Кто-то умер
В гостиной витала смерть: то появлялась, то исчезала. Она была у всех на устах, у каждого перед глазами. Кофейный торт отправлялся в желудок, дабы легким достало сил поддерживать беседу о смерти. Кофе забелили сливками и подсластили сахаром, чтобы смягчить грядущую неизбежность. За столом сидели четверо: они наперебой сообщали друг другу, кто, как и отчего, сыпали именами, датами, цифрами, примерами мук и страданий, подробностями агонии, ночной потливости, переломов, нагноений, комы и трахомы.
Миссис Хетт подцепила кусок торта большой, пухлой рукой, словно ковшом экскаватора. Ей даже пришлось на миг прервать рассказ о том, как агонизировал мистер Джозеф Лэнтри, приходившийся ей добрым другом. Она пошире разинула рот, обнажив сероватые десны зубных протезов, вдоль которых тонкой полоской пенилась слюна, и откусила изрядную часть лакомства. Пережевывая и глотая бисквит, грозно сверкая глазами, она живописала подробности кончины мистера Лэнтри, не упуская ни одной мелочи. У бедняги открылось кровохарканье. А кашель был такой, будто это грохотала в метель печная заслонка, — оглушительный, натужный, кошмарный. На шеках у него лежал смертельный румянец. Ее голос звучал все громче. Когда дело дошло до его последних мгновений, она откинулась на спинку стула, затрясла головой и прикрыла глаза, всем своим видом привычно показывая, что такая жестокость судьбы выше ее понимания. Расправляясь с десертом, она брызгала слюной и крошками торта, будто бросала комки сырой земли на крышку гроба мистера Лэнтри.
— Бедный мистер Лэнтри, — изрекла через стол, откуда-то из полумрака, миссис Сполдинг.
— Ох, не говори, — поддакнул мистер Сполдинг.
— Что ж поделаешь, — сказал мистер Хетт, помешивая черный кофе.
Для приличия все помолчали. У миссис Хетт в голове тикал потайной хронометр: каким-то чудом он безошибочно определял тот промежуток времени, после которого не грех продолжить беседу. Да и то сказать: покойника следует уложить чин по чину, засыпать подобающими словами и паузами, а уж потом приниматься за следующего — хоть в алфавитном, хоть в каком другом порядке. Нужно только научиться подрагивать веками и безвольно опускать руки по сторонам от десертной тарелочки, выказывая тем самым неизбывную тоску и скорбь.
Миссис Сполдинг воспользовалась этой паузой, чтобы предложить гостям еще торта.
Мистер Хетт попыхивал трубкой.
— А знаете ли вы, сколько времени мы не сиживали за одним столом? Двадцать лет. Все разъезды, разъезды. Сегодня вернулись в город и думаем: а застанем ли мы вас, чертяки, в живых?
Все дружно посмеялись: приятно иногда перехитрить саму смерть.
— Что хорошего произошло в городе, пока нас не было?
— Помните Билла Сэмюелсона? Умер.
— А что у него было?
— Пневмония, — сообщил мистер Сполдинг.
— Дифтерия, — поправила миссис Сполдинг.
Мистер Сполдинг встретился глазами с мистером Хеттом.
— Хелен Ферри, Том Фоули, Генри Мастерсон — все приказали долго жить.
— А как там… эта… Элейн Филлипс? — Мистер Хетт осторожно покосился на жену. Жена хлопнула ресницами.
— Элейн Филлипс? — переспросил мистер Сполдинг. — А ты не слыхал? Как вы с Литой поженились, она тут же подала на развод и уехала жить в Огайо.
— Вот оно как, — только и сказал мистер Хетт.
Жена испепелила его взглядом.
— А через год ее не стало, — добавил мистер Сполдинг.
— Что? — вскричал мистер Хетт.
Миссис Хетг одарила кроткой улыбкой стену и достала платочек, чтобы промокнуть нос. Платочек скрыл от мужа ее губы. Сам мистер Хетт уставился на ковер.
Теперь женщины могли без помех перебрать имена.
Гасси Сондерстром? Жив покуда. Так-так. Беренис Холдридд? Умерла. Так-так! Талита Мартин? Скончалась! Кто бы мог подумать? Каждый уход отмечался вздохами; короткие смешки и возгласы удивления помечали каждое дерево, которое еще скрипело, но стояло и зеленело. Милдред Партридж? Лили Джонсон? Элна Сундквист? Умерла, умерла, умерла.
Миссис Хетт, преобразившись в некую Сильвию Гэмвелл, забежала в кафе при аптеке, съела кусочек недоброкачественного пирожного, доковыляла до автобусной остановки и рухнула замертво, чем обрекла себя на вскрытие, свидетелями которому стали мистер Хетт и чета Сполдинг. Тщательное исследование показало: у нее в организме скопилось такое количество яда, образовавшегося из протухшего крема, что изо всех внутренностей буквально вырывались фосфоресцирующие пары, напоминавшие об огнедышащих драконах. Миссис Хетт столь достоверно изобразила предсмертную агонию мисс Гэмвелл, что остальные сочли за лучшее перебраться от стола на диван.
— А нечего ходить в низкопробные кафешки, — отрезала миссис Хетт.
— Я, например, торты всегда сама делаю, — сказала миссис Сполдинг. — Лучше уж дома умереть, по своей вине!
— Ну-ну, — Миссис Хетт запила хохот глоточком кофе. — Моя подруга Элма как-то сделала домашний маринад из овощей. Не могла нарадоваться, что свадьбу решили справлять дома, в субботу; а через десять дней женишок ее уже гулял с другой и знай посылал венки на городское кладбище.
Один из мужчин поинтересовался:
— Как твой бизнес, Уилл?
— Не жалуюсь, — ответил другой. — Курить людям всегда охота, даже в трудные годы.
— Между прочим, я когда-то заболела, попив обыкновенной воды, — сообщила миссис Хетт. — Вы в школе смотрели в микроскоп? В каждой капле воды кишит миллион паразитов. Открывая водопроводный кран, мы набираем в стакан миллиарды этих тварей.
Со смертью как таковой было покончено. Теперь настало время прогнозов. Каждого из горожан предстояло подвергнуть обсуждению, чтобы вынести суровый вердикт. Ничего не стоило прикинуть, сколько еще протянет мистер Талмедж, проскрипит Нэнси Джиллетт и продержится Элеанора Свифт. Все трое уже высохли, как щепки, губы скривились после инсульта, руки стали на ощупь ледяными. Все поставили на мистера Талмеджа, будто на ярмарочного силача.
— По моему убеждению, он доживет… лет этак… до семидесяти… нет! До семидесяти пяти!
Миссис Хетт презрительно сощурилась.
— Милая моя, да он вот-вот рассыплется в прах, как лампочка, брошенная об стену. В чем только душа держится! Он и полгода не протянет. Равно как и Нэнси Джиллетт — как раз сегодня ее видела!
Вскоре прогнозы сделались безымянными. От личностей разговор перекинулся на смертельные случаи в масштабах страны.
В гостиной бились самолеты. Факелами вспыхивали железнодорожные составы. Мужчины преспокойно курили свежие сигары под молчаливые вопли жертв. Даже не стараясь увернуться, они ровно сидели на задницах в мягких креслах, а подле них сталкивались машины и тела пассажиров лепешками впечатывались в стену.
— …обгорел так, что опознать не смогли…
— …споткнулась на рельсах и упала… прямо под колеса поезда… собрали по кусочкам…
— А вот еще в Меллинтауне одна женщина… Муж приходит домой… а она в постели… с другим… Ну, муж и пристрелил их обоих, а потом сам застрелился.
Пока женщины ахали и обдавали друг дружку своим дыханием, как запахом духов, мужчины неторопливо вели прямой, откровенный разговор без всяких экивоков.
— Помнишь Чарли Несбитта — он еще выбросил загоревшийся матрас из отеля «Кларк» при всем честном народе? Умер в прошлом году.
— Старина Чарли — не могу поверить! — Они переглянулись. — А мы-то с тобой еще небо коптим. Что тут скажешь…
Женщины содрогались, кудахтали и как полоумные хохотали над чем попало. Сообща они перевернули несколько автомобилей, вытряхнули останки пассажиров и пристально рассмотрели. Изображая из себя следователей, собрали по частям зловещую головоломку — расчлененный труп жестоко изнасилованной девушки. В завершение каждого эпизода они прихлебывали кофе, чтобы прополоскать рты, и заводили все сначала.
Наконец, когда энтузиазм сошел на нет, а кофейник опустел, они заерзали и вскоре затронули вопрос, который в тот осенний вечер буквально висел в воздухе.
О самих себе. О собственном самочувствии.
Ах, миссис Хетт все еще мучилась желчнокаменной болезнью, но старалась бодриться.
У миссис Сполдинг тоже были причины для беспокойства. Она твердо знала, что у нее рак желудка. А как мистер Хетт? Здоров?
Мистера Хетта преследовал радикулит.
Ох, мистер Сполдинг тоже страдал радикулитом, да еще как. Бывало, после девяти утра совершенно не мог спать.
— Какие мелочи, право! — Миссис Хетт победно улыбнулась. — Вот мистер Хетт иногда лежит в постели аж до полудня!
— Разумеется, — произнесла миссис Сполдинг, поправляя прическу, — мы с Леонардом собираемся дожить до глубокой-глубокой старости. У нас и наследственность хорошая.
— У нас тоже, — мгновенно парировала миссис Хетт.
Миссис Сполдинг загибала пальцы.
— Моя мать дожила до восьмидесяти пяти, отец — до девяноста…
— По-моему, ты говорила, что он скончался в шестьдесят три года…
— Кто? — Визгливо. — Папа? — Смех. — Ничего подобного. В девяносто лет был как огурчик!
— А кто же у вас в роду стал инвалидом в шестьдесят лет?
— Инвалидом? — Во взгляде миссис Сполдинг — неподдельное изумление. — А! Ты, наверное, перепутала его с кузиной Вильмой. То есть с моей троюродной сестрой Вильмой…
— Неважно, — миссис Хетт повела плечами. — У меня в роду все жили до девяноста. У Билла — то же самое. Нам обеспечена долгая-долгая жизнь.
— Было бы здоровье. Что за радость долго жить, если будешь мучиться всякими болячками. Хорошо, если камни в желчном пузыре тебя не доконают.
— В этом месяце мне их удалят. А у Билла радикулит со временем вылечат. Ты, дорогуша, смотри, как бы тебя саму рак не доконал.
— Господи, да какой это рак? Просто слегка пучит, мне ли не знать.
Она разглядывали друг дружку: у одной глаза ничуть не яснее, чем у другой, столько же седины в волосах, такие же глубокие морщины, одинаковое душевное и физическое равновесие. Ни одну не радовало такое положение дел.
— Ладно, спасибо за вечер, — миссис Хетт ни с того ни с сего вскочила, избегая встречаться глазами с хозяйкой. — Надеюсь застать вас через пять лет, когда мы опять приедем в город, — чопорная улыбочка.
— Вы, главное, сами приезжайте, а за нас не волнуйтесь, — сухо.
Мужья тоже поднялись со своих мест, выпуская колечки сизого дыма и обмениваясь теплыми стариковскими взглядами. Как водится, они солидно, неторопливо пожали друг другу руки.
— Ну, бывай, Уилл.
— Бывай, Лео!
Неловкость.
— Вы непременно приезжайте, — оба уставились в пол. — Если я в скором времени с тобой не увижусь… короче говоря, здоровья тебе.
— И тебе того же.
— Вас, мужиков, послушаешь — так можно подумать, мы прямо старые развалины.
Все рассмеялись. Хозяева помогли гостям надеть пальто, некоторое время все переминались с ноги на ногу и долго прощались в дверях, а когда машина мистера Хетта отъезжала от дома в полуночный уличный мрак, Сполдинги махали вслед.
Стены гостиной пожелтели от никотина, оставшегося после разговоров о смерти. Дом помрачнел, отрезанный от мира, и под значительным давлением выпустил из себя воздух. Мистер и миссис Сполдинг некоторое время кружили по гостиной, словно на карусели, вытряхивая пепельницы, собирая посуду и щелкая выключателями.
Почти беззвучно, если не считать легкого покашливания, вроде того, что издает старый двигатель, мистер Сполдинг поднялся по лестнице. Когда в спальне появилась его жена, возбужденная после приема гостей, он уже лежал под одеялом. Поблескивая в темноте легкой полуулыбкой, она легла рядом.
Через некоторое время она услышала его вздох.
— Паршиво себя чувствую, — признался Леонард Сполдинг.
— А что такое? — спросила жена.
— Сам не знаю, — простонал он. — Плохо мне. Настроение паршивое.
— Какая жалость.
— А все ты и эта чертовка миссис Хетт. Господи, я еле высидел. Уилл-то приличный мужик, но вы с ней — как шарманки. Боже, весь вечер трендели без умолку.
Из темноты донесся его жалобный, по-стариковски усталый стон.
Жена обиделась.
— Так ведь к нам теперь никто не заходит.
— Мы уж не в том возрасте, чтобы приемы закатывать, — слабо вякнул он. — У стариков одно на уме. Вы как завелись, так весь вечер остановиться не могли, ей-богу!
— Ну почему же, мы не…
— Да угомонись ты, — взмолился он, съежившись у нее под боком, как сморщенный младенец, — спать не даешь.
Минут пять они молча лежали в потемках. Потом она отвернулась — похолодевшая, неподвижная, с плотно сомкнутыми веками. И прежде чем ей перестать на него злиться и уйти в сон, как в теплый ночной дождь, до ее слуха донеслись откуда-то издалека два трудноразличимых женских голоса.
«Я моему Биллу такие похороны устроила, каких в округе отродясь не бывало. Цветы? Море! Я прямо слезами обливалась. Сколько было народу? Весь город».
«Видела бы ты, как отпевали моего Лео. Он лежал прямо как живой, будто уснул. Много ли было цветов? Горы! Повсюду, повсюду! А народу!»
«Это что! Вот моего Уилла провожали так… Хор исполнил „Прекрасный остров Где-Нибудь“».
«А народу!» — «А цветов!» — «А пели как!»
Теплый дождь забарабанил ей по темечку. Она погрузилась в сон.
