Глава шестнадцатая
Вначале возник свет, маленькая точка света, которая росла и росла, затем она почувствовала усталость, ужасную усталость, а затем ощутила, что кто-то или что-то заставляет ее выполнять, несмотря на ее усталость, какие-то движения, и свет все увеличивался и увеличивался, пока Кристина не открыла глаза.
И прямо над ней были другие глаза, пристально вглядывающиеся в ее глаза; яркие пятна света… невозможно смотреть на что-нибудь с такою близкого расстояния, подумала она и снова быстро закрыла глаза. Но теперь она осознала, что чей-то рот крепко прижат к ее рту и что в нее с силой вдувают воздух. Это было нелепо, зачем это делать? Был ли это Дэвид? Она снова открыла глаза. На этот раз те глаза от нее отодвинулись, она больше не чувствовала, что кто-то прикладывает свой рот к ее рту, и смогла сфокусироваться на обращенном к ней лице. Это был не Дэвид. Это был тот серьезный молодой полицейский, констебль Джонсон. Она грезит, конечно, она просто грезит.
Но если она спит, то почему она чувствует, что так холодно? Она во что-то завернута. Ее куда-то несут, если бы только ее оставили в покое, она могла бы на самом деле увидеть хороший сон… но послышалось: «Поторапливайтесь, поторапливайтесь. Она умрет от холода… быстрее в машину. Поезжайте так быстро, как только сможете». О, было уже слишком трудно прислушиваться, и, во всяком случае, это не имело смысла…
Когда она снова открыла глаза, то лежала в постели. С одной стороны от нее находилась женщина с любезным выражением лица, в белой шапочке и переднике… конечно, это медсестра. По другую сторону — мужчина в белом халате, это, вероятно, был доктор. За спиной доктора стояли сержант Макей и констебль Джонсон… где она видела констебля Джонсона в последний раз?.. В ногах постели Дэвид, на нем надет халат, а волосы на голове приглажены. Почему он в халате? Все смотрели на нее. Она попыталась улыбнуться и ухитрилась сказать: «Здравствуйте». Все, кажется, расслабились и улыбнулись в ответ. Доктор кивнул головой, медсестра приблизилась, Кристина ощутила быстрый укол шприца и погрузилась в сон.
Она проснулась, чувствуя себя почти нормально, не считая ощущения усталости. Доброжелательная молодая медсестра принесла завтрак и нашла время, чтобы немного с ней поболтать, пока Кристина ела. Кристина находилась в маленьком, строго отвечающем своему назначению помещении, в котором была кровать, умывальник, гардероб и два стула.
— Полагаю, что я нахожусь в привилегированном положении, раз мне предоставлена отдельная палата?
— Палата была свободна, и, как я полагаю, сержант Макей сказал, что он будет приходить к вам, чтобы побеседовать с вами… и показалось удобнее разместить вас именно здесь. Кроме того, если не случится ничего неожиданного, то вы будете в состоянии отправиться домой сегодня вечером.
После завтрака Кристина расчесала волосы гребнем, любезно предоставленным молодой медсестрой, и почувствовала себя гораздо лучше, хотя была убеждена, что в действительности не следует особенно заботиться о своей внешности, когда она одета в вылинявший больничный халат, который когда-то был бледно-голубым, сейчас почти бесцветный, из которого повсюду торчали нитки и который, по-видимому, никогда не видел утюга. Она прошла через обычную процедуру проверки частоты пульса и температуры, и ей были заданы вопросы чрезвычайно интимного характера. Тот факт, что она будет пациенткой очень недолго, видимо, не принимался в госпитале во внимание. Пришел доктор, взглянул на нее, прослушал, изучил диаграмму, сказал, что ей повезло, похлопал ее по плечу и ушел. А затем дверь открылась, чтобы впустить сержанта Макея.
Он поинтересовался ее самочувствием, выразил удовлетворение, услышав, что она чувствует себя вполне хорошо, а затем пододвинул стул и сел.
— Я хотел бы вас поблагодарить, мисс Грэхем, за ваше сотрудничество…
Но Кристина его прервала:
— Сержант, что с мистером Суонстоном? Он…
— Погиб. Он тоже ушел под лед, и его унесло вниз по течению к водопаду. Сегодня рано утром обнаружили его тело. Да. Возможно, что это и к лучшему, что так произошло. Иначе это дело наделало бы много шума, и в прессе снова бы прозвучала школа Финдлейтера. И так о ней упоминали вполне достаточно. Я сам бывший ученик этой школы и очень рад думать, что школа не будет фигурировать в криминальных отчетах. Просто будет сообщение об ужасном несчастном случае с новым директором.
— Я полагаю, что нет сомнений, что он был именно тем человеком, которого вы искали?
— Нет. Что касается полиции, то дело закрыто. А теперь вы, может быть, позволите мне поблагодарить вас за сотрудничество.
— Но я думала, что заставила вас выдвинуть обвинение против Туэчера.
— Да, вполне естественное предположение. Но, понимаете, к тому времени мы уже получили другую информацию, которая, кажется, указывала в другом направлении. Но ваша находка была очень полезной. Мы пошли и тщательно осмотрели костюмерную, и за костюмами нашли на стене отпечаток перчатки, кто-то облокотился рукой в пыльной грязной перчатке о стену. Я не сомневаюсь, что мы обнаружим, что это была перчатка Суонстона.
— А другая информация?
Сержант Макей, кажется, слегка, почти совсем незаметно, смутился.
— Да. Ну хорошо, эта информация поступила к нам от сэра Уильяма Эркварта, председателя совета попечителей, и думаю, что решение о том, кому о ней сообщать, должно быть оставлено за ним. Я не сомневаюсь, что он позволит тем, кого это непосредственно касалось в связи с этим делом, ее узнать.
— Понимаю, — сказала Кристина, а затем осторожно посмотрела на сержанта, так как ненамеренно она очень похоже сымитировала его манеру произносить это слово. Но он остался невозмутимо добродушным. Она поспешно продолжила:
— Я все еще нахожу это едва ли правдоподобным, что он мог убить мистера Уолша и мисс Глоссоп.
— Ну, мисс Грэхем, в нашей работе мы учимся никогда не удивляться. Но он не был таким волевым человеком, как казался. В ходе нашего расследования по этому делу мы проделали большую работу, — хотя, может быть, это и не очень заметно, — мы узнали, что когда он преподавал в Кении, имел место инцидент, внезапная вспышка неистового нрава. Да, теперь, просто для того, чтобы удовлетворить мое любопытство, скажите, у вас совсем никогда не возникало подозрений относительно Суонстона?
Кристина смогла ответить, что однажды оно возникло.
— У меня просто проскользнула легкая тень подозрения относительно него, когда Дуглас Баррон пришел в коттедж и сказал, что он уверен, что директор знал все о его пребывании в тюрьме, и он сделал вывод, что ему, должно быть, сказала об этом Мейбл Глоссоп, но я не могла поверить, что Мейбл Глоссоп на самом деле так поступила, и это заставило меня попытаться выяснить, каким образом директор смог об этом узнать; тогда я подумала: может, он прочитал чудовищные записи Уолша, и если так… А затем это показалось мне настолько нелепым, и через несколько дней я об этом забыла…
— Понимаю.
— А затем я узнала, что он когда-то учился в этой школе и, следовательно, мог знать о туннеле. Но потом было много других подозреваемых, включая Туэчера и… Дэвида Роналдсона.
— Понимаю. Да, порой я сам был полон искушения заподозрить мистера Роналдсона… но как только я узнал, что он не был тем человеком, который пробрался в коттедж, я больше о нем не думал. — Он бросил на Кристину взгляд, который, как она почувствовала, можно было назвать исключительно насмешливым… это был самый насмешливый взгляд, который она когда-либо видела… — Констебль Джонсон разговаривал с ним той мочью при патрулировании, когда он ставил машину на стоянку, как раз приблизительно в то время, когда вы бежали по дороге. И вы должны быть ему благодарны, мисс Грэхем. Именно он нырнул за вами и поддерживал вас на поверхности до тех пор, пока мы смогли организовать спасение. Несомненно, он будет встречать вас внизу при выходе из госпиталя. Ну-ну, я должен идти.
Кристина была рада остаться ненадолго одна. Почему же Дэвид не рассказал ей о констебле Джонсоне? Он был слишком сердит, и, в конце концов, почему он обязан оправдываться перед ней? Какой глупой подозрительной идиоткой она была. И она так и скажет Дэвиду, когда он придет ее повидать. Если… он придет ее повидать…
Молодая медсестра вошла с кружкой теплого сладкого молочного напитка в руках. Кристина решила, что довольно приятно, что ее балуют, и с удовольствием потягивала напиток, когда вошла Эндрина и жизнь вновь стала беспокойной.
Эндрина, однако, присела и заговорила вполне доброжелательно:
— Я примчалась, чтобы взглянуть на тебя во время своего «окна», с разрешения, конечно, Джейн Мелвилл. В настоящее время она исполняет обязанности директора. Как ты себя чувствуешь, Крис?
— Я в самом деле прекрасно себя чувствую и буду дома сегодня вечером. А как ты?
— Хорошо. Да, действительно, Крис. — Мгновение она молчала, а затем сказала: — Ты знаешь?
— О директоре? Да. Возможно, это лучший выход из положения, Эндрина.
— Да, возможно. Но… — и ее голос слегка дрогнул, — мне хотелось бы, чтобы это не я нашла нужную им улику…
— Эндрина, что за улика? Сержант мне не говорил. И тебе лучше бы не…
— Нет. Я лучше тебе скажу. Я не раз собиралась это сделать. Но когда ты сказала, что это был Туэчер, я была совершенно ошеломлена. И затем, Крис, понимаешь, некоторое время, совсем недолго, я размышляла, предположим, я буду молчать, и они решат, что это сделал Туэчер, тогда с Алеком все будет в порядке. Помнишь, я тебя спрашивала, пошла бы ты в полицию с уликой против Дэвида?
— О, Эндрина…
— Но, конечно, я поняла, что так поступить нельзя, что так поступать совершенно невозможно. Потому что, даже если никто больше не узнает, я буду это знать. И тогда… я пошла в полицию.
— Но, Эндрина, ты все еще мне не сказала, что же это была за улика.
— Помнишь обгоревшие перчатки, которые вы нашли? На них была кровь, и, вероятно, они были на руках того, кто заколол Джозефа Уолша? И помнишь, они застегивались на кнопку с крошечным изображением головы оленя? И на одной из перчаток кнопка отсутствовала?
— Да.
— Я нашла ее. В машине Алека. В этом нет никаких сомнений, потому что металл на ее внутренней поверхности был поцарапан и кнопка точно подходила к головке на перчатке… сержант сказал мне об этом, когда благодарил…
Она вынуждена была прервать речь; установилась непродолжительная пауза, а затем Кристина сказала:
— Но не переживай слишком, Эндрина. Думаю, что в любом случае они завершили бы это дело с тем, что я обнаружила в костюмерной…
— Возможно. Я нашла кнопку, когда мы возвращались с Лок-Левен. Мы провели чудесный день, а затем, когда мы возвращались обратно, я уронила связку ключей на пол его машины, между сиденьем и дверью, и когда я искала ключи, нащупала кнопку. Я подумала, что это запонка. А затем, когда я как раз собиралась ее ему передать, увидела, что это такое. И положила ее в карман. И она там лежала до вчерашнего вечера…
— Эндрина, я так огорчена. Я имею в виду не только из-за тебя. Но также и из-за него.
— Да. У него была довольно несчастная жизнь, ты наешь. Он кое-что мне рассказывал. Я говорила тебе, он сообщил мне, будто учился здесь, когда был ребенком. Но он не говорил мне, что он — кузен Энея Синклера, но когда ты сообщила мне о том, что тетя Валерии узнала в нем кузена, ты понимаешь, это меня огорчило, и думаю, что именно поэтому я рассердилась. Но у него была очень несчастная юность, они тогда жили в Индии, его отец был очень неуравновешенным человеком, а кроме того — грубияном и задирой. И Алек сказал, что те три недели, которые он провел в Данрозе, были в буквальном смысле этого слова самыми счастливыми в его жизни. Таким образом, когда он получил эту должность, то это было не просто место директора в школе Финдлейтера, это было своего рода возвращение к… я не знаю, к прошедшей юности, к счастью, если угодно.
— Я не понимаю, — сказала Кристина, — почему он скрывал, что здесь учился.
— Но, прежде всего, я не думаю, чтобы он делал это умышленно. Как теперь узнать, говорил ли он кому-нибудь об этом? Мне он сказал об этом… после убийства Джозефа Уолша. Но ни слова о том, что он — кузен Энея Синклера.
— Эндрина, скажи мне, не говори, если не хочешь… он был в тебя влюблен?
Эндрина посмотрела мимо нее в окно.
— Может быть. Я не знаю. С ним было очень хорошо. И он был очень привлекательный. Но влюблен? Крис, в нем было что-то такое… он, казалось, нуждался в любви, и еще я всегда чувствовала, что существовал какой-то барьер… я не знаю.
— Эндрина, прости меня.
— Не извиняйся, Крис. Если я и вела себя несколько глупо, то я не первая на этом свете. Только, Крис, ты знаешь, когда он подъехал ко мне на Лэнг-Стрейк, я… я увидела сержанта и полицейскую машину и догадалась, и сказала ему: «Алек, смотри», — я просто не могла позволить, чтобы он внезапно на них наткнулся. А затем он бросился вниз по реке. И если бы я ничего не сказала, возможно, его бы арестовали, и он все еще был бы жив…
Страдание, послышавшееся в ее голосе, дало Кристине почувствовать, как она близка к тому, чтобы разрыдаться.
— Жив для чего, Эндрина? — сказала она мягко. — Лучше уж так.
— Ты, вероятно, права. Во всяком случае, все позади. До свидания, Крис, выздоравливай.
Когда она уехала, Кристина легла на спину, внезапно почувствовав себя усталой и удрученной. Она решила, что в течение всего утра до прихода Эндрины она была охвачена волной ложной эйфории, вызванной, вероятно, просто чувством облегчения от того, что жива, что не утонула под черным блестящим льдом. Но теперь осознание всего происшедшего заставило ее испытать такое ощущение, словно она ступила с залитой солнцем улицы в холодный темный сырой подвал. Слезы начали собираться под веками, и именно в этот момент быстро вошла сестра, взглянула на нее и сказала: «У вас было слишком много посетителей. Вам вредно много разговаривать. Отдыхайте. Или вы не вернетесь сегодня вечером домой. Просто лежите и попытайтесь вздремнуть до обеда».
Она поправила подушки, подвернула Кристине одеяло, задернула на окне занавеску, и Кристина на самом деле погрузилась в непродолжительный приятный сон.
Обед, когда его принесли, можно было, как решила Кристина, назвать диетическим — достаточно питательный, но совершенно невкусный. За сытным супом следовала вареная баранина, сероватая и водянистая, затем малопривлекательный пудинг с «маслом», в котором было много хлеба, но мало масла, и которое, скорее всего, было маргарином. Она как раз управилась с последней ложкой, когда услышала голоса.
— Мисс Грэхем не может больше принимать посетителей. — Это был голос медсестры, твердый и решительный. В ответ послышался низкий, но настойчивый мужской голос. Дверь открылась. Медсестра сказала мрачно: «Пять минут», — и вошел Дэвид.
Кристина скользнула под одеяло и натянула простыню на халат, из которого торчали нитки. Дэвид принес букет красных роз, положил их на стеганое одеяло, и не успела Кристина и слова сказать, как он ее поцеловал.
— Она в точности как медсестра из телесериала! Мне потребовалось использовать очень сильные доводы, чтобы ее убедить, прежде чем я вошел.
— Что же ты сказал?
— Я сказал, что мы помолвлены.
— Дэвид!
— И когда она недоверчиво на меня посмотрела, я сказал: «Стал бы я так тратиться на розы в такое время года, если бы мы не были помолвлены?»
— Дэвид!
— И мне очень не хотелось бы разочаровывать такую достойную женщину, я уверен, что она делает честь своей профессии, так что, Крис, пожалуйста, ответь, выйдешь ли ты за меня замуж?
Внезапно он изменил тон, схватил ее за обе руки и сказал очень серьезно:
— Крис, дорогая, я именно это имею в виду. Да, я знаю, я был на тебя очень сердит в тот вечер и около пятнадцати минут чувствовал, что никогда не захочу видеть тебя снова. Но затем вчера вечером, когда я подумал, что мог потерять тебя навсегда… и с тех пор я был в панике, размышляя о всех других ужасных вещах, которые могли произойти, подобные тому, как если бы ты схватила воспаление легких, или тебя задавила бы машина, или ты бы случайно отравилась… или ты не захочешь выйти за меня замуж, потому что я был таким отвратительным. А я просто не могу себе представить жизнь без тебя, Крис. Так что, пожалуйста, скажи, что ты согласна.
— Дэвид!
— Ты не можешь сказать что-нибудь еще, кроме моего имени?
— Да, да. Могу. И скажу. Но ты в самом деле этого хочешь? Мы знакомы приблизительно три недели.
— Ровно тридцать дней. Я считал каждый день.
— О, Дэвид. Думаю, что ты никогда не предложишь мне этого снова; разве только из вежливости… ты знаешь, что я имею в виду. О, я так счастлива, так невероятно счастлива!
Забыв о халате, из которого торчали нитки, она подняла руки, и их губы встретились, а красные розы соскользнули незамеченными на пол.
После того, что показалось веками вечного блаженства, вторглась холодная реальность в образе медсестры.
— Мистер Роналдсон! Я сказала пять минут! Если вы хотите сегодня вечером увидеть мисс Грэхем дома, вам следует теперь уйти, и дать ей отдохнуть. А эти красивые розы на полу! Надо же! — И с неодобрительным кудахтаньем медсестра собрала розы и положила их на тумбочку около постели со строгим выражением на лице в то время, пока Дэвид неохотно позволил Кристине высвободить руки и ушел.
— Хм, — сказала медсестра мрачно. — Все они одинаковы, только о себе и думают. — Затем она внезапно улыбнулась, и Кристина поняла, что медсестра в самом деле очень молода. — Но он — красивый молодой человек. Будьте счастливы!
На этот раз, после того как Кристина твердо пообещала лечь в постель пораньше, ей было разрешено отправиться домой, и она рано легла спать.
И на следующий день Крис была в академии Финдлейтера, она чувствовала себя совершенно выздоровевшей и невероятно счастливой. Она никому не говорила о себе и Дэвиде и была чрезвычайно удивлена, когда Валерия, которую она встретила по дороге в школу, сказала после вежливых расспросов о здоровье:
— Надеюсь, что вы будете очень счастливы, мисс Грэхем.
— Валерия! Что ты имеешь в виду, как ты узнала?
— О, я догадалась об этом еще у папаши Перди. А мистер Роналдсон спас вас, и, конечно, он собирался сделать вам предложение, и вы выглядите так, словно вам сделали предложение.
— Валерия, это… просто неслыханно.
— Это просто дар, мисс Грэхем. Других способностей у меня нет. Именно руководствуясь этим чувством, я не хотела ничего говорить о ссоре мистера Баррона и мистера Уолша. Я знала, что это несущественно. Он не мог убить мистера Уолша. Он не такой человек. Он настолько мягкосердечен, что не убил ни одной мыши и морской свинки. Он не мог их убивать, даже если в этом была необходимость… и это делала я с помощью хлороформа. О, я рассталась с Ангусом. Наши отношения никогда бы не наладились. Поздравляю вас, мисс Грэхем.
И голубоглазая красавица Валерия пошла по направлению к туалету для девочек. Кристина улыбаясь, прошла наверх в учительскую, где была встречена хором вопросов.
— Вы выглядите очень хорошо, — сказала Энн Смит с чувством, которое с трудом можно было назвать сердечностью. — Конечно, у вас было вполне достаточно времени для отдыха, вчера целый день вы провели в постели. И я могла бы так выглядеть при хорошем отдыхе. Это, должно быть, довольно лестно видеть свое имя на страницах газет… кажется, вы попытались спасти мистера Суонстона от несчастья… Моя мать сказала, что кажется немного странным, что вы одна гнались за ним весь этот путь…
Преподаватели моментально умолкли, ожидая грозы. Но этим утром ничего не могло рассердить Кристину, и она только сказала:
— Это было ужасное несчастье.
Дни летели. Она и Дэвид встречались в самые неподходящие моменты; это было нелепо, испытывать волнение от того, что просто обмениваешься взглядом, просто соприкасаешься руками, проходя мимо. Кристина могла смеяться над собой и даже находить это изумительным. Ее счастье, казалось, распространялось на всех и на все, ее дружелюбие и веселость проявлялись повсюду, даже когда она писала мелом на доске, даже когда она занималась грамматикой со вторым «Д». Встретив мрачного Ангуса, она не испытала к нему сочувствия. Он спросил вежливо и угрюмо:
— Вы хорошо себя чувствуете, мисс Грэхем?
— Да, спасибо, Ангус. Ты не слишком ушибся при падении?
— Просто получил несколько синяков. Вы знаете, что Валерия и я расстались?
— Да. Но ты найдешь себе какую-нибудь другую девушку.
— Возможно. Но сейчас мне довольно невесело. Она сказала, что ее интуиция не уживается с моим основанным исключительно на фактах подходом к делам, и нам бы не было хорошо вместе. А я купил ей фирменное блюдо папаши Перди.
— Она, вероятно, права. И я думаю, что это было довольно умно с ее стороны так поступить.
— Да, это так. Я был изумлен. Я не думал, что она такая умная, но я не возражаю, ведь она меня оставила потому, что мы не сошлись характерами.
— И это так. Но выше голову, Ангус, найди себе кого-нибудь еще.
Во время последнего урока в класс Кристины зашла Джейн Мелвилл и попросила заглянуть к ней в кабинет после занятий. Когда Кристина туда пришла, там были уже Эндрина, Дэвид и Дуглас Баррон.
— Садитесь и устраивайтесь поудобнее, — сказала Джейн. — Это чрезвычайно необычное собрание, и я хотела бы его рассматривать как особо конфиденциальное. Некоторые из вас, я думаю, знают, что полиция получила информацию от сэра Уильяма Эркварта, которая заставляет думать, что директор мог быть связан с убийством Джозефа Уолша и Мейбл Глоссоп… и это подтверждается уликами, полученными Кристиной и Эндриной. Сэр Уильям Эркварт попросил меня сообщить вам полученную им информацию, так как вы все соприкоснулись с этим делом довольно близко.
Ее выступление прервал пронзительный свист, и она сказала:
— А, чайник! Мы выпьем чаю.
Когда чай был разлит и было подано печенье, она продолжила:
— Вы помните, что у Джозефа Уолша был только один родственник, двоюродный брат, с которым он очень мало контактировал. Позавчера сэр Уильям получил от него документ, который был сдан Джозефом на хранение в банк. Банк отправил его этому двоюродному брату вместе с другими вещами, и он просто не удосужился взглянуть на них раньше. Когда он прочел этот документ, то отправил его сэру Уильяму, как председателю совета попечителей, потому что документ непосредственно был связан с недавними событиями, происшедшими в школе Финдлейтера… Вы, возможно, угадали, что это было?
— Сохранился дубликат скоросшивателя Джозефа Уолша?
— Почти угадали, скажем так, выдержки из него, касающиеся людей, в настоящее время связанных со школой, и в частности, большой раздел, посвященный директору.
Эндрина глубоко вздохнула, и Джейн вопросительно на нее взглянула, но Эндрина только сказала:
— Продолжайте.
— Я не стану его зачитывать, но в действительности в нем содержится все, что вы уже знаете: что он недолго учился в этой школе и был кузеном Энея Синклера. Но, конечно, там было и многое другое, это главным образом то, что Джозеф Уолш узнал от друга Энея, который был вместе с ним в японском лагере для военнопленных. Он служил в военно-воздушных силах и позднее погиб в аварии. Друг Энея Синклера сообщил, что Александр Суонстон был в том же лагере… он вступил в индийскую армию.
Джейн остановилась, словно не желая продолжать.
— Продолжайте, Джейн, — сказала Эндрина спокойно и настойчиво.
— Хорошо, в лагере… давайте вспомним давление, которое оказывалось на всех военнопленных… он был осведомителем у японцев… это все было в бумагах сэра Уильяма. Нет необходимости вдаваться в детали.
Установилась щемящая тишина. Эндрина сидела, опустив голову. Кристине почему-то стало стыдно за Александра Суонстона.
— Я понимаю. — В голосе Дугласа Баррона прозвучала горечь. — Джозеф Уолш собрал все эти данные, и когда Алек Суонстон был назначен директором, то он увидел в этом способ осуществлять замечательный контроль над ним. И, конечно, выбрал как раз момент вступления в должность, чтобы дать ему знать, что ему известна вся эта история.
— Думаю, что, наверно, так и было, — сказала Джейн.
— И Суонстон в момент гнева и страха и, возможно, припомнив старую историю об учителе математики, схватил циркуль и заколол его? — сказал Дэвид.
— Похоже на это.
— Если бы только, — сказала Эндрина тихим напряженным голосом, — он не позаботился о том, чтобы надеть перчатки перед тем, как это сделать. Нет. Я думаю, Джозеф Уолш позволил ему узнать, что ему известно, заблаговременно и предложил встретиться, и Алек пришел готовый к…
И она начала тихо плакать. Кристина обняла ее за плечи. Оба мужчины выглядели смущенными. Но мгновенно Эндрина резким движением смахнула слезу.
— Извините, — сказала она. — Пожалуйста, продолжайте, Джейн.
— Думаю, что Эндрина права, — сказала Кристина. — Он, должно быть, покинул школу после собрания попечителей через парадный вход, подъехал ко входу в туннель, вошел в него и тем же путем вышел. А на обратном пути швырнул перчатки в пламя бойлера.
— И затем после всего этого, — сказала Джейн, — он узнал, что Мейбл известна история его поведения в лагере. Несомненно, что она, должно быть, узнала о ней из скоросшивателя и почувствовала, что не может не сказать ему об этом. Мейбл была совершенно не способна на хитрость или лицемерие… она никогда не скрывала, какие чувства она испытывала к Джозефу Уолшу, и она решила, что ей невыносимо оставаться в школе, зная, что директор не сознает того, что его секрет ей известен… Думаю, что она сделала глупость, но вы же знаете, какой она была. И директор, конечно, просто не мог поверить, что она никогда не расскажет то, что ей стало известно. Как и вы, Дуглас, он тоже не поверил. А теперь, — продолжила она, — я полагаю, что абсолютно все это останется между нами. Я виделась с Валерией Инш и Ангусом Фрейзером, и они обещали ничего не рассказывать о том, что узнали. Конечно, я не говорила им всего этого.
— Но как же быть с Туэчером, — спросила Кристина. — Джордж сказал, что Туэчер запер в пятницу дверь…
— Да, он так и сделал, — сказала Джейн, — но это очень просто объясняется. Партию новых фуфаек доставили в тот день поздно, и Туэчер просто сложил их там для сохранности. Тело Мейбл, вероятно, было уже там… Туэчер, как правило, покидает школу между четырьмя и пятью часами, если нет ничего особенного. Но риск, что Джордж мог увидеть тело, был громадный, каждый так бы подумал.
— Возможно, директор просто ненадолго запер дверь в бойлерную, пока прятал тело, — сказал Дэвид.
— Возможно. Мы никогда этого не узнаем, — сказала Джейн.
В тишине раздался голос Дэвида.
— Настоящий убийца, — сказал он медленно, — был сам Джозеф Уолш. Если бы у него не было желания манипулировать людьми, тянуть марионеток за ниточки, директор и Мейбл были бы все еще живы.
— Возможно, что и так, — сказала Кристина. — Но Александр Суонстон убил Мейбл жестоко и бессмысленно. — Она повернулась к Дугласу: — И если бы полиция нашла доказательства против вас, что она вполне могла сделать, он и пальцем не шевельнул, чтобы вмешаться. Помня о встрече с вами после смерти Мейбл, я полагаю, что он даже поддерживал идею, что вы замешаны в этом деле. Нет, то, что Джозеф Уолш был злым человеком, в действительности не меняет сути дела, что убийство безнравственно…
— Не так ли? — пробормотала Эндрина.
Но Джейн решила, что дискуссию следовало бы прекратить.
— Никто из вас не спросил, что решили относительно должности директора, — сказала она быстро.
— Что, этот вопрос был решен? — спросил Дуглас.
— Попечители собираются подождать до конца учебного семестра, прежде чем произвести назначение. До тех пор назначается исполняющий обязанности директора, — Джейн самодовольно улыбнулась.
— Вы! — сказала Кристина. — Как замечательно!
— Я очень довольна, — сказала Джейн. — Этим интересно ненадолго заняться… некоторые из моих коллег-мужчин жалуются на ужасное засилье женщин, и доктор Александер, я полагала, будет ворчать об отставке, но он промолчал!
— Вы знаете, в следующем семестре меня здесь не будет? — сказал Дэвид.
— Увы, да.
— И Кристина уедет тоже.
— А, — сказала Джейн и посмотрела на них насмешливо. — Это меня совсем не удивляет. Примите мои поздравления.
— И… Крис! — воскликнула Эндрина. — Ты могла мне сказать!
Через четверть часа, когда Кристина и Дэвид выезжали из ворот школы, мимо них проехал красный спортивный автомобиль. Кристина посмотрела ему вслед и сказала с удовлетворением:
— Это Арчи.
— Что здесь делает Арчи днем в среду?
— Он, вероятно, приехал, чтобы повидать Эндрину.
— Но почему?
— Я позвонила ему сегодня утром и сказала, что в школе неприятности, и если у него есть дела в этой стороне, он может заглянуть… он, должно быть, побывал в коттедже, никого там не нашел и поехал в школу…
— Кристина Грэхем! Ну, ты и штучка! Но я все равно тебя люблю.
— Дэвид! Ты не можешь целоваться и вести машину. И куда мы, во всяком случае, едем?
— Мы едем, — сказал Дэвид, — к папаше Перди. Я собираюсь купить моей девушке его фирменное блюдо.