Глава 27

Габриэль ушел последним и теперь сидел в переулке, прислонившись к двери кухни. Он глядел на противоположную стену, расположенную так близко, что мог бы ударить по ней кулаком. Если бы, конечно, захотел разбить пальцы о камень.

Задрав голову, он смотрел на узкую полоску между возвышающимися над ним домами, на тонкие серебряные лучики звезд. Потом закрыл глаза. Он чувствовал себя… побежденным. Ему опять захотелось провести годик-другой на сафари в Африке, вдали от всех и всего, общаясь только со слонами и антилопами.

Он прекрасно понимал, как сильно рисковал ради Джоли, хотя старался не думать о негативных последствиях.

Впрочем, точно так же он поступал и в других случаях.

Но вот сейчас… сейчас он опять снял броню и протянул кому-то свое живое сердце. В груди жгло. Ощущение было таким, будто кто-то хорошенько отдубасил это сердце скалками.

Что-то легко коснулось его руки. Он вскочил от неожиданности и наткнулся на что-то мягкое. И только через полсекунды, когда увидел Джоли, отброшенную им к противоположной стене, понял, кто это.

– Putain. – Он опустился на колени, чтобы проверить ее ребра; других причин нависать над ней у него не было. – С тобой все в порядке? Джоли, bébé. О, черт возьми, никогда не подкрадывайся к мужчине в середине ночи. И зачем ты приехала в такое позднее время? Я же сказал тебе… о, черт возьми, прости. С тобой все в порядке?

Джоли начала плакать. Вот просто так взяла и разрыдалась.

– Putain. – Он сел на древние булыжники, притянул ее к себе и усадил на колени, затем тщательно ощупал ее ребра, нежно проводя пальцами по всей их длине. – Мне так жаль, bébé.

Он качал ее, будто маленького ребенка.

– Со мной все в порядке. – Она провела руками по его волосам, лицу и плечам, затем крепко обняла его, впившись пальцами в его мускулы. Все его тело отозвалось на ее прикосновение удивительным облегчением. Он уж и не думал, что когда-нибудь почувствует это снова.

Что ж… Возможно, его пораненное сердце, съежившееся для самозащиты, уже начинало строить какой-то план, чтобы показать ей, что он вовсе не чудовище, но…

– Я так рада видеть тебя, – сказала Джоли. – Я не… Я побежала за тобой так быстро, как могла, но ты уже ушел.

– Правда? – У него появилось чувство, будто плотно свернутые вокруг его сердца лепестки начали раскрываться в испуге и удивлении. – Чтобы… все исправить? Ведь это была просто ужасная ссора?

– Я не должна была говорить, что ты используешь меня, – сказала она, и ее захлестнул новый взрыв рыданий. – Я люблю тебя. Тогда я имела в виду совсем не то. Даже не верится, что такие слова сорвались у меня с языка. Ты такой замечательный.

Его сердце замерло, будто последние лепестки не отпускали его. Габриэль не мог понять, почему они панически цепляются за его сердце. Разве не этого он хотел – услышать, как она говорит ему: «Я люблю тебя»?

Но… это всего лишь слова. Их может сказать кто угодно.

Бывшая тоже говорила, что любит его. И другие женщины тоже. И они действительно не лгали. По крайней мере, какое-то время. Если веришь словам, то всегда остаешься открытым и беззащитным, что особенно некстати, когда женщина решает, что не любит тебя достаточно сильно, чтобы… чтобы любить тебя таким, какой ты есть на самом деле.

Габриэль смотрел на Джоли сверху вниз. В его руках она казалась маленькой, полностью принадлежащей ему. Как легко поддаться чувству и отдать за право защитить эти хрупкие плечи свое проклятое сердце, а затем однажды проснуться и обнаружить, что кто-то устал от его дара и бросил его, будто скормил собакам.

Да, Габриэль нарочно давил и давил на психику Джоли, чтобы она произнесла эти слова. Можно было подумать, что он пытается не оставить ей другого выбора, кроме как оглушить его ударом по голове и сбежать.

Он боялся оставить ее в покое, вдруг Джоли сбежит и, чего доброго, выбросит его из своей жизни.

Но она не исчезла, не испарилась, не рванула в свой тихий мирок. Она все еще смотрела на него так, будто на совершенство или языческое божество.

Сегодня днем сбежал он. А она – она приехала вслед за ним.

Он снова провел руками по ее спине и бокам, тайком проверяя, не привиделось ли ему, что она здесь и говорит, что любит его.

Она здесь. Вот ее тонкие мускулы и вот ее податливое тело. И ее запах, такой естественный и чуть несвежий из-за поездки. И слезы, которые она проливает над ним… Проливает над ними.

Теперь ему предстоит сделать выбор. Теперь, когда она с ним, он должен поверить в нее.

Нет.

Это тяжелее, чем казалось.

При том, что второго шанса не будет – уже нельзя будет спрятать свое сердце, чтобы сохранить его. Есть только ее собственная гарантия, поскольку жизнь гарантий не дает. Теперь ему решать, откроет ли он себя для нее.

Джоли прикасалась к нему золотисто-каштановыми волосами, прижималась лицом, вытирая слезы о его грудь.

Да уж… Будто он еще не сделал свой выбор.

Габриэль нагнулся и поцеловал ее изо всех сил, от всей души, вложив всего себя в этот поцелуй, потому что именно этого она и заслуживала. Но он всегда все делал от всей души. И всегда считал, что люди заслуживают большего, чем он мог бы сделать для них, не прилагая усилий.

Он целовал ее, пока она не устроилась счастливо у него на плече, а слезы все текли и текли по ее щекам. Он целовал ее до тех пор, пока и сам немного не расслабился, наконец-то поверив, что она здесь, с ним. Он целовал ее так долго, что у него в легких закончился воздухе. Пришлось откинуть голову на каменную стену и отдышаться.

С благоговением он глядел на звезды. Неужели они всегда были так прекрасны и так близки?

– Как бы то ни было, – пробормотала она ему в плечо, – я кричала на тебя зря.

Ох-ох. Он повернул голову, пытаясь опять поймать ее губы, прежде чем она продолжит говорить. Целовать ее было так прекрасно.

– Разве не смешно, что в пылу ссоры люди иногда обращают внимание на что-то неверное, будто им нужен предлог, чтобы уйти от настоящей проблемы?

О боже, это рассуждение ему совсем не понравилось. Он глубоко вздохнул и постарался напомнить себе, что пять минут назад принял решение верить в нее.

– Габриэль! – Она подняла голову и посмотрела ему в глаза, из-за чего ее голова оказалась под нужным углом, чтобы его губы смогли заставить ее молчать.

Но ведь она проделала такой путь, чтобы после ссоры сказать, что любит его. Может, ему не следует пользоваться моментом и отвлекаться на удовлетворение собственных желаний. Может быть, следует дать ей возможность говорить?

Он обуздал себя, и это был один из тех многих-многих моментов, когда она так и не поняла, какие усилия он приложил, чтобы сдержаться.

– Подумай хоть две секунды о том, что ты сделал. Ты ворвался в жизнь моего отца, рискнул его здоровьем, даже не поговорив об этом со мной, потому что ты всегда полон решимости и намерен получить то, что хочешь. Любой ценой!

– Но ведь он же не чужой нам, Джоли! И я знаю его лучше, чем ты, merde.

На самом деле он знал Пьера намного лучше, чем знал Джоли. Эти мужчины работали вместе по шестнадцать зверских часов в день в течение четырех лет. А потом Пьер вышвырнул Габриэля на улицу. Проклятие! И все это время Габриэль боялся, что она поступит с ним, как ее мать поступила со своим мужем. У нее с обеих сторон были гены, определяющие склонность бросать людей.

– Габриэль! Меня это не волнует. А вот тебе нужна чертова кнопка «Стоп».

– Но ведь сработало, – сказал он с негодованием.

– Однако не смягчило твою обиду! Он все еще мой отец, Габриэль.

– Да, но шефом он был моим.

– Ты же мог довести его до второго инсульта! Просто из-за cвоей чертовой уверенности, что знаешь все на свете лучше меня!

– И что, довел?

– Нет, но ты накалил ситуацию до предела – обсуждал, как Люк Леруа организует показ. Более того, ты посоветовал отцу пообщаться с будущими звездными шеф-поварами здесь, в Провансе, чтобы он увидел, как им понравится постигать кулинарное искусство.

Фактически эти слова и означали, что Габриэль знает ее отца лучше, чем она. Но Джоли все равно не собиралась признавать это. Возможно, ей было слишком больно мириться с этой крамольной мыслью. Он поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы его собственные дети знали его гораздо лучше, чем Джоли знает своего отца.

– Габриэль, я стукну тебя по твоей упрямой башке! Ты даже не чувствуешь за собой никакой вины и не собираешься извиняться!

Он попытался представить на своем лице виноватое или извиняющееся выражение. Это же были совсем не те эмоции, к каким он привык. Ведь если собираешься что-то сделать, нет смысла чувствовать за это вину.

– Сожалею, что расстроил тебя.

Он тоже был огорчен. Конечно, он предвидел, что она узнает о его поступке и рассердится. Поэтому заставить себя общаться с Пьером было для Габриэля так же тяжело, как голыми руками достать собственные внутренности.

В отчаянии Джоли резко опустила голову ему на грудь.

– Это совсем не то, что понять, как ты был не прав.

Как вообще он мог ошибаться, если сделал как раз то, что и было правильным? Кажется, иногда она не понимает, что правильно, а что – нет.

– О, ради бога, – сказала она, вглядываясь ему в лицо, – я не могу справиться с твоим характером. Неужели мы так и будем всю оставшуюся жизнь препираться?

В его сердце затеплился огонек.

– О, я на это очень даже надеюсь.

Она смотрела на него, охваченная сразу и негодованием, и удивлением, а затем линия ее губ смягчилась.

– Ты безнадежен, – ласково сказала она.

Ему показалось, что слово «безнадежен» неуместно. У него была надежда, но он не думал, что она захочет об этом поговорить. Это была такая надежда, какую из-за своего изменчивого настроения она может случайно растоптать, хотя потом наверняка пожалеет об этом.

– Даже если ты хотел сделать как лучше, – нехотя пробормотала она.

– Так значит, ты больше не считаешь, что я хотел из мести устроить ему второй инсульт? – спросил он с горечью.

– Но то, что я слышала о вашем разговоре, было ужасно, Габриэль. – Джоли погладила его по плечу исцеляющим жестом, который он так любил. Это было много лучше, чем когда она гневалась на него. Ему хотелось прильнуть к ней, как целительному источнику. – Конечно, я не думала, что ты хочешь его смерти, но…

– Я знаю, что было феерично, но почему это показалось тебе похожим на правду?

– Ты же и сам знаешь, что был бы рад украсть меня у своего злейшего врага. Просто признай это, Габриэль.

– Я беспокоился потому, что твой отец считает, будто ему принадлежит вся твоя жизнь без остатка. Он всегда берет себе самое прекрасное, что случается в моей жизни. Даже когда у него нет преимущества быть отцом самой красивой женщины.

– Так ты и вправду не хочешь злорадствовать над ним?

И только тут Габриэль понял, что на самом деле пугало его. Он долго молча смотрел на нее. Ему было так приятно обнимать ее стройную фигурку. Его сердце предательски громко билось, тяжело, медленно и пристыженно, веля ему заткнуться. Лишь бы она не заметила, какое магическое действие оказывает на него ее присутствие. И он начал думать, что сможет ждать всю оставшуюся жизнь, пока Джоли не поймет, что он вовсе не чертов принц. Дышать ему стало еще труднее.

– Нет, не хочу. И, кажется, понимаю, почему ты поверила. Потому что каждое слово, сказанное мной твоему отцу, было правдой.

Она напряглась и дернулась в его руках. Но еще не пришло время отпустить пташку.

– Я и вправду думаю, что он жалок, что ему надо перестать сидеть сиднем и пора действовать. Я и вправду злорадствую, потому что у меня есть ты. Да, все, что я сказал ему, я это чувствую, Джоли.

Она перестала вырываться из его рук, и ее брови сдвинулись. Взгляд ее стал очень внимательным.

– И я люблю тебя, – продолжил Габриэль. – И сделаю для тебя все на свете. Думаю, уже пытался. – Ему все еще было больно из-за того, что все лучшее в нем, все, что казалось ему таким красивым, до сих пор не перевесило его темную сторону. – И я смогу устроить так, чтобы никогда не быть отрицательным героем твоего романа, хотя на самом деле отчасти я настоящее чудовище.

Она продолжала неотрывно смотреть на него. Ему захотелось скрыть уродливую часть своей души от этого взгляда, но было уже чертовски поздно. И вдруг, к его вящему удивлению, слабая улыбка появилась на ее губах.

– Ты удивительный.

Какой? Его сердце дернулось, а затем просто остановилось, и он не мог придумать, как запустить его снова.

– Я люблю сочетание рева, – она подняла его руки и поцеловала пальцы со стороны ладони, – и нежности. Я люблю тебя.

Правда? Даже зная это? Он положил пальцы, которые она целовала, ей на лицо и обвел его контур своими большими пальцами. Правда? Она и вправду любит его?

– Ты все это сделал для него, ведь так? – сказала она тихо, и он взглянул на нее недоверчиво. – Все то время, что я думала, будто ты ненавидишь его, ты на самом деле внутри… и правда маршмеллоу.

– Джоли, – его руки напряглись, и он смог притянуть ее к себе, – во-первых… ты классная писательница, поэтому, сделай одолжение, найди что-нибудь более подходящее для описания моего состояния, чем маршмеллоу. А во-вторых, мне очень жаль, что я продолжаю играть роль чудовища в твоей сказке, но ты же слышала, что я только что сказал? Я никогда не сделаю Пьеру Манону ничего плохого.

Она подняла брови, бросая ему вызов.

– Ты хочешь сказать, что сделал все это, только чтобы позлорадствовать, не навредив его здоровью?

– Это приятная сопутствующая выгода. – Такая, из-за которой он чувствовал боль в животе. – Джоли, я сделал это для тебя. Putain. Как ты вообще могла так обо мне подумать? Я не слабак!

– Сделал для меня? – безучастно переспросила она. – Я думала, дело было в вас, шеф-поварах. Вы до сих пор сводите счеты.

Вот теперь ему захотелось биться головой о что-нибудь твердое.

– Отец вверг тебя в печаль, – просто сказал Габриэль. – В течение всей твоей жизни он терзал тебя, иссушил твое счастье, и ты садилась на поезд до Парижа так, будто ступала на борт корабля, который скоро утянет в пучину чудище морское. Отец заставил тебя верить, что ты должна быть одинока, чтобы оставаться такой, какая ты есть. Он провоцировал тебя на протест и заставлял чувствовать себя эгоистичной, потому что так много сил высасывал из тебя, что у тебя не осталось никакого иного способа защитить собственное «я». Мне надоело такое положение дел. Я начал уставать от всего этого, хотел, чтобы ты вся принадлежала мне, поэтому…

– Значит, все дело снова в тебе? Так?

Уголок губ Джоли пополз вверх, пока она смотрела ему в глаза.

Эта мысль ей, кажется, понравилась. Габриэль нахмурился, отвел руки от ее головы и сложил их на своей груди.

Она вытянула руку и положила ему на щеку так, как иногда делала раньше, и ему захотелось потереться об ее руку и замурлыкать. Merde, он не брился уже несколько дней и, наверное, обдерет ей кожу, словно наждачной бумагой.

– Ты спас меня, – сказала она очень нежно. – Ты превратил себя в плохого парня, чтобы спасти меня.

Его дыхание замерло. Неужели она поняла его хоть немного? Поймет ли она когда-нибудь, чего ему стоило такое поведение? Он рискнул столь многим – тем, как она смотрит на него, тем, что она с ним? Он фактически спас своего злейшего врага? И все это ради нее…

– Я люблю тебя, – повторила она, и его уязвимое сердце заколотилось от внезапно вспыхнувшего восторга. Son putain de coeur. Жизнь была бы намного легче, если бы у него не было такого сердца. Но тогда он бы и близко не подошел к такому счастью. Она прижалась в поцелуе к его подбородку. – Ты невозможен, но есть что-то прекрасное в том, насколько ты невозможен.

Это поразило его так, будто молния ударила его прямо в сердце. Неужели? Она действительно так думает?

– Я люблю тебя таким. И, думаю, ты очень хотел помочь Пьеру Манону, но не можешь признаться в этом.

– Нет, – решительно сказал Габриэль, крепко целуя ее. – Не хотел. А когда мы сделаем нашу кулинарную книгу, я хочу, чтобы твое имя было напечатано шрифтом того же чертова размера, что и мое. Чтобы ты привыкла чувствовать себя на переднем плане и в центре событий.

– Издатели никогда не согласятся с этим условием, – сказала Джоли так печально, что он поцеловал ее улыбку, просто чтобы вспомнить, какое это восхитительное чувство – ощущать сладость поцелуя на губах. – Они захотят напечатать твое имя крупно, чтобы обеспечить продажи, а мое имя совсем мелко.

– Они захотят сделать все, о чем я их попрошу, или мы пойдем к другим. Ах да! Ведь у нас с тобой может быть одна фамилия, и тогда не потребуется так уж много дополнительного места.

Она ахнула, потом вывернулась и спрятала лицо у него на груди, беспомощно смеясь. Или это опять были рыдания? Он нахмурился, а потом повернул ее голову, пытаясь разобраться, плачет она или смеется.

– Габриэль, ты безнадежен. Ты никогда не научишься притормаживать.

– И что? Джоли, ты же понимаешь, я не допущу, чтобы фамилия Манон была на моей кулинарной книге. Я помню, как ты снова и снова повторяла: «Я Джоли Манон», будто умоляла кого-то изменить эту фамилию. Ну а я… я просто хотел сперва убедиться, что секс будет хорошим, вот и все.

Теперь она смеялась громко, и звук уносился в темноту. Габриэль расслабился, будто на него повеял ночной бриз.

– Я люблю тебя, – снова сказала она. Ночной бриз пробежал по его волосам, будто нежные, ласковые пальцы. – Но ты никоим образом не сможешь относиться к Пьеру Манону как к тестю.

– Да я уже считаю Пьера Манона своим тестем, – сквозь зубы сказал Габриэль. – Просто тебе не нравится, как я к нему отношусь.

– Но я не представляю себе, как ты сможешь выдерживать его, когда он будет проводить половину своего времени здесь, на Лазурном Берегу, пытаясь научить твоих соперников, как превзойти тебя. Ты не думал, что тебе будет трудно ответить на такой вызов?

– Да, – сказал он равнодушно. – Думал. Я думал о том, что каждую неделю ты проводишь по двенадцать часов в дороге. Представлял, какое у тебя лицо, когда ты возвращаешься к нему и возишься с ним в полном одиночестве. И еще о том, как не хочется проводить без тебя половину каждой недели и в будущем году тоже, только чтобы избежать близкого общения с putain de salaud de beau-père.

Эти слова принесли ему крепкое объятие и поцелуй в шею. Но она так и не ответила «да».

– Послушай, давай немного подождем и посмотрим, не убьете ли вы друг друга…

– Нет, – перебил он, – убьем ли мы с твоим отцом друг друга или нет, это к нам с тобой не имеет никакого отношения. Перестань вспоминать о том, что твое имя напечатано мелким шрифтом. Да и вообще, если я смогу с этим справиться, то и ты сможешь.

– Ты так думаешь? – сухо спросила Джоли.

– Putain, Джоли, ты же не можешь утверждать, что тебе будет легче в одиночку пытаться выбивать его из депрессии в течение многих лет, чем иметь дело с двумя мужчинами, которые орут и швыряют друг в друга все, что подвернется под руку. Мое предложение много интереснее.

Джоли снова засмеялась и положила голову ему на грудь так, как ему нравилось.

– Габриэль, послушай, я не хочу спешить со словом «да». Мы знаем друг друга всего несколько недель. Если, конечно, не считать того времени, когда я еще подростком смотрела из офиса отца, как ты делаешь Розу. Я ценю… твое предположение… но поклянись, пожалуйста, что не будешь заставлять меня ответить «да» еще хотя бы год.

– Думаешь, это возможно? – Габриэль закинул голову и стал задумчиво рассматривать россыпи серебряных звезд. Потом поднялся с неудобного булыжника и понес Джоли по улицам к своей квартире так, как всегда хотел сделать. – Ну, посмотрим.

Поскольку она все время повторяла, что он не умеет притормаживать, он был полон решимости доказать, что она ошибается.

Он подождет неделю, никак не меньше.