Глава 25

Джоли с нетерпением ждала отправления поезда. Пять с половиной часов вдали от всех, за исключением незнакомцев. Никто ничего не будет требовать от нее. Ну разве что проверят билет, и, может быть, кто-то пройдет мимо, направляясь в туалет.

Ее первое влечение к Габриэлю можно уподобить струйке воды, вытекающей из трещины в огромной стене. Джоли подошла, чтобы сделать глоток и утолить жажду, как вдруг стена рухнула и водопад увлек Джоли куда-то далеко. От этого захватывало дух и, в отличие от настоящего водопада, доставляло радость. Но поскольку она не могла заставить воду замедлить бег, то не возражала бы, если бы вдруг нашелся островок или скала, где она могла бы посидеть, сделать перерыв и немного подумать. Или просто отдохнуть в одиночестве. Долгая поездка на поезде хорошо подходит для этого.

Если бы только потом, по приезде в Париж, ей не пришлось бы опять иметь дело с депрессией отца.

Чувство вины окутало ее, но через мгновение мысли понеслись обратно к Габриэлю. Она уже представляла, что было бы, если бы она не уехала, а осталась с ним. В этой фантастической картине…

…У нее есть время для себя вовсе не из-за того, что она сидит в поезде, но потому, что на следующее утро Габриэль пошел на работу, а она вернулась в свою квартиру и занялась книгой. Через шесть часов, во время обеда, они снова встретились, чтобы поговорить, или прогуляться, или заняться любовью, или делать все, что придет им в голову. Затем каждый вернулся к своей работе, и спустился вечер, и она скользнула в дверь его кухни, и увидела, как засияло его лицо, и…

Если бы только ее личное время могло каждый день заполняться энергией Габриэля, а еще весельем и восхищением, написанным у него на лице. Если бы только она могла в его свободное время получать то же наслаждение, которое, казалось, он черпал в ней…

«Я тебя люблю».

Что это значило для него?

Все?

Говорил ли он эти слова уже много-много раз и с таким же пылким энтузиазмом всем женщинам, которые в конце концов бросили его?

И еще интересно, это его признание в любви не привело ли его самого в ужас?

Джоли было бы приятно узнать, что она была для него особенной, а не просто женщиной, которая пока не бросила его, потому что все еще терпеливо относится к его распорядку дня.

Очень терпеливо.

Джоли не была уверена, что правильно понимает неспособность его предыдущих подруг находить себе занятие, пока он работает в ресторане. Если им хотелось развеять скуку, то в целом мире они не могли бы найти ничего более захватывающего, чем кухня трехзвездного ресторана вечером в пятницу или субботу! Особенно, когда вечером у трехзвездного шеф-повара появляется возможность угостить свою подругу чем-то особенным…

Конечно, при долгосрочных отношениях, – ну, например, просто предположим, что еще могут быть и дети, – было бы приятно, если бы у него было немножко больше свободного времени в выходные дни, чтобы побыть со своей семьей. И… она с детьми могла бы как-то повлиять на Габриэля. Он был не таким, как ее отец, и было очень трудно представить себе, что Габриэль не захотел бы подхватывать своих малышей на руки с таким же жадным энтузиазмом, с каким подхватывал и ее. А если бы он захотел иметь больше свободного времени, то мог бы заставить своих су-шефов обеспечивать работу ресторана по субботам и воскресеньям без него. Или вообще мог бы закрыть ресторан в воскресенье, согласившись на финансовые потери. Многое можно обсудить, если вы пара, а каждый из вас силен духом и умеет быть одновременно настойчивым и понимающим. Ну неужели они не сумеют вдвоем одолеть все трудности?

Ее родители не смогли договориться о таких вещах, но действительно ли они пытались договориться? Она могла вспомнить лишь то, как они ссорились, и как росла ненависть матери к отцу из-за его одержимости работой.

И опять в своих фантазиях она начала видеть удивительные картины…

…Вот Габриэль играет с детьми, еще ползающими на четвереньках, и рычит страшным голосом: «Сейчас тебя поймаю!» Вот Габриэль с дошкольниками, которые сидят на нем, пригвоздив его к полу после того, как свалили, обхватив своими маленькими ручками…

В животе у нее появилось такое ощущение, будто она взошла на безобидный холм, а дорога вдруг ушла у нее из-под ног. Все это было так… да откуда вообще все это взялось? Однажды она по настоянию мужчины подумала о замужестве и детях, но сразу почувствовала непреодолимое желание сбежать куда-нибудь, где могла бы остаться собой.

…Вот Габриэль делает торт ко дню рождения маленькой принцессы. Их дочурка жила бы словно в стране чудес, полной причудливых сказочных сластей…

«Все, прекрати!» – закричала Джоли своему воображению.

– Филипп Лионнэ, – задумчиво проговорил Габриэль, глядя, как она одевается и собирает компьютер и вещи для поездки. – Вся вторая половина дня в субботу. Разве ему не хочется пойти домой и провести время со своей fiancée?

Джоли усмехнулась и окинула взглядом свою квартиру, чтобы проверить, не забыла ли она что-нибудь.

– Габриэль, я же сказала тебе, он от нее без ума.

– Может быть. – Габриэль лениво развалился на кровати, как лев, наблюдающий за схваткой. – Но последний раз, когда я виделся с ним, женщины так и западали на него. А ты любишь крутых мужчин.

– Нет, не люблю! – с негодованием воскликнула Джоли.

Габриэль быстро взглянул на нее и поднял брови. Он лежал на животе и опирался на локти. На нем не было одежды, и Джоли могла наслаждаться действительно великолепным видом его сильной гладкой спины и упругих ягодиц.

– Я не люблю тебя, потому что люблю крутых мужчин, я… постой.

Габриэль поднял брови, будто вежливо приглашал ее продолжать, но его глаза заблестели, а взгляд стал диким и наполнился решимостью. Он перекатился на бок. Теперь ему было проще смотреть на нее, и одна его рука освободилась. Ею он обхватил Джоли.

– Прекрати! Ты не заморочишь мне голову, чтобы я сказала, что я… Габриэль!

В его диких глазах появился гнев, словно начала собираться гроза.

– Неужели ты никогда не можешь просто ждать, отступив хотя бы на шаг?

– Нет, – сказал он. – Не могу. Я могу упорствовать. Могу принять отказ, но все равно продолжу настаивать на своем. А вот отступить, чтобы избежать неудачи, не могу. Уже пытался.

Она моргнула.

– Со мной?

Он кивнул.

– Когда?

Он нахмурился.

– Я так и знал, что ты даже не вспомнишь.

– А ты чересчур высокомерен! Ты в десять раз хуже любого мужчины, с кем я когда-либо встречалась. Ты думаешь, что можешь просто взять мою жизнь и приспособить к своей?

Переполнившись гневом, он рывком вскочил с кровати и начал искать брюки.

– Знаешь что, Джоли? Ты права. Я возьму. Да, я все до капли возьму из того, что ты дашь мне. Но, черт подери, может оказаться, что и я, черт подери, могу дать тебе что-то взамен.

Он нашел брюки и начал рывками натягивать их с разъяренным видом, но по его глазам было заметно, как ему больно.

– За тебя стоит бороться, – внезапно пробормотал он. – Может быть, ты могла бы, черт возьми, дать мне хотя бы попытаться.

– О, за тебя стоит бороться еще больше, чем за меня! – невольно воскликнула Джоли, ошеломленная тем, что он мог подумать иначе. И смолкла, внезапно осознав, что, возможно, именно этого и боялась – боялась остаться в его великой, огромной жизни чем-то таким же незаметным, как ее имя на обложке, напечатанное мелким шрифтом.

Потому что ей не нравится, когда ее имя печатают мелким шрифтом, поняла она впервые в жизни. Она любила и самих этих невероятных шеф-поваров, и все, что они делают. Она получала наслаждение, когда восхваляла их, рассказывала о них всем, кто пожелал бы купить ее книгу или посмотреть ее блог. Ей хотелось, чтобы то, что она делает, тоже чего-то стоило. Пусть оно и не будет великим, но все равно должно быть замечено и признано. И чтобы ее имя было напечатано в центре и крупным шрифтом.

Габриэль выглядел так, будто был в бешенстве. Полуголый, разъяренный. А когда он был таким, то на самом деле выглядел великолепно. Все его прекрасно очерченные мускулы были напряжены и возбуждали воображение.

– Никогда не думай о себе так. То, что я делаю, это все для тебя. Самое прекрасное, что я смогу сделать в этом мире, будет предназначено только для того, чтобы ты это съела. – Он наклонился ближе и процедил сквозь зубы: – Чтобы доставить тебе удовольствие. Я призывал тебя, будто чертова светлячка, и ты нашла меня. Теперь я думаю только о тебе, когда работаю в кухне. Никогда не смей говорить, что за тебя стоит бороться меньше, чем за меня.

Он склонился над нею, потом опустился на край кровати рядом с ней. Она сидела, скрестив ноги. Его лицо оказалось слишком близко, и она почувствовала, что он пересек границу ее личного пространства. Его глаза блестели, как средиземноморское солнце, их синева почти резала глаз. Джоли подняла руку и согнула ее, защищаясь от его напряженного лица.

Она вдруг задумалась – а действительно ли он любил ее, когда говорил ей об этом? Но потом решила: «Конечно же, любил тогда и любит теперь, а ты просто дура, если сомневаешься. Оскорбительно даже спрашивать об этом».

Ей хотелось сказать: «Я тоже тебя люблю». Но он был таким большим, во всех смыслах, да и знала она его всего лишь несколько недель, если не считать времени, проведенного над кулинарной книгой отца, пока она пыталась создать совершенное описание Розы как отражения души Габриэля.

Он был удивительным, но просто она еще не готова. Будто какие-то мускулы внутри ее слишком напряжены и не могут позволить любви завладеть ею.

Поэтому она и продолжала сидеть неподвижно, смотрела на него и не знала, что сказать. Ее пальцы ласкали его щеку неосознанным легким движением, а сама она тонула в его синих глазах.

Его напряжение постепенно спадало, пока они сидели так, глядя друг на друга, и что-то в ней тоже начало расслабляться, – возможно, те самые загадочные внутренние мускулы.

Габриэль и вправду был удивительным. Она подняла руку, положила на его другую щеку, отодвинув упавшую ему на лоб прядь волос, и пристальнее вгляделась в его синие глаза. Затем начала улыбаться, и как только ее губы начали раздвигаться…

Габриэль тяжело вздохнул и нагнулся, упираясь лбом в ее лоб.

– Просто мне нужно больше твоего времени, – сказал он, обнимая ее. – Терпеть не могу, что ты каждую неделю ездишь в Париж. И мне всегда нужно как-то знать, что ты вернешься.

– У меня контракт, по которому я обязана вернуться, Габриэль! Чего тебе еще надо?

– Я знаю. – Он обнял ее крепче. – Я знаю. Но Пьер…

Она прижалась к нему, однако ощущение неудачи каким-то образом все же проникло в нее, хотя она и была окружена огромной защитной энергией Габриэля. Сможет ли она дальше выдерживать депрессию отца? А если учесть, что произошло между ним и Габриэлем, то как она сможет оставаться с ними обоими, как бы находясь между ними? Иногда она спрашивала себя: неужели необходимость победить ее отца и была той силой, которая притягивала Габриэля к ней? Неужели она и вправду не заслуживает ничего, кроме мелкого шрифта под картинкой? Неужели она похожа на песчинку, которую несет бурный поток и которая скоро затеряется без следа? Неужели она так сильно заблуждается в отношении себя, своей значимости?

– Габриэль, – прошептала она ему в плечо.

– Oui, chaton? – прошептал он ей в макушку, и она ощутила нежное прикосновение его дыхания к ее волосам.

– Ты сделаешь для меня Розу?

В ответ молчание. Она почувствовала, как напряглись мышцы рук, обнимающих ее. Потом он отодвинулся.

– Джоли, – Габриэль отвернулся, и лицо его стало жестким, – не проси меня об этом.

Значит, нет. И глупо испытывать такое разочарование. Он ушел далеко вперед от того десерта, все кончено. Роза оставила после себя слишком много боли. Габриэль, конечно, не отстранялся от Джоли, или, во всяком случае, она этого не замечала. И вдруг с тревогой вспомнила, как однажды он сказал: «Я пытался». Но все же ей почему-то казалось, что если он сделает эту Розу для нее, то она сможет полностью доверить себя ему. Она могла только строить догадки, почему так считает. Возможно, потому, что это дало бы ей ощущение, будто он наконец доверил ей самую уязвимую часть себя, пригласил ее в самую хрупкую, самую драгоценную часть своей души. Хотя у Габриэля была масса других способов пробиться к Джоли, получить власть над ее жизнью, удержать ее для себя.

Она вздохнула и прижалась на секунду лбом к его плечу, а потом взяла себя в руки и встала.

– Возможно, сейчас неподходящий момент, но я должна идти, если хочу успеть на поезд, – сказала она.

А Габриэль подошел к окну и стоял там, глядя через улицу на свою квартиру, сжав кулаки и стиснув зубы.

Через час Габриэль смотрел на отходящий поезд и думал о том, что для него не будет больше никакой жизни на этой неделе. Он сжал кулаки в карманах, – стараясь, как мог, изображать элегантного принца, – и затем внезапно спросил себя, будет ли какая-нибудь жизнь на этой неделе для нее.

Сейчас она, наверное, уже устроилась в вагоне поудобнее, готовясь к шестичасовому путешествию навстречу депрессии отца. Чувствует ли она, что вся ее энергия высосана? Не пришла ли она к убеждению, что мужчины только это и делают – высасывают жизнь из женщин, которые позволяют себе любить их?

Чем ближе она к Парижу, к депрессии отца, тем, наверное, сильнее боится любви вообще, а любви к шеф-поварам особенно. А он, Габриэль, даже не может поехать вместе с ней, поскольку, если она узнает, что именно он затеял, то никогда в жизни не позволит ему войти в ее жизнь.

Он и вправду хочет быть принцем для Джоли, но боится, что на самом деле ей нужно чудовище.