Книга II
Книга мертвых
Прошло 2 недели. Обряды и церемонии, свершаемые в должное время, хранили мир под небесами и не давали звездам сойти с орбит. Поистине удивительно, на что способны обряды и церемонии.
Внимательно оглядев себя в зеркале, новый царь нахмурился.
– Из чего оно сделано, что оно такое мутное? – спросил он.
– Из бронзы, ваше величество. Из полированной бронзы, – пояснил Диос, передавая царю Цеп Милосердия.
– В Анк-Морпорке у нас были стеклянные, посеребренные сзади. Отличные зеркала.
– Да, ваше величество. А у нас бронзовые, ваше величество.
– Неужели мне и вправду придется надевать эту золотую маску?
– Лик Солнца, ваше величество. Она передается из столетия в столетие. Да, на все общественные мероприятия, ваше величество.
Теппик посмотрел в отверстия для глаз. Красивое лицо. На губах – слабая улыбка. Ему вспомнилось, как однажды отец, перед тем как зайти в детскую, забыл снять Лик Солнца. На крики Теппика сбежался весь дворец.
– Тяжелая.
– Это груз столетий, – ответил Диос, протягивая царю обсидиановый Серп Справедливости.
– И давно ты жрец, Диос?
– Давно, ваше величество. До того как стал евнухом и после. А теперь…
– Отец говорил, ты был верховным жрецом еще при дедушке. Сколько же тебе лет?
– Много, ваше величество. Просто хорошо сохранился. Боги добры ко мне, – ответил Диос, смиряясь перед неоспоримым фактом. – А теперь, ваше величество, не могли бы вы взять еще и это…
– Что это?
– Соты Преуспеяния, ваше величество. Очень важный символ.
Теппик исхитрился пристроить и соты.
– Наверное, ты видел много перемен, – сказал он вежливо.
Лицо старого жреца исказилось болью, но только на мгновенье – он слишком спешил.
– Нет, ваше величество, – мягко промолвил он. – Судьба была благосклонна ко мне.
– О, а это что?
– Сноп Изобилия, ваше величество. Исключительно важно, крайне символично.
– Если можешь, запихни его мне под мышку… Диос, ты когда-нибудь слышал о канализации?
Жрец щелкнул пальцами, подзывая одного из слуг.
– Нет, ваше величество, – покачал головой он, наклоняясь к царю. – А вот это Змея Мудрости. Я подложу ее сюда, хорошо?
– Похожа на ночной горшок. Только тот не так… пахнет.
– Запах, ваше величество, предохраняет от сглаза, такова народная мудрость. А это, ваше величество, Тыквенная Бутыль для Небесных Вод. Подбородок чуть-чуть выше, пожалуйста…
– И все это совершенно необходимо? – спросил Теппик придушенно.
– Такова традиция, ваше величество. Давайте немножко подправим, вот так… а теперь Трезубец Вод Земных. Возьмите вот этим пальчиком. Надо будет подумать о нашей свадьбе, ваше величество.
– Мне кажется, мы не очень подходим друг другу, Диос.
На губах верховного жреца мелькнула усмешка.
– Изволите шутить, ваше величество, – склонился он почтительно. – Вы обязательно должны жениться, это совершенно необходимо.
– Боюсь, все мои увлечения остались в Анк-Морпорке, – небрежно произнес Теппик, сам прекрасно понимая, что за этим многозначительным высказыванием кроются только госпожа Воротничокк, которая в шестом классе стелила ему постель, и молодая служанка, чистившая ему ботинки и не скупившаяся на подливку в столовой.
(Но – сердце его забилось при этом воспоминании – были еще ежегодные балы, поскольку молодым убийцам прививали навыки свободного обращения в обществе и умение танцевать, а так как их ладно скроенные черные шелковые камзолы и длинные ноги привлекали определенный тип стареющих женщин, то юноши ночи напролет кружились в гальярдах и чинно выступали в павонах, пока воздух не становился спертым от испарений мускуса и страсти. Чиддер с его открытым, добродушным лицом и легкостью манер всегда выходил победителем, возвращался в спальню только поздно днем, а на уроках клевал носом…)
– Не подобает вам говорить такое, ваше величество. Мы созовем совет из сведущих людей. Само собой разумеется, главная претендентка – ваша тетушка.
За сим последовал оглушительный грохот. Диос вздохнул и знаком приказал слугам подобрать священные предметы.
– Начнем сначала, ваше величество? Итак, Кочан Растительного Изобилия…
– Прости, – нахмурился Теппик, – мне показалось, ты сказал, что я должен жениться на своей тетке?
– Да, ваше величество. Внутрисемейные браки – славная традиция нашего рода.
– Да, но она – моя тетушка.
Диос закатил глаза. Он не раз советовал покойному царю позаботиться о воспитании сына, но упрямый был человек, упрямый каких мало. Теперь все придется делать впопыхах. Похоже, боги хотят испытать его. На то, чтобы сделать из человека монарха, нужны десятилетия, а у него в распоряжении – всего несколько недель.
– Да, ваше величество, – промолвил он терпеливо. – Разумеется. Но помимо этого она еще и ваш дядюшка, ваш двоюродный брат и ваш отец.
– Постой-ка. Мой отец…
Жрец успокаивающе поднял руки.
– Чистая формальность. Однажды, когда этого потребовала политическая ситуация, ваша прабабушка объявила себя королем, и, насколько мне известно, эдикт остается в силе.
– Но она была женщиной!
– О нет, ваше величество, – вид у Диоса был ошеломленный. – Она была мужчиной. Она сама объявила об этом.
– Но, послушай, жениться на собственной тетке!…
– Именно, ваше величество. Я все прекрасно понимаю.
– Что ж, и на том спасибо, – кивнул Теппик.
– Как жаль, что у нас нет сестер.
– Сестер?!
– Не подобает разбавлять божественную кровь, ваше величество. Солнцу это может не понравиться. А это, ваше величество, Наплечники Чистоплотности. Куда бы их приспособить?
* * *
Царь Теппицимон XXVII наблюдал за тем, как из его тела делают чучело. Слава богам, последние дни мысли о еде его не тревожили. Но после сегодняшнего зрелища вряд ли ему когда-нибудь захотелось бы отведать фаршированного цыпленка.
– Красивые у вас стежки получаются, учитель.
– Убери руки, Джерн.
– Матушка моя тоже любительница вышивать, такой на днях вышила передничек – загляденье, – не унимался словоохотливый Джерн.
– Убери руки, я сказал.
– Вот я и говорю, вышила на нем всяких курочек, уточек, – Джерна несло.
Диль сосредоточился на работе. Да, он – истинный мастер и готов был признать это без ложной скромности. Гильдия Бальзамировщиков и Прилегающих Ремесел удостоила его нескольких медалей.
– Вы должны гордиться собой, – сообщил Джерн.
– Что?
– Матушка говорит, что царь продолжает жить, ну как бы жить, даже после того как его набьют и заштопают. То есть будет жить в Загробном Мире. И на нем будет ваше шитье.
Несколько мешков соломы и пара ведер смолы, печально подумала тень царя. Плюс обертка от завтрака Джерна, хотя парня он не винил – по рассеянности, бывает. Целая вечность с промасленной бумагой вместо жизненно важных органов. И половинкой сосиски.
Царь успел привязаться к Дилю и даже к Джерну. Связь со своим телом была по-прежнему ощутима – во всяком случае, он чувствовал некоторое беспокойство, стоило отойти дальше чем на несколько сот шагов, а потому за последние несколько дней царь узнал много разного об учителе и ученике.
Действительно забавно. Столько лет он прожил, общаясь лишь с несколькими жрецами. Абстрактно он знал, что кругом существуют и другие люди – слуги, садовники и так далее, – но в его жизни они не значили ничего. На вершине восседал он сам, чуть ниже располагались члены его семьи, духовенство и, разумеется, знать, а дальше шли сплошные ноли. Да, замечательные, самые замечательные ноли в мире, скопление верных и преданных нолей, о котором любой правитель может только мечтать, но так или иначе это были ноли.
Однако теперь он был посвящен в мельчайшие подробности робких надежд Диля на продвижение в Гильдии, в историю неуклюжего ухаживания Джерна за Глюэндой – дочерью жившего неподалеку крестьянина, выращивавшего чеснок. С любопытством и почти восхищением он следил за тем, как у него на глазах созидается мир, полный не менее сложных оттенков и иерархий, чем тот, который он покинул. Ужасна была мысль о том, что он может никогда не узнать, удалось ли Джерну уломать отца и добиться руки своей избранницы, поможет ли Дилю эта работа, работа над ним, получить заветное звание Высокочтимого Обладателя Девяноста Степеней Свободы Натронской Ложи Гильдии Бальзамировщиков и Прилегающих Ремесел.
Оказалось, что смерть – это нечто вроде удивительного оптического приспособления, позволяющего в капле воды увидеть сложное, запутанное, как клубок, переплетение множества жизней.
Царь ощущал неодолимое желание дать Дилю несколько элементарных советов из области политики, растолковать Джерну преимущества личной гигиены и респектабельной манеры держаться. Несколько раз он даже предпринимал подобные попытки. Они чувствовали его присутствие, в этом сомнений не было. Но относили все на счет кишечных газов.
Покопавшись на большом столе, где были разложены бинты, Диль вернулся, задумчиво вертя в руках широкий лоскут и мысленно примеряя его к тому, в чем даже сам царь уже привык видеть собственный труп.
– Думаю, лучше всего пойдет лен, – заявил он наконец. – Как раз его цвет.
– А по-моему, – Джерн склонил голову набок, – он будет лучше смотреться в холсте. Или даже в ситце.
– Только не в ситце. Определенно не в ситце. Ситец на нем будет виснуть.
– Ничего. Как говорится, пообносится.
– Пообносится? – фыркнул Диль. – Как ты сказал – пообносится? И слышать не хочу ни про какой ситец. Ты только подумай: вдруг кто-нибудь лет, скажем, через тыщу захочет обворовать гробницу, а он там в ситце?! Ну догонит он грабителя, ну придушит, а ситец-то весь и расползется, понятно? На локтях в момент протрется, я такого не переживу.
– Но вы ж к тому времени сами умрете, учитель!
– Умру? А при чем здесь умру? Диль снова порылся в образцах.
– Нет, пусть уж будет холст. Он и вид имеет, и носится хорошо. В нем можно хоть бегом бегать.
Царь вздохнул. Он бы предпочел что-нибудь легкое, вроде тафты.
– И закрой дверь, – добавил Диль. – Сквозит.
* * *
– Настало время, – заявил верховный жрец, позволив себе слегка улыбнуться, – отправиться взглянуть на нашего покойного отца. Уверен, он ждет не дождется этого.
Теппик задумался. Положа руку на сердце, он не мог сказать, что сам ждет не дождется этой встречи, но, по крайней мере, это отвлечет Диоса от вопроса о женитьбе. Он нагнулся, чтобы царственным жестом погладить одну из дворцовых кошек. Тварь зашипела, скосила глаза, словно раздумывая, и цапнула Теппика за палец.
– Кошки – священные существа, – пояснил Диос, скорее всего шокированный словами, вырвавшимися у Теппика при виде подобного коварства.
– Длинноногие кошки с серебристой шерстью – еще может быть, – ответил Теппик, дуя на палец, – а вот насчет этих – не уверен. Зато могу точно сказать, что священные кошки дохлых ибисов под кроватью не прячут. И священные кошки, вокруг которых столько песка, не станут забираться в дом, чтобы сделать это в царские сандалии.
– Кошки есть кошки, – уклончиво заметил Диос и добавил: – Не соблаговолите ли проследовать за нами…
Он жестом указал Теппику на арку в другом конце зала.
Теппик медленно двинулся за ним. Он уже целую вечность как вернулся домой, но к очень многому еще не мог заново привыкнуть. Воздух слишком сухой. Платье сидит неловко. Жара ужасная. Даже в зданиях было что-то раздражающе чужое. Взять, к примеру, колонны. В Гильдии колонны изящные и стройные, как флейта, с капителями в виде виноградных гроздьев. Здесь же они напоминают массивные каменные груши, тяжелыми глыбами подпирающие дворцовые своды.
С полдюжины слуг цепочкой следовали за Теппиком, неся царские регалии.
Он попробовал было имитировать походку Диоса, и, странно, между их движениями словно установилась некая связь. Вот так надо поворачивать корпус, вот так – голову, руки держи под углом сорок пять градусов по отношению к телу, ладонями вниз, и перемещайся исключительно в такой позе.
Посох верховного жреца гулко ударял в каменные плиты пола. Слепой мог бы босиком пройти по дворцу и не заблудиться, нащупывая выбоинки, оставленные концом посоха.
– Боюсь, отец наш несколько изменился с того дня, когда мы виделись в последний раз, – небрежно обронил Диос, когда они, ритмично покачиваясь, проходили мимо фрески, изображающей царицу Кафут, принимающую подношения владык Плоского мира.
– Наверное, – кивнул Теппик, несколько смущенный небрежностью тона. – Он ведь умер?
– И это тоже, – сказал Диос. Теппик понял, что жрец имеет в виду нечто большее, чем состояние здоровья царя.
Восхищение, смешанное с ужасом, переполняло его. И причина заключалась не в том, что Диос был как-то особенно жесток, дело было в том, что смерть представала просто как хлопотное нарушение извечного, устоявшегося порядка бытия. Факт смерти причинял неудобство – словно человек, которого вы зовете, куда-то вышел.
«Странный мир, – подумал Теппик. – Вечно снующие тени, и никаких перемен. И я – часть этого мира».
– Кто это? – спросил он, указывая на выделяющуюся своими размерами фреску, на которой был изображен высокорослый мужчина в головном уборе, напоминающем дымовую трубу, и с бородой, скрученной наподобие каната; мужчина ехал на колеснице над множеством скопившихся внизу человеческих фигурок.
– Его имя указано на табличке внизу, – нахмурился Диос.
– Что?
– Вот в этом маленьком овале, ваше величество, – ткнул Диос.
Теппик наклонился и стал вчитываться в плотную вязь иероглифов.
– Орел, глаз, волнистая линия, человек с палкой, сидящая птица, волнистая линия, – прочел он.
Диос поморщился.
– Полагаю, нам следует уделять больше внимания изучению современных языков, – произнес он с небольшой запинкой. – Имя его Птакаба. Он царь империи Джель, простирающейся от берегов Круглого моря до Края океана, и почти половина континента – наши данники.
Теппик вдруг понял, чем так поражает слух речь жреца. В каждой фразе Диос старательно избегал употреблять прошедшее время. Он указал на соседнюю фреску.
– А это что за женщина?
– Царица Хатлеонрапта, – ответил Диос. – Хитростью одерживает верх над Очудноземским царством. Эта история относится ко времени Второй Империи.
– Но ведь она умерла?
– Полагаю, да, – согласился Диос после небольшой паузы.
Прошедшее время явно было не по вкусу верховному жрецу.
– Я владею семью языками, – сообщил Теппик, абсолютно уверенный, что оценки, полученные по трем из них, навсегда останутся погребены в архивах Гильдии.
– В самом деле, ваше величество?
– Да, конечно. Морпоркским, ванглийским, эфебским, лаотасьонским и… и еще несколькими, – перечислил Теппик.
– О! – с улыбкой кивнул Диос и продолжил путь по коридору, слегка прихрамывая, но по-прежнему отбивая своим посохом ритм столетий. – Варварские страны.
Теппик взглянул на отца. Бальзамировщики потрудились на славу и теперь стояли рядом в ожидании, что новый фараон похвалит их работу.
Та часть Теппика, которая по-прежнему пребывала в Анк-Морпорке, рассуждала про себя примерно следующим образом: «Перед тобой мертвое тело, завернутое в материю; неужели они и вправду считают, что этим сделают ему лучше? В Анке, когда ты умираешь, тебя закапывают в землю, сжигают или отдают воронам. Здесь же смерть означает, что ты как бы немного отстал от остальных и о тебе нужно заботиться, кормить отборными яствами. Нелепая мысль – править царством в таком положении! Похоже, мертвый для них все равно что глухой, с которым просто нужно говорить немного погромче».
Но тут же прозвучал другой, более взрослый голос: «Мы правим царством вот уже семь тысяч лет. Самый низкородный крестьянин, продающий дыни, обладает родословной, по сравнению с которой родословные всяких королей могут показаться не длиннее жизней мотыльков-однодневок. Мы привыкли распоряжаться континентом, прежде чем нам пришлось продать его в уплату за пирамиды. Мы просто не замечаем существования стран, которым меньше трех тысяч лет. И этот механизм по-прежнему действует».
– Привет, папа, – поздоровался Теппик. Тень Теппицимона XXVII, пристально наблюдавшая за сыном, метнулась к нему через зал.
– Хорошо выглядишь! – воскликнул он. – Рад тебя видеть! Послушай, это важно. Пожалуйста, обрати внимание, это касается смерти…
– Он говорит, что очень рад вас видеть, – перевел Диос.
– Ты его слышишь? – удивился Теппик. – Я не услышал ни слова.
– Естественно. Мертвые говорят устами жрецов, – пояснил верховный жрец. – Таков обычай, ваше величество.
– А он меня слышит?
– Разумеется.
– Я много думал обо всей этой затее с пирамидами, и мне кажется, то есть я не совсем уверен…
Теппик наклонился поближе.
– Тетушка передает тебе нежный привет, – прокричал он и добавил: – Я имею в виду свою тетушку.
– Ты слышал, что я сказал? Слышал?
– Он посылает вам свое приветствие из скрытого завесой мира, – изрек Диос.
– Да, да, посылаю, но ПОСЛУШАЙ, я не хочу, чтобы у тебя были лишние хлопоты и чтобы ты начал строить…
– Мы построим тебе замечательную пирамиду, отец. Тебе понравится, вот увидишь. Специальные люди будут заботиться о тебе и все делать. – Теппик бросил на Диоса быстрый взгляд, ища поддержки: – Ему ведь понравится, правда?
– Не хочу никаких пирамид! – возопил царь. – В мире уйма интересного, хватит на целую вечность, а я еще ничего не успел увидеть. Запрещаю класть меня в пирамиду!
– Он говорит, что это будет вполне подобающий шаг и что вы очень заботливый сын, – изрек Диос.
– Неужели ты меня не видишь? Смотри, я поднял вверх три пальца. Думаешь, весело провести остаток смерти под кучей камней, наблюдая, как мало-помалу рассыпаешься на кусочки? Значит, вот каков твой идеал?
– Ваше величество, здесь дует, – заметил Диос. – Пожалуй, нам лучше уйти.
– Ты ведь все равно не сможешь оплатить ее!
– Мы поместим туда твои любимые фрески и статуи. Тебе понравится, – в отчаянии повторил Теппик. – Представляешь, все любимое будет рядом с тобой!
– Ему ведь понравится? – еще раз спросил он у Диоса по дороге в тронный зал. – Почему-то мне кажется, что папа вовсе не хочет в пирамиду.
– Уверяю вас, ваше величество, – ответил Диос. – У него не может быть иных желаний.
А в бальзамировочной царь Теппицимон XXVII попробовал похлопать Джерна по плечу, но без особого успеха. Окончательно сломленный царь присел возле собственных останков.
– Не делай этого, дружок, – с горечью произнес он. – Никогда не обзаводись потомством.
И вот перед ним возвышалась сама Великая Пирамида.
Гулко ступая по мраморным плитам, Теппик со всех сторон рассматривал макет. Он с трудом представлял, чем может заниматься человек внутри подобной штуки. Однако царям нередко приходилось оказываться в таком положении, и всегда при них была старая, добрая компания, так что, согласно общему мнению, скучать им не приходится.
– Так, так, – протянул Теппик. – И давно ты проектируешь пирамиды?
Птаклюсп, архитектор и практикующий строитель пирамид для знати, низко поклонился:
– Всю жизнь, о солнце полудня.
– Должно быть, интересное дело, – промолвил Теппик.
Птаклюсп взглянул на верховного жреца – тот молча кивнул.
– В каждом деле есть свои хитрости, о источник вод, – осмелился заметить Птаклюсп.
Он не привык к тому, чтобы цари разговаривали с ним просто как с человеком, и в глубине души считал, что это неправильно.
– Ага, – неопределенно выразился Теппик, делая знак в сторону стоящего на возвышении макета. – Ладно. Хорошо. Четыре стены и остроконечная верхушка. Замечательно. Высший класс. Выразительно и лаконично.
Настороженное молчание по-прежнему обступало его со всех сторон. Теппик решил прорываться.
– Отличное шоу, – продолжил он. – Я хочу сказать, комар носа не подточит. Пирамида… Да еще какая! Ого-го…
Однако и этого было недостаточно. Теппик призадумался.
– Пройдут века, и, глядя на нее, потомки скажут: вот это пирамида так пирамида. М-да. Он кашлянул.
– Стены особенно красиво смотрятся… – хрипло пробормотал он, словно ученик, проваливающийся на экзамене.
– Но… – предпринял он еще ОДНУ ПОПЫТКУ. Две пары глаз ели его поедом.
– Хм, – выразился он.
Диос поднял бровь:
– Ваше величество?
– Помню, отец как-то сказал, что хочет, чтобы его похоронили в море.
Ожидаемого взрыва возмущения не последовало.
– Наверное, он имел в виду дельту, – догадался Птаклюсп. – Там очень мягкий грунт. На один только фундамент и опоры уйдет много месяцев. К тому же есть риск, что постройка осядет. Не говоря о влажности. Если внутри пирамиды слишком большая влажность, это плохо.
– Нет, – помотал головой Теппик, чувствуя, как под взглядом Диоса на лбу у него выступает испарина. – По-моему, он имел в виду, как бы это получше выразиться, непосредственно в море.
Птаклюсп нахмурился.
– Оригинальное, остроумное решение, – глубокомысленно заметил он. – Думаю, в принципе можно построить небольшую пирамидку, миллион тонн, не больше, и поставить ее на понтоны или…
– Нет, – перебил Теппик, с трудом сдерживая смех. – Скорее всего, он хотел, чтобы его похоронили без подобных…
– Теппицимон XXVII желает, чтобы его похоронили безотлагательно, – провозгласил Диос тусклым и скользким, как засаленный шелк, голосом. – И нет сомнений, он заслуживает наилучшего, что способен создать твой талант зодчего.
– Да нет же! – возмутился Теппик. – Ты неправильно его понял.
Лицо Диоса застыло. Птаклюсп моментально сделал вид, что он здесь совершенно посторонний. Опустив глаза, он принялся внимательнейшим образом изучать узоры на полу – так, словно от этого зависела его жизнь.
– Неправильно? – переспросил Диос.
– Не обижайся. Я уверен, ты действовал исключительно из благих побуждений, – утешил его Теппик. – Просто видишь ли, дело в том, что отец действительно очень хотел…
– Из благих побуждений? – произнес Диос, смакуя каждое слово, как кислый виноград.
Птаклюсп прокашлялся. Закончив изучать пол, он перевел взгляд на потолок.
– Ваше величество, – сказал Диос, набрав полную грудь воздуха, – мы всегда были строителями пирамид. Все наши цари погребены в пирамидах. Так заведено, ваше величество. И это имеет глубокий смысл.
– Да, но…
– Споры здесь неуместны, – ответствовал Диос. – Кто может желать лучшей участи? Быть искусно и надежно предохраненным от тлетворного влияния Времени… – Теперь уже металл звенел в его голосе, презрительном и разящем, как острие копья. – До скончания времен быть огражденным от оскорбительных перемен!
Теппик взглянул на побелевшие костяшки рук верховного жреца – казалось, от ярости кость стремится прорвать кожу.
Скользнув по серому рукаву, взгляд его остановился на лице Диоса. «О боги, – подумал Теппик, – прямо мореный дуб, по нему и вправду можно сказать, что все кругом только и ждут его смерти». Взгляды их скрестились, лязгнув, как клинки.
Теппик почувствовал, что плоть его обрывает с костей, словно ветром. На мгновение он ощутил себя маленькой мошкой. Ну да, мошкой необходимой, к которой относятся с подобающим уважением, но все же – маленьким, жалким насекомым, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Перед яростью жреческого взгляда он был беспомощен, как клочок папируса перед дуновением урагана.
– Царская воля – быть погребенным в пирамиде, – изрек Диос. Наверное, именно таким голосом Создатель некогда приказал явиться звездам и луне.
– Э-э… – выдавил Теппик.
– В прекраснейшей из пирамид, – продолжал Диос.
Теппик прекратил сопротивление.
– О да. В хорошей, замечательной, прекрасной. В наилучшей из всех возможных.
Птаклюсп облегченно вздохнул, лицо его озарилось улыбкой. Он вытащил восковую табличку к извлек стило из дебрей своего парика. Он хорошо усвоил, что главное – это вовремя взять быка за рога. Позволь себе в подобной ситуации хоть малейшую оплошность – и рискуешь остаться с оплаченными вперед двумя миллионами тонн известняка.
– Итак, типовая модель, о оазис в пустыне?
Теппик взглянул на Диоса, устремившего сверкающий взгляд в никуда, одной лишь силой воли смиряющего бешеных псов Энтропии.
– Только, наверное, немного побольше, – пролепетал он уже без всякой надежды.
– Воля заказчика, – кивнул Птаклюсп. – Это будет нечто грандиозное, о основание вечной колонны. Простоит века. Можем предложить некоторые усовершенствования – паракосмические элементы, встроенные, поэтому входящие в общую стоимость.
Он выжидающе посмотрел на Теппика.
– Да, да. Замечательно, – согласился Теппик.
– Царю потребуется нечто большее, – глубоко вздыхая, провозгласил Диос.
– Неужели? – с сомнением в голосе произнес Теппик.
– Да, ваше величество, – мягко сказал Диос. – Я понимаю ваше искреннее желание соорудить для отца величайший из монументов.
Вызов был брошен в открытую, и Теппик это понял, но он не знал правил игры и должен был проиграть.
– Правда? О, конечно. Действительно так.
– Ты построишь величайшую пирамиду, которую когда-либо видел Джель, – продолжал Диос. – Таково веление царя. И это единственно правильное и подобающее решение.
– Да, да. Что-то вроде этой. Только раза в два больше, – в отчаянии подхватил Теппик и с удовлетворением отметил мгновенное замешательство, отразившееся на лице Диоса.
– Ваше величество? – переспросил жрец.
– Это единственно правильное и подобающее решение, – заявил Теппик.
Диос открыл было рот, собираясь протестовать, но, увидев выражение лица Теппика, смолчал.
Птаклюсп деловито строчил, кадык его нервно ходил вверх-вниз. Такой шанс предоставляется только раз в жизни.
– Могу предложить прекрасную облицовку из черного мрамора по фасаду, – выпалил он, не отрывая глаз от таблички. – Запасы у нас преобширные. О повелитель светил… – торопливо добавил он.
– Отлично, – тут же согласился Теппик. Птаклюсп взял новую табличку.
– На внутренние покои можно пустить, скажем, электрон. Это обойдется дешевле, чем сначала делать в серебре, а потом покрывать золотом, ну, чтобы вы потом не говорили: «Эх, жаль я…»
– Электрон? Разумеется.
– А вспомогательные кабинеты из чего будем делать?
– Что?
– Я имею в виду погребальный и внешний залы. Рекомендую отборный земфисский камень, его можно использовать и для огромной сокровищницы, чрезвычайно удобной для всех тех безделушек, которые человеку так жаль оставлять в этом мире.
Птаклюсп перевернул дощечку и продолжил писать на другой стороне.
– Ну и, конечно, такой же комплект для царицы? Записываю, записываю. О царь, который будет жить вечно…
– Да, да. Я тоже так думаю, – Теппик бросил быстрый взгляд в сторону Диоса. – Вижу, ты действительно большой знаток.
– Теперь лабиринты, – вкрадчиво промолвил Птаклюсп, стараясь унять дрожь в голосе. – Очень популярны сегодня. Лабиринт – и никакие грабители вам не страшны. Рискую показаться старомодным, но я просто балдею от этих запутанных коридоров. Как говорят в народе, коготок увяз – всей птичке пропасть. С лабиринтом будет стоить несколько дороже, но что такое деньги в наше время? О повелитель вод…
«То, чего у нас нет», – предостерегающе произнес чей-то голос сзади. Но Теппик проигнорировал его, решив целиком доверится судьбе.
– Да, – сказал он. – Два лабиринта. Птаклюсп еще что-то черкнул на своей табличке.
– Для каждого из супругов, о камень камней! – хрипло простонал он. – Чрезвычайно удобно. Плюс патентованные ловушки. Предлагаем широкий выбор капканов, волчьих ям, самострелов…
– Да, да, – закивал Теппик. – Обязательно. Давайте все. Весь список. Архитектор перевел дух.
– Конечно, никак не обойтись без стелл, аллей, церемониальных сфинксов… – начал он.
– Чем больше, тем лучше, – ответил Теппик. – Полностью предоставляем это на твое усмотрение.
Птаклюсп вытер лоб.
– Чудесно, – выдавил он и высморкался. – Замечательно. Осмелюсь сказать, ваш батюшка, о великий сеятель, должен быть чрезвычайно счастлив, имея такого заботливого сына. Хотелось бы добавить…
– Можешь идти, – раздался голос Диоса. – Мы надеемся, что работы начнутся незамедлительно.
– Со дня на день, уверяю вас, – пообещал Птаклюсп.
Чувствовалось, что его мучит некое неразрешимое философское сомнение.
– Да? – холодно вопросил Диос.
– Я, э-э… Дело в том, что, э-э… Я вовсе не имею в виду, что, э-э… Само собой разумеется, старейший клиент, высокочтимый заказчик, но дело в том, э-э… Абсолютно не сомневаясь в вашей кредитоспособности, э-э… Только, прошу вас, не подумайте ничего такого, э-э…
Диос бросил на архитектора взгляд, который заставил бы моргнуть и потупиться самого сфинкса.
– Ты что-то хочешь сказать? – спросил он. – Время его величества крайне ограничено.
Птаклюсп безмолвно шевелил губами, не в силах издать ни звука. Сами боги превратились бы в блеющее стадо, столкнись они сейчас лицом к лицу с Диосом. Казалось, даже змеи посоха устремили свой взгляд на несчастного архитектора.
– Нет, нет, э-э… Извините. Просто мысли вслух. С вашего разрешения удаляюсь. Столько работы, э-э…
Он низко поклонился.
– Окончание работ через три месяца, – добавил Диос, когда Птаклюсп был уже на полпути к арке. – К поре Наводнения.
– Что?
– Ты обращаешься к одна тысяча триста девяносто восьмому монарху этой страны, – ледяным тоном произнес Диос.
Птаклюсп шумно проглотил слюну.
– Извиняюсь, – пробормотал он. – Я только спросил, что? О великий царь. Хочу обратить внимание, что на одну только доставку плит уйдет, э-э…
Губы архитектора дрожали, он перебирал в уме один повод за другим, мысленно бросая их в лицо Диосу.
– Цорт не в один день строился… – выдавил он.
– Не будем оговаривать работу в подробностях, – обратился Диос к Птаклюспу, одаривая его улыбкой, страшнее которой не было ничего на свете. За исключением той же улыбки Диоса.
– Сверхурочные, разумеется, будут оплачены, – добавил он.
– Но вы никогда не пла… – начал было Птаклюсп и осекся.
– А кара за срыв намеченных сроков будет ужасной, – предупредил Диос. – В соответствии со всеобщим законодательством.
Нервы и доводы Птаклюспа истощились.
– Разумеется, – выдавил он обреченно. – Почту за честь. Надеюсь, ваши высочества извинят меня. До захода солнца еще целых два часа.
Теппик кивнул.
– Благодарю, – ответил архитектор. – Да будут плодотворны ваши чресла. Мое почтение, великий Диос.
Было слышно, как он торопливо сбегает по лестнице.
– Она будет великолепна. Немного великовата… но великолепна! – сказал Диос.
Стоя между колоннами, он вглядывался в раскинувшуюся на другом берегу Джеля панораму некрополя.
– Великолепна, – повторил он и снова нахмурился, почувствовав резкий укол боли в ноге.
Да, сегодня же ночью надо съездить на тот берег. И зря он так долго тянул. Глупо. Но он же не мог отвлечься от праведного служения царству…
– Диос, что-то случилось? – спросил Теппик.
– Ваше величество?
– Мне показалось, ты побледнел.
Выражение панического ужаса на мгновение исказило морщинистые черты Диоса. Он выпрямился.
– Уверяю вас, ваше величество, я прекрасно себя чувствую. Прекрасно!
– Тебе не кажется, что ты несколько перетрудился?
Нескрываемый страх отразился на лице верховного жреца.
– В каком смысле, ваше величество?
– Ты слишком много хлопочешь, Диос. Встаешь с петухами, ложишься за полночь. Относись к жизни проще.
– Вся моя жизнь есть служение, ваше величество, – стоял на своем Диос. – В нем – весь смысл моего существования.
Теппик вышел вслед за ним на балкон. Лучи понемногу клонящегося к закату солнца вспыхивали на вершинах рукотворной зубчатой гряды. Но это был только центральный массив; пирамиды выстроились по всей дельте, до самого второго водопада, где Джель терялся в горах. Мало того, пирамиды занимали лучшие земли, ближе всего расположенные к реке. Но даже самый забитый крестьянин посчитал бы кощунством предложить иное решение.
Среди пирамид попадались сравнительно невысокие экземпляры, сложенные из грубо обтесанных плит. Со стороны они выглядели даже старше гор, укрывавших долину от пустыни. Хотя в конечном счете горы были здесь всегда. К ним были неприменимы такие слова, как «молодой» или «старый». Но эти первые пирамиды построили человеческие существа – бурдючки с мыслящей влагой, ненадолго задержавшейся в хрупком образовании кальция, – существа, которые распиливали скалы на куски, чтобы затем с превеликим трудом снова сложить их в гармоничную постройку. Эти пирамиды действительно были старыми.
На протяжении тысячелетий архитектурная мода менялась. Пирамиды поновее были сложены из более гладких плит, с более острыми гранями, попадались и довольно приземистые, облицованные слюдой. Однако даже самые отвесные из них, непроизвольно размышлял Теппик, не превышали единицы по любой домолазательной шкале, хотя некоторые стеллы и храмы, сгрудившиеся у подножия пирамид, как буксиры, окружившие дредноуты вечности, заслуживали внимания.
Дредноуты вечности, подумал он, они плывут, тяжело рассекая туманы Времени, и их единственные пассажиры всегда путешествуют первым классом…
На небо высыпали первые звезды. Теппик поднял голову. Возможно, подумал он, где-то там есть жизнь. Где-то там, на этих звездах. Ведь если правда, что вселенные миллиардами теснятся одна за другой, отделенные друг от друга лишь мгновением мысли, значит, люди должны быть повсюду…
«Но где бы они ни были, как бы ни старались, какие бы сверхъестественные усилия ни прилагали, им наверняка не удалось стать такими потрясающе глупыми, как мы. В этом смысле мы потрудились на славу. Вначале нам было дано лишь зернышко глупости, но за многие тысячи лет мы взрастили громадное древо».
Теппик обернулся к Диосу, чувствуя, что должен хоть как-то искупить нанесенный жрецу моральный ущерб.
– Ты тоже ощущаешь исходящее от них дуновение столетий? – спросил он по возможности непринужденным тоном.
– Простите, ваше величество?
– Я о пирамидах, Диос. Они такие древние…
– Правда? – удивился Диос, устремляя неопределенный взгляд на другую сторону реки. – Да, наверное, вы правы.
– Хочешь одну для себя?
– Пирамиду? У меня уже есть, ваше величество. Один из ваших предшественников снизошел до того, чтобы позаботиться обо мне.
– Должно быть, это великая честь, – сказал Теппик.
Диос благодарно кивнул. Парадные покои вечности обычно бронировались только для особ царской крови.
– Конечно, она очень маленькая. Невысокая. Но по моим скромным запросам этого вполне достаточно.
– Да? – зевнул Теппик. – Ну и прекрасно. А теперь, если не возражаешь, я пойду отдохну. Такой длинный день.
Диос поклонился, сложившись пополам, как на шарнирах. Теппик обратил внимание, что у Диоса было по меньшей мере с полсотни тщательно отточенных поклонов, передающих тончайшие смысловые оттенки. Этот был похож на номер три: «Ваш покорный слуга».
– И такой хороший, осмелюсь добавить, ваше величество. Теппик не сразу нашелся, что ответить.
– Думаешь?
– Облака на заре играли всеми красками радуги.
– Неужели? Устроить что-нибудь во время заката?
– Изволите шутить, ваше величество? Закаты случаются сами. Ха-ха.
– Ха-ха, – эхом отозвался Теппик.
– Вся хитрость в восходе, – поделился Диос, хрустнув пальцами.
* * *
Рассыпающиеся в пыль свитки Узла утверждают, что огромный солнечный апельсин каждый вечер пожирает небесная богиня Чо, оставляя маленький кусочек, чтобы к следующему утру вырастить новое солнце. И Диос знал, что это так.
«Книга Ямы» гласит, что солнце – это Око Йея, который каждый день пытается разглядеть с небесных высот обрезки ногтей с пальцев своих ног. И Диос знал, что это так.
Участники тайных обрядов Дымящегося Неркала полагают, что на самом деле солнце – это круглое отверстие в водовороте синей мыльной пены богини Неш, за которым открывается истинный бушующий мир, а звезды – это дырочки, через которые льется дождь. Диос знал, что и это – правда.
Народное же предание рассказывает, что солнце есть огненный шар, который каждый день совершает оборот вокруг мира, а сам мир несет на своей спине через безбрежную пустоту огромная черепаха. И Диос знал, что и это так, хотя данная версия вызывала у него некоторое беспокойство.
А еще Диос знал, что Верховное Божество – это Сеть, хотя и Фон тоже Верховное Божество, как и Хает, Веет, Бин, Сот, Ио, Дек и Птуи; что миром мертвых правят Синкопи, Силур, Кото-рыбоглавый Бог, и Орексиз-Нупт.
Диос занимал максимально высокий пост в жреческой иерархии национальной религии, которая, бродя и пенясь, разрасталась на протяжении семи тысяч лет и никогда попусту не бросалась богами, если они могли пригодиться. Ему было известно, что великое множество на первый взгляд противоречивых вещей – истинны. Допустить, что это не так, значило признать, что вера и обряды ничего не стоят, а если они ничего не стоят, то и само существование мира утрачивает смысл. Как следствие подобного образа мыслей жрецы Джеля допускали правильность столь огромного числа разнородных идей и представлений, что квантовая механика, познакомившись с ними, тут же подняла бы лапки и сдала оружие.
Стук посоха гулко разносился под каменными сводами. Верховный жрец, прихрамывая, одиноко брел в темноте по безлюдным переходам, пока не вышел к маленькой пристани. Отвязав лодку, Диос не без труда забрался в нее, вставил весла в уключины и, оттолкнувшись, пустился в плавание по темным бурным водам Джеля.
Руки и ноги у него окоченели. Глупо, как глупо. Надо было сделать это раньше.
Лодка, прыгая, медленно сместилась к фарватеру. Над долиной стояла глубокая ночь. Пирамиды на дальнем берегу, в соответствии с древними законами, осветили небо.
* * *
В конторе «Ассоциация Птаклюспа, Строители Династических Некрополей» свет горел всю ночь. Отец и двое его сыновей – близнецов горячо спорили, склонившись над большой, покрытой носком чертежной доской.
– Здесь не деньги важны, – говорил Птаклюсп 2-а. – То есть я хочу сказать, дело не в том, смогут ли они заплатить. Они, похоже, вообще не понимают, что придется платить. По крайней мере, такие династии, как Цорт, расплачивались по сотне лет. Почему ты…
– Вот уже три тысячи лет мы строим пирамиды, – сухо ответил Птаклюсп-старший, – и еще никогда не были в убытке. А все потому, что другие царства брали пример с Джеля: вот, говорили они, семья, которая действительно знает толк в пирамидах, значит, и нам, если у нас есть голова на плечах, нужны такие же гробницы, и не хуже, как бы там ни было, царственные особы Джелибейби, – добавил он, – не чета всем другим, которые сегодня здесь, завтра там. Это же полубоги! А настоящая царственная особа никогда не заплатит просто так. Безденежье – безошибочный признак царственной особы.
– В таком случае ты мало чем от них отличаешься, – заявил 2-а. – Что до безденежья, то мы действительно царственные особы!
– Ты ничего не понимаешь в делах, мой мальчик. У тебя все только дебет да кредит. А суть не в том.
– Суть в массе. И в роли весового коэффициента.
Отец и старший сын одновременно взглянули на Птаклюспа 2-б, который сидел, уставясь в чертежи. Он не переставая вертел стило, и дрожь его рук выдавала скрытое волнение.
– Для нижних скатов надо использовать гранит, – продолжал он, словно обращаясь к самому себе, – известняк не выдержит. С учетом всех деформаций – тем более. А деформации будут – ух! Не об иголках толкуем. Тут и стальной брус хрустнет.
Птаклюсп-старший закатил глаза. От горшка два вершка, а уже хлопот не оберешься. Один сын – прирожденный бухгалтер, другой с ума сходит по новомодной космической инженерии. Когда он был в их возрасте – ничего подобного, никаких завихрений: традиционная архитектура. Рисуй себе чертежи, а для остального – десять тысяч подручных, и всегда развеселый уик-энд. Никакого тебе космизма.
Отпрыски, потомки! Боги посчитали нужным наградить его двумя: один выговаривал за каждое лишнее слово (пустая трата энергии!), а другой бредил геометрией и ночи напролет чертил акведуки. Кряхти и жмись, чтобы отдать их в лучшую школу, и вот тебе в награду – образованьице!
– О чем это ты? – оборвал он сына.
2-б достал счеты и принялся быстро щелкать глиняными костяшками.
– Один только разряд… Допустим, мы возьмем высоту, вдвое превышающую высоту экспериментальной модели, при этом масса будет равна… плюс закладываем тайные размеры оккультного значения… всего каких-нибудь сто лет назад мы и представить себе не могли такое, при том примитивном техническом уровне…
Его указательный палец был весь в глине.
Птаклюсп 2-а фыркнул и вытащил свои счеты.
– Известняк по два таланта за тонну, – начал он. – Плюс-минус инструменты… расходы на каменщиков… плата за сверхурочное хранение… поломки и аварии… о-хо-хо!… непредвиденные расходы… черный мрамор можно достать со скидкой…
Птаклюсп вздохнул. Целыми днями щелкают счеты: одни рассчитывают, как изменить лик мира, другие оплакивают убытки и потери. Раньше все было куда проще. Наконец щелкнула последняя костяшка.
– Это будет настоящий квантовый прыжок и пирамидологии! – вскричал 2-б с мессианской улыбкой на лице.
– Ква… чего? – переспросил брат.
– Квантовый, – смакуя каждый звук, повторил 2-б.
– С этими ква-ква мы точно окажемся в болоте, – заявил 2-а.
– Мы будем первыми, примером всем.
– Конечно-конечно, когда дело дойдет до банкротства, мы уж точно покажем всем пример, – язвительно произнес 2-а.
– От этой пирамиды исходит чистое сияние! Пройдут века, и люди скажут: «Взгляните, этот Птаклюсп понимал толк в пирамидах».
– Чистое безумие – вот что они скажут! Братья стояли друг против друга, едва не касаясь носами.
– Беда в том, братец, что ты всему знаешь цену, но ничего не смыслишь в ценностях!
– Нет, беда в том, что это ты… это ты ничего не смыслишь!
– Человечество должно стремиться к высотам!
– Да, но на здравой финансовой основе, клянусь Куфтом!
– Поиски знания…
– Надежность – вот…
Отвернувшись от спорщиков, Птаклюсп стал глядеть во двор, где при свете факелов служащие лихорадочно переучитывали товар и проверяли инвентарь.
Отец оставил ему небольшое дело: двор, заваленный плитами и уставленный сфинксами, шпилями, стеллами и прочим товаром, а также толстую пачку неоплаченных счетов, большая часть которых была адресована во дворец. В них указывалось, что «девятьсот лет назад вашему величеству был представлен подробный отчет, который, по всей видимости, затерялся в дворцовой канцелярии, по каковой причине нижайше просим вас уладить сие досадное недоразумение».
Тогда это казалось ему забавным. И людей было нанято немного: он сам, пять тысяч работников да госпожа Птаклюсп, которая вела приходно-расходные книги.
«Ты должен строить пирамиды, – сказал отец. – Конечно, масштабы, маленькие фамильные склепы, мемориальные шпили и обычные некрополи для простого люда приносят больше выгоды, но, если не будешь строить пирамиды, ничего не добьешься. Даже распоследний крестьянин, все хозяйство которого – грядка чеснока, мечтая о чем-то чистом и вечном, возможно, с вкраплением зеленого мрамора, но, разумеется, в разумных пределах, пойдет не к кому-нибудь, а только к человеку с именем, к человеку, который строит пирамиды».
И надо сказать, пирамиды он строил неплохие – не то что нынче, когда даже число сторон умудряются путать, а сквозь щели в стене можно просунуть ногу. Как бы то ни было, дело крепло и расширялось.
Построить величайшую пирамиду, которую когда-либо…
За три месяца…
И страшная кара, если работа не будет сдана в срок. Диос не уточнил, насколько страшная, но Птаклюсп знал жрецов: дело пахло крокодилами, и страшнее ничего не придумаешь…
Птаклюсп оглядел освещенный неровным светом факелов длинный ряд скульптур, среди которых был кровожадный Шляп, Ястребоглавый Бог Нежданных Гостей, проданный много лет назад, но возвращенный клиентом по причине того, что неуемный Шляп во все совал свой клюв. С тех пор его не удавалось сбыть даже со скидкой.
Величайшая пирамида на свете…
А потом, когда минуют все тяготы и ты еще раз докажешь, что знатные люди имеют неоспоримое право на пропуск в вечность, разве кто-нибудь позволит тебе применить это умение в домашнем хозяйстве, то есть построить пирамидку – загляденьице для себя и для госпожи Птаклюсп, чтобы обеспечить благополучную доставку в Загробный Мир? Конечно нет. Даже отцу разрешили поставить только мастабу, хотя, надо признаться, одну из лучших на всей реке: из мрамора с красными прожилками, который везли аж из самого Очудноземья. Многие потом просили сделать такую же, это пошло на пользу делу, то-то отец порадовался бы…
Величайшая пирамида, которую когда-либо…
И никто никогда не вспомнит, кто лежит в ней.
Пусть Птаклюспа называют гением, пусть называют безумцем. Все равно это будет пирамида Птаклюспа.
Покинув тихую заводь своих мыслей, он прислушался к неутихающему спору сыновей.
А если уж говорить о потомстве, он предпочел бы шестьсот тон известняка. Так оно спокойнее.
– Заткнитесь вы оба! – рявкнул он. Близнецы замолчали и уселись друг против друга, все еще ворча и пофыркивая.
– Я принял решение, – сказал Птаклюсп. Птаклюсп 2-б стал нервно крутить стило. Птаклюсп 2-а защелкал костяшками счетов.
– Мы берем заказ, – заявил Птаклюсп-старший и медленно вышел из комнаты, добавив на ходу, не оборачиваясь: – А дурной сын, которому это не по нраву, да будет ввержен во мрак, где только вопль, и стон, и скрежет зубовный.
Оставшись наедине, братья еще долго смотрели друг на друга горящими глазами. Наконец Птаклюсп 2-а спросил:
– Так что же такое этот квант?
– Просто плюс ноль, – пожал плечами Птаклюсп 2-б.
– И всего-то?
* * *
Вдоль всей долины Джеля пирамиды разливали по ночному небу безмолвное сияние, отдавая накопленную за день энергию.
Из их вершин беззвучно вырывались огромные протуберанцы – извилистые, как молнии, голодные, как лед.
Разбросанные на сотни миль по пустыне, мерцали кучки некросозвездий, воплощающих собой зарю древности. Но в долине Джеля огни сливались в сплошную полосу.
Нечто лежало на полу, с подушкой в изголовье. Стало быть, это кровать.
Однако, ворочаясь с боку на бок, Теппик понял, что сильно сомневается в этом, так как не смог обнаружить и малейшего следа матраса. «Глупо, – подумал он, – ведь мальчишкой я спал именно на таких кроватях. А подушки вытесывались из камня. Я родился в этом дворце, он перешел ко мне по наследству, я должен быть готов ко всему…
Первым делом поутру закажу в Анке нормальную кровать. Я – царь, и такова моя воля».
Он повернулся, и голова его глухо стукнулась о каменную подушку.
И канализация. Все-таки все гениальное просто! Подумать только, сколько проблем решает обычная дырка в земле!
Да, канализация. И двери, боги их забери. Теппик не был готов к тому, что множество слуг постоянно и неотлучно ожидают его повелений, в результате свершать утренние омовения оказалось крайне неловко. И конечно, народ. Он вознамерился получше узнать свой народ. Нельзя же все время отсиживаться во дворце.
И черт побери, как тут заснешь, если небо над рекой полыхает, словно при пожаре?
Но, наконец, усталость взяла верх, сознание погрузилось в полусон-полуявь, и странные образы безумной чередой замелькали под закрытыми веками.
Стыд, какой позор перед предками, когда археологи будущего прочтут надписи под еще не созданными фресками времен его царствования: «Завиток, нахохлившийся орел, волнистая линия, брюхо гиппопотама, завиток» («В год цикла Цефнета солнцеподобный и богоравный Теппик построил канализацию и отверг подушки своих предшественников»).
Потом ему приснился Куфт – огромный, бородатый, глаголющий в раскатах грома и вспышках молнии, призывающий гнев небес на головы недостойных потомков, предавших благородное прошлое.
Вот проплыл призрачный Диос, объясняя на лету, что в соответствии с неким эдиктом, принятым несколько тысячелетий назад, он, Теппик, обязательно должен жениться на кошке.
Боги с головами разных животных взывали к нему, в мельчайших подробностях толкуя суть божественного, в то время как заглушаемый ими некий далекий голос призывал Теппика, вопия о том, что не желает быть погребенным под грудой камня. Но не успел юноша сосредоточиться на этом призыве, как перед ним предстали семь коров тучных и семь тощих, одна из которых дула в тромбон.
Впрочем, то был старый сон, который снился ему почти каждую ночь…
Потом Теппик увидел мужчину, яростно выпускающего стрелу за стрелой в панцирь черепахи…
Потом, бредя по пустыне, он узрел маленькую, всего несколько футов высотой, пирамиду. Поднявшийся ветер нес песок, но только это был уже не ветер, это пирамида росла, и песчаные наносы поднимались вокруг ее блистающих граней…
Она становилась все больше и больше, перерастая Диск, так что в конце концов весь мир превратился в маленькое темное пятнышко в ее центре.
И там, в самой сердцевине пирамиды, происходило нечто крайне странное.
Но вдруг пирамида начала уменьшаться, а с нею – и мир, пока все не исчезло…
Вот так вот. Если ты фараон, сны твои не по зубам даже самому искусному толкователю.
Монаршей милостью снова настал рассвет. Сам же монарх спал, скрючившись на своем ложе, подложив под голову вместо подушки свернутую одежду. Вокруг каменного лабиринта дворца понемногу просыпались подданные.
* * *
Лодка Диоса, легко скользнув по воде, ткнулась носом в причал. Ступив на сушу, Диос торопливо направился к дворцу, прыгая через три ступеньки сразу и потирая руки при мысли о новом, полном забот дне, о стройном распорядке обрядов и церемоний. Столько организационной работы, о стольком надо позаботиться…
Главный скульптор и мастер по саркофагам сложил свой метр.
– Хорошая работа, мастер Диль, – похвалил он.
Диль кивнул. Среди искусных ремесленников ложная скромность была не в моде.
– Классная команда, а? – хмыкнул скульптор, шутливо толкая его в бок. – Ты маринуешь, я закатываю.
Диль снова кивнул, на этот раз не так уверенно. Скульптор взглянул на овальный восковой слепок, который держал в руках.
– А вот посмертная маска могла бы быть получше, – заметил он.
Джерн, которому впервые позволили выполнить столь ответственную работу и который сейчас, примостясь на углу плиты, трудился над одной из усопших кошек царицы, с ужасом посмотрел на него.
– Я очень старался, – обиженно мрачно сказал он.
– В том-то все и дело, – ответил скульптор.
– Знаю, – печально произнес Диль, – нос, конечно, не того.
– Скорее подбородок.
– Подбородок тоже.
– Да уж, ничего не попишешь.
– Ага.
В мрачном молчании все уставились на восковое лицо фараона. В том числе и сам фараон.
– Подбородок как подбородок.
– Можно прилепить бороду, – наконец предложил Диль. – Борода все закроет.
– А с носом что делать?
– Снять дюйма полтора. И подправить скулы.
– Можно…
– Вы говорите о лице покойного царя, – в ужасе пролепетал Джерн. – Вы не имеете права! Люди все равно заметят и… – Он вдруг засомневался. – Они ведь заметят?
Мастера переглянулись.
– Конечно заметят, – терпеливо подтвердил Диль. – Но никто ничего не скажет. Наоборот, люди хотят, чтобы мы… делали их лучше.
– Не боись, – жизнерадостно успокоил главный скульптор. – Вряд ли кто встанет и скажет: «Ерунда это все, на самом деле он смахивал на близорукого цыпленка».
– Вот спасибо. Просто огромное спасибо.
Фараон отошел и присел рядом с кошкой. Очевидно, люди уважают покойных, только когда думают, что те их слышат.
– Думается мне, – несколько неуверенно произнес подмастерье, – при жизни он был чуточку не такой, как на фресках.
– В этом-то вся и суть, – многозначительно изрек Диль.
Выражение большого честного прыщеватого лица Джерна менялось крайне медленно – словно тени облаков проплывали над изрытым кратерами пейзажем. Его вдруг осенила мысль, что таким образом мастера хотят посвятить его в таинства древнего искусства.
– Вы хотите сказать, что художники тоже меняют… – начал было он. Диль нахмурился:
– Мы этого не говорили.
Джерн постарался придать своим чертам выражение приличествующей случаю серьезности.
– О да, – кивнул он. – Понимаю, учитель.
– Светлая ты голова, Джерн, – сказал скульптор, хлопая его по спине. – Схватываешь на лету. Сам представь, сколько людей всю жизнь страдают от своего уродства. А потом представь, насколько ужаснее быть уродом в Загробном Мире.
Царь Теппицимон XXVII покачал головой. «Мало того, что при жизни все мы должны выглядеть одинаково, так они еще хотят, чтобы мы даже после смерти были на одно лицо. Что за царство, что за народ!» Он посмотрел вниз: душа покойной кошки умывалась. Раньше царь терпеть не мог подобных вещей, но теперь он даже почувствовал к твари некоторое расположение – ему захотелось пообщаться. Не без робости он погладил кошку по плоской голове. Кошка замурлыкала, но вдруг извернулась и проехалась когтями по его руке. Отдубасить бы скотину, да нечем и не по чему…
С нарастающим ужасом он понял, что троица теперь обсуждает пирамиду. Его пирамиду. Предполагалось, что она будет самой большой из всех существующих. Предполагалось также, что ее построят на участке плодородной земли, на самом почетном месте некрополя. А там даже самая большая пирамида будет выглядеть не больше кулича, слепленного малышом в песочнице. Вокруг, говорят, возведут мраморные сады и поставят гранитные обелиски. Судя по всему, это будет самый большой мемориал, который сынок когда-либо отбабахивал своему папаше.
Царь глухо застонал.
* * *
Птаклюсп глухо застонал.
При его батюшке было куда проще. Уйма бревенчатых катков и двадцать лет работы, что тоже немаловажно, поскольку избавляет от лишних хлопот в пору Наводнения, когда все поля заливает водой. А сегодня нужен лишь парень со светлой головой, кусочком мела в руке и набором магических формул.
Хотя, что ни говори, прогресс впечатляет, если, конечно, вам нравятся подобные штуки.
Птаклюсп 2-б ходил вокруг огромной каменной плиты – тут подчищая какое-то уравнение, там вычерчивая нечто молниевидное и в высшей степени непонятное. Взглянув на отца, он слегка кивнул.
Птаклюсп поспешил обратно, навстречу царю, который в окружении свиты, стоя на вершине скалы, озирал карьер. Маска на царственном лице сверкала в лучах солнца. Визит царя превыше всего…
– Мы готовы, если вам угодно, о свод небес, – сказал он, обливаясь потом, отчаянно надеясь, что…
О боги. Очевидно, царь снова был расположен к Непринужденной Беседе.
Птаклюсп умоляюще взглянул на верховного жреца, который одним движением бровей дал понять, что иного выхода не видит. Это было уже чересчур, и не он один был против: только вчера Диля – бальзамировщика заставили полтора часа рассказывать о своей семье, нет, это никуда не годится, предполагается, что царь никогда не покидает свой дворец, это ни в какие ворота не лезет…
Между тем царь легкой, непринужденной походкой приблизился к архитектору, словно к старому другу. «О нет, – подумал Птаклюсп, – неужели он вспомнит мое имя?»
– Должен сказать, ты здорово продвинулся за девять недель. Отличное начало. M-м… Его ведь зовут Птаклюсп, не так ли? – уточнил царь.
Птаклюсп шумно проглотил слюну. Ждать помощи было неоткуда.
– Да, о десница вод, – забормотал он. – О источник…
– Вполне сойдет «ваше величество» или просто «сир», – перебил Теппик.
Запаниковав, Птаклюсп бросил боязливый взгляд на Диоса. Тот нахмурился, но снова ограничился обычным кивком.
– Царю угодно, чтобы ты обращался к нему, – гримаса боли на мгновение исказила черты верховного жреца, – неформально. Таков нынче обычай в варва… в зарубежных странах.
– Ты, должно быть, счастливый человек. Судьба одарила тебя столь работящими и талантливыми сыновьями, – заметил Теппик, глядя вниз, на оживленную панораму карьера.
– О сир… Я… Сию же минуту… – пробормотал Птаклюсп, истолковав слова Теппика как приказ.
И почему цари не могут обращаться с людьми, как в старые добрые времена? Раньше каждый знал свое место, тебя не пытались обворожить, не пытались обращаться с тобой как с равным, словно ты тоже можешь поднимать солнце из-за Края мира.
– Должно быть, увлекательное ремесло, – продолжал Теппик.
– Как вам угодно, сир, – сказал Птаклюсп. – Достаточно одного вашего слова, ваше величество…
– А как строится вся эта штука?
– Что, ваше величество? – в ужасе переспросил Птаклюсп.
– Разве плиты сами летают по воздуху?
– Нет, о нет, сир.
– Очень интересно. Так как же тебе это удается?
Птаклюсп едва не прокусил губу. Выдать тайны ремесла? Его охватил неподдельный ужас. Вопреки всем ожиданиям, на этот раз Птаклюспа выручил Диос.
– Строительство осуществляется с помощью определенных тайных знаков и заклинаний, – объяснил он, – в происхождение которых не следует вдаваться. Это есть мудрость, – он помедлил, – современных веков.
– И получается, как я вижу, быстрее, чем таскать вручную, – заметил Теппик.
– Старые методы тоже были неплохи, ваше величество, – ответил Диос. – А теперь, может, мы начнем?
– Да, конечно. В любом случае – так держать.
Птаклюсп вытер со лба пот и, подбежав к краю карьера, замахал платком.
Все на свете в плену у своих имен. Измените имя – и вы измените то, что стоит за ним. Конечно, на практике все намного сложнее, однако с паракосмической точки зрения суть именно в этом…
Птаклюсп 2-б коснулся камня концом посоха.
Жаркое марево вокруг всколыхнулось, взвихрился песок, и плита, плавно проплыв несколько футов над землей, опустилась на крепежные канаты.
Только и всего. Теппик ждал, что грянет гром, полыхнут языки пламени, но работники уже сгрудились вокруг очередной плиты, а несколько человек тянули первую к месту закладки.
– Весьма, весьма впечатляюще, – печально произнес Теппик.
– Совершенно согласен, ваше величество, – признал Диос. – А теперь нам пора возвращаться во дворец. Близится Церемония Третьего Часа…
– Да, разумеется, – оборвал его Теппик. – Отличная работа, Птаклюсп. Желаю успеха.
Птаклюсп принялся кланяться, вне себя от радостного волнения.
– Хорошо, ваше величество, – сказал он и решился приступить к главному: – Осмелюсь предложить вашему величеству взглянуть на последние чертежи.
– Царь уже одобрил чертежи, – вмешался Диос. – И если я не ошибаюсь, пирамида полным ходом сооружается?
– Да, да, конечно, – согласился Птаклюсп, – но мы подумали, что на этой аллее, вот здесь, видите, перед входом, можно было бы поставить статую, ну скажем, Шляпа, Ястребоглавого Бога Нежданных Гостей, отдают по себестоимости…
Диос бросил взгляд на чертежи.
– А это у него что – крылья?
– Даже не по номиналу, не по номиналу… – в отчаянии повторил Птаклюсп.
– А это – нос?
– Скорее клюв, скорее клюв… Выслушай меня, о жрец, как насчет того, чтобы…
– Вряд ли, – ответил Диос. – Нет, определенно нет.
Он поискал взглядом Теппика, обозрел карьер, громко застонал и, сунув кипу чертежей архитектору, бросился бежать.
Теппик шагал по тропинке к ожидающим неподалеку колесницам, с тоской поглядывая на суетящуюся вокруг свиту, но решил задержаться возле работников, обтесывающих угловой камень. Почувствовав на себе взгляд царя, они застыли робко и покорно, как стадо овец.
– Так, так, – произнес Теппик, внимательно рассматривая плиту, хотя все, что он знал об искусстве отделки камня, можно было бы высечь на песчинке. – Экая глыбища!
– Ты ведь каменотес? – спросил он, обращаясь к ближайшему из работников, у которого при виде царя отвисла челюсть. – Интересная, должно быть, работа?
Бедняга вытаращил глаза и уронил зубило.
– M-м, – с трудом выдавил он.
Диос уже мчался к месту происшествия, его одежды грозно развевались. Он подхватил расшитые полы и пустился в галоп, сандалии шлепали, едва не сваливаясь на бегу.
– Как тебя зовут? – спросил Теппик.
– А-а-аргл, – в ужасе захлебнулся работник.
– Что ж, рад познакомиться, – сказал Теппик и, взяв безвольную руку, энергично потряс ее.
– Ваше величество! – проревел Диос. – Нет!
Вырвав руку, каменщик запрыгал, завертелся на месте, схватившись за правое запястье, корчась и вопя, как от боли…
* * *
Крепко ухватившись за подлокотники трона, Теппик бросил на верховного жреца испепеляющий взгляд.
– Это всего лишь дружеское рукопожатие. Там, откуда я приехал…
– Неважно откуда – важно, что вы приехали сюда, – прогремел Диос.
– Но отрубать руку? Какая жестокость! Диос приблизился к трону. Голос его снова звучал масляно:
– Жестокость, ваше величество? Но все будет сделано чисто и аккуратно, даже с обезболиванием. Можно не сомневаться, пациент останется жив.
– Но зачем?
– Я уже объяснял, ваше величество, теперь каждое его прикосновение будет кощунством. Каменотес – человек набожный и сам прекрасно осознает это. Видите ли, ваше величество, вы – бог.
– Но ты же можешь ко мне прикасаться. И слуги могут!
– Я жрец, ваше величество, – мягко ответил Диос. – А слугам этот грех отпускается особо.
Теппик прикусил губу:
– Какое варварство!
На лице Диоса не дрогнул ни единый мускул.
– Этого нельзя допустить, – заявил Теппик. – Я – царь, и я запрещаю рубить ему руку, ты меня понимаешь?
Диос поклонился. Теппик узнал поклон номер сорок девять – «Презрительный Ужас».
– Ваша воля будет исполнена, о источник мудрости. Но должен предупредить, что в таком случае этот человек возьмет дело в свои руки, простите невольную игру слов…
– Что ты имеешь в виду? – прервал его Теппик.
– Его коллеги, ваше величество, едва остановили его, когда он пытался сделать это сам. Зубилом, насколько мне известно.
«Да, я чужой в собственной стране», – подумал Теппик, пристально посмотрев на жреца.
– Понимаю, – кивнул он наконец. Потом, немного подумав, добавил:
– Тогда я хотел бы, чтобы операция была сделана как можно более аккуратно и чтобы этому человеку назначили пенсию.
– Как вам будет угодно, ваше величество.
– Хорошую пенсию.
– Разумеется, ваше величество. Золотую кисть для рукопожатий, – бесстрастно произнес Диос.
– И, может, подыскать ему какую-нибудь несложную работу при дворце?
– Работу для однорукого каменщика? – левая бровь Диоса взметнулась вверх.
– Любую, Диос.
– Непременно, ваше величество. Как вам будет угодно. Я лично проверю, где у нас не хватает рук.
Теппик сверкнул на него глазами.
– Повторяю, я – царь. И ты это знаешь, – резко сказал он.
– Это первое, о чем я думаю каждое утро, наше величество.
– Диос! – окликнул его Теппик, увидев, что жрец собирается уходить.
– Ваше величество?
– Несколько недель назад я приказал доставить из Анк-Морпорка пуховую перину и подушку. Тебе случаем не известна их судьба?
Диос выразительно взмахнул руками:
– Да, ваше величество, припоминаю. Но за последнее время у Халийского побережья появилось столько пиратов, столько пиратов…
– Наверное, те же пираты повинны и в исчезновении эксперта Гильдии Ассенизаторов и ныряльщиков? – язвительно спросил Теппик.
– Да, ваше величество. Или разбойники.
– Или их унесла огромная двуглавая птица, – добавил Теппик.
– Все возможно, ваше величество, – лицо верховного жреца лучилось учтивостью.
– Ступай, Диос.
– Осмелюсь напомнить вашему величеству, что посланники Цорта и Эфеба будут ждать ваше величество в пятом часу.
– Да, да. Ступай.
Теппик остался в одиночестве, по крайней мере в таком одиночестве, которое подразумевало постоянное присутствие двух слуг с опахалами, дворецкого, двух стражников-великанов из Очудноземья, торчавших в дверях, и двух служанок.
Ах да. Служанки. Теппик так и не привык к служанкам. Скорее всего, их подбирал все тот же Диос, и, надо признать, жрец проявил отменный вкус: гладкая оливковая кожа, точеные груди, длинные ноги. Прикрывающей их наготу одеждой едва ли можно было накрыть маленькую соусницу. И вот что странно – эффект получился прямо противоположный. Служанки выглядели ничуть не привлекательнее, чем дворцовая мебель, такими же бесполыми, как колонны. Теппик со вздохом вспомнил женщин из Анк-Морпорка, которые, даже от подбородка до лодыжек закутанные в парчу, умудрялись вогнать в краску весь класс поголовно.
Он потянулся к блюду с фруктами. Одна из девушек молниеносным движением перехватила его руку, мягко отвела ее в сторону и сама взяла кисть винограда.
– Только, пожалуйста, чистить не надо, – попросил Теппик. – Кожура – самое ценное. В ней множество витаминов и минералов. Хотя, скорее всего, ты про это даже не слышала, их открыли совсем недавно. – И больше для себя добавил: – То есть шесть-семь тысяч лет назад, не позже.
В голосе его прозвучала горечь.
«Сколько времени утекает даром, – мрачно подумал он. – Сколько всего происходит повсюду – повсюду, но только не здесь. Здесь же время заносит, засыпает тебя, как снег. Словно пирамиды тянут нас ко дну, не дают двинуться с места, как те штуки в лодке – как же они называются? – ах да, морские якоря. В этой стране завтра – подогретое к обеду вчера».
Пока секунды-снежинки медленно оседали в воздухе, служанка все же успела очистить виноград.
* * *
Тяжелые каменные плиты плыли по воздуху к месту закладки Великой Пирамиды, словно кто-то прокручивал назад пленку, заснявшую взрыв. Беззвучный поток тек от карьера к стройплощадке, сопровождаемый скользящими по земле густыми прямоугольными тенями.
– Передам дело тебе, – сказал Птаклюсп сыну, стоящему рядом на наблюдательной вышке – Просто поразительно. Когда-нибудь люди будут ломать головы, как нам это удалось.
– Все эти катки и надсмотрщики с хлыстами – вчерашний день, – ответил Птаклюсп 2-6. – Выкинь их из головы.
Юный архитектор улыбнулся, но снова в его улыбке мелькнуло нечто маниакальное.
Зрелище и вправду поразительное. Поразительнее, чем следует. Он никак не мог отделаться от ощущения, что пирамида…
Он мысленно встряхнулся. Стыдно даже думать такое. На этой работе, если распустишься, того и гляди станешь суеверным.
Все вещества в своем естественном состоянии образуют пирамиды – ну, во всяком случае конусы. Сегодня утром он провел несколько экспериментов. С зерном, солью, песком, водой… нет, здесь, видимо, вкралась какая-то ошибка. Но так или иначе пирамида – это конус в чистом виде, конус, который очистился от всего наносного.
Правда, быть может, он чуточку перестарался с паракосмическими замерками?
Отец хлопнул его по спине.
– Отличная работа, – повторил он. – Знаешь, такое впечатление, что она строится сама собой!
Птаклюсп 2-б всхлипнул и закусил запястье – детская привычка, он всегда так делал, когда нервничал. Птаклюсп не обратил внимания на сына, потому что в этот момент увидел десятника, который бежал к башне, размахивая церемониальным замеряющим жезлом.
– Что случилось? – крикнул Птаклюсп, перегнувшись через ограждение.
– О учитель, идем скорее!
То, что происходило примерно посередине пирамиды, где вовсю шла отделка внутренних покоев, уже никак нельзя было назвать «впечатляющим». Скорее это внушало ужас.
Плиты со слоновьей грацией медленно кружили взад и вперед, словно в некоем завороженном танце, в то время как погонщики пронзительно кричали друг на друга, а злосчастные регулировщики, мечущиеся у самого подножия пирамиды, выкрикивали указания, стараясь перекрыть общий гвалт.
Птаклюсп протиснулся между сгрудившимися в центре работниками. Здесь, по крайней мере, стояла тишина. Мертвая тишина…
– Так, так, – сказал он. – Ну-ка, что тут… О боги!
Птаклюсп 2-б заглянул через плечо отца и снова впился в запястье.
Это было морщинистое. И древнее. Хотя когда-то оно было живым. Оно лежало на плите, похожее на совершенно неприличного вида сливу.
– Мой бывший завтрак, – поделился старший штукатур. – Черт побери. А я только нацелился на то яблоко.
– Но еще ведь не время, – прошептал Птаклюсп 2-б. – Пирамида еще не может образовывать временные узлы – откуда ей знать, что она будет пирамидой?!
– Я дотронулся до него, – жалобным голосом продолжал старший штукатур, – и почувствовал… в общем, почувствовал что-то очень неприятное.
– К тому же это отрицательный узел, – нее так же, шепотом, добавил Птаклюсп 2-б. – А их совсем не должно быть.
– И что нам теперь делать? – спросил Птаклюсп. – Говори живей!
– Надо быстрее класть плиты, – ответил его сын, дико озираясь. – Понимаешь, как только центр тяжести изменится, все узлы исчезнут сами собой.
Птаклюсп потряс юношу за плечо.
– Что ты несешь? – прохрипел он.
– Надо накрыть эту штуку колпаком, – пробормотал 2-б. – Разорвать временною ловушку. Это решит все проблемы…
– Каким колпаком, черт побери?! Пирамида еще не закончена, – схватился за голову Птаклюсп-старший. – Ты что натворил?! Пирамиды начинают аккумулировать энергию, только когда они закончены. Когда они уже пирамиды, понимаешь? Пирамидальная энергия! Поэтому она так и называется. Пирамидальная энергия пирамид.
– Надо что-то предпринять с массой и… – лихорадочно соображал архитектор. – И со скоростью постройки. Время попалось в ловушку. Видишь ли, теоретически появление небольших узлов в период строительства возможно, но они должны быть слабыми и практически неощутимыми. Если ты задержишься в одном из них, то, может, станешь на несколько часов моложе или старше или… – он окончательно перешел на нечленораздельное бормотание.
– Помню, когда мы строили усыпальницу Хенета XIV, художник сказал, что работал над фресками в зале царицы всего два часа, но все мы были свидетелями, что отсутствовал он три дня, и поэтому его оштрафовали, – задумчиво проговорил Птаклюсп. – Страшный, помнится, был шум в Гильдии.
– Видишь, ты же сам говоришь.
– Что говорю?
– Насчет художника и фресок. Только что.
– Ничего я не говорил. Да ты и не слушал.
– Могу поклясться. Как бы там ни было, мы попали в переплет посерьезнее. И в любой момент может возникнуть еще один узел.
– Так плохо?
– Да, – сказал 2-б. – У нас не должны были возникнуть отрицательные узлы, но, похоже, это все-таки случилось. Теперь можно ожидать быстрых и обратных потоков и далее коротких петель. Боюсь, нам предстоит столкнуться со всеми видами временных аномалий. Надо убирать людей.
– А ты случайно не можешь придумать, как сделать так, чтобы они работали быстро, а мы платили им медленнее? – спросил Птаклюсп. – Вот это мысль. Надо будет подкинуть ее твоему брату.
– Нет! Выводи людей! Сначала мы уложим плиты и накроем все колпаком.
– Хорошо, хорошо. Это я просто так. Как будто у нас и без того мало проблем…
* * *
Птаклюсп протиснулся между сгрудившимися в центре работниками. Здесь, по крайней мере, стояла тишина. Мертвая тишина…
– Так, так, – сказал он. – Ну-ка, что тут… О боги!
Это было морщинистое. И древнее. Хотя когда-то оно было живым. Оно лежало на плите, похожее на совершенно неприличного вида сливу.
– Мой бывший завтрак, – поделился старший штукатур. – Черт побери. А я только нацелился на то яблоко.
Птаклюсп почувствовал, что голова у него идет кругом. Все это казалось ужасно знакомым. Он уже переживал это прежде. Поразительное ощущение deja vu.
Сын в ужасе глядел на него. Медленно, боясь даже подумать о том, что могут увидеть, они обернулись.
Сзади стояли они сами и спорили о чем-то: Птаклюсп 2-б клялся, что отец только что что-то сказал.
«Значит, это я стою там, – со страхом подумал Птаклюсп. – Со стороны меня и не узнать. Но ведь я и здесь тоже. Здесь и там.
Вот что такое петля. Вроде маленького водоворота в реке, только река эта – время. И я дважды описал петлю».
Другой Птаклюсп встретился с ним взглядом.
Время судорожно напряглось, напряжение длилось, пока наконец что-то не хлопнуло, словно шар из жевательной резинки. Петля порвалась, и Птаклюсп номер два растаял в воздухе.
– Я знаю, в чем причина, – тихо пробормотал Птаклюсп 2-б, по-прежнему не выпуская руку изо рта. – Знаю, что пирамида не закончена, но она будет закончена, поэтому и выходит нечто вроде обратного эха, папа, мы немедленно должны остановить работу, она слишком большая, я ошибся.
Дословно: «Я вернусь сюда вновь».
– Заткнись. Ты можешь определить, где будут образовываться узлы? – перебил Птаклюсп. – И давай-ка иди, а то все ребята на нас уставились. Соберись, сынок.
Птаклюсп 2-б инстинктивно схватился за счеты, которые болтались у него на поясе.
– Да, наверное, – кивнул он, – все дело в функции распределения массы и…
– Верно, – решительно произнес строитель. – Вот и давай потихоньку. И скажи всем десятникам, чтобы подошли ко мне.
Глаза Птаклюспа вспыхнули тусклым, слюдяным блеском. Нижняя челюсть стала чеканно каменной. «Может быть, это пирамида заставляет меня думать так быстро», – пронеслось у него в голове.
– И брату скажи, пусть подойдет.
«Вот он – эффект пирамиды. Я вспоминаю мысль, которая только придет ко мне на ум.
Хотя в подробности лучше не вдаваться. Будь практичнее».
Он снова бросил взгляд на законченную наполовину постройку. «Боги знали, что нам не успеть в срок, – сказал он про себя. – Что ж, теперь это не важно. Мы можем работать столько, сколько захотим!»
– Что с тобой? – окликнул 2-б. – Папа, что с тобой?
– Значит, это была одна из твоих временных петель? – спросил Птаклюсп с видом сомнамбулы.
Блестящая мысль! Больше никто не смелеет попрекнуть их сорванным контрактом, премиальные посыплются дождем, а сроки – ну их к демонам!
– Нет, папа! Мы должны…
– Ты уверен, что сможешь распознать, где образуются эти петли?
– Да, надеюсь, но…
– Отлично.
От волнения Птаклюсп аж трясся. Может, придется платить людям больше, но оно того стоит. Еще надо заставить Птаклюспа 2-а составить что-то вроде графика – финансовая сказка, что и говорить! Ребятам придется согласиться. А то, вишь, жаловались, что приходится работать вместе с вольнонаемными или очудноземцами, – им, вишь, подавай в напарники членов Гильдии, которые на окладе! Ничего, теперь придется поработать с самими собой – тут уж не пожалуешься.
Птаклюсп 2-б попятился и на всякий случай покрепче сжал счеты.
– Папа, – осторожно осведомился он, – о чем ты думаешь?
Отец взглянул на него с лучезарной улыбкой.
– О двойниках, – сказал он.
