Глава 10
Песчаник

В три года я была уверена, что те, кому пять, — взрослые. Теперь, когда мне самой исполнилось пять, взрослыми мне кажутся первоклашки. Для меня мир состоит из взрослых и детей. Но есть еще просто мама, просто папа и просто Риса. Они моя семья, их я не делю на взрослых и детей. Но в последнее время я стала думать, что мама перестала быть просто моей мамой, а стала женщиной, то есть взрослой.

Я лечу в самолете на Хоккайдо и смотрю на профиль мамы, сидящей через одно кресло от меня. Мама намного красивее чужих мам, думаю я.

Среди мам, которые приходят в садик за своими детьми, самая молодая и красивая — мама Мако-тян, но мне больше нравится лицо моей мамы. И характер ее мне тоже нравится. Она сильная и говорит то, что думает. Правда… я задумчиво опускаю голову… правда, в последнее время мне стало казаться, что в душе мамы живет совершенно другой человек. Мама обнимает Рису, сидящую у нее на коленях. Я уже не ревную Рису к маме, как раньше, потому что понимаю: в мыслях мама не с нами, а где-то далеко-далеко. Может быть, мама разлюбила нас?

«Только это я тебе говорю по секрету», — предупредил меня папа сегодня утром, когда мы ехали в поезде по монорельсовой дороге. Папа рассказал мне об этом, потому что я долго упрашивала, чтобы он рассказал. «Хоккайдо, — куда мы едем, — родина твоей мамы», — сказал он.

— Значит, у Юки на Хоккайдо есть бабушка и дедушка?

— Наверное, есть.

Папа слегка вздыхает. Я бросаю быстрый взгляд на маму. Мама прижимает к себе Рису. Она, не замечая моего взгляда, смотрит в большое окно. Все окно занято морем. Море блестит на солнце. Кажется, что монорельсовая дорога парит в небе. Я беспокоюсь, вдруг мама выпадет из окна.

— А какие они, мои дедушка и бабушка?

— Я не знаю, потому что никогда с ними не встречался. Может быть, они уже умерли.

Папе, похоже, не хочется говорить об этом. Я удивлена, узнав, что бабушки и дедушки, может быть, уже нет в живых.

— А почему ты точно не знаешь?

— Потому что мама не знает.

— А почему она не знает?

— Хм. Наверное, она их не очень любит.

Я поражена, молчу. Неужели бывают дети, которые не любят своих мам? Неужели бывает так, что ребенок не знает, живы ли его мама и папа? Это, наверное, как если бы я разлюбила маму и мы бы больше никогда не встретились? Даже не хочется думать о таком. Мама всегда такая нежная со мной, но, может быть, она на самом деле страшный человек. Сначала я очень радовалась этому путешествию, но теперь мне вдруг совсем расхотелось ехать. А вдруг мы приедем на Хоккайдо и придут бабушка с дедушкой, чтобы отомстить маме? Я даже задрожала от страха, когда представила себе это.

Когда мы прилетели на Хоккайдо, в аэропорту нас встретил дядя Исияма. Мне дядя Исияма нравится. Он такой симпатичный, симпатичнее папы, и очень добрый, и от него хорошо пахнет. И еще мне кажется, что дядя Исияма больше любит меня, чем Рису. Он всегда первым берет меня за руку, всегда обнимает при встрече. И это вовсе не потому, что я старше Рисы. Дядя Исияма любит меня — девочку Юку. Я всегда чувствую, что я для него особенная.

Мама встречается взглядом с дядей Исиямой и смеется. Я замечаю, что взгляд у нее оживлен больше обычного, глаза блестят.

В последнее время часто бывает так, что мама вроде бы смотрит на меня, а вроде бы и не смотрит. А вот на дядю Исияму она действительно смотрит, и я понимаю, что она пытается сказать ему что-то глазами, как будто радиосигналы посылает. Я не знаю, печалит меня это или радует. Почему? Да потому, что я очень люблю их обоих. Может быть, больше всех на свете.

Может, на Хоккайдо мне и понравится, раз мы будем вместе с дядей Исиямой. Только надо постараться не думать, что могут прийти бабушка и дедушка, чтобы отомстить маме.

В машине меня укачивает, и я засыпаю. Сквозь приятную дремоту, как колыбельная, доносятся обрывки разговора взрослых. Самый приятный голос у дяди Исиямы: такой низкий, но вместе с тем мягкий, прямо за душу берет. Я сплю, прижавшись к маминой груди, и чувствую, что когда мама обращается к дяде Исияме, сердце ее начинает учащенно биться: тук-тук, тук-тук. Может быть, маме нравится дядя Исияма?

Начинает говорить папа. Папа — моя семья, и я его люблю, но многое мне в нем не нравится. Дома он всегда чем-то недоволен, сердится. И Риса, и я — мы всегда в его присутствии чувствуем себя как-то неловко, неспокойно. Как было бы хорошо, если бы дядя Исияма был моим папой. Нехорошо так думать по отношению к папе, но я все равно иногда об этом думаю.

Когда мы приехали на дачу, то встретили много новых людей. Тетя Норико мне понравилась. Она добрая и красивая и одета со вкусом. Когда я вырасту, то обязательно куплю мамочке такую же прекрасную одежду. Рурико-тян и Рюхэй-кун мне тоже понравились. Дедушку Идзуми я немного боюсь, но он тоже ничего. Дядя Мидзусима мне совсем не нравится. От него чем-то пахнет, и он все время норовит взять меня за руку, и рука у него при этом какая-то липкая. Рурико-тян сказала, что ей он тоже не нравится. Сын Тоёкавы-сан — такой тщедушный, смешной. Он уже взрослый, но выглядит как ребенок. Бабушка и дедушка пока не появились. Это хорошо.

Если честно, то я дядю Исияму немного разлюбила. Потому что сегодня утром он ругался с тетей Норико. Даже когда он смотрел на меня, то не улыбался, как обычно, а был все время раздражен и все время ссорился с тетей Норико. Таким он мне совсем не нравится. Интересно, а маме он все равно нравится, даже таким?

Я проснулась. Наверное, оттого, что где-то раздается шум. В комнате темно. Рядом лежит футон, на котором спит мама, я хочу нырнуть к ней под одеяло, но там пусто. Мамина постель холодная. Я оглядываюсь по сторонам, беспокоюсь, куда она могла подеваться. В комнате мамы нет. Тут я слышу, что откуда-то снизу еле уловимо доносятся голоса.

Кто бы это мог быть? А вдруг это бабушка и дедушка пришли отомстить маме? А вдруг они мучают маму? Я должна ее защитить!

Я решительно поднимаюсь с постели. В коридоре горит свет, поэтому совсем не страшно. Но внизу, на первом этаже, темно.

Куда же подевалась мама? Набравшись смелости, я медленно спускаюсь вниз: одна ступенька, еще одна и еще одна. В гостиной свет не горит, поэтому комната выглядит совсем не так, как днем. А вдруг что-то притаилось в темных углах? Мне становится страшно, и я решаю вернуться к себе в комнату, но тут раздается крик.

Это мамин голос.

Я замираю на месте, прислушиваюсь. Звуки раздаются со стороны прихожей. Мне страшно, кажется, что входная дверь может в любую минуту распахнуться. Но еще больше меня пугает темнота снаружи. Снова слышатся голоса. Уже собравшись уходить, я, вздрогнув, замираю. За дверью в гардеробную слышатся вздохи и стоны.

За этой дверью мама и дяденька Исияма.

Я мгновенно догадываюсь, в чем дело. Взрослые заняты тем, чего мне ни за что нельзя видеть. Это я тоже почему-то понимаю. Мне кажется, что мамины мысли долетают до меня сквозь эту закрытую дверь.

Мама думает так: ради дяди Исиямы я могу бросить своих девочек.

Я тихонечко пячусь назад. Потом поднимаюсь по лестнице на второй этаж и возвращаюсь в спальню. Залезаю под одеяла и некоторое время лежу в темноте с открытыми глазами, дрожа всем телом. Не потому, что мне холодно. Просто в это мгновение я чувствую себя ужасно одинокой. В комнате спит папа, а прямо рядом со мной на постели разметалась Риса. Но я все равно чувствую себя одинокой. И хотя мне только пять лет, мне вдруг кажется, что я уже взрослая, старше первоклассницы.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, мама, как обычно, спит рядом. Я бужу ее, она снова моя добрая и ласковая мама. Как здорово!

Мама гладит меня по щечкам, мне очень приятно. Я думаю, что происшедшее вчера вечером было сном. Риса ноет, тянет на прогулку. Мы вместе с папой спускаемся вниз и, взявшись за руки с Рурико и Рюхэем, отправляемся на прогулку. Но потом Риса начинает проситься в туалет, и мы возвращаемся домой. Отец с Рисой бегут в туалет. «Юка-тян!» — кричит мне с улицы Рурико. Но у меня есть одно дело, не дающее мне покоя. Комната. Папа с Рисой замешкались в туалете, и я, никому ничего не сказав, решительно открываю дверь, расположенную сбоку в прихожей. В комнате полумрак. За горой наваленных матрасов и постельного белья стоит кровать.

Здесь пахнет мамой. Не так, как обычно. Меня начинает тошнить, и я бросаюсь прочь из комнаты. Стремительно сбегаю по каменной лестнице на дорогу. Чуть не теряю равновесие на мелкой гальке. Я вспоминаю, как мама однажды вскользь упомянула о каком-то месте, где она была. Сказала, что там камешки такие хрупкие, что крошатся, превращаясь в песок. Потому что эти камешки и есть затвердевший песок.

Я поднимаю камешек и пробую его расколоть. Камешек твердый и в песок совсем не превращается. Я отшвыриваю его. Он катится вниз по склону, будто маня за собой. Прежде чем броситься следом, я поднимаю взгляд на дачу.

На втором этаже спит мама. Но я все равно одна-одинешенька. Мама ненавидит бабушку и дедушку. Мне кажется, я знаю, что она чувствует. Позади меня раздается какой-то звук, я оборачиваюсь и вижу мужчину, с улыбкой смотрящего на меня.

Этот человек собирается меня убить. «Убей меня поскорее!» — думаю я и гляжу на него, вытянув свою тоненькую шею.