Кристина Грэхем раздраженно вздохнула и небрежно сделала пометку на полях безукоризненно аккуратного сочинения. Завтра, когда она раздаст сочинения, на нее с укором посмотрит пара голубых глаз. Дейдра не способна была понять, почему красивый почерк и образцовая аккуратность не достаточны для того, чтобы компенсировать полное отсутствие мыслей. Кристина снова взглянула на страницу, чтобы убедиться, не слишком ли она придирчива по отношению к этому ребенку, и сделала еще одну небольшую пометку. Где-то в другом месте, вероятно, еще в начальной школе, Дейдра утвердилась во мнении, что ее способности к аккуратности ценнее всего прочего, и подавляла в себе любой росток мысли или творчества, если даже он и появлялся. Однако после проверки стопки сочинений второго «А» Кристина уже была не в состоянии размышлять над трудностями, испытываемыми Дейдрой в учебе. Она взглянула на часы, было четыре часа тридцать минут, и подумала, не сделать ли ей перерыв, чтобы отправиться домой, или продолжить работу и посмотреть, как тщательно разбирается в описании характеров Чосер? Всего было только восемнадцать сочинений, и было бы замечательно проверить их все сразу. Но сначала ей следует выпить чашку чая.

Она потянулась, встала, пересекла комнату и подошла к окну. Женская учительская в академии Финдлейтера была расположена на четвертом этаже этого нелепого здания и выходила окнами на бетонированную площадку позади школы. Она размещалась в крыле, параллельном главному корпусу школы. Наступили ранние ноябрьские сумерки, и пошел не утихавший ни на минуту дождь, который при порывах ветра превращался в проливной. Кристина слегка вздохнула, она не любила дождь: и вид серо-черной мостовой, блестевшей внизу, и темная масса здания действовали на нее удручающе.

Она заметила, что свет в окнах первого этажа в здании напротив был выключен, должно быть, уборщицы закончили свою работу. Теперь свет горел только в трех противоположных окнах второго этажа. Теплый красный свет, проникавший сквозь шторы, отличался от холодного казенного света классных комнат, где были видны ряды столов и различные учебные принадлежности. Это были окна помещения, известного как зал попечителей. И сегодня административный совет академии Финдлейтера проводил там конфирмационное собрание, официально утверждавшее нового директора в должности. Конфирмационное собрание было одной из традиций академии Финдлейтера, школы, которая, как для себя обнаружила Кристина два года тому назад, когда устроилась сюда преподавать, изобиловала традициями, и каждая из них, по-видимому, была неприкосновенной. Некоторые, подобные конфирмационному собранию, на котором вновь назначенный директор пил чай и херес с административным советом, казались безобидными, даже не имеющими особого значения. Другие… Кристине очень захотелось узнать, как к некоторым из них отнесется новый директор. По дошедшим до нее слухам, он казался весьма подходящим для этой должности, был опытен и академически образован. Но никто раньше не был с ним знаком. Завтра новый директор будет с соблюдением всех формальностей представлен преподавательскому составу, а на следующей неделе приступит к исполнению обязанностей. Академия Финдлейтера была по-своему уникальна. Но не причиной своего возникновения, конечно, — сколько есть еще школ, основанных благочестивыми гражданами в местах своего рождения, чтобы принести пользу следующим поколениям. Что особенно выделяло академию Финдлейтера, так это то, что после ста пятидесяти лет своего существования она все еще точно служила цели, намеченной ее основателем, каждый ребенок, родившийся в пределах Данроза к тому времени, когда школа была построена, за ничтожную плату или совсем бесплатно, если он был из очень бедной семьи, мог стать учеником в академии Финдлейтера. Как это еще иногда случается — это была очень хорошая школа, и жители «прежнего» Данроза очень ею гордились, ревностно о ней заботились, и большинство детей пользовалось своей привилегией. Таким образом, академия Финдлейтера представляла собой великолепный срез данрозского общества, на самом деле демократического и очень дорожившего всеобщей заботой об этом заведении, пережившем даже индустриализацию середины девятнадцатого столетия и расширение прежних границ города.

«Наверное, приятно быть директором школы, — подумала Кристина. — Я очень бы удивилась, если бы когда-нибудь достигла такой головокружительной высоты». Она отвернулась от окна и искоса взглянула на себя в небольшое квадратное зеркало, присутствие которого было уступкой администрации женскому тщеславию, и попыталась представить себя волевой и ответственной директрисой, но это было совершенно невозможно. Она не смогла придать своему лицу серьезного и властного выражения. Такие волосы и нос, и эти… локоны! Ее темные волнистые волосы были ужасно легкомысленными, вздернутый носик придавал ей немного комичный вид, а карие глаза готовы были сию же минуту рассмеяться над ее нелепой мыслью. «Ты никогда этого не добьешься, — сказала она своему отражению в зеркале, — а вообще, хочешь ли ты этого?» Она посмеялась над собой и вышла из комнаты, чтобы приготовить себе чай.

Все необходимое для приготовления чая находилось в комнатке с низким потолком, расположенной в конце коридора, проходившего через все крыло. Как раз у этой комнатки коридор заканчивался лестницей, два пролета которой вели вниз к выходу из здания. На другом конце коридора имелось три ступеньки, спускавшихся вниз, от них начинался короткий переход, который соединял старое здание школы с крылом, пристроенным в 1870 году. В течение многих лет, после того как произошла решающая стычка между уборщицами, швейцаром и преподавателями, ставшая уже преданием, этот коридор и выходящие в него комнаты убирались утром, а не вечером, так, чтобы преподаватели могли, если они пожелают, работать допоздна в учительских. Коридор был освещен слабо, но когда Кристина проходила мимо двери мужской учительской, то увидела под ней свет, постучала и вошла. Молодой человек со взъерошенными волосами, в очках в роговой оправе, сползшими на нос, сидел у стола, на котором были небрежно разбросаны лабораторные тетради. Он поднял глаза и изумленно моргнул.

— Я как раз собираюсь приготовить чай, Дуглас, — сказала Кристина. — Вы не хотите?

— О! Который час?.. Господи! Нет, благодарю, Крис, я должен идти. Я совсем не заметил, что уже так поздно. Я сказал Пат, что буду дома рано, так как она собиралась уходить, а я обещал, что уложу детей спать. Я сейчас закончу эту работу и уйду. Тем не менее спасибо за предложение.

— Хорошо. Но не работайте слишком много. Вы выглядите немного усталым.

— Я выгляжу усталым? О, да, знаете, неожиданно накопились дела. День был нелегким. Я с радостью пойду домой.

Кристина закрыла дверь и направилась по коридору, немного удивленная его словами. Ей очень нравился Дуглас Баррон и его жена Пат. Оба они были молодые, светловолосые и очень хорошо к ней относились. Дуглас был строгий учитель, но вкладывал душу в работу, глубоко интересовался биологией и умел передать свою увлеченность ученикам. Кристина никогда не видела его в таком подавленном состоянии, как этим вечером, какая-то неожиданность вывела его из равновесия. Возможно, что заболел один из детей. Но, конечно же, он сам бы сказал об этом. У Барронов было четверо веселых ребятишек, включая двух близнецов, ни одному из них не было и шести лет. Кристина никогда не прекращала изумляться тому спокойствию, с которым Пат управлялась с ними со всеми.

Она поставила чайник на маленькую конфорку, от которой шел неприятный запах, и подготовила чашку и блюдце, молоко и печенье на маленьком щербатом жестяном подносе, рисунок на котором сильно облупился. Действительно, комнатка для чайных принадлежностей выглядела запущенной. Ночью, в хорошую погоду, ей нравилось высунуть голову наружу и окинуть взглядом окрестности. Но сегодня вечером шел дождь, ветер сотрясал крышу и сквозняк колыхал тонкое кухонное полотенце, висевшее над крохотной раковиной. Кристина замерзла и слегка дрожала от холода. Внезапно она ясно осознала, что находится на верхнем этаже почти пустого здания. Чайник закипел. Она отвернулась от окна, заварила чай и покинула комнатку.

Услышав, что кто-то поднимается по лестнице, она слегка вздрогнула к своей досаде. Чашка пошевелилась, и молоко выплеснулось из кувшинчика на поднос.

Но это был всего-навсего Джозеф Уолш, старший преподаватель и руководитель кафедры истории. Несомненно, он заметил, как она вздрогнула, так как язвительно сказал: «Я напугал вас, мисс Грэхем? Извините».

Он поднялся по лестнице и остановился рядом с ней, высокий красивый пожилой мужчина с пышной белой шевелюрой, густыми бровями, строгими темными глазами и жестким ртом. Уолш улыбнулся, пытаясь ее успокоить, но поскольку он очень не нравился Кристине, это вызвало у нее только отвращение. Все же она нашла в себе силы, чтобы немного поболтать.

— Я только что приготовила чай. Вы не хотите?

— Нет, благодарю. Я как раз иду к выходу, но сначала мне надо кое-куда заглянуть. — Он слегка улыбнулся. — Да, небольшое дело… Не работайте допоздна, мисс Грэхем. Вам не следует позволять энтузиазму, свойственному молодости, слишком увлекать вас.

И слегка кивнув, он покинул Кристину и пошел по коридору, а она почувствовала вдруг себя неумелой и неопытной.

Девушка снова вернулась в комнатку и вытерла молоко, пролившееся на поднос. Затем она поторопилась обратно в учительскую, включила еще один обогреватель, налила себе чашку чая и села за работу, раздраженная, безотчетно ощущая какую-то неловкость. Однако она заставила себя сконцентрироваться на сочинении Чосера, и когда с торжеством негромко захлопнула последнюю тетрадь, то уже почти забыла о странной встрече с Джозефом Уолшем. Она быстро пошла обратно в комнатку, вымыла и вытерла чашку и вернулась в учительскую, чтобы надеть пальто, сложить книги и взять портфель. Бросив взгляд в окно, девушка убедилась, что дождь не перестал. Все время, пока она работала, с улицы доносилось завывание ветра. Ну и ночь! И как хорошо, что на этой неделе очередь Эндрины готовить. Почти несомненно, ее будет ждать вкусная еда, когда она доберется до коттеджа. В этом состояло одно из преимуществ проживания вместе с преподавательницей домоводства, впрочем, сомнительно, что Эндрина ощущала такое же преимущество от того, что живет вместе с нехозяйственной преподавательницей английского языка… Где же ключи от машины? Конечно, в кармане. Она выключила обогреватели и свет, вышла в коридор.

И остановилась, борясь с охватившим ее, не поддающимся пониманию страхом, вызванным отчасти видом длинного, холодного, плохо освещенного коридора, а отчасти представлением о том, что уже давно пошел шестой час. Чтобы добраться к выходу, ей необходимо было пройти через старое здание школы. После пяти вечера все входные двери запирались, за исключением парадного входа в здании старой школы, около которого расположена комната швейцара, и после пяти часов выйти можно только через эту дверь. Очевидно, что необходимо контролировать доступ в огромное здание школы. Чтобы добраться из учительской до входной двери в здании старой школы, необходимо спуститься по лестницам и пройти по коридорам. При дневном свете этот путь казался всего лишь утомительным. Но темной зимней ночью это сделать было не так-то просто, так как означало, что либо придется нащупывать выключатели света, либо, спотыкаясь, идти в полумраке. Кристине уже не раз случалось так выходить, но всегда вместе с ней был еще кто-нибудь. Тогда это было забавно. Но теперь? «Мне не следовало так сильно задерживаться», — подумала она, отдавая себе отчет в том, что находится на верхнем этаже и что в школе никого нет, за исключением швейцара Туэчера, внизу около парадной двери. Но, конечно, ей нужно было идти или провести ночь в школе. Ворча на себя, она быстро пошла по коридору, сдерживаясь, чтобы не оглядываться… «там ничего нет»… и вздрагивая от звука хлопающих от сквозняков дверей и звука своих собственных шагов.

Она дошла до трех ступенек, указывающих место, где к зданию старой школы было пристроено новое крыло. Короткий проход, ведущий к первой классной комнате, которую она должна была пройти, освещался только светом, просачивающимся из коридора, который она только что покинула. Но его было как раз достаточно для того, чтобы различить дверь, а за ней находился выключатель. Или где-нибудь еще? Нет, выключатели расположены в противоположном углу у другой двери, ведущей к проходу на лестницу. Все-таки в этой комнате вдоль стен было свободное пространство, не занятое партами, и она была хорошо освещена светом, идущим из окон, что позволит ей найти дорогу. Но она не решалась войти в комнату не из-за слабого освещения. Дело было в легенде о сумасшедшем учителе математики.

Академия Финдлейтера, за время своего существования приблизительно в течение ста пятидесяти лет, обросла легендами, некоторыми смешными, некоторыми зловещими, которые с наслаждением рассказывали новым ученикам, наводя на них ужас. Среди пользующихся особой популярностью была история, на деле почти полностью правдивая, о сумасшедшем учителе математики. Его звали Джошуа Маклинктокк, и он был одним из первых в длинной плеяде выдающихся преподавателей математики в академии Финдлейтера и, возможно, наиболее блестящим, имеющим работы по математике, высоко оцененные королевским обществом. В то же время, согласно легенде, это был рассеянный человек со взъерошенными волосами, в совершенстве владевший своим предметом, хотя временами его невнимательность доходила до небрежности. Терпеливый и любезный с теми немногими учениками, которые понимали его объяснения, он был ужасен в отношении к ученикам, не обладавшим математическими способностями. Его карьера имела мрачный и бесславный конец, когда от руки Джошуа, находившегося в припадке ярости, погиб ребенок. Истинные подробности остались неизвестными. В соответствии с легендой, этот свирепый учитель, взбешенный каким-то глупым ответом, повернулся от доски, на которой он чертил геометрическую фигуру, и швырнул тяжелый большой циркуль со стальными наконечниками в мальчика. Острие вонзилось в глаз и убило его… и в этом месте истории всегда утверждалось, что именно тем циркулем, которым был совершен этот страшный поступок, пользуются до сих пор. После этого кульминационного момента утверждение, что призрак Джошуа время от времени посещает эту комнату, шло как нечто, снимающее напряжение.

Среди преподавателей «призрак Джошуа» был шуткой, ученики же старались не посещать это просторное, мрачное, едва освещенное помещение со старыми исцарапанными партами, вместительным стенным шкафом и длинным учительским столом, протянувшимся почти во всю ширину комнаты на возвышении под классной доской. Находясь теперь около этого помещения, Кристина боролась с нежеланием идти через него, она понимала, что это — смешно и по-детски, но от этого не чувствовала себя смелее. Кристина всегда была склонна к суеверным страхам, и от этой истории с призраком по спине у нее пробегала дрожь.

Но, очевидно, что именно сейчас она не могла себе позволить этот глупый самовнушенный страх. Девушка оглядела комнату. Если бы она повернула направо, когда вошла, то оказалась бы позади парт, около стены, ведущей к двери, где был выключатель. На самом деле не было никакой необходимости включать свет… и дорога через комнату заняла бы всего минуту… «Не буду смотреть на стол, — подумала она, ворча сама на себя. — Все это полная бессмыслица».

С такими мыслями она открыла дверь и вошла. Бледный свет, проникавший в окна, позволил ей рассмотреть парты и проход. Она решительно пошла вдоль стены по направлению к неосвещенному углу, расположенному рядом с дверью, устремив взгляд вперед и борясь с желанием оглядеть комнату. Она дошла до двери, а затем почти бессознательно взглянула на большой стол.

Неясно вырисовываясь на фоне слабо освещенного окна, в дальнем конце, на учительском месте виднелась темная фигура человека, немного наклонившегося вперед, как будто что-то говорящего классу. Одна его рука была вытянута вперед по поверхности стола, в жесте, выражающем раздражение.

Кристина почувствовала, как ее захлестнула волна леденящего ужаса. И услышала, как она сама шепчет: «Свет. Включи свет». Но даже в тот момент, когда ее рука дотронулась до выключателя, она была близка к мысли, что при свете там может вовсе ничего не оказаться.

Но там кто-то был. Это оказался Джозеф Уолш, сидевший лицом к классу. Девушка почувствовала, что у нее совершенно нет сил, это была реакция, вызванная страхом. Кристина хотела что-то сказать, но вновь захлестнувшая волна ужаса не позволила ей произнести и слова.

Джозеф Уолш был мертв. У него между лопаток, нелепо и страшно, торчал большой циркуль.