Книга IV
Книга о 101 проделке, на которую способен мальчишка
Теппик ожидал – но чего именно?
Быть может, смачного удара о скалу. Может, – это было верхом ожиданий, – что перед ним, как раньше бывало, вновь откроется вид на Древнее Царство.
Зато холодного, сырого тумана он никак не ожидал.
Сегодняшняя наука доказала, что существует гораздо больше измерений, чем традиционно признанные четыре. Ученые утверждают, что миру это ничем не грозит, так как сверхизмерения очень малы и замкнуты сами на себе, а поскольку реальность носит фрактальный характер, большая часть ее тоже надежно укрыта внутри самой себя. Это означает одно из двух: либо во вселенной куда больше чудес, чем мы способны постичь; либо ученым просто нравится придумывать разные штучки. Последнее наиболее вероятно.
Однако множественная вселенная полна маленьких, уютных измереньиц – игровых площадок творения, где вымышленные существа могут резвиться вволю, не боясь окриков суровой действительности. Иногда, если им случается сквозь прорехи измерений попасть в нашу с вами реальность, они оказывают воздействие на вселенную, давая повод к возникновению мифов, легенд или высказываний типа «надо ж было так напиться» или «немедленно прекратите хулиганить».
И вот в одно из таких измерений, вследствие самой банальной ошибки в расчетах, забрел Верблюдок.
Легенда почти не врет. Вдоль границ царства действительно бродит Сфинкс. Единственное, легенда не совсем точно сообщает, о каких именно границах идет речь.
Сфинкс – сверхъестественное создание. И существует он исключительно благодаря нашей фантазии. Хорошо известно, что все плоды нашей фантазии обязательно существуют – если не здесь, то где-то в бесконечных просторах вселенной. Но поскольку многие из этих плодов никак не вписываются в строгие пространственно-временные рамки, они оказываются вытесненными в смежные измерения. Это отчасти объясняет хроническое дурное настроение Сфинкса. Впрочем, любое существо с телом льва, женской грудью и орлиными крыльями сталкивается с серьезной проблемой самоидентификации, и нужно совсем немного, чтобы вывести его из себя.
Поэтому Сфинкс и придумал свою Загадку.
Доступность многих измерений не давала Сфинксу скучать, впрочем и голодать тоже.
Теппик всего этого не знал. Он отважно продвигался сквозь клубящийся туман, ведя за собой Верблюдка, но хруст костей под ногами давал ему повод для раздумья.
По всей видимости, здесь погибло немало народу. И было резонно предположить, что те, кто наткнулся на останки своих предшественников, в дальнейшем старались вести себя осторожно. Но это не помогло.
Итак, смысла передвигаться ползком не было. Кроме того, некоторые из скал, маячивших в тумане, имели до крайности отталкивающий вид. Вот эта, например, была страшно похожа на…
– Стоять, – приказал Сфинкс.
Кругом было тихо, только Верблюдок периодически издавал сосущий звук, стараясь втянуть в себя сочащуюся сквозь туман изморось.
– Ты – сфинкс, – узнал Теппик.
– С большой буквы, – поправил его Сфинкс.
– Ерунда. У меня дома таких статуй завались. – Теппик взглянул вверх, потом задрал голову еще выше. – А я думал, ты ниже ростом, – добавил он.
– Трепещи, смертный, – велел Сфинкс. – Ибо ты – пред ликом мудрого и ужасного. – Он моргнул. – А что, ничего статуи?
– Несколько идеализированные, – честно признался Теппик.
– Правда? Люди все время неверно изображают нос, – сказал Сфинкс. – В профиль я симпатичнее справа, тысячу раз говорил…
Тут Сфинкс осекся, заметив, что разговор уходит в сторону.
– Прежде чем ты сможешь проследовать дальше, о смертный, – промолвил он, сурово откашлявшись, – ты должен разгадать мою загадку.
– Зачем? – удивился Теппик.
– Что?
Сфинкс снова захлопал глазами. Он не привык к таким вещам.
– Зачем?… В общем… В общем потому, что я откушу тебе голову, если ты не ответишь. Да, кажется, так.
– Ладно, – кивнул Теппик. – Давай. Сфинкс шумно прочистил горло – с таким звуком пустая вагонетка падает в карьер.
– Что ходит на четырех ногах утром, на двух днем и на трех вечером? – спросил он с нескрываемым самодовольством.
Теппик задумался.
– Сложная загадка, – промычал он наконец.
– Сложнее не бывает, – подтвердил Сфинкс.
– Хм…
– И не пытайся.
– Ага.
– И, пожалуйста, пока думаешь, сними одежду. А то нитки застревают в зубах – страшно неприятно.
– Наверное, речь идет о каком-то животном, у которого ноги отрастают после того, как…
– Ты на ложном пути, – предупредил Сфинкс, выпуская когти.
– О…
– Итак, больше вариантов нет?
– Дай еще немного подумать, – взмолился Теппик.
– Не стоит и пробовать.
– Сейчас, сейчас…
Теппик уставился на когти. Нет, это животное для драки не создано, попытался он подбодриться, слишком уж оно смышленое. И потом, если не мозги, то грудь точно будет мешать.
– Ответ: «Человек», – произнес Сфинкс. – Только, пожалуйста, не надо сопротивляться, при борьбе в крови вырабатываются вредные вещества.
Теппик отпрянул, уклоняясь от резко выброшенной вперед лапы.
– Погоди, погоди, – запротестовал он. – Что ты имеешь в виду под человеком?
– Ну, это просто, – ответил Сфинкс. – Утром ребенок ползает на четвереньках, днем становится на ноги, а к вечеру старик ходит опираясь на палку. Хорошая загадка, верно?
Теппик закусил губу.
– Так речь идет об одном дне? – уточнил он с сомнением в голосе.
Ответом было долгое недоуменное молчание.
– Это образное выражение, фигура речи, – рявкнул Сфинкс раздраженно, делая новый выпад.
– Нет, нет, погоди минутку, – остановил его Теппик. – Я только хочу уточнить все до конца. Чтобы все было по справедливости.
– Не придирайся к моей загадке, – сказал Сфинкс. – Замечательная загадка. Я ее придумал пятьдесят лет назад, когда был еще ребенком.
Сфинкс погрузился в воспоминания.
– Прекрасная загадка, – успокаивающе произнес Теппик. – Глубокая. Трогательная. Все бытие человеческое отразилось в ней, как в капле воды. Но, согласись, подобное превращение не может произойти с человеком за один день.
– Допустим, – уступил Сфинкс. – Но это очевидно из контекста. Элемент драматической аналогии присущ всем загадкам.
Последнее он произнес с таким видом, будто где-то услышал эту фразу и она ему понравилась, что, впрочем, не смогло предотвратить трагической участи ее автора.
– Да, но… – перебил Теппик, становясь на четвереньки и расчищая сырой песок руками. – Разве эта метафора не лишена внутренней логики? Предположим, к примеру, что средняя продолжительность жизни равна семидесяти годам, так?
– Так, – неуверенно ответил Сфинкс тоном человека, имевшего неосторожность пустить в квартиру агента и теперь удрученно созерцающего неизбежную перспективу приобретения страхового полиса.
– Вот и отлично. Итак, полдень – это тридцать пять лет, верно? Значит, исходя из того, что большинство детей начинают самостоятельно ходить в возрасте года, упоминание о четырех ногах кажется не вполне уместным, согласен? То есть я хочу сказать, что большую часть утра человек проводит на двух конечностях. Следуя твоей же аналогии, – Теппик помолчал, потом с помощью подвернувшейся под руку берцовой кости записал на песке еще несколько цифр, – на четырех ногах от проводит только около двадцати минут непосредственно после ноля часов. Ну что, я прав? Скажи честно.
– Допустим… – качнул головой Сфинкс.
– Те же расчеты доказывают, что в шесть часов вечера палка ему не понадобится, потому что в это время ему будет, м-м, пятьдесят два, – продолжал Теппик, отчаянно строча. – И действительно, какая-либо помощь в передвижении потребуется ему не раньше половины десятого, так я думаю… И это исходя из предположения, что весь жизненный отрезок равен одному дню, что, как я уже указывал, совершенно нелепо. Прости, но, хотя в целом загадка отличная, от жизни она далека.
– Да, но, – в голосе Сфинкса послышались раздраженные нотки, – я ничего не могу поделать. Больше загадок у меня нет – всегда хватало этой.
– Нужно только изменить ее чуть-чуть, вот и все.
– Как изменить?
– Сделать чуточку более реалистичной.
– Хм-м…
Сфинкс почесал лапой свою гриву.
– Ну ладно, – произнес он нерешительно. – Допустим, я спрошу так: «Что ходит на четырех ногах…»
– Образно выражаясь, – перебил его Теппик.
– «…На четырех ногах, образно выражаясь, – согласился Сфинкс, – примерно…»
– Минут двадцать, мы ведь договорились?
– Прекрасно. «…Образно выражаясь, приблизительно минут двадцать утром, на двух ногах…»
– Думаю, что, говоря «утром», мы несколько сужаем действительное значение, – вмешался Теппик. – Скорее непосредственно после полуночи. Я хочу сказать, что формально это уже утро, но на самом деле это еще глубокая ночь. Тебе так не кажется?
На лице Сфинкса мелькнуло выражение легкой паники.
– А как тебе кажется? – выдавил он.
– Давай посмотрим, что у нас уже получилось, ладно? Итак: «Что, образно выражаясь, ходит на четырех ногах сразу же после полуночи, на двух ногах – большую часть дня…»
– …Без учета несчастных случаев, – услужливо добавил Сфинкс, горя желанием внести свою лепту.
– Ладно, «…на двух ногах, без учета несчастных случаев, по крайней мере до ужина, и на трех ногах…»
– Я видел людей и с двумя костылями, – подсказал Сфинкс.
– Хорошо. Скажем так: «…после которого оно продолжает ходить на двух ногах или с использованием любых искусственных протезов по своему усмотрению».
Сфинкс задумался.
– Да-а… – прорычал он весомо. – Кажется, это охватывает все случаи?
– Ну? – спросил Теппик.
– Что ну?
– И какой же ответ?
Сфинкс устремил на него каменно-неподвижный взгляд и выпустил когти.
– Э нет, – фыркнул он. – Тебе меня не провести. Думаешь, я совсем глупый? Это ты должен сказать мне ответ.
– О, какой коварный удар, – пожаловался небу Теппик.
– Рассчитывал поймать меня? – осведомился Сфинкс.
– Ничего подобного.
– Думал меня запутать, приятель? – усмехнулся Сфинкс.
– А почему бы и нет?
– Ладно, я тебя прощаю. Так какой же все-таки ответ?
Теппик почесал переносицу.
– Ключа я так и не нашел, – признался он. – И все же рискну. Это Человек. Сфинкс сверкнул на него глазами.
– Ты уже бывал здесь? – спросил он тоном общественного обвинителя.
– Нет.
– Значит, подсказал кто-нибудь?
– Кто мог подсказать? Разве хоть одному человеку удалось разгадать загадку?
– Нет!
– Вот видишь. Кто же тогда мог подсказать? Сфинкс принялся раздраженно царапать когтями камень.
– Иди-ка ты свой дорогой, – проворчал он.
– Спасибо, – поблагодарил Теппик.
– Буду признателен, если ты никому не расскажешь о том, что здесь случилось, – холодно произнес Сфинкс. – Не хочу отравлять людям удовольствие.
Встав на камень, Теппик запрыгнул на шею Верблюдка.
– Насчет этого можешь не беспокоиться, – ответил Теппик, пришпоривая верблюда.
Краем глаза он заметил, что губы Сфинкса безмолвно шевелятся, словно он с трудом пытается поймать какую-то мысль.
Не успел Верблюдок проковылять и двадцати ярдов, как сзади послышался оглушительный разгневанный рев. Мигом позабыв про этикет, а именно про то, что сначала должен последовать удар палкой, Верблюдок всеми четырьмя ногами оттолкнулся от земли.
И на этот раз не промахнулся.
* * *
Жрецы окончательно сбились с толку.
И не потому, что боги не слушались их, а потому, что боги их попросту игнорировали.
Боги никогда не отличались послушанием. Требовалось немалое умение, чтобы убедить кого-нибудь из богов Джелибейби послушаться вас, и жрецам приходилось крутиться, как белка в колесе. Так, например, столкнув камень с вершины скалы, вы можете быстренько обратиться к богам с просьбой, чтобы он упал вниз, – и эта просьба будет непременно удовлетворена. Точно так же на богов можно положиться во всем, что касается солнца и звезд. Удовлетворить просьбу о том, чтобы пальма корнями уходила в землю, а кроной – в небо, боги тоже с легкостью соглашаются. В целом, всякий жрец, который уделяет подобным вещам достаточно внимания, может гарантировать практически стопроцентный успех.
Тем не менее одно дело, когда вас игнорируют далекие и незримые боги, и совсем другое – когда же боги разгуливают у всех на виду. Волей неволей почувствуешь себя преглупо.
Почему они не слушаются? – вопрошал верховный жрец Тега, Конеглавого Бога Сельского Хозяйства.
Слезы текли по его лицу. Последний раз видели, как Тег сидел в поле, рвал колоски и тихонько хихикал.
Прочие верховные жрецы чувствовали себя ненамного лучше. Воздух двора стал синим от дыма ритуальных благовоний, а провизии скопилось столько, что можно было накормить несколько голодных островов, но боги продолжали вести себя по-хозяйски, обращаясь с людьми как с букашками.
Скопившиеся под стенами дворца толпы не собирались расходиться. Религия правила Древним Царством почти семь тысяч лет. И каждый жрец с необычайной отчетливостью представлял, что произойдет, если людям хотя бы на минуту придет в голову мысль, что правителя больше нет.
– Итак, Диос, – сказал Куми, – мы обращаемся к тебе. Каково твое слово? Диос сидел на ступенях трона, мрачно уставясь в пол. Боги оказались ослушниками. Он это знал. Он слышал об этом. Но раньше это ровным счетом ничего не значило. Требовалось лишь свершать установленные обряды и давать своевременные ответы. Важны были не боги, а обряды. Ну а боги выступали в роли громкоговорителя – иначе кого слушались бы люди?
Пока он старался сосредоточиться, руки его невольно проделывали движения, предписанные Обрядом Седьмого Часа, следуя приказам нервной системы, неукоснительным и неизменным, как грани кристалла.
– Вы все испробовали? – спросил он.
– Все, что ты нам советовал, о Диос, – ответил Куми.
Он подождал, пока остальные жрецы обратят на них внимание, и уже громче продолжил:
– Будь царь здесь, он вступился бы за нас.
Куми перехватил взгляд жрицы Сардук. Он не обсуждал с ней сложившееся положение – да и что, собственно, обсуждать? Но у него было ощущение, что она ему сочувствует. Она сильно недолюбливала Диоса, однако не испытывала перед ним такого благоговейного трепета, как все прочие.
– Я уже говорил, царь мертв, – произнес Диос.
– Да, мы слышали. Однако тело так и не найдено, о Диос. И все же мы верим твоим словам, ибо их изрек великий Диос, и нам нет дела до злокозненных сплетен.
Жрецы примолкли. Ах, теперь еще и злокозненные сплетни. А ведь совсем недавно кто-то говорил всего лишь о слухах. Нет, определенно что-то тут нечисто.
– В прошлом не раз случалось подобное, – раздался голос жрицы. – Когда царству грозила опасность или река не разливалась вовремя, царь выступал посредником. Точнее говоря, его отправляли посредничать.
То, как она просмаковала последнюю фразу, недвусмысленно давало понять, что речь шла о путешествии в один конец.
Куми замер от сладкого ужаса. О да. Золотые были денечки. В некоторых странах, правда давным-давно, экспериментировали в области царственных жертвоприношений. Погулял, посидел на троне – дай теперь и другим развлечься.
– В критическую минуту, – говорила между тем жрица, – место царя на жертвенном алтаре может занять какой-нибудь высокородный государственный сановник.
Диос поднял искаженное мучительной судорогой лицо.
– Понимаю, – кивнул он. – Но кто тогда займет место верховного жреца?
– Выбор за богами, – пожал плечами Куми.
– Вряд ли, – поморщился Диос. – Сомневаюсь, что у них хватит мудрости сделать выбор.
– Оказавшись в Загробном Мире, покойник может сам обратиться к богам, – вмешалась жрица.
– Но боги все здесь, – возразил Диос, борясь с дрожью в коленях, не в силах отделаться от видения, в котором жрецы сопровождают его по центральному коридору, чтобы свершить Поднебесный Обряд.
Плоть его жаждала умиротворенного покоя там, за рекой. Оказаться там и больше никогда, никогда не возвращаться… Но сколько раз он обещал себе это.
– В отсутствие царя его обязанности исполняет верховный жрец, не так ли, Диос? – уточнил Куми.
Да. Именно так и записано. А записанное однажды заново не перепишешь. Он сам вывел эти слова на папирусе. Очень-очень давно.
Диос понурил голову. Это куда хуже, чем водопровод, хуже и быть не может. И все же, все же… там, за рекой…
– Что ж, хорошо, – кивнул он. – Но у меня есть одна, последняя просьба.
– Да? – звучно вопросил Куми, в его голосе уже зазвучали новые, верховножреческие нотки.
– Я бы хотел быть похороненным… – начал Диос, но ропот, поднявшийся среди жрецов, которым был виден другой берег реки, прервал его.
Все взоры разом обратились к далекому, чернильно-черному берегу.
Легионы царей Джелибейби двигались по нему походным маршем.
Несмотря на ковыляющую походку, они двигались довольно быстро. Взводы, батальоны шли один за другим. Молот Джерна был уже не нужен.
– Неплохая разминка, – заметил царь, глядя, как с полдюжины предков срывают высохшими руками печать со входа. – Ну-ка, навались.
Некоторые из наиболее древних приходили в совершенное неистовство и бросались в атаку на пирамиды, раскидывая в стороны плиты. Царь не винил их. Как ужасно умереть и, зная, что ты мертв, быть отрезанным от мира, запертым в кромешной тьме!
«Они никогда не запихнут меня в эту штуковину», – поклялся он себе.
И вот, как приливная волна, они докатились до следующей пирамиды. Это было маленькое, приземистое, полузанесенное песком сооружение, и плиты, из которых оно было сложено, вряд ли можно было назвать шедевром каменного искусства; скорее они представляли собой грубо обтесанные валуны. Совершенно очевидно, что пирамида была построена задолго до того, как царство помешалось на пирамидах. И все же это была не просто груда камней.
Над дверью виднелись глубоко вырезанные, угловатые иероглифы царства Ур: «МЕНЯ ПОСТРОИЛ КУФТ. НОМЕР ОДИН».
Предки обступили пирамиду.
– О боги, – произнес царь. – Пожалуй, так мы зайдем слишком далеко…
– Номер один, – прошептал Диль. – Первая пирамида во всем царстве. До нее здесь были одни гиппопотамы и крокодилы. Из глубины этой пирамиды семьдесят столетий глядят на нас. Она древнее, чем все древности мира…
– Да, да, все так, – согласился Теппицимон. – Но не надо слишком уж увлекаться. Он был обычным человеком, как любой из нас.
– «И тогда Куфт, погонщик верблюдов, взглянул на долину…» – начал Диль.
– Черезъ семь тысячъ летъ опять, небось, возжелаетъ взглянуть, – заявил Ашкурментеп со стариковской прямотой.
– Но даже в таком случае, – возразил царь, – не кажется ли вам, что это слишком…
– Все мертвые равны, – изрек Ашкурментеп. – Эй ты, юноша. Кликни-ка его.
– Кто, я? – спросил Джерн. – Но он же был Пер…
– Все улажено, – успокоил Теппицимон. – Действуй. Публика уже нервничает. Он, полагаю, тоже.
Зажмурившись, Джерн размахнулся. Но не успел молот обрушиться на дверную печать, как Диль метнулся вперед, и Джерн с превеликим трудом, едва удержавшись на ногах, сумел избежать того, чтобы молот не размозжил череп его учителя.
– Дверь не заперта! – воскликнул Диль. – Глядите – печать болтается!
Теппицимон проковылял к двери и дернул. Дверь легко распахнулась. Тогда царь внимательно оглядел каменный приступок. Он едва виднелся, занесенный песком, но все же было заметно, что кто-то постоянно и аккуратно расчищает ведущую к пирамиде дорожку. И сам камень был стерт чьими-то ступнями.
Исходя из самой природы вещей, для пирамиды это было нечто ненормальное. Вся суть заключалась в том, что, раз попав внутрь, вы уже не можете выйти наружу.
Разглядывая стертый приступок, мумии поскрипывали, обмениваясь удивленными восклицаниями. Одна из самых древних, буквально разваливающихся на куски, издала победный звук, каким жук-точильщик приветствует падение подточенного им дерева.
– Что он там проскрипел? – спросил Теппицимон.
– Онъ сказалъ, зашибись, молъ, – перевел Ашкурментеп.
Покойный царь кивнул:
– Хочу взглянуть. Вы, живые, пойдете со мной.
Диль как-то сразу спал с лица.
– Ну давай, давай, приятель. – Теппицимон толкнул дверь. – Смотри, я же не боюсь. Волю в кулак! Всем немного не по себе.
– Надо чем-то посветить, – запротестовал Диль.
Стоявшие в первых рядах мумии резко попятились, увидев, как Джерн несмело достает из кармана огниво.
– Но ведь надо еще что-то пожечь, – не сдавался Диль.
Мумии, взволнованно ропща, отступили еще на шаг.
– Внутри есть факелы, – севшим голосом напомнил Теппицимон. – Только держи их подальше от меня.
Это была маленькая пирамида, без лабиринта и без ловушек. Каменный коридор вел вверх. Дрожа, каждый момент ожидая появления безумных чудовищ, бальзамировщики последовали за царем в маленькую квадратную комнатку, где пахло песком. Потолок был черным от копоти.
В комнате не было никакого саркофага, никакого футляра для мумии, никаких безымянных или имеющих прозвища чудищ. В центре лежала высокая каменная плита, а на ней подушка и одеяло.
И то и другое выглядели вполне новыми. Обескураживающее зрелище.
Джерн огляделся.
– А ничего… – протянул он. – Уютненько.
– О нет, – простонал Диль.
– Эй, хозяин-царь, взгляни-ка сюда! – воскликнул Джерн, подходя к одной из стен. – Похоже, кто-то тут что-то царапал. Видите черточки?
– И на этой стене тоже, – указал царь. – И на полу. Кто-то вел счет. Видишь, каждые десять палочек перечеркнуты? Кто-то что-то считал. Долго считал.
– А что считал? – спросил Джерн, выглядывая из-за царского плеча.
– Странно, очень странно, – пробормотал царь, наклоняясь. – Тут внизу какие-то надписи.
– Сможете их прочесть? – поинтересовался Джерн, выказывая совершенно неуместный, с точки зрения Диля, энтузиазм.
– Нет. Какой-то очень древний диалект. Не разберу ни единого иероглифа, – признался Теппицимон. – Вряд ли сегодня найдется кто-нибудь, кто сможет это прочесть.
– Стыдно, – укорил Джерн.
– Согласен, – вздохнул царь. Все трое застыли в мрачном молчании.
– Может, попросить кого-нибудь из мертвяков? – предложил Джерн.
– M-м, Джерн… – промямлил Диль, потихоньку пятясь.
Царь хлопнул подмастерье по спине, так что тот пошатнулся.
– Чертовски умная вещь! – воскликнул он. – Сейчас приведем кого-нибудь из дальних предков. Но… – Вид у царя стал разочарованным. – Нет, не годится. Никто же их не поймет…
– Ничего страшного, царь, – ответил Джерн, наслаждаясь непривычной свободой мысли, – разумное существо всегда поймет другого, надо только найти общий язык.
– Джерн! – окликнул Диль, вытаращив глаза.
– Светлая голова. Молодчина! – произнес царь.
– Джерн!
Подмастерье и царь удивленно посмотрели на Диля.
– Учитель, с вами все в порядке? – осведомился Джерн. – Вы прямо побелели весь.
– Ф… – только и смог произнести охваченный ужасом Диль.
– Ф – что, учитель?
– Ф… посмотри на ф…
– Ему надо прилечь, – озаботился царь. – Знаю я эти тонкие аристократические натуры. Комок нервов.
Диль перевел дыхание.
– Чертов факел, Джерн, – заорал он.
Взгляды всех троих устремились на факел. Беззвучно, превращая алую головню в солому, факел горел в обратную сторону.
* * *
И вновь Древнее Царство раскинулось перед Теппиком – совершенно нереальное зрелище.
Теппик посмотрел на верблюда, который, погрузив морду в придорожный источник, издавал звук соломинки, втягивающей последнюю каплю со дна стакана с молочным коктейлем.
Верблюдок выглядел вполне реально. Пожалуй, вряд ли найдется более весомый и зримый символ реальности, чем верблюд. Но все окружающее казалось непрочным, шатким, словно не могло решить вопрос, быть ему или не быть.
Все – за исключением Великой Пирамиды. Она тяжело припала к земле, непреложная, как булавка, которой энтомолог пришпиливает бабочку к картонке. Лишь у нее одной был исключительно весомый, осязаемый вид, словно она впитала в себя всю весомость и осязаемость окружающего.
Можно ли убить пирамиду? И что произойдет, если тебе это удастся? «А не встанет ли все разом на свои места? – подумал Теппик. – Может, тогда вернется Древнее Царство с его замкнутым круговоротом времени?»
Пару минут он наблюдал за богами, размышляя, какого черта они здесь делают и насколько это его сейчас не волнует. Боги выглядели не более реальными, чем земля, по которой они бродили, занимаясь какими-то своими, непостижимыми для человека делами. Теппик почувствовал, что уже не в силах удивляться. Появись перед ним семь тучных коров, он вряд ли удостоил бы их взгляда.
Снова забравшись на Верблюдка, он медленно тронулся по ведшей под уклон дороге. Поля по обе стороны были вытоптаны и опустошены. Солнце почти скрылось за горизонтом; ночные и вечерние боги одерживали верх над богами дневными, но это была долгая борьба. Когда же человек невольно задумывался над всем, что ожидает теперь светило – прожорливая богиня, долгий путь на кораблях по подземному царству, – то казалось, что шансов увидеть солнце снова крайне мало.
По дороге к конюшням им тоже никто не встретился. Верблюдок расслабленным шагом проследовал в свое стойло и нежно ухватил губами охапку сена. В данную минуту его занимала любопытная проблема бивариантных дистрибуций.
Теппик похлопал его по боку, подняв новое облако пыли, и стал подниматься по широким ступеням, которые вели во дворец. Ни стражников, ни слуг. Ни души.
Крадучись, как вор, он добрался наконец до мастерской Диля. Мастерская была пуста и выглядела так, словно здесь совсем недавно орудовал грабитель с весьма прихотливым вкусом. В тронном зале пахло кухней; сами же «повара» разбежались.
В углу валялась слегка помятая золотая маска царей Джелибейби. Теппик поднял ее и, подозрительно оглядев, царапнул поверхность ножом. Под слоем золота тускло сверкнуло что-то серебристо-серое.
Так он и знал. Чистого золота просто не хватило бы. Не случайно маска всегда казалась свинцово тяжелой. Теппик задумался: а вообще была ли она золотой, кто из предков додумался до такого и сколько пирамид было построено на сэкономленное золото? Маска явно что-то символизировала. А может, была просто символом, и только.
Под троном сидела одна из священных кошек. Теппик протянул руку погладить ее, но кошка прижала уши и зашипела. Хоть это не изменилось.
И по-прежнему никого. Выйдя на балкон, Теппик подошел к ограде.
Тут-то он и увидел народ – застывшую в безмолвии огромную толпу, освещаемую меркнущим, тускло-свинцовым светом, устремившую взгляды за реку. От берега отплывала целая флотилия лодок и паромов.
«Надо было строить мосты, – подумал Теппик. – Но все говорили, что мосты перегородят течение, будут только мешать».
Легко перемахнув через балюстраду, Теппик спрыгнул на утоптанную землю и направился к толпе.
Слитая воедино сила веры, исходящая от нее, кинжалом пронзила Теппика.
Обитатели Джелибейби могли спорить о своих богах, но вера в царей оставалась непоколебимой на протяжении тысячелетий. Словно винные пары окутали Теппика. Он чувствовал, как сила эта вливается в него, покалывая кончики пальцев, поднимается все выше, проникая в мозг и одаривая если не всемогуществом, то ощущением всемогущества – необычайно отчетливым чувством, что пусть он сейчас еще не знает всего на свете, но скоро непременно узнает и уже знал однажды.
Это было как тогда, в Анке, когда на него впервые снизошла божественность. Но то был краткий миг. Теперь же Теппик чувствовал за собой осязаемую силу реальной веры.
Он услышал шелестящий звук и, опустив глаза, увидел зеленые ростки, пробивающиеся сквозь сухой песок у него под ногами.
«Черт побери, – подумал он. – А ведь я действительно бог».
Это было чревато серьезными осложнениями.
Плечом прокладывая себе дорогу, Теппик протиснулся сквозь толпу и остановился на берегу, между тем как пшеница густо колосилась вокруг него. Толпа наконец заметила чудо, и стоявшие ближе всех пали на колени, а за ними в благоговейном страхе стали приникать к земле и остальные, распространяя во все стороны круги почтения.
«Но я этого никогда не хотел, – мелькнуло у Теппика. – Просто пытался помочь людям зажить лучше, провести водопровод. Хотел перестроить старые кварталы. Хотел, чтобы люди чувствовали себя свободно и я мог бы расспрашивать их о жизни. Я думал, что неплохо бы устроить школы, чтобы человек не падал ниц перед любым встречным только потому, что из-под ног у того растет зелень.
И хотел провести кое-какие архитектурные реформы…»
Свет сочился с неба, как застывающая сталь, и в свете этом пирамида казалась еще больше. Если бы вам потребовалось наглядно передать впечатление массы, пирамида была Самое То. Ее окружала толпа людей, слабо различимых в тусклом свете.
Оглядев распростертую толпу, Теппик заметил человека в форме дворцового стражника.
– Встань, – приказал он. Со страхом взглянув на Теппика, мужчина покорно поднялся.
– Что здесь происходит?
– О царь, повелитель…
– У нас мало времени, – перебил Теппик. – Кто я такой, я и сам знаю. А мне хотелось бы знать, что происходит.
– О царь, мы видели шествие мертвых! Жрецы отправились поговорить с ними.
– Шествие мертвых?
– Да, о царь.
– То есть ты хочешь сказать неживых?
– Да, о царь.
– Что ж, спасибо. Весьма лаконично. Не слишком содержательно, но лаконично. Лодка тут найдется?
– Жрецы забрали все лодки, о царь.
Убедиться в том, что так оно и есть, было несложно. У пристаней возле дворца всегда стояло множество лодок, сейчас же не осталось ни одной. Взглянув на воду, Теппик заметил два глаза и длинную морду, сразу напомнившую ему о том, что перебраться через Джель вплавь не проще, чем приколотить к стене клок тумана.
Теппик окинул взглядом толпу. Все смотрели на него с надеждой, ожидая, что он знает, как в таком случае поступать.
Обернувшись к реке, Теппик простер перед собой руки, потом медленно развел их.
С влажным, хлюпающим звуком воды Джеля расступились перед ним. Над толпой пронесся вздох, но каково же было удивление дюжины крокодилов, которые неожиданно оказались плавающими в воздухе в десяти футах над землей!
Спустившись с берега, Теппик побежал по густой грязи, петляя и уворачиваясь от хвостов, которыми бешено размахивали тяжело падающие на речное дно рептилии.
Джель двумя мутно-зелеными стенами зыбко колыхался по бокам, словно Теппик бежал по влажной тенистой аллее. Повсюду валялись полуистлевшие кости, ржавые щиты, сломанные копья, обломки кораблей. Теппик мчался вперед, не замечая этого мусора столетий.
Прямо над его головой огромный матерый крокодил сонно выплыл из водной стены, отчаянно замахал в воздухе лапами и тяжело плюхнулся в ил. Наступив ему на морду, Теппик стремительно понесся дальше.
При виде ошарашенных, застывших от удивления крокодилов кое-кто из наиболее расторопных горожан стал оглядываться в поисках камней. С незапамятных времен крокодилы были бесспорными повелителями реки, но раз уж представился шанс устроить им пусть недолгую, но все же разборку, этой возможностью следовало воспользоваться.
Звуки, которые издавали речные чудовища, отправляясь в мир портфелей и дамских сумочек, настигли Теппика в тот момент, когда он карабкался по другому берегу реки.
* * *
Цепочка мумий протянулась по темному коридору до самого выхода из пирамиды. Негромкий шепот кочевал из конца в конец – сухой, как шелест потревоженных ветром страниц старой книги. Джерн энергично махал тряпкой над лежащим на песке Дилем.
– Что… они… делают? – еле слышно пробормотал Диль.
– Читают надпись, – ответил Джерн. – Вы бы только видели, учитель! Тому, который читает, почти…
– Да, да, конечно, – закивал Диль, с трудом приподнимаясь.
– Ему почти шесть тысяч лет! Он передает, что разобрал, своему внуку, а тот – своему, а тот – сво…
– Да, да, ко…
«И – Тогда – Куфт – Спросил – Первого: „Что – Можем – Мы – Дать – Тебе, – О – Тот, – Который – Наставил – Нас – На – Пути – Праведные“», – сказал Теппицимон, замыкающий цепочку.
– «И – Первый – Изрек, – И – Вот – Каковы – Были – Его – Слова: „Постройте – Мне – Пирамиду, – Дабы – Я – Мог – Опочить – В – Ней, – И – Пусть – Размеры – Ее – Будут – Таковы, Ибо – Это – Хорошо“. – Так – И – Посчитали, – Имя – Же – Первого – Было – …»
Но имени не последовало. Вместо этого послышались нарастающий лепет спорящих голосов, древние проклятия, стремительно распространяющиеся по цепочке сухих, как трут, предков, подобно искре, бегущей по рассыпанному пороху. Наконец искра достигла Теппицимона, и он… взорвался.
* * *
Сержант-эфебец, мирно потевший в тени, вдруг заметил то, чего он отчасти ожидал, отчасти боялся. Со стороны противника на горизонте показалось облако пыли.
Похоже, главные цортские силы подоспели первыми.
Сержант встал, понимающе кивнул другу-сопернику и окинул взглядом горстку своих подчиненных.
– Мне нужен посланник, чтобы… м-м… отнести послание в город! – крикнул он.
Мгновенно поднялся целый лес рук. Сержант вздохнул и после минутного колебания остановил выбор на юном Автокле, который, как ему было известно, очень скучал по маме.
– Мчись, как ветер. Хотя, полагаю, этого можно было не говорить. И… и…
Губы сержанта безмолвно шевелились. Палящее солнце жгло скалы узкого ущелья, несколько жуков гудели над чахлым кустарником. К сожалению, Знаменитым Напутствиям сержант не обучался.
– Ступай и скажи жителям Эфеба… – начал он, обратившись в сторону дома. Солдаты замерли в ожидании.
– Что сказать-то? – переспросил Автокл. – Ступать и сказать что?…
Сержант выдохнул глубоко, с присвистом, как мяч, выпускающий воздух.
– Ступай и скажи им… куда ты уставился?
Со стороны Эфеба тоже надвигалось облако пыли.
Вот это другое дело. Если уж будет море крови, то с обеих сторон.
* * *
Перед Теппиком лежал город мертвых. После Анк-Морпорка, который почти по всем статьям был полной противоположностью некрополя (в Анке даже здания казались живыми), это был, наверное, самый крупный город Плоского мира; его отличала непревзойденная красота улиц, величественная, внушающая благоговейный трепет архитектура.
По числу обитателей некрополь изрядно обошел прочие города Древнего Царства, но жители его были в большинстве своем домоседами, и в субботу по вечерам развлечений здесь было маловато.
До сих пор.
Сегодня некрополь бурлил.
С вершины обточенного ветром обелиска Теппик следил, как внизу по улицам некрополя движутся серо-бурые, с зеленоватыми вкраплениями полчища усопших. Цари оказались по природе своей демократами. После того как в пирамидах никого не осталось, толпы царствовавших некогда особ бросились к более скромным усыпальницам, и теперь среди них шествовали представители купечества, знати и даже ремесленники. Хотя, по правде сказать, отличить одних от других было сложно.
Все они двигались в сторону Великой Пирамиды. Как огромная опухоль, вздулась она среди маленьких, старых построек. Усопшие казались чем-то крайне рассерженными.
Теппик легко спрыгнул на плоскую широкую крышу мастабы, подобрался к краю, где высился украшающий мастабу сфинкс – неприятное воспоминание шевельнулось в Теппике, но это чудище не подавало признаков жизни. А отсюда было совсем несложно закинуть крюк на одну из нижних ступеней стоящей рядом пирамиды.
Солнце, которое на время оставили в покое, разметало длинные копья своих лучей по долине. Теппик, петляя, перепрыгивал с монумента на монумент над головами шаркающих внизу толп.
Там, куда он ступал, пробивались сквозь древний камень зеленые ростки, но тут же вяли, не успевая выбросить колосья.
«Вот к чему ты столько лет готовился, – твердила упрямо стучащая в висках кровь. – Даже Мерисет не смог бы теперь к тебе придраться». Теппик стремительно несся в сгущающихся сумерках над безмолвным городом теней, карабкаясь, как кошка, отыскивая выемки, где не смог бы укрыться даже геккон.
Теппик вознамерился устроить погребение миллиардам тонн камня, хотя до сих пор самым серьезным клиентом Гильдии считался Патрицио, деспот Щеботанский, чей вес составлял около ста пятидесяти килограммов.
Барельефы монументального шпиля напоминали о деяниях, свершенных четыре тысячи лет тому назад царем, чье имя уместно было бы упомянуть, если бы ветер не стер его с камня. Сам шпиль представлял собой удобную лестницу. И вот уже брошенный с его вершины крюк зацепился за вытянутые пальцы позабытого монарха, и канат длинной, плавной дугой протянулся на крышу ближайшей гробницы.
Перебежка, прыжок, отвесная стена, шипы, торопливо вколоченные в камень мемориала, – Теппик неумолимо двигался вперед.
Огоньки среди скал обозначили в темноте позиции двух противостоящих армий. Хотя вражда между соседями была глубокой и успела вылиться в законченные, совершенные формы, обе империи придерживались древней традиции, согласно которой военные действия не должны были вестись ночью, во время сбора урожая и в сырую погоду. Важно было экономить силы для особого случая. Как известно, поспешишь – людей насмешишь, а война – это вам не фарс.
В сумерках с обеих сторон доносился деловитый звук молотков, свидетельствующий о том, что плотницкие работы в самом разгаре.
* * *
Говорят, генералы всегда мечтают переиграть события последней войны. Последняя война между Цортом и Эфебом произошла много тысяч лет назад, но у генералов долгая память, и сейчас они были готовы начать все с начала.
С обеих сторон замаячили силуэты деревянных коней.
* * *
– Ушел! – возвестил Птаклюсп 2-б, соскакивая на груду камней.
– И вовремя, – ответил Птаклюсп-старший. – Помоги-ка мне развернуть братца. Ты уверен, что с ним ничего не случилось?
– Если мы будем осторожны, он не сможет перемещаться во времени. А значит, просто не будет времени на то, чтобы что-нибудь случилось.
Птаклюсп вспомнил старые деньки, когда от строителей пирамид требовалось только класть плиту на плиту, не забывая при этом, что к вершине они должны становиться меньше. Сегодня же приходилось действовать так, чтобы случайно не помять собственного сына.
– Ладно, – вздохнул он с сомнением. – Тогда пошли.
Забравшись по груде обломков, он высунул голову и увидел, как из-за угла ближайшей пирамиды показался авангард колонны мертвецов.
«Жаловаться идут», – была его первая мысль.
А уж он ли не старался! Ох как нелегко было порой свести концы с концами. Быть может, не все перемычки соответствовали чертежам, возможно, встречались отдельные недочеты в отделочных работах, но…
Нет, не могут же все они идти с жалобами. Что-то их многовато.
Рядом, с открытым ртом, высунулась голова Птаклюспа 2-б.
– Откуда они взялись? – спросил он.
– Ты у нас специалист. Вот и объясни.
– Они что – мертвые?
Птаклюсп изучающе взглянул на приближающуюся колонну:
– Если и нет, то некоторым явно нездоровится.
– Бежим!
– Куда? Наверх?
За их спинами высилась громада Великой Пирамиды, вибрация ее сообщалась воздуху. Птаклюсп взглянул на пирамиду.
– Сегодня ночью опять что-то намечается?
– Ты о чем?
– Ну, она опять будет делать это?
– Не знаю.
– Так узнай.
– Не могу, остается только ждать. Понятия не имею, что с ней сейчас происходит.
– Думаешь, приятных сюрпризов не будет?
– Думаю, нет, папа. О боги!
– Что еще?
– Посмотри туда.
Следом за Куми, как хвост за кометой навстречу мертвецам шли жрецы.
* * *
Внутри коня было жарко, тесно и темно. Все в поту, они ждали.
– Ну и что теперь, сержант? – заикаясь, поинтересовался юный Автокл.
Сержант осторожно вытянул затекшую ногу. Здесь даже селедке, привыкшей к тесноте бочки, был гарантирован острый приступ клаустрофобии.
– Теперь, сынок, они нас заметят и так поразятся, что притащат в свой город, и тогда в темноте мы выскочим и всех их поразим насмерть. Чтоб не слишком поражались. Приблизительно так. А потом разграбим город, подожжем стены и посыплем землю солью. Помнишь, сынок, я тебе еще в пятницу рассказывал.
– Помню…
Пот стекал по лбам. Несколько человек трудились, составляя прощальные письма домой и подцепляя стилом готовый растаять воск.
– А дальше что, сержант?
– Дальше, сынок, мы вернемся домой героями.
– М-м…
Ветераны сидели, флегматично привалившись к деревянным стенам. Автокл беспокойно заерзал, что-то еще не давало ему покоя.
– Мама сказала, чтобы я возвращался со щитом или на щите.
– Отлично, сынок, отлично. Вот что значит настоящий боевой дух.
Сержант уставился в смрадную тьму.
Спустя еще немного кто-то заиграл на губной гармошке.
* * *
Птаклюсп на мгновение отвлекся от происходящего внизу, и вдруг над ухом у него раздался голос:
– Это ты, строитель пирамид?
В бункере появился еще кто-то, с ног до головы в черном, двигающийся так бесшумно, что по сравнению с его шагами кошачья походка звучала бы оглушительно, как человек-оркестр.
Лишившись дара речи, Птаклюсп только кивнул. Слишком много потрясений за один день.
– Выключи ее. Выключи немедленно.
– Ты кто? – осведомился Птаклюсп 2-б.
– Меня зовут Теппик.
– Как царя?
– Да. Как царя. А теперь давай, гаси ее.
– Но это же пирамида! Ее нельзя погасить! – вскричал Птаклюсп 2-б.
– Ладно, тогда зажги.
– Мы уже пробовали. Прошлой ночью. – 2-б указал на расколотое навершие. – Пап, разверни Два-а.
Теппик взглянул на плоского близнеца.
– Это вроде плаката на стену? – спросил он наконец.
Птаклюсп 2-б опустил глаза. Теппик проследил за его взглядом и увидел, что стоит почти по колено в зеленой поросли.
– Извините, – буркнул он. – Забыл отряхнуться.
– Ужасная штука, – заметил 2-б, приходя в состояние крайнего возбуждения. – Знаю, у меня тоже были бородавки, ничем их не выведешь…
Теппик присел на треснувший камень.
– Для чего это? – удивился он. – То есть зачем оно покрыто металлом?
– Чтобы пирамида горела, надо, чтобы навершие было остроконечным, – растолковал 2-б.
– И все? А это золото?
– Это электрон – сплав золота и серебра. Навершия всегда делаются из электрона. Теппик счистил фольгу.
– Похоже, тут не все из металла, – сказал он с мягким упреком.
– Да… м-м… – замялся Птаклюсп. – Мы решили, что фольга будет не хуже.
– А вы не могли бы использовать что-нибудь подешевле? Например, сталь?
Птаклюсп криво усмехнулся. Неудачный выпал день, душевное равновесие превратилось в далекое воспоминание, но в некоторых фактах он был фактически уверен.
– Сталь выдержала бы год-два от силы, – пояснил он. – Учитывая влажность и прочее. Пирамиды осталась бы без навершия. На двести-триста раз хватило бы, не больше.
Теппик приложил ухо к пирамиде. Она была холодной и гудела. Ему показалось, что за основным шумом он слышит слабый, но растущий звук.
Пирамида громоздилась над ним. На это Птаклюсп 2-б мог бы сказать, что причина здесь в том, что стены наклонены под углом точно в 56 градусов и это создает определенный эффект, из-за которого пирамида кажется больше, чем есть на самом деле. вероятно, он употребил бы такие слова, как «перспектива» и «виртуальная высота».
Черный мрамор был гладким, как стекло. Каменотесы потрудились на славу. В зазор между переливающимися, поблескивающими плитами едва можно было просунуть кончик ножа. Но все-таки можно было.
– Ну что, попробовать разок? – риторически вопросил Теппик
* * *
Куми рассеянно грыз ногти.
– Огонь, – изрек он. – Вот что их остановит. Они легковоспламеняющиеся. Или вода. Может, они растворятся.
– Они разрушили несколько пирамид, – напомнил верховный жрец Джафа, Коброглавого Бога Папируса.
– Люди всегда воскресают в дурном настроении, – заметил другой жрец.
С растущим изумлением Куми следил за приближающимся воинством.
– Где Диос? – наконец спросил он. Бывшего верховного жреца вытолкали из толпы.
– Что мне им сказать? – вопросил Куми повелительно.
Было бы неточностью заявить, что Диос улыбнулся. К улыбкам ему не часто случалось прибегать. Но углы губ его искривились, глаза наполовину скрылись под бровями.
– Скажи им, что новое время требует новых людей. Или что пора дать дорогу молодежи со свежими идеями. Или что они вышли из моды, устарели. Или все сразу.
– Меня же убьют на месте!
– Сомневаюсь, чтобы они мечтали видеть тебя в качестве вечного компаньона.
– Но ты еще верховный жрец!
– Почему ты не хочешь поговорить с ними? Не забудь сказать, что все они будут ввергнуты в Век Кобры или как там его, где только вопль и скрежет зубовный.
Диос вручил Куми посох.
Куми почувствовал, как взгляды всех братий и сестрий устремились к нему. Он прокашлялся, поправил на себе одеяние и повернулся к мумиям.
Они пели, произносили нараспев одно и то же слово, повторяя его вновь и вновь. Куми не мог разобрать его, но казалось, что именно оно приводит их в такой гнев.
Он поднял посох. В плоских сумерках резные деревянные змеи выглядели совсем как живые.
* * *
Богов Плоского мира – речь идет о великих, общепризнанных богах, которые действительно обитают в Дунманифестине, местном эквиваленте Валгаллы, на вершине самой высокой горы, где проводят время, наблюдая за мелкими причудами смертных и сочиняя жалобы по поводу того, что наплыв Ледяных Великанов отрицательно сказывается на стоимости небесных владений, – так вот, богов Плоского мира всегда восхищала человеческая способность говорить самые неподходящие вещи в самый неподходящий момент.
Дело даже не в явных ошибках типа надписей «Совершенно безопасно» или «Рычит, но не кусает», а в тех самых незатейливых на вид фразах, которые в деликатных ситуациях могут произвести эффект стального бруска, попавшего в лопасти шестисотшестидесятимегаваттной турбины, что вращается со скоростью 3000 оборотов в минуту.
И знатоки присущей всему человечеству тенденции думать задним местом там, где следовало бы подумать головой, согласятся, что, когда конверты членов жюри будут вскрыты, реплика «Прочь отсюда, мерзостные призраки!» в элегантном исполнении Уфа Куми окажется претендентом номер один на самое идиотское приветствие всех времен и народов.
Первый ряд предков остановился, но потом еще подвинулся вперед под напором наседавших сзади.
Царь Теппицимон XXVII, который с общего согласия остальных двадцати шести Теппицимонов был избран спикером, отделился от толпы и, ковыляющей походкой приблизившись к Куми, схватил его за трясущиеся руки.
– Что ты сказал?
Казалось, глаза Куми вот-вот выскочат из орбит. Губы его шевелились, но голос мудро решил не подчиняться.
Теппицимон вплотную придвинул свое перебинтованное лицо к острому носу жреца.
– Помню я тебя, – хрипло произнес он. – Подлый льстец. Мерзавец, каких свет не видывал. Точно, именно так я всегда и думал.
Теппицимон полыхнул взглядом на сгрудившихся за спиной Куми жрецов.
– Жрецы, значит? Извиняться пришли? Где Диос?
Предки надвинулись ропща. Проведя в могиле несколько тысячелетий, вы вряд ли будете испытывать симпатию к людям, которые уверяли, что вас ждет приятное времяпрепровождение. В гуще толпы произошло движение: коллеги помоложе старались удержать царя Псамнутха, который целых пять тысяч лет созерцал изнутри крышку собственного саркофага.
Теппицимон вновь переключил внимание на Куми, который словно прирос к земле.
– Ну-ка повтори! Мерзостные призраки, да?!
– М-м…
– Оставьте его, – Диос мягко взял посох из безвольных рук Куми. – Я – верховный жрец Диос. Зачем вы здесь?
Абсолютно невозмутимый, рассудительный голос небеспристрастного, но непререкаемого авторитета. Интонации этого голоса фараоны Джелибейби слышали на протяжении тысячелетий: он диктовал распорядок дня, предписывал обряды, делил время на тщательно выверенные отрезки, толковал волю богов. Это был властный глас, пробудивший в мертвецах давно уснувшие воспоминания; вид у них стал смущенный, ноги беспокойно зашаркали.
Кто-то из фараонов помоложе выступил вперед.
– Подлец, – прокаркал он. – Ты сводил нас в могилу одного за другим, а самому хоть бы хны. Цари сменяют друг друга, но в действительности правил нами ты. Сколько тебе лет, Диос?
Наступила мертвая тишина. Никто не шевелился. Ветер легко прошуршал в песке.
Диос вздохнул.
– Я не хотел, – сказал он. – Слишком много было разных забот. Времени не хватало. Поверьте, я не понимал, – что происходит. Я ни о чем не догадывался, всего лишь следил за обрядами, забывая, как быстро летят годы.
– Ты случайно не из семьи долгожителей? – язвительно спросил Теппицимон.
Диос впился в царя глазами, губы его беззвучно шевелились.
– Семья? – наконец переспросил он голосом куда более мягким, непохожим на обычный отрывистый лай. – Семья. Да. Должно быть, у меня была семья, но, знаете, я не могу вспомнить. Память уходит первой. Как ни странно, пирамиды не помогают ее сохранить.
– Неужели это говорит Диос, летописец нашей истории? – хмыкнул Теппицимон.
– Истории… – Верховный жрец улыбнулся. – В голове всего не удержать. Но история всегда под рукой. В свитках, книгах.
– Речь идет об истории нашего царства!
– Да. И о моей памяти.
Царь несколько успокоился. Изумление, смешанное с ужасом, постепенно одолевало гнев.
– Так сколько же тебе лет?
– Тысяч семь. Но иногда кажется – много больше.
– Семь тысяч лет? В самом деле?
– Да, – ответил Диос.
– Но разве человек на такое способен? Диос пожал плечами.
– Для вечности семь тысяч лет – что день.
Болезненно поморщившись, он медленно опустился на колено и дрожащей рукой воздел посох.
– О цари! – воскликнул он. – Я существовал только ради моего служения. Наступила долгая, мучительная пауза.
– Мы хотим разрушить пирамиды, – сообщила Фаррепта, выступая вперед.
– Этим вы разрушите царство, – покачал головой Диос. – Я не позволю.
– Ты не позволишь!
– Да. Что наше царство без пирамид?
– Я говорю от лица всех мертвых, – предупредила Фаррепта. – Мы добьемся свободы.
– Но тогда царство превратится в обычную небольшую страну, – сказал Диос, и цари с ужасом заметили в его глазах слезы. – Все, чем мы так дорожили, вы хотите отдать на произвол времени. Неопределенность. Смута. Перемены.
– Что ж, рискнем, – решился Теппицимон. – Ну-ка, Диос, посторонись.
Диос поднял посох. Обвившиеся вокруг него змеи ожили и грозно зашипели на царей.
– Ни с места! – рявкнул Диос.
Зигзаг черной молнии расколол толпу покойников. Диос удивленно посмотрел на посох – такого раньше не случалось. Но целых семь тысяч лет жрецы в глубине души верили, что посох Диоса правит обоими мирами.
В неожиданно наступившей тишине где-то наверху слабо звякнула сталь – нож вонзился между черных мраморных плит.
Пирамида пульсировала, ходила ходуном; мрамор был скользким, как лед. Карабкаться по наклонной плоскости оказалось не проще, чем по отвесной стене.
Главное, смотреть прямо перед собой, на черную мраморную поверхность, деля немыслимую высоту на доступные отрезки. Как время. Ведь только так мы можем одолеть вечность, убить время, дробя его на маленькие кусочки.
Теппик услышал доносившиеся снизу крики и бросил через плечо быстрый взгляд. Позади осталась всего лишь треть пути, но отсюда были видны толпы на другом берегу – серая масса, испещренная бледными пятнами обращенных вверх лиц. А внизу, под ним, бледное воинство мертвецов противостояло серой кучке жрецов, возглавляемых Диосом. Похоже, между ними разгорелся нешуточный спор.
Солнце коснулось горизонта.
* * *
Теппик подтянулся, нащупал следующий зазор, ухватился…
Заметив высовывающуюся из-за груды щебня голову Птаклюспа, Диос отправил двух жрецов привести строителя. 2-б следовал за отцом, неся под мышкой аккуратно свернутого брата.
– Чем там занимается этот мальчишка? – повелительно вопросил Диос.
– О Диос, он сказал, что хочет зажечь пирамиду, – ответил Птаклюсп.
– И как же он собирается это сделать?
– О повелитель, он сказал, что попытается установить навершие до захода солнца.
– Это возможно? – обратился к архитектору Диос.
– Может быть… – нерешительно протянул Птаклюсп 2-б.
– И что произойдет тогда? Мы вернемся во внешний мир?
– Ну, это зависит от того, будет ли пространственный эффект стабильным, как раньше, или, наоборот, пирамида поведет себя, как кусок резины под давлением…
Голос 2-б задрожал и прервался – слишком пристальным был устремленный на юного Птаклюспа взгляд верховного жреца.
– Я не знаю, – сознался он.
– Обратно во внешний мир… – повторил Диос. – Чужой мир. Наш мир здесь, в долине. В нашем мире царит порядок. Людям необходим порядок.
Он поднял посох.
– Это же мой сын! – крикнул Теппицимон. – Не смей! Это ведь царь!
Ряды предков поколебались, но никто не мог разрушить чары жреца.
– Послушай, Диос… – начал было Куми. Диос обернулся к нему, высоко взметнув брови:
– Ты что-то сказал?
– Дело в том, что это царь, и я… то есть мы думаем, что лучше бы тебе не трогать его. Неплохая мысль, как считаешь?
Посох взметнулся, и словно холодные ремни опутали жрецов по рукам и ногам.
– Во имя царства я пожертвовал своей жизнью, – изрек верховный жрец. – Я жертвовал ею во имя его тысячу раз. Все здесь создано мною. И просто так я не сдамся.
Но тут он увидел богов.
Теппик продвинулся еще на несколько футов и осторожно опустил руку, чтобы вытащить нож. Однако нож не поддавался. С помощью ножей удобно преодолевать короткие расстояния, но и в таком случае к использованию ножей относились неодобрительно – это значило, что ты выбрал неверный маршрут. Здесь же ножи не годились вовсе, даже если бы у Теппика их было неограниченное количество.
Он снова оглянулся. Странные, смутные тени мелькнули на поверхности пирамиды.
Боги возвращались со стороны заката – оттуда, где они вели свои вечные божественные склоки.
Неровной поступью брели они через поля и тростниковые заросли, направляясь к пирамиде.
И хотя на всех богов приходилась одна извилина, они понимали, что происходит. Возможно, даже догадывались, что именно вознамерился сделать Теппик. Выражение их звериных морд трудно было расшифровать, но все они казались очень рассерженными.
– Им ты тоже будешь указывать, Диос? – спросил царь. – Неужели ты посмеешь сказать им, что мир не должен меняться?
Диос взглянул на существ, которые, отталкивая друг друга, переходили реку вброд. Оскаленные пасти, невнятица звуков. На ходу от богов отваливались человеческие части тел: Львиноголовый Бог Справедливости Пут, размахивая своими весами, как цепом, колошматил кого-то из речных богов. Чефет, Песьеголовый Бог Ювелирных Дел, рычал и замахивался на своих спутников молоточком. «А ведь его, Чефета, – вспоминал Диос, – я создал как образец, следуя которому, люди научились бы обрабатывать металл, обучились мастерству филиграни и тому, как создавать маленькие, но прекрасные безделушки».
Собрав некогда отребье пустыни, он показал им то, что помнил из искусств былой цивилизации, рассказал о тайнах пирамид. Тогда ему нужны были боги.
Но беда заключалась в том, что, когда люди начинали верить в богов, боги обретали плоть. А реальность всегда отличается от первоначального замысла.
«Чефет, Чефет, – думал Диос, – мастер колец и перстней, в руках которого металл податливее воска. Только теперь он существует вне нас, и вот руки его превращаются в когтистые лапы… Не таким я его воображал».
– Стойте! – скомандовал Диос. – Приказываю вам остановиться! Вы будете повиноваться мне. Я создал вас!
Но боги никогда не отличались благодарностью.
Едва Диос переключил внимание на внутрихрамовые дела, царь Теппицимон почувствовал, что наваждение проходит. Он увидел посередине пирамиды крохотную фигурку, увидел, как она оступилась.
Остальные предки тоже заметили это и сразу поняли, что надо делать. Диос может подождать.
Вот что значит семья.
Теппик услышал под собой хруст рукояти, соскользнул и повис на одной руке. Выше был вколочен еще один нож, но… теперь бесполезно. Не дотянуться. Обессилевшие руки не помогут. Разве что распластаться, когда он соскользнет вниз по гладкой стене, и, быть может, удастся хотя бы немного задержать падение…
Он взглянул вниз и увидел карабкающиеся по направлению к нему фигуры, набегающей волной устремившиеся к верху пирамиды.
Предки поднимались молча, сосредоточенно; каждый новый ряд опирался на плечи старшего поколения, в свою очередь служа опорой более молодым. Добравшись до Теппика, волна домолазов расступилась, огибая его; костлявые руки обхватили юношу со всех сторон и повлекли вслед за собой наверх. Скрипучие, как старые саркофаги, голоса, подбадривающие крики раздавались в ушах.
– Отлично, мой мальчик, – хрипло проговорила одна из мумий, крепко хлопая его по плечу. – Вылитый я в молодости. Принимай, сынок.
– Принял! – крикнул мертвец из верхнего ряда, легко поднимая Теппика одной рукой. – В здоровой семье здоровый дух, парень. Привет тебе от твоего пра-пра-пра-прадядюшки, хотя сильно сомневаюсь, что ты меня помнишь. Вверх.
Остальные предки карабкались вслед за Теппиком, которого бережно передавали из рук в руки. Пальцы мумий смыкались стальным захватом, вздымая его все выше.
Пирамида становилась ощутимо уже.
Стоя внизу, Птаклюсп задумчиво наблюдал за происходящим.
– Вот это работники, – восхитился он. – Ты посмотри, те, кто внизу, держат весь вес!
– Папа, – сказал 2-б. – Надо делать ноги. Боги уже близко.
– Как думаешь, попробуем их использовать? – пробормотал Птаклюсп, игнорируя реплику сына. – Мертвому большая зарплата ни к чему и…
– Пап!
– …Нечто вроде самостроящейся пирамиды…
– Папа, ты же сказал, что завязал с пирамидами. И никогда не будешь их строить. Это твои слова. Ну давай же, пошли!
Поддерживаемый двумя последними предками, Теппик вскарабкался на вершину пирамиды. Один из них был Теппицимон.
– По-моему, ты не знаком со своей пра-пра-бабкой, – сказал он, указывая на невысокую перебинтованную фигуру, которая учтиво кивнула Теппику.
Теппик широко раскрыл глаза.
– Впрочем, сейчас не время, – промолвила прапрабабка. – Ты все делаешь правильно.
Теппик мельком взглянул на солнце, которое – вот что значит настоящий профессионал – воспользовалось удобным моментом, чтобы скрыться за горизонтом. Толкаясь и отпихивая друг друга и тем замедляя свое продвижение, боги перебрались через реку и вразвалочку брели среди строений некрополя. Небольшая толпа их собралась на том месте, где только что стоял Диос.
Предки покатились вниз с той же скоростью, с какой совсем недавно карабкались к вершине, оставив Теппика одного на площадке размером в несколько квадратных футов.
В небе появились первые звезды.
Теппик увидел белесые тени внизу – предки спешили по каким-то своим, личным делам, с поразительной скоростью ковыляя в направлении широкой ленты реки.
Боги утратили интерес к Диосу, этому странному человеку с палкой и надтреснутым голосом. Крокодилоголовый Бог переваливаясь вышел на небольшую площадь перед пирамидой, бросил косой взгляд на Теппика и потянулся к нему. Теппик лихорадочно стал шарить в поисках ножа, попутно соображая, какой именно номер больше подходит для бога…
А по всему Джелю вспыхнули пирамиды, истощая и без того скудный запас времени.
Жрецы и предки бежали. Земля шаталась. Такое впечатление, что даже боги удивились и растерялись.
2-б схватил отца за руку и потащил за собой.
– Идем! – срывающимся голосом крикнул он ему в ухо. – Нельзя здесь оставаться, когда она сработает! Иначе тебе тоже придется спать на вешалке!
Еще несколько пирамид загорелись слабым, колеблющимся светом, едва различимым на фоне последних отблесков заката.
– Папа! Я сказал, идти надо!
Птаклюсп пятился, не в силах оторвать глаз от громоздящейся в темном небе Великой Пирамиды.
– Смотри, там еще кто-то остался, – удивился он, указывая на одинокую фигуру, застывшую на площади перед пирамидой.
2-б присмотрелся.
– Да это всего лишь Диос, верховный жрец. Он вроде что-то замышляет. В дела жрецов лучше не вмешиваться. Пошли.
Бог вертел крокодильей головой, стараясь сфокусировать взгляд на Теппике, не прибегая к помощи бинокулярного зрения. Вблизи тело его просвечивало, словно кто-то набросал контур, а потом занятие ему наскучило, и до штриховки дело так и не дошло. Небольшая гробница хрустнула под его пятой.
Рука бога – растопыренные когтистые каноэ – взметнулась над Теппиком. Камень под ногами стал темным, пирамида дрожала, но никаких признаков, что она вот-вот вспыхнет…
Рука угрожающе надвигалась. В отчаянии упав на колено, Теппик высоко занес нож над головой, схватив его обеими руками.
Яркий свет блеснул на острие, и наконец Великая Пирамида вспыхнула.
Она вспыхнула, послав в небо остроконечный язык нестерпимо яркого пламени, превратившего все царство в исчерченную черно-белыми тенями шахматную доску, пламени, при виде которого любой, кем бы он ни был, превратился бы не просто в соляной столб, а в целый набор специй. Она вспыхнула, как раскрывается колокольчик, беззвучная, как звездный свет, всесжигающая, как сверхновая.
И лишь несколько секунд спустя после того, как немыслимое сияние разлилось над некрополем, раздался звук – из тех, что пробирают до костей, проникают во все поры, стараясь, не без успеха, вывернуть наизнанку каждую клетку. Он был слишком громким, чтобы назвать его простым шумом. Есть звуки, которые отключают ваш слух. Именно таким был этот.
Наконец, снизойдя до земных мерок, он стал просто самым громким из всех когда-либо слышанных шумов.
Но вдруг он смолк, словно с мрачным металлическим лязгом захлопнулась огромная пасть. Свет погас, разметав по ночи синие и пурпурные сполохи. Однако тишина и темнота не были окончательными, то была пауза, подобная мгновению равновесия, когда подброшенный вверх шар, исчерпав ускорение, еще не подвластен силе тяжести – на какой-то краткий миг ему кажется, что худшее уже позади, а потом…
На этот раз предвестьем стал оглушительный визг, будто огромное сверло буравило ночной небосвод. Затем последовала вспышка пламени, язык которого с шипением вонзился в черную мраморную громаду. Изломанные пальцы молний впились в гробницы поменьше, и змеи белого огня заметались от пирамиды к пирамиде по всему некрополю. В воздухе повисло зловоние обожженного камня.
В самом эпицентре огненной бури Великая Пирамида приподнялась на раскаленном добела луче и перевернулась на девяносто градусов. Это был тот особый вид оптических иллюзий, которые не нуждаются в зрителе.
После чего, с обманчивой медлительностью и чувством собственного достоинства, пирамида взорвалась.
Впрочем, «взорвалась» – слишком глубокое и вульгарное слово. На самом деле произошло вот что: пирамида величественно разлетелась на куски величиной с дом, которые, плавно скользя в воздухе, поплыли над некрополем в разные стороны. Некоторые лениво, нехотя задевали по пути другие пирамиды, руша их и калеча, пока наконец беззвучно не врезались в землю за горой сваленных грудой камней.
И только тогда грянул гром. Его отголоски долго бродили по округе.
Облако серой пыли клубилось над царством.
Птаклюсп поднялся на ноги и осторожно двинулся вперед, пока не столкнулся с кем-то. Он вздрогнул, вспомнив тех «людей», что еще недавно бродили по округе. Воспоминания возвращались не без труда, потому что – так показалось Птаклюспу – кто-то или что-то только что ударило его по голове…
– Это ты? – несмело спросил он.
– А это ты, пап?
– Я, – ответил Птаклюсп.
– И это я, папа.
– Рад, что это ты, сынок.
– Ты что-нибудь видишь?
– Нет. Все как в тумане.
– Слава богам. Я думал, это я…
– Но ведь ты и есть ты. Ты сам сказал.
– Да, папа.
– Как брат, в порядке?
– Я вовремя спрятал его в карман, папа.
– Хорошо. Пока ему везет. Они прошли еще немного, спотыкаясь о каменные обломки, едва различимые во мгле.
– Что-то взорвалось, папа, – запинаясь произнес 2-б. – Кажется, пирамида.
Птаклюсп потер макушку, в миллиметре от которой пролетел двухтонный обломок, едва не превратив его в обитателя одной из собственных пирамид.
– Наверное, все дело в том хитром цементе, который мы купили у Меркона, эфебца…
– Вряд ли это перемычка треснула, – возразил 2-б. – Здесь дело гораздо серьезнее.
– Как-то все вдруг закрутилось, завертелось…
– Пожалуй, тебе лучше присесть, папа, – сказал 2-б как можно мягче. – Вот Два-а. Пригляди за ним.
Успокоив отца, он стал карабкаться по обломку плиты, подозрительно похожему на черный мрамор. Надо найти какого-нибудь жреца, решил он про себя. Для чего-то они были созданы, и, кажется, наступил момент, когда жрец может понадобиться. Чтобы сказать доброе слово, утешить или, нашептывал ему внутренний голос, размозжить им обоим головы.
Но вместо жреца он увидел какого-то человека, который стоял на четвереньках и кашлял. 2-б помог ему. Это определенно был живой человек, хотя на мгновение 2-б испугался, что это очередной обитатель пирамид. Птаклюсп 2-б усадил спасенного на валяющийся поблизости обломок – на этот раз сомнений быть не могло – черного мрамора.
– Ты жрец? – спросил Птаклюсп 2-б, роясь в беспорядочной груде камней.
– Я Диль. Главный бальзамировщик, – пробормотал незнакомец.
– Птаклюсп Два-б, паракосмический архи… – начал было 2-б, но, сообразив, что архитекторы, скорее всего, еще долго не будут популярны в здешних краях, быстро исправился: – Просто инженер. С тобой все в порядке?
– Не знаю. Что случилось?
– Кажется, пирамида взорвалась, – охотно поделился 2-б своей гипотезой.
– Значит, мы все мертвы?
– Вряд ли. Ты ведь ходишь, разговариваешь. Диля передернуло:
– Это еще ничего не доказывает. А что такое инженер?
– M-м… Строитель акведуков, – быстро сориентировался 2-б. – Новая область. Слегка пошатываясь, Диль поднялся.
– Я, – изрек он, – хочу пить. Надо найти реку.
Однако сначала они нашли Теппика.
Он лежал в обнимку с косо срезанным обломком пирамиды, проделавшим на месте своего приземления воронку средних размеров.
– А я его знаю, – заметил 2-б. – Это тот парень, который добрался до вершины пирамиды. Просто не верится, что он выжил!
– А почему вокруг него растет пшеница? – поинтересовался Диль.
– Думаю, это следствие эффекта, который возникает в эпицентре вспышки, – пояснил 2-б, размышляя вслух. – Нечто вроде зоны покоя, как в середине водоворота… – Он непроизвольно достал восковую дощечку, но тут же поспешил ее спрятать. Незнакомцу ни в коем случае не следовало знать, какую роль он сыграл во всей этой истории. – Он мертв?
– Эй, эй, не гляди на меня так… – попросил Диль, отодвигаясь.
Он перебирал в уме возможные варианты новых профессий. Обивочные работы – звучит неплохо. По крайней мере, кресла после перетяжки за тобой следом не ходят.
2-б склонился над телом.
– Смотри, что у него в руке, – удивился он, осторожно разжимая пальцы Теппика. – Кусок оплавленного металла. Зачем он ему понадобился?
* * *
…Теппику снился сон.
Он видел семь тучных коров и семь тощих, одна из которых ехала на велосипеде.
Он видел верблюдов, распевающих песню, от которой разглаживались морщины на челе жизни.
Он видел палец, выводящий на стене пирамиды: «Идти вперед легко. Чтобы идти назад (см. следующую стену)…»
Обойдя пирамиду, Теппик узрел продолжение надписи: «…требуется усилие воли, потому что это намного труднее. Спасибо за внимание».
Теппик задумался над этими словами и вдруг понял, что есть такая штука, которую он никогда не делал. Просто не умел, но теперь Теппик отчетливо видел, что все дело в сочетании цифр, в особом их порядке. То, что прежде казалось волшебством, есть лишь способ описания действительности. Главное, описать все так, чтобы никто не смог от тебя отмахнуться.
Теппик напрягся.
Что-то сдвинулось.
Диль и Птаклюсп 2-б растерянно озирались по сторонам. Снопы яркого света, прорвавшись сквозь завесу пыли и тумана, вызолотили окрестность.
И взошло солнце.
* * *
Сержант осторожно приоткрыл дверцу в брюхе коня. Ожидавшегося дождя стрел и копий не последовало, и он приказал Автоклу спустить веревочную лестницу. Оказавшись внизу, он окинул зорким взглядом холодную утреннюю пустыню.
Спустившийся вслед за ним доброволец зябко притопывал на месте, постукивая сандалией о сандалию: раскаленный днем песок к утру промерзал насквозь.
– Вон, видишь их позиции? – спросил сержант, указывая в сторону цортского лагеря.
– Сдается мне, там деревянные кони, сержант, – заметил Автокл. – И последний в ряду – конек-качалка.
– Это для офицеров. Хм. Они нас что, совсем простаками считают?
Сержант размял ноги, несколько раз глубоко вздохнул и пошел обратно к лестнице.
– Давай за мной, парень.
– Что, опять туда?
Поставив ногу на конец лестницы, сержант чуть помедлил с ответом.
– Рассуди сам, сынок. Неужели они придут за нашими конями, если увидят, как мы тут болтаемся? Пораскинь-ка мозгами.
– А вы уверены, что тогда они точно придут? – осведомился Автокл. Сержант нахмурился.
– Послушай, солдат, – рявкнул он, – уж если найдется идиот, который решит, что мы потащим всех этих коней с вражескими солдатами в свой город, то он наверняка рехнулся настолько, что потащит наших в свой. Что и требовалось доказать.
– А что требовалось доказать, сержант?
– Чтобы ты лез обратно по этой чертовой лестнице, парень.
Автокл отдал честь:
– Прошу прощения, сержант.
– За что?
– Извините, сержант, – с отчаянием в голосе произнес Автокл. – Но там в коне столько народу, понимаете?…
– Если хочешь служить в коннице, надо развивать в себе силу воли, мальчик. Слышал об этом?
– Да, сержант, – жалобно сказал Автокл.
– Даю одну минуту.
Как только дверца закрылась, Автокл присел на одно из массивных копыт, явно собираясь использовать его не по назначению.
И вот когда он, в прострации глядя перед собой, погрузился в состояние сродни медитации, обычное в подобных ситуациях, в воздухе послышался легкий хлопок, и речная долина во всю ширь раскинулась перед ними.
Скверно, когда подобные вещи происходят с человеком в состоянии задумчивости. Потом приходится долго отстирывать свой мундир.
Морской ветер задувал над царством, не намекая, а раскатисто утверждая в воздухе запахи соли, моллюсков и пропеченных солнцем пляжей. Несколько морских птиц растерянно кружили над некрополем, где ветер носился над опрокинутыми обелисками, заносил песком мемориалы древних царей, и белые отметины, оставленные пташками на камне, выглядели куда убедительнее, чем все речи Озимандия.
Ветер нес с собой непривычную, приятную прохладу. И люди, покинувшие свои жилища, чтобы поправить ущерб, нанесенный богами, охотно подставляли ему лица, как рыбы в пруду, почуявшие приток свежей, чистой воды.
В некрополе не было видно ни души. Большинство пирамид – со снесенными верхушками – стояли, курясь, как недавно потухшие вулканы. Повсюду виднелись вкрапления черного мрамора. Один из обломков едва не обезглавил прекрасную статую Ястребиноглавого Шляпа.
Предки исчезли, и никто особо не стремился их разыскивать.
* * *
Около полудня в Джель под полными парусами вошло судно. Внешний вид его был обманчив. На первый взгляд оно покачивалось на волнах, словно толстый, беззащитный гиппопотам, но, приглядевшись, вы могли заметить, что движется оно с поистине поразительной скоростью. Судно бросило якорь недалеко от дворца.
Через некоторое время с него спустили шлюпку.
Сидя на троне, Теппик наблюдал за преображением царства: так сложенные вместе осколки разбитого зеркала по-новому отражают мир.
Никто не мог точно сказать, на каком основании именно Теппик занял трон, но никто особо и не претендовал на престол; кроме того, было так легко и приятно слышать приказы, отдаваемые звучным и уверенным голосом. Удивительно, на что способны люди, если ими командует звучный, уверенный голос, а в Древнем Царстве к звучным и уверенным голосам давно привыкли.
Отдавая приказы, Теппик мог больше ничего не делать – например, он мог не думать. Во всяком случае, о том, что будет дальше. По крайней мере, боги вновь ушли в небытие, отчего верить в них стало намного проще, и пшеница уже не росла из-под его ног.
«Может быть, – размышлял Теппик, – мне удастся снова воссоединить царство? Но что мне с ним делать? Если бы только удалось разыскать Диоса… Он всегда знал, что делать – пожалуй, это была его главная отличительная черта».
Дворцовый стражник с трудом протиснулся сквозь бурлящую толпу жрецов и сановников.
– Извините, ваше величество, – поклонился он. – Вас хочет видеть какой-то торговец. Говорит, по срочному делу.
– Только не сейчас. Скоро у меня встреча с военачальниками Цорта и Эфеба, а до этого еще масса дел. Я не могу встречаться с любым проплывающим мимо моряком. Кстати, чем он торгует?
– Коврами, ваше величество.
– Коврами?
В дверях, улыбаясь широкой, как арбузный ломоть, улыбкой стоял Чиддер в сопровождении нескольких человек из команды. Он пересек зал, по пути разглядывая фрески и занавес. Скорее всего, он мысленно прикидывал, сколько они могут стоить, – ведь, в конце концов, это был Чиддер! Когда он подошел к трону, в голове у него уже значился, под двойной чертой, окончательный итог.
– Красивое место, – заметил он, в двух словах резюмируя архитектурную историю тысячелетий. – Не представляешь, что случилось: плывем мы себе вдоль берега, и вдруг – река. Минуту назад сплошные скалы, и вдруг, откуда ни возьмись, река! Забавно. Готов поспорить, подумал я, старина Теппик где-то рядом.
– А где Птраси?
– Помню, ты жаловался, что дома у тебя не очень-то уютно – мы привезли тебе этот ковер.
– Я спрашиваю, где Птраси?
Команда расступилась, оставив посередине ухмыляющегося Альфонца, который разрезал перевязывающую ковер веревку.
Ковер мягко раскатился по полу, подняв облако из катышков пыли и перепуганной моли. Завернутая в него Птраси по инерции продолжала катиться, пока не уткнулась головой в ногу Теппика.
Он помог ей подняться и, пока она какое-то время покачиваясь стояла на месте, постарался вытащить запутавшиеся в волосах ворсинки. Не обращая на Теппика никакого внимания, Птраси, вся красная от гнева, обернулась к Чиддеру и выпалила:
– Я там чуть не умерла! Такая вонь – не знаю, что вы раньше в него заворачивали! А жарища!
– Ты же сказала, что этот ковер принадлежал еще царице, как ее, Ромджемхурма или как-то так, – пожал плечами Чиддер. – Ну, не сердись, дома я подарил бы тебе ожерелье или колье.
– Спорю, как раз у нее был приличный ковер, – оборвала его Птраси. – А не такой, который вытряхивают раз в полгода.
– Тебе повезло, что у нас нашелся хотя бы этот, – мягко сказал Чиддер. – И потом, это была твоя идея.
– Уф! – наконец перевела дыхание Птраси и повернулась к Теппику: – Привет. Мы хотели сделать тебе сногсшибательный сюрприз.
– Да, – с жаром сказал Теппик. – И сделали.
* * *
Чиддер сидел, развалясь в шезлонге, на широкой дворцовой веранде. Трое служанок посменно чистили ему виноград. Кувшин с пивом прохлаждался в углу. Чиддер дружелюбно ухмыльнулся.
Рядом, на простыне, в крайнем замешательстве лежал ничком Альфонс. Заведующая женской половиной обнаружила, что помимо татуировок на руках на спине у него наглядно представлены все виды экзотических услад, и пригласила девушек, чтобы они несколько расширили свой кругозор. Всякий раз, когда указательный палец касался особо пикантного места, несчастный моряк вздрагивал и, чтобы не слышать смешков, затыкал пальцами свои большие, покрытые шрамами и рубцами уши.
В дальнем конце веранды, уединившись по негласному соглашению, сидели Теппик и Птраси. Дела обстояли неважно.
– Все изменилось, – сказал Теппик. – А я по-прежнему не хочу быть царем.
– Но ты – царь, – ответила Птраси. – И этого не изменишь.
– Изменишь. Я могу отречься. Очень даже просто. И, перестав быть царем, я могу ехать куда мне вздумается. Царское слово последнее, и я могу отречься. Если мы способны указом свыше менять пол, то что уж говорить про общественное положение. А на мое место найдется кто-нибудь из родственников. У меня их с лихвой.
– На твое место? Помнится, ты упоминал только тетушку.
Теппик нахмурился. По здравом рассуждении тетушка Клефптаре была не тем монархом, в котором нуждалось царство, собирающееся начать все сначала. Она придерживалась вполне определенных, устоявшихся взглядов на жизнь: так, например, всем была хорошо известна ее привычка сдирать кожу живьем с не приглянувшихся ей людей. Главным образом с тех, кому еще не минуло тридцати пяти.
– Ну, не только она… – протянул Теппик. – Это несложно, знати у нас всегда было больше, чем надо. Нужно лишь найти человека, которому снится сон про коров.
– А, про семь тучных и семь тощих? – догадалась Птраси.
– Да, наследственный сон.
– Не занудствуй. Сама знаю. Одна всегда подмигивает и играет на ванглийском рожке.
– Мне всегда казалось, что это тромбон, – удивился Теппик.
– Если приглядеться хорошенько, это церемониальный ванглийский рожок.
– Что ж, каждый видит по-своему. В конце концов, это неважно.
Теппик со вздохом отвернулся и стал глядеть, как разгружается «Безымянный». Привез он не только пуховые перины. Несколько человек размеренно, как сомнамбулы, спускались и поднимались по сходням, таская ящики с инструментами и куски труб.
– Думаю, найти такого будет непросто, – задумалась Птраси. – Ведь нельзя приказать: эй, все, кому снятся коровы, – шаг вперед. Так только дело испортишь.
– Но не могу же я ждать, пока кто-нибудь сам признается. Ну подумай. Много ли найдется людей, которые за здорово живешь скажут: «Слушайте, ребята, какой забавный сон про коров я вчера видел!»? Ты, конечно, исключение.
Теппик и Птраси уставились друг на друга.
– Значит, она – моя сестра? – переспросил Теппик.
Жрецы закивали. Облечь это неожиданное известие в слова было поручено Куми. Он и заведующая женской половиной только-только закончили просматривать картотеки.
– Ее мать была, м-м, ныне покойной фавориткой вашего отца, – пояснил Куми. – Как вам известно, он принимал большое участие в ее воспитании, и, м-м, может статься, что… да. Разумеется, она может быть и вашей тетей. Сожительницы небрежно относятся к бумагам. Однако, вероятнее всего, она ваша сестра.
В глазах Птраси стояли слезы.
– Но это ведь ничего не меняет, правда? – шепнула она.
Теппик уставился в пол.
– Да, – пробормотал он. – Хотя, конечно меняет.
Он поднял голову и посмотрел на Птраси.
– Ты можешь быть царицей, – добавил он, угрожающе глянув на жрецов. – Я прав? – спросил голосом, не допускающим возражений.
Верховные жрецы переглянулись. Потом смотрели на Птраси, которая стояла в стороне. Плечи ее вздрагивали. Маленькая, совсем девочка, дворцовое воспитание, привычка беспрекословно повиноваться приказам… Жрецы глянули на Куми.
– Идеальная кандидатура, – кивнул Куми. Среди жрецов послышался ропот одобрения.
– Вот ты и царица, – утешающе промолвил Теппик. Птраси сверкнула на него глазами. Теппик пятился.
– А я на какое-то время отлучусь, – добавил. – Вещей у меня немного, складывать нечего.
– Ах, значит, так? – нахмурилась Птраси – И это все? И ты ничего не хочешь сказать мне на прощанье?
Теппик помедлил, остановившись на полпути двери. «Ты мог бы остаться, – шепнул ему внутренний голос. – Хотя ничего хорошего не будет. Начнется страшный беспорядок, и царство расколется. Так что судьба не всегда права, когда сводит двух людей вместе. В любом случае ты вел себя правильно».
– Верблюды нужнее пирамид, – произнес он с расстановкой. – Об этом никогда не следует забывать.
И побежал к выходу, пока Птраси искала, чем бы в него запустить.
Солнце, прекрасно обойдясь без помощи жуков, успешно достигло зенита. Куми важно, точно Ястребиноглавый Шляп, расхаживал перед троном.
– Не угодно ли вашему величеству утвердить мое назначение верховным жрецом? – спросил он.
– Что? – Птраси сидела, опершись подбородком на руку. – Да, да. Конечно, все в порядке.
– Увы, до сих пор не можем разыскать Диоса. Он был очень близко от Великой Пирамиды, когда она… вспыхнула.
– Вот и будешь за него, – промолвила Птраси, глядя в пространство.
Куми гордо поднял голову, охорашиваясь.
– На то, чтобы организовать коронацию, потребуется некоторое время, – предупредил он, беря в руки золотую маску. – Тем не менее, если вашей милости будет угодно, вы можете примерить маску верховной власти прямо сейчас, потому что надо уладить кое-какие формальности.
Птраси взглянула на маску.
– Я масок не ношу, – безразличным тоном ответила она.
– Думаю, вашему величеству будет приятно надеть маску верховной власти, – с улыбкой произнес Куми.
– Нет, – отрезала Птраси.
Улыбка Куми слегка покривилась. Нелегко мириться с новым подходом. Вряд ли Диосу приходилось сталкиваться с подобным сопротивлением.
Тогда Куми решил пойти в обход. Обходные маневры не раз выручали его, и он не собирался от них отказываться. Почтительно и осторожно положил маску на сиденье.
– В этот Первый Час, – изрек он, – вашему величеству надлежит свершить Обряд Ябиса, а затем дать всемилостивейшую аудиенцию военачальникам Цорта и Эфеба. Обе стороны просят разрешения пересечь территорию царства. Вашему величеству следует запретить им это. Затем последует Второй Час, когда…
Птраси барабанила пальцами по ручкам трона.
– Я хочу принять ванну, – заявила она наконец, вставая.
Куми слегка пошатнулся.
– В Первый Час, – повторил он, не в состоянии придумать ничего другого, – вашему величеству надлежит свершить…
– Куми!
– Да, о высокородная царица?
– Заткнись.
– …Обряд Ибиса, – простонал Куми.
– Не сомневаюсь, с этим ты и сам справишься. Ты вообще похож на человека, который все делает сам, – язвительно добавила Птраси.
– Главнокомандующие Цорта…
– Скажи им… – начала было Птраси и, помедлив, продолжила: – Что они могут пронести свои армии через наше царство. И тот, и другой. Оба. Понятно.
– Но, – Куми наконец удалось осмыслить то, что он услышал, – тогда они опять окажутся друг против друга.
– Вот и хорошо. А потом вели купить несколько верблюдов. В Эфебе есть торговец, у которого хороший товар. Но первым делом проверь зубы. Ах да, и еще попроси капитана «Безымянного» заглянуть ко мне. Он недорассказал мне, что такое «независимый порт».
– Пригласить его к вам в ванну, о царица? – слабым голосом проговорил Куми.
Он не мог не заметить, как буквально с каждой фразой интонации Птраси менялись: наследственность каленым железом выжигала наносное воспитание.
– В этом нет ничего страшного, – оборвала его Птраси. – И проследи насчет водопровода. Главное – трубы.
– Для ослиного молока? – спросил Куми. Это был поистине глас вопиющего в пустыне.
– Куми, заткнись, а?
– Слушаюсь, о королева, – произнес Куми. Вид у него был прежалкий.
Да, он хотел перемен. Но не меньше ему теперь хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему.
Солнце совершенно самостоятельно опустилось за горизонт.
* * *
Красный свет осветил трех представителей династии Птаклюспов, склонившихся над чертежами…
– Мост. Это называется мост, – пояснил Птаклюсп 2-б.
– Что-то вроде акведука? – спросил Птаклюсп-старший.
– Только наоборот, – ответил 2-б. – Вода – внизу, люди – сверху.
– Ну, тогда царю, то есть царице, это не понравится, – заявил Птаклюсп. – Царская семья всегда была против того, чтобы перегораживать священную реку всякими там плотинами и запрудами. 2-б торжественно взглянул на отца.
– Она сама предложила, – сообщил он. – И милостиво добавила, чтобы мы обязательно предусмотрели место, откуда люди будут бросаться камнями в крокодилов.
– Так и сказала?
– Большими острыми камнями.
– Ну и ну, – только и нашелся ответить Птаклюсп. А потом повернулся к другому сыну. – Ты хорошо себя чувствуешь? – поинтересовался он.
– Отлично, папа, – сказал 2-а.
– Ну… – Птаклюсп поискал нужное слово. – Может, голова болит или кружится?
– Никогда не чувствовал себя лучше, – успокоил 2-а.
– Вот только насчет цены ты не спросил, – озаботился Птаклюсп. – Я подумал, может, ты еще чувствуешь себя пл… больным.
– Царица пожелала, чтобы я ознакомился с состоянием финансов, – поделился 2-а. – От жрецов, сказала она, помощи не жди.
Пережитое не наложило на него болезненного отпечатка, разве что в нем появилась весьма полезная склонность идти напрямик. Улыбка не сходила с лица Птаклюспа 2-а, в то время как про себя он обдумывал новые тарифные сетки, взимание платы за стоянку в порту и сложную систему дополнительных пошлин, которая в самом скором времени должна будет нанести чувствительный удар проходимцам из Анк-Морпорка.
А Птаклюспу-старшему представлялся растянувшийся на сотни миль, девственный – без единого моста – Джель. Кругом сколько обработанного камня – сотни тонн ценнейшего материала… И кто знает, может, на одном из этих мостов найдется местечко для пары статуй? Одна у него уже есть на примете.
– Ну, ребята, – гордо произнес он, обнимая сыновей за плечи, – вот вам и квант!
Заходящее солнце не забыло осветить и Диля с Джерном, хотя на них лучи падали сквозь окна в крыше дворцовых кухонь. Учитель и ученик забрели сюда без всякой особой причины. Уж слишком пустой казалась бальзамировочная. Это действовало угнетающе.
Повара и поварята крутились вокруг, с уважением поглядывая на непроницаемо мрачных бальзамировщиков. Даже в лучшие времена представители этой профессии не отличались общительностью и с трудом заводили знакомства. К тому же поварам надо было готовиться к коронационным торжествам…
Диль и Джерн сидели среди всеобщей суеты и гомона за кувшином пива и размышляли о будущем.
– Думаю, – сказал Джерн, – теперь Глюэнде не составит труда переговорить с отцом.
– Верно, мальчик, – устало ответил Диль. – Вот где дорога в будущее. Чеснок всегда будет пользоваться популярностью.
– У, чертово семя этот чеснок, – с неожиданной свирепостью проговорил Джерн. – Ковыряйся с утра до вечера в земле. Что мне нравилось в старой работе, так это контакт с людьми, все время новые лица.
– Все, пирамид больше не будет, – сердито проворчал Диль. – Так сказала сама царица. Хорошо ты поработал, мастер Диль, сказала она, но я эту страну, хочешь не хочешь, за уши затащу в Столетие Летучей Мыши.
– Кобры, – поправил его Джерн.
– Что?
– Столетие Кобры.
– Подумаешь, разница… – буркнул Диль и, окончательно поникнув, уставился в кружку.
«Вот вам еще одна напасть, – подумал он. – Сиди теперь, вспоминай, какой сегодня век».
Он посмотрел на поднос, где лежали канапе. Мода, новинки… Сплошные бездельники вокруг…
Он взял с блюда оливку и стал машинально вертеть ее в пальцах.
– Не скажу, что так уж тоскую по старой работе, – произнес Джерн, попивая пиво, – но вам-то есть чем гордиться, учи… Диль. Когда все ваши клиенты… да, было на что посмотреть.
Не отрывая глаз от оливки, Диль сонно порылся среди заткнутых за пояс ножей и вытащил самый маленький, для тонкой работы.
– Так что вам-то, конечно, жаль, что все кончилось, – продолжал Джерн.
Диль повернулся к свету и тяжело, сосредоточенно засопел.
– Ничего, перемелется, – успокоил Джерн. – Главное, камень с души снять…
– Положи куда-нибудь косточку, – велел Диль.
– Что?
– Положи куда-нибудь эту косточку, – повторил Диль.
Джерн пожал плечами и взял у него косточку.
– Так, так… – сказал Диль, внезапно воодушевляясь. – А теперь подай-ка мне кусочек красного перца…
Солнце озарило и дельту – бескрайний мирок тростниковых зарослей и топких берегов, вдоль которых Джель откладывал ил, собранный со всего континента. Болотные птицы плавали и ныряли в густой чаще стеблей, и мириады мошек роились над покрытой рябью водой. Здесь, по крайней мере, время текло непрестанно, поскольку дважды в день в дельту врывалась холодная, свежая вода прилива.
Пенистый бурун прокладывал себе дорогу сквозь гущу тростников.
Разбросанные по воде намокшие древние повязки, словно доисторические змеи, извивались и таяли без следа.
* * *
– ПЕРВЫЙ РАЗ СТАЛКИВАЮСЬ С ПОДОБНЫМ.
– Извините, это не наша вина.
– И МНОГО ВАС ТАМ?
– Боюсь, около полутора тысяч.
– ОЧЕНЬ ХОРОШО. ПОЖАЛУЙСТА, ВСТАНЬТЕ ВСЕ В ОДНУ ОЧЕРЕДЬ.
* * *
Верблюдок лежал, уставясь на пустые ясли.
Это означало уменьшение основного понятия «сено», содержащее произвольные величины в интервале от ноля до К.
Итак, сено в яслях отсутствовало. Это можно было рассматривать как его отрицательное наличие, но разница между понятиями «ноль сена» и «минус сено» не представляет особого интереса для пустого желудка.
Верблюдок пытался подойти к проблеме и так и этак, но ответ получался неизменно один. Классическое простое уравнение. В нем крылись своеобразная прозрачность и изящество. Но в данный момент Верблюдок не мог оценить это уравнение по достоинству.
Он чувствовал себя вконец измученным и выдохшимся. Впрочем, ничего необычного в этом не было, поскольку таково нормальное состояние всех верблюдов. Скорбно и терпеливо он опустился на колени, пока Теппик упаковывал дорожную суму.
– В Эфеб мы не поедем, – сообщил он, обращаясь к верблюду, потому что других собеседников рядом не было. – Переправимся через Круглое море, заглянем в Щеботан, а может, махнем через Овцепики. На Диске столько разных стран. Возможно, нам даже удастся заглянуть в затерянные города. Думаю, тебе это понравится.
Пытаться подбодрить верблюда – пустое дело. С таким же успехом можно швырять меренги в черную дыру.
Дверь в дальнем конце конюшни распахнулась, и появился жрец. Вид у него был встрепанный. Сегодня жрецам пришлось исполнить множество самых непривычных поручений.
– M-м… – начал он. – Ее величество приказала вам не покидать царство. Жрец кашлянул.
– Каков будет ответ?
– Ответа не будет, – покачал головой Теппик, немного поразмыслив.
– Могу ли я передать, что позднее вы посетите ее? – с надеждой в голосе спросил жрец.
– Нет.
– Вот сам бы ей так и сказал, – угрюмо буркнул жрец и бесшумно выскользнул.
Немного погодя появился Куми, щеки его пылали.
– Ее величество просит вас не покидать царство, – известил он.
Теппик взобрался на Верблюдка и легонько тронул его стрекалом.
– Она очень просит, – взмолился Куми.
– Не сомневаюсь.
– Но она может бросить вас священным крокодилам.
– Кстати, как они? Что-то их давно не видно, – и Теппик снова кольнул верблюда.
Он выехал из конюшен. Дневной свет резал глаза, как бритва, утрамбованная земля со временем стала тверже камня. Улицы были полны народа. И никто не обращал на Теппика ни малейшего внимания.
Упоительное чувство.
Не спеша выехав за черту города, Теппик остановился только у ведущего наверх склона – долина во всю ширь раскинулась за ним. Жаркий ветер, налетающий из пустыни, трепал кусты колючки. Теппик привязал Верблюдка в тени и, взобравшись на скалу, оглянулся на мир, который покидал навсегда.
Долина и в самом деле была древней, такой древней, что, казалось, существовала еще до начала времен, лишь затем мир понемногу стал складываться вокруг нее. Теппик лег, заложив руки за голову.
Разумеется, долина сама виновата, что состарилась. Тысячелетие за тысячелетием она мягко, но решительно отгораживалась от будущего. Столкновение ее с переменами было чревато тем же, чем чревато столкновение яйца с землей.
Жизнь оказалась более многомерной, чем предполагали люди. И время – тоже. И люди оказались сложнее, хотя уж они-то могли быть более предсказуемыми.
Теппик увидел облако пыли над дворцовыми воротами. Оно пронеслось над городом. Пересекло узкую полосу возделанных земель, на мгновение скрылось за цепочкой пальм и, наконец, вновь появилось у подножия склона. С самого начала Теппик знал, что в облаке кроется колесница.
Съехав со скалы, он сел на корточки у обочины и принялся терпеливо ждать. Наконец раздался грохот колес. Колесница остановилась неподалеку, неловко развернулась на узкой дороге и, попятившись, подъехала к нему.
– И что ты намерен делать? – крикнула Птраси, перегибаясь через борт. Теппик низко поклонился.
– Только, пожалуйста, без этих штучек, – резко приказала Птраси.
– Тебе что, не нравится быть царицей?
– Нравится, но… – неуверенно произнесла Птраси.
– Вот видишь, – сказал Теппик. – Это голос крови. В старину люди как тигры сражались за трон. Братья против сестер, племянники против дядюшек и тетушек. Ужасно.
– Но зачем тебе уезжать? Ты мне нужен!
– У тебя теперь много советников, – мягко напомнил Теппик.
– Я не про это, – оборвала его Птраси. – К тому же советник только один – Куми, а какой от него прок?…
– Тебе повезло. При мне был Диос, а уж от него было столько проку! Куми лучше, и ты сможешь многому научиться, если будешь поменьше к нему прислушиваться. С неумелыми советчиками можно далеко пойти. Да и Чиддер не откажется помочь. Он всегда был полон идей.
Птраси покраснела.
– Да, мы немного продвинулись, когда были на корабле…
– Ну вот. Я сразу понял, что, когда вы вместе, это вроде пожара. Огонь, вопли, все спасаются бегством…
– А ты, значит, снова пойдешь в убийцы? – усмехнулась Птраси.
– Вряд ли. Я устроил славное погребение пирамиде, пантеону и всему древнему царству. Больше такого случая не предвидится. Кстати, ты не замечала, чтобы там, где ты ступаешь, появлялись маленькие зеленые побеги?
– Нет. Еще чего!
Теппик с облегчением вздохнул. Стало быть, все действительно позади.
– Не позволяй траве расти у тебя под ногами, это очень важно, – предупредил он. – А чаек ты случаем не видела?
– Их сейчас много. Или ты не заметил?
– Заметил. Думаю, это к добру.
Верблюдок еще некоторое время прислушивался к этой несвязной, сбивчивой беседе, которую обычно ведут между собой мужчина и женщина, когда на уме у них совсем другое. У верблюдов все куда проще: самке требуется лишь удостовериться в правильности методологии своего избранника.
Наконец они поцеловались – целомудренно, робко, насколько может судить верблюд. Решение было достигнуто.
После чего Верблюдок утратил к происходящему всякий интерес и решил вновь вернуться к съеденному завтраку.
* * *
В НАЧАЛЕ БЫЛО…
В долине стояла тишь да гладь. Река лениво несла свои воды мимо еще не обжитых берегов, сквозь густые заросли тростника и папируса. По мелководью бродили ибисы. Гиппопотамы всплывали на поверхность и вновь медленно уходили на глубину, словно яйца в маринад.
Влажную тишину нарушали только случайно выпрыгивающие из воды рыбы да шипенье крокодилов.
Какое-то время Диос лежал погруженный в ил. Он не мог сказать, почему часть одежды на нем свисает клочьями, а часть обгорела. Ему смутно припомнился громкий шум и ощущение немыслимо стремительного полета, хотя при этом он не двигался с места. Сейчас ему не хотелось ни о чем думать. Вопросы предполагали ответы, а ответы до добра не доводят. Ответы только отравляют жизнь. Ему было приятно прохладное прикосновение ила, и больше он ни о чем не хотел знать.
Солнце закатилось. Вышедшие на охоту ночные твари бродили вокруг Диоса, но животный инстинкт подсказывал им, что попытка откусить ему ногу чревата самыми непредсказуемыми последствиями.
И вновь солнце показалось над горизонтом. Послышались крики цапель. Курившийся над заводями туман таял, между тем как синева небосвода превращалась в ослепительно блестящую бронзу.
Время разворачивалось перед Диосом во всей своей восхитительной бессобытийности, пока некий посторонний шум не вторгся в тишину, разрезая ее на мелкие кусочки ржавым хлебным ножом.
По правде сказать, шум этот напоминал рев осла, которого перепиливают пополам. Звуки стали затихать – словно удаляющаяся гонка на звание чемпиона мира по мотокроссу. И тем не менее, когда к ним присоединились голоса, похожие и непохожие одновременно, срывающиеся и дисгармоничные, общий эффект оказался не лишен своеобразной прелести. Он влек. Манил. Затягивал.
Шум достиг плато, замер на чистой ноте, состоящей из последовательных диссонансов, и через долю секунды голоса разлетелись, каждый в своем направлении…
Лишь ветер колыхал тростники, солнечная рябь дрожала на воде.
На вершине далекого холма показалась дюжина тощих, запыленных верблюдов. Верблюды бежали к реке. Вспугнутые птицы поднялись над тростниками. Потревоженные ящеры неслышно соскользнули в воду с песчаных отмелей. И вот уже, меся прибрежную грязь, припадая на мосластые колени, верблюды жадно хлебают воду, глубоко погрузив в нее свои морды.
Диос поднялся и увидел валяющийся рядом посох. Он немного обуглился, но был цел, и Диос заметил то, чего раньше не замечал. Раньше? А было ли оно, это раньше? Нет, прошлое было сном, чем-то вроде сна…
Обе змеи свернулись кольцом, прикусив собственные хвосты.
Вслед за верблюдами, вниз по склону, в сопровождении своей оборванной семьи поспешал невысокий смуглый человечек, размахивая стрекалом. Вид у него был смятенный.
Казалось, этот человечек крайне нуждается в добром совете и мудром наставлении.
Диос посмотрел на посох. Он знал, что посох – символ чего-то чрезвычайно важного. Но чего – он никак не мог вспомнить. Помнил только, что посох очень тяжелый и расстаться с ним трудно. Очень трудно. Лучше вообще не брать, подумал Диос.
Или взять ненадолго и пойти рассказать этим людям о богах и о том, отчего пирамиды так важны. После этого можно будет избавиться от подозрительного посоха.
Тяжело вздыхая, Диос поправил остатки одеяний и, опираясь на посох, чтобы не упасть, двинулся вперед.
notes