— Господи помилуй! — воскликнул Аллен. — И мужественная же вы женщина, Ивлин!

— Сейчас я тоже так думаю, но в ту пору это вовсе так не выглядело. Да этого никто и не знал. То есть тема «Джейн Эйр» с той лишь разницей, что у меня отсутствовала моральная чистота мисс Эйр. Пэдди оставил жену в австралийской психиатрической клинике, возвратился домой и влюбился в меня. Как вы сказали бы в своем отчете, мы выполнили брачные формальности и жили счастливо и двубрачно, И затем Пэдди умер.

— Вы боялись, что правда выплывет?

— Нет. У жены Пэдди не было родственников.

Леди Каррадос помолчала. Казалось, она всерьез обдумывает историю, которую решилась рассказать. Когда она снова заговорила, то держалась абсолютно хладнокровно, а по мнению Аллена, даже и расслабленно. Его интересовало, как часто она перебирала в уме все эти события и повторяла ту же историю перед воображаемым слушателем. Вновь послышался тихий и спокойный голос:

— Она была актрисой мюзик-холла, очутившейся без средств в маленьком городке Нового Южного Уэльса. Там он на ней женился и увез в Сидней. Спустя шесть недель она стала безнадежно сумасшедшей. Он выяснил, что где-то в Америке в психиатрической лечебнице лежит и ее мать. Пэдди никому не рассказывал о своей женитьбе и не посещал в Сиднее никого из своих знакомых. В психиатрическую клинику он поместил ее под ее девичьей фамилией. Он вложил определенную сумму под проценты, достаточные, чтобы оплачивать лечение и необходимые расходы. Все это он оставил на попечение человека, единственного, кто знал правду. Его звали Энтони Бэнкс, он ближайший друг Пэдди и, я уверена, вне всяких подозрений. Жил он в Сиднее и все это время помогал Пэдди. Пэдди оставил ему юридическую доверенность. И даже он не знал, что Пэдди женился еще раз. Об этом не знал никто.

— А как насчет священника, который их обвенчал?

— Помню, как Пэдди рассказывал о нем как о человеке крайне преклонного возраста. Свидетелями были жена священника и сестра. Видите, мы обсуждали все это на редкость тщательно, и Пэдди был совершенно уверен в том, что ничего не может открыться.

— Но ведь было и еще что-то, не так ли?

— Да. И это «что-то» оказалось куда сложнее, — на мгновение голос ее даже дрогнул, и Аллен увидел, что ей пришлось собраться с духом прежде, чем она продолжила: — Через пять месяцев после того, как мы поженились, он был убит. У меня родилась Бриджет, и мы переехали в Лондон, чтобы жить у моей матери и наблюдаться у моего врача. Пэдди предстояло выехать из нашего дома в Риплкоте и увезти меня обратно. Утром я получила от него телеграмму, где было сказано: «Прекрасные известия от Энтони Бэнкса». По пути машину занесло, и она врезалась в стену у моста. Это произошло в одной деревушке. Его забрали в дом священника, а оттуда в больничный коттедж. Когда я приехала туда, он был без сознания и умер, не зная, что я была рядом.

— А известия?

— Я ясно чувствовала, что могло произойти только одно. Его жена, должно быть, умерла. Но мы не обнаружили вообще никаких писем или телеграмм, он, видимо, уничтожал все, что ему присылал Энтони Бэнкс. И еще произошло то, что адвокаты Пэдди получили из Австралии пятьсот фунтов и письмо от Энтони Бэнкса, в котором сообщалось, что все это посылается в соответствии с распоряжениями Пэдди. Тем временем я написала Энтони Бэнксу. Я рассказала ему о смерти Пэдди, но подписалась как его кузина. Он ответил обычным письмом. Разумеется, он ни словом не обмолвился о жене Пэдди, но сказал, что Пэдди еще давно должен был получить письмо от него и что, если это письмо отыщется, он хотел бы, чтобы его уничтожили, не распечатывая. Так что, как видите, Родерик, Энтони Бэнкс должен быть порядочным человеком, потому что он с легкостью мог бы оставить себе эти пятьсот фунтов, как только умерла жена Пэдди. К тому же он не знал, что Пэдди женился еще раз.

— Да, совершенно справедливо. Зная Пэдди, уверены ли вы, что он уничтожил письмо Бэнкса?

— Нет. Мне всегда казалось, что он мог сохранить его, чтобы показать мне.

— Как вы думаете, могли он попросить кого-нибудь в доме священника или в больнице уничтожить его письма?

— Его фамилию и адрес обнаружили на других письмах у него в бумажнике, так что вряд ли, — тут ее спокойный голос опять дрогнул. — Они сказали, что он один раз заговорил. Он спросил меня.

Аллен помолчал, чтобы она пришла в себя, затем сказал:

— Помните ли вы фамилии людей из дома священника?

— Нет. Я написала туда и поблагодарила их за все, что они сделали. У них были самые обыкновенные фамилии.

— А больничный коттедж?

— Это у Фэлконбридж в Бакингемшире. Довольно большая больница. Я видела главного врача. Это пожилой человек, похожий на овцу. Его фамилия, по-моему, Блесерли. Родерик, я абсолютно уверена, что он не шантажист. И нянечки были очаровательны.

— Как вы полагаете, не мог он оставить письмо в чемодане, или не могло ли оно выпасть у него из кармана?

— Я просто не могу представить себе, чтобы он хранил это письмо где бы то ни было еще, кроме как в своем бумажнике. Мне отдали этот бумажник. А в его пальто был нагрудный карман. Родерик, это вовсе не означает, что я не старалась отыскать следы этого письма. Я отчаянно пыталась увидеть это послание Энтони Бэнкса. Я несколько раз запрашивала больницу, не могли ли его там потерять, и они вели бесконечные поиски.

На секунду она замолчала и посмотрела Аллену в глаза.

— Теперь вы понимаете, — сказала она, — почему я всеми средствами скрываю это от Бриджет?

— Да, — ответил Аллен. — Я понимаю.